Текст книги "Четвертый Кеннеди"

И теперь, сидя в знаменитом Овальном кабинете, куда он заглядывал разве что для подписания официальных документов в ходе особо важных церемоний, Френсис Кеннеди позволил себе на несколько минут расслабиться. Взял из деревянного ящичка длинную тонкую кубинскую сигару, обрезал кончик, неторопливо раскурил, глубоко затянулся, вновь бросил взгляд на пуленепробиваемое стекло.

Вдруг увидел себя ребенком, шагающим по зеленой травке лужайки, потом бегущим к дяде Джону и дяде Роберту. Как же он их любил! Дядя Джон, такой обаятельный и при этом облеченный огромной властью. Дядя Роберт, такой серьезный и такой добрый. Нет, подумал Френсис Кеннеди, мы звали его дядя Бобби, не Роберт. Или иногда Роберт? Вспомнить не удавалось.

Но он помнил, как однажды, более сорока лет назад, когда он подбежал к своим дядьям, они взяли его за руки, подняли и понесли к Белому дому, так, что его ноги не касались земли.

А теперь он занял их место. Власть, вызывавшая в нем трепет, теперь принадлежала ему. Но воспоминания эти вызвали и острую боль. Они умерли за правое дело, а у него вдруг возникло желание отказаться от борьбы, сдаться…

Но Френсис Кеннеди не мог знать, что в Риме два никому не известных революционера готовятся изменить не только его планы, но и весь мир.

Глава 2

Утром первого дня Пасхи Ромео и его группа в составе четырех мужчин и трех женщин выгрузились из минивэна в установленном месте. Улицы, ведущие к площади Святого Петра, уже запрудила толпа нарядно одетых людей: женщины в платьях пастельных тонов и изящных шляпках, мужчины в светлых шелковых костюмах с пальмовым крестиком на лацкане, маленькие девочки в перчатках и белоснежных платьицах, мальчики в синих костюмчиках, красных галстуках и снежно-белых рубашках, готовящиеся к церемонии конфирмации. Тут и там в толпе мелькали священники, с улыбкой взирающие на паству.

А вот лицо Ромео оставалось серьезным. В этот день он надел черный костюм, белую накрахмаленную рубашку, белый, практически неотличимый от нее галстук и черные, на резиновой подошве туфли. Плащ из тонкого кашемира скрывал винтовку, закрепленную в специальной петле. Три последних месяца он стрелял из этой винтовки, так что теперь мог попасть в мелкую монету.

Четверо мужчин были в коричневых рясах монахов-капуцинов, перепоясанных широкими ремнями из плотной материи. На выбритых макушках красовались коричневые шапочки. Под рясами прятались ручные гранаты и пистолеты.

Три женщины, в том числе и Энни, вырядились монахинями, в черное с белым. И они были вооружены. Энни и две женщины двинулись первыми. Люди расступались перед ними, освобождая проход. За ними следовал Ромео, а четыре монаха шагали в арьергарде, замечая все и вся, готовые вмешаться, если Ромео остановит полиция.

Ромео и его группа без происшествий добрались до площади Святого Петра и растворились в собирающейся там толпе. А затем вынырнули у дальнего края площади, там, где их спины охраняли мраморные колонны и каменная стена. Ромео встал чуть в стороне от остальных. Он ждал сигнала с другой стороны площади, где Джабрил и его люди прикрепляли фигурки распятого Христа к стенам.

Группа Джабрила состояла из трех женщин и трех мужчин. Последние, в пиджаках свободного покроя, скрывающих от посторонних глаз пистолеты, охраняли женщин, которые занимались фигурками, начиненными взрывчаткой, с детонаторами, срабатывающими по радиосигналу. Клей, нанесенный на контактную поверхность, намертво схватывался со стеной, так что случайный зевака оторвать бы фигурку не смог. А сами фигурки, очень красивые, с наружным слоем из терракоты, без труда могли сойти за пасхальное украшение площади Святого Петра.

Завершив свою часть операции, Джабрил и его люди двинулись сквозь толпу к ожидающему их минивэну. Один из мужчин отправился к Ромео, чтобы передать ему радиопередатчик, активирующий детонаторы. Потом Джабрил и его люди уселись в минивэн и поехали в аэропорт. До появления папы Иннокентия на балконе оставалось три часа. Все шло по заранее намеченному плану.

Сидя в катящемся по шоссе минивэне, Джабрил думал о том, как все начиналось…

* * *

Несколькими годами раньше, во время одной из операций, Ромео упомянул о том, что ни у одного европейского государственного деятеля нет такой мощной охраны, как у папы. Джабрил, рассмеявшись, ответил: «Да кому захочется убивать папу? Кто убивает змею, у которой вырваны зубы? Бесполезный старикан, окруженный дюжиной таких же стариканов, всегда готовых занять его место. Перезревшие женихи Христа, коллекция красношапочных мумий. И что может изменить смерть папы? Похитить его – другое дело. Он – самый богатый человек на Земле. А убить… Толку от этого не больше, чем от убийства греющейся на солнце ящерицы».

Ромео, однако, стоял на своем, чем и заинтриговал Джабрила. Папу почитают миллионы католиков во всем мире. И папа, несомненно, символ капитализма. Буржуазные христианские западные государства об этом позаботились. Папа – один из столпов власти, на которых покоится это общество. Убийство папы вызовет шок в стане врага, потому что он считается представителем бога на Земле. Государей России и Франции убили, они тоже полагали себя помазанниками божьими, и эти убийства послужили прогрессу человечества. Бог – это выдумка богатых, которая нужна для того, чтобы дурить головы бедным. Папа – средоточие зла. Джабрил творчески развил предложенную Ромео идею. И теперь операция приобрела завороживший Ромео блеск. Да, Джабрил остался доволен собой.

Джабрил не считал Ромео настоящим революционером, несмотря на его готовность к самопожертвованию. Джабрил изучил историю итальянских террористов. В умении убивать глав государства они добились больших успехов, творчески переработали уроки русских, которые все-таки убили своего царя после многих неудачных попыток. Именно у русских итальянцы позаимствовали название, вызывавшее у Джабрила пренебрежительную усмешку: Христы Насилия.

Однажды Джабрил встретился с родителями Ромео. Отец – бездельник, паразит, присосавшийся к телу человечества. Вместе с шофером, слугой и большим, с барана, псом, которого он использовал как приманку, чтобы снимать женщин на бульварах. Но с безупречными манерами. И мог очаровать любого, за исключением собственного сына.

Мать – еще одно порождение капиталистической системы, охочая до денег и драгоценностей, ревностная католичка. Прекрасно одетая, окруженная служанками, каждое утро идущая к мессе. Чтобы остальное время посвятить удовольствиям. Как и ее муж, она ни в чем себе не отказывала, меняла мужчин, но любила только своего единственного сына Ромео.

И теперь эту счастливую семейку ждало наказание. Отец – кавалер Мальтийского ордена, мать – набожная женщина, а их сын – убийца папы. Каково предательство, думал Джабрил, бедный Ромео, после того, как я тебя предам, на твою долю выпадет тяжелая неделя.

Ромео знал план всей операции, за исключением последнего штриха, который Джабрил держал при себе. «Как шахматная партия, – говорил Ромео. – Шах, шах и мат. Изумительно».

* * *

Джабрил взглянул на часы. Еще пятнадцать минут, и они в аэропорту. Минивэн катил по шоссе, строго соблюдая все правила дорожного движения. Пора переходить от грез к делу.

Он собрал у своих людей оружие и гранаты, сложил все в чемодан. Когда минивэн остановился у здания аэропорта, Джабрил вышел первым. Минивэн покатил дальше, чтобы высадить остальных у другого входа. Джабрил с чемоданом в руке медленным шагом вошел в здание, поглядывая по сторонам, выискивая переодетых сотрудников службы безопасности. У самого контрольно-пропускного пункта свернул в маленький магазинчик, торгующий цветами и сувенирами. На двери висела табличка «ЗАКРЫТО». Во-первых, она означала, что путь свободен, во-вторых, гарантировала отсутствие в магазине посторонних людей.

За прилавком стояла сильно накрашенная блондинка с невыразительными чертами лица, но очень приятным, завлекающим голосом. Простенькое облегающее трикотажное платье подчеркивало достоинства ее пышной фигуры.

– Вы уж меня извините, но мы не работаем. Вы же видели табличку. Все-таки первый день Пасхи. – Голос звучал дружелюбно. И она тепло улыбнулась.

Джабрил ответил заранее оговоренной фразой:

– Христос воскрес, но мне все равно надо ехать по делам.

Она протянула руку, взяла чемодан.

– Самолет вылетает по расписанию? – спросил Джабрил.

– Да. У тебя в запасе час. Изменения будут?

– Нет. Но помни, теперь все зависит от тебя. – И он вышел из магазина.

Женщину эту он видел в первый и последний раз, и она знала только об этом этапе операции. Он посмотрел на табло вылетов. Да, никаких задержек.

Женщина эта входила в Первую сотню. Владелец магазина устроил ее на работу три года назад, и все это время она осторожно налаживала доверительные отношения с сотрудниками аэропорта и службы безопасности. Проносить вещи мимо сканеров, стоящих на КПП, и передавать их отлетающим пассажирам вошло у нее в привычку. Проделывала она это не каждый день и даже не каждую неделю, но достаточно часто. А на третий год работы завязала роман с одним из охранников. В этот день ее любовник дежурил на КПП: она пообещала ему ленч и сладкое в задней комнатке магазинчика. Вот он и вызвался работать в первый день Пасхи.

Все необходимое для ленча уже лежало на столе. В задней комнате она быстренько переложила оружие и гранаты в ярко раскрашенные подарочные коробочки от Гуччи. Сами коробочки уместила в розовато-лиловом пакете из плотной бумаги. Подождала, пока до отлета осталось двадцать минут. А потом с пакетом в обнимку (очень тяжелым, она боялась, что ручки не выдержат) неуклюже побежала к КПП. Ее любовник, естественно, пропустил ее мимо сканера. Она осчастливила его многообещающей улыбкой. Когда она появилась в самолете, стюардесса узнала ее и рассмеялась: «Опять, Ливия». Женщина прошла в салон экономического класса, заметила Джабрила и его людей, направилась к ним. Одна из спутниц Джабрила протянула руки, чтобы взять тяжелый пакет.

Женщина, которую стюардесса назвала Ливией, с радостью избавилась от пакета, повернулась и выбежала из самолета. Вернувшись в магазин, скоренько закончила приготовление ленча.

Охранник Фаэнци относился к тому типу итальянских мужчин, которых природа создает исключительно на радость женщинам. И смазливая внешность была самой малой из его добродетелей. Он отличался и ровным, покладистым характером, свойственным только тем, кто полностью доволен собой, чьи честолюбивые помыслы не распространяются выше должности, которую он занимает. Униформу охранника Фаэнци носил с таким видом, словно он – наполеоновский маршал, а его ухоженные усики в глазах женщин смотрелись ничуть не хуже, чем в глазах мужчин чуть вздернутый носик субретки. Всем своим видом Фаэнци показывал, что делает очень важную и нужную работу, которую можно поручить далеко не всем. Проходящих мимо женщин он одаривал нежной и ласковой улыбкой, потому что они находились под его защитой. Ливия заметила его сразу, как только он появился в аэропорту в униформе охранника, и занялась им вплотную. Поначалу он позволял себе лишь вежливые комплименты, но она игривыми намеками, маленькими, но приятными подарками и вечерними чашечками кофе (вскоре кофе дело не ограничивалось) в задней комнате магазина перевела их отношения на другой уровень. И теперь он любил ее, вернее, был предан ей, как пес – доброй хозяйке. У нее он всегда мог рассчитывать на угощение.

И Ливии он нравился. Каждая женщина может только мечтать о страстном любовнике без единой серьезной мысли в голове. В постели он давал сто очков вперед мрачным революционерам, которые либо мучились угрызениями совести, либо подавляли чувство вины.

Он стал ее домашним зверьком, и она ласково называла его Зонци. Когда он вошел в магазинчик и запер дверь, она устремилась к нему, светясь любовью и страстью, в глубине души жалея его. Бедный Зонци, антитеррористическое управление итальянской полиции скоро во всем разберется, отметит ее исчезновение. Зонци, без сомнения, хвастался своей победой. В конце концов, женщина она зрелая, опытная, ее честь защиты не требовала. Их связь, конечно же, всплывет на поверхность. Бедный Зонци, этот ленч станет последним часом его счастья.

Прежде всего они быстренько и со вкусом трахнулись. Ливия не без иронии отметила, что это тот самый случай, когда можно получить удовольствие, одновременно служа революции. А Зонци будет наказан за его гордыню и самодовольство, за то, что польстился на любовь старшей по возрасту женщины. Она одержит как тактическую, так и стратегическую победу. И все же бедный Зонци. Как ты прекрасен! Смуглая кожа, большие глаза, черные волосы, аккуратные усики, пенис, твердый, как бронза. «Ах, Зонци, Зонци, – прошептала она меж его бедер. – Всегда помни, что я тебя люблю».

Она накормила его, они выпили бутылку отличного вина, вновь трахнулись. Зонци оделся, поцеловал ее на прощание, на его лице ясно читалась уверенность в том, что он заслужил право на такую счастливую жизнь. После его ухода она оглядела магазин. Собрала свои вещи, кое-какие дорогие сувениры, сложила все в чемодан Джабрила. Она выполняла инструкции: в магазине не должно остаться следов появления Джабрила. Попыталась стереть свои отпечатки пальцев, хотя понимала, что это напрасный труд. Где-то они да останутся. С чемоданом в руке переступила порог, заперла дверь магазина, вышла из здания аэропорта. Ярко светило солнце, женщина из ее группы ждала в автомобиле. Ливия поставила чемодан в багажник, села на переднее сиденье, поцеловала женщину.

– Слава богу, все закончилось. – В голосе слышалось сожаление.

– Может, оно и к лучшему, – ответила женщина. – На магазине мы даже заработали.

Джабрил и его люди летели экономическим классом, потому что Тереза Кеннеди, дочь президента Соединенных Штатов, и шестеро охраняющих ее агентов Секретной службы путешествовали первым классом. Джабрил не хотел, чтобы передача замаскированного под подарки оружия происходила у них на глазах. Он также знал, что Тереза Кеннеди появится в самолете лишь в самую последнюю минуту, а агенты Секретной службы не удосужатся заранее осмотреть самолет. Во-первых, Тереза Кеннеди славилась тем, что в любую минуту могла поменять прежнее решение, а, во-вторых, по мнению Джабрила, потому что разленились и расслабились.

В самолете, аэробусе, хватало пустых кресел. В Италии нашлось не так уж много людей, решивших отправиться в Америку в первый день Пасхи, и Джабрилу оставалось только гадать, почему дочь президента остановила свой выбор именно на этом рейсе. В конце концов, она была католичкой, пусть в последние годы и приобщилась к новой религии, которую исповедовали либеральные леваки. Его такая ситуация очень даже устраивала: меньшее число заложников упрощало контроль над ними.

Часом позже, когда самолет уже находился в воздухе, Джабрил наклонился вперед, а женщины начали раскрывать коробочки от Гуччи. Мужчины встали, повернулись к женщинам, заслоняя их своими телами от посторонних взглядов. Рядом пассажиров не было, так что им никто не мешал. Гранаты женщины передавали Джабрилу, а он быстро закреплял их на поясе. Трое мужчин получили пистолеты, которые исчезли в карманах пиджаков. Один пистолет взял Джабрил, вооружились и женщины.

Как только розово-лиловый пакет опустел, Джабрил подозвал стюардессу, которая шла по проходу. Она увидела гранаты и пистолет еще до того, как Джабрил прошептал ей несколько слов и взял за руку. Изумление, шок, страх, по очереди отразившиеся на лице стюардессы, он видел не впервые. А потому ободряюще ей улыбнулся. Двое мужчин встали так, чтобы контролировать весь салон. Джабрил так и держал стюардессу за руку, когда они вошли в салон первого класса. Агенты Секретной службы сразу увидели и гранаты, и пистолет. Джабрил улыбнулся и им:

– Оставайтесь на своих местах, господа.

Дочь президента медленно повернулась к нему и заглянула в глаза Джабрила. Лицо ее превратилось в маску, но испуга он не увидел. Храбрая девочка, подумал Джабрил, и симпатичная. Жаль, что жить ей осталось совсем ничего. Он подождал, пока его женщины усядутся в салоне первого класса, а потом приказал стюардессе открыть дверь в кабину пилотов. Джабрил входил в мозг гигантского кита, чтобы обездвижить все его тело.

* * *

Когда Тереза Кеннеди в первый раз увидела Джабрила, по ее телу внезапно пробежала дрожь. Подсознательно она узнала его. Вот он, демон, о котором ее предупреждали. На узком смуглом лице читалась жестокость. Тяжелая нижняя челюсть превращала его в монстра из ночного кошмара. Гранаты, висевшие на поясе, напоминали зеленых лягушек. Потом она увидела трех женщин в темных брюках и светлых пиджаках, вооруженных автоматическими пистолетами. И шок сменился острым чувством вины. Черт, она-таки втянула отца в передрягу. Не следовало ей пренебрегать советами Секретной службы. Она наблюдала, как Джабрил, держа стюардессу за руку, идет к кабине пилотов. Повернулась к начальнику своей охраны, но тот не отрывал взгляда от вооруженных женщин.

В этот момент один из спутников Джабрила вошел в салон первого класса с гранатой в руке. Женщина заставила другую стюардессу взять в руки микрофон громкой связи. Из динамиков послышался чуть дрожащий голос: «Всем пассажирам пристегнуть ремни. Самолет захвачен революционной группой. Пожалуйста, сохраняйте спокойствие и ждите дальнейших инструкций. Не вставайте. Не трогайте ручную кладь. Не покидайте своих мест. Пожалуйста, сохраняйте спокойствие. Сохраняйте спокойствие».

В кабине пилот увидел входящую стюардессу и возбужденно воскликнул: «По радио только что передали, что кто-то стрелял в папу!» Тут он увидел Джабрила, вошедшего следом за стюардессой, и его губы изумленно округлились. Когда же он увидел гранату, то просто лишился дара речи. Но пилот сказал: «…стрелял в папу». Означало ли это, что Ромео промахнулся? Неужели операция провалилась? В любом случае альтернативы у Джабрила не было. Он приказал пилотам изменить курс и лететь в арабское государство Шерхабен.

* * *

В человеческом море, залившем площадь Святого Петра, Ромео и его группа дрейфовали у каменной стены, образовав маленький островок. Энни в одеянии монахини стояла перед Ромео, который держал винтовку наготове, хотя до появления папы оставалось почти три часа. Ей поручалось прикрыть Ромео, дать ему возможность выстрелить даже ценой своей жизни. Остальные террористы, также в монашеских одеяниях, стояли кружком, чтобы толпа не затерла Ромео.

Ромео привалился спиной к каменной стене, прикрыл глаза, мысленно повторил все этапы намеченной операции. Как только появится папа, он, Ромео, коснется плеча мужчины, стоявшего слева от него, и тот подаст радиосигнал, взрывающий статуэтки, прикрепленные к противоположной стене. В момент взрыва он выхватит винтовку и выстрелит – время надо рассчитать очень точно, чтобы выстрел приняли за эхо от взрывов. Потом бросит винтовку на землю и в окружении своих монахов и монахинь бросится бежать вместе с остальными. Статуэтки играли роль и дымовых шашек, так что площадь Святого Петра к тому времени начнет затягивать дымом. Те люди, что сейчас стояли неподалеку, представляли собой потенциальную опасность, поскольку могли увидеть, что он делает, но хаотичное движение толпы тут же унесет их в сторону. А если кто попытается его преследовать, тут же получит пулю.

Ромео чувствовал пробивающий его холодный пот. Он смотрел на размахивающую цветами толпу, превратившуюся в море белого и пурпурного, розового и алого. Думал об их радости, об их вере в воскресение Христа, экстазе, в который повергала их надежда в победе над смертью. Вытер руки о пальто, ощутил тяжесть винтовки, оттягивающей плечо. Тупая боль разлилась по ногам. Чтобы скоротать время, Ромео ушел мыслями в себя.

Перед ним возникли сцены из далекого прошлого. К конфирмации его готовил романтичный священник, и он знал, что один из старших кардиналов в неизменной красной шапочке удостоверял смерть папы, похлопывая его по лбу серебряным молоточком. Неужели все осталось по-прежнему? На этот раз молоточек сильно запачкается кровью. И каких он размеров? Достаточно большой и тяжелый. Чтобы забить гвоздь? И, разумеется, это очень древний молоток, реликвия Ренессанса, украшенный драгоценными камнями, не орудие производства, а произведение искусства. Не важно, на этот раз стучать будет не по чему. Винтовка, что висела у него под плащом, стреляла разрывными пулями. И Ромео знал, что не промахнется. Он же был левшой, а левшам, как известно, всегда сопутствовал успех в спорте, любви и убийствах.

Ожидая, Ромео задавался вопросом, а почему у него нет ощущения того, что он готовится совершить святотатство. Все-таки его воспитывали в строгих католических традициях, в городе, где каждые дом и улица напоминали о зарождении христианства. Даже отсюда он видел крыши святых зданий, слышал перезвон колоколов. Площадь украшали статуи святых мучеников, воздух наполняли ароматы весенних цветов, которые принесли с собой тысячи и тысячи верящих в Христа.

Ароматы эти напомнили ему об отце и матери, которые всегда пользовались одеколоном и духами, чтобы скрыть запах, идущий от тела.

И, наконец, толпа начала скандировать: «Папа, папа, папа!» Залитые солнечным светом, окруженные каменными святыми и ангелами, люди с нетерпением ждали благословения своего папы. На балконе появились два кардинала в красном, распростерли руки, призывая к вниманию. А мгновение спустя на балкон вышел папа.

Глубокий старик в белоснежных одеяниях, с золотым крестом на груди, шерстяном плаще, расшитом крестами. В белой шапочке на голове и красных открытых башмаках, также с крестами. Приветствуя толпу, он поднял руку с перстнем Святого Петра на пальце.

Цветы взлетели в воздух, толпа восторженно заревела, балкон замерцал на солнце, словно падая в море цветов.

В этот самый момент Ромео почувствовал ужас, который всегда вызывали у него все эти символы христианства, вспомнил кардинала в красной шапочке на конфирмации, с лицом, изрытым оспинами, как у дьявола, и тут же его охватила радость, близкая к блаженству. Он хлопнул по плечу мужчину, стоявшего слева.

Папа тем временем поднял обе руки, отвечая на крики: «Папа, папа!» – благословляя всех, радуясь Пасхе, воскресению Христа, салютуя каменным ангелам и святым, плывущим над стенами. Ромео вытащил винтовку из-под плаща. Двое монахов опустились на колени, чтобы их головы не мешали Ромео прицелиться. Энни встала так, чтобы Ромео мог положить винтовку ей на плечо. Мужчина слева подал радиосигнал, взрывающий статуэтки, закрепленные на стене по другую сторону площади Святого Петра.

От взрывов содрогнулась земля, клубы розового дыма поплыли в воздухе, аромат цветов заглушил запах горелой плоти. В этот самый момент Ромео, прицелившись, нажал на спусковой крючок. Радостный рев сменился криками отчаяния. На балконе папу словно оторвало от пола, белая шапочка свалилась с его головы и окровавленной тряпкой полетела вниз, в толпу. Вопль ужаса исторгся из тысяч глоток, когда тело папы безжизненно повисло на парапете балкона. Золотой крест болтался в воздухе, белоснежный плащ все сильнее окрашивался красным.

Дым смешивался с каменной пылью. Со стен падали мраморные ангелы и святые. На какое-то мгновение толпа обмерла, глядя на убитого папу. Все видели, что ему разнесло голову. А потом началась паника. Люди бросились бежать, сметая швейцарских гвардейцев, которые пытались перекрыть выходы с площади.

Ромео бросил винтовку. Окруженный вооруженными монахами и монахинями, позволил толпе вынести себя на улицы Рима. Он словно ослеп, его шатало из стороны в сторону. Энни держала его под руку, втолкнула в ожидающий их минивэн. Ромео прижал руки к ушам, чтобы заглушить крики. Его трясло, но уже не столько от шока, как от безмерного счастья: его мечта стала явью.

* * *

Аэробус, летящий из Рима в Нью-Йорк, находился под полным контролем Джабрила и его людей, в салоне первого класса из пассажиров осталась только Тереза Кеннеди.

Терезу происходящее скорее интриговало, нежели пугало. Ее поразила легкость, с которой угонщики нейтрализовали ее телохранителей: обвешали их взрывчаткой. Сие означало, что любая пуля могла привести к взрыву, который разнес бы самолет в клочья. Она заметила, что у троих женщин и троих мужчин лица перекошены от напряжения, словно у великих спортсменов в мгновения наивысшей концентрации. Мужчина-угонщик вытолкал одного из агентов из салона первого класса и погнал дальше по проходу в хвост самолета. Женщина-угонщица стояла чуть в стороне с пистолетом в руке. Когда другой агент не пожелал покидать соседнее с Терезой кресло, женщина навела пистолет на его голову. Прищурилась, всем своим видом показывая, что сейчас нажмет на спусковой крючок. Губы ее чуть разошлись, растянутые сократившимися лицевыми мышцами. Тереза оттолкнула охранника, заступила между ним и женщиной-угонщицей. Та чуть усмехнулась, пистолетом указала ей на кресло.

Тереза наблюдала, как Джабрил руководит операцией. Чем-то он напоминал режиссера, наблюдающего за игрой актеров. Приказов он не отдавал, ограничиваясь намеками, предложениями. Улыбкой, взглядом он дал ей понять, что надо сесть. Он словно показывал Терезе, что она интересует его больше других. Потом он прошел в кабину пилотов. Один из мужчин-угонщиков контролировал выход из первого салона. Две вооруженные пистолетами женщины сидели напротив Терезы. Стюардесса с микрофоном громкой связи в руке передавала пассажирам короткие распоряжения, полученные от другого мужчины-угонщика. Все угонщики казались очень уж маленькими, чтобы внушать такой ужас.

В кабине Джабрил разрешил пилоту сообщить по радио, что самолет захвачен революционной группой и берет курс на Шерхабен. Пусть американские власти думают, что им придется иметь дело с обычными арабскими террористами. Во время радиопереговоров Джабрил оставался в кабине пилотов.

Пока самолет находился в воздухе, им оставалось только ждать. Перед мысленным взором Джабрила возникла Палестина, его дом – зеленый оазис посреди желтой пустыни, отец и мать, подобные ангелам света, прекрасный Коран, лежавший на столе отца. Потом этот рай заволокло серым дымом взрывов. Пришли израильтяне и вышвырнули его в ад, жителей которого объединяла ненависть к евреям. Тем самым евреям, которых хвалил Коран.

Он помнил, что даже в университете некоторые из учителей, комментируя неудачно выполненную курсовую, говорили: «Арабская работа». Джабрил сам как-то произнес эту фразу, обращаясь к оружейнику, который дал ему винтовку, заклинившую на первом же выстреле. Что ж, зато ни у кого не повернется язык назвать «арабской работой» сегодняшний захват самолета.

Он всегда ненавидел евреев, нет, не евреев, израильтян. Ему запомнился один эпизод из детства. Ему было не больше пяти, когда израильские солдаты проводили «зачистку» в лагере палестинских беженцев, в котором находилась его школа. Они получили ложную информацию – «арабская работа», – что в поселении прячутся террористы. Все жители получили приказ с поднятыми руками выйти из домов на улицы. Включая детей, которые занимались в длинном, выкрашенном в желтый цвет вагончике, стоявшем в отдалении от жилых домов. Джабрил и другие мальчики и девочки его возраста сбились в кучку. Все подняли ручонки, многие плакали и кричали от страха. И Джабрил навсегда запомнил одного из молодых израильских солдат, наверное, из иммигрантов, белокурого, как нацист, который в ужасе смотрел на детей, пока по его щекам не покатились слезы. Израильтянин опустил автомат и приказал детям опустить руки. Не надо бояться, сказал он им, маленьким детям нечего бояться. Израильтянин отлично говорил на арабском, дети его поняли, но продолжали стоять с поднятыми руками. Плачущий солдат подошел к ним, начал каждому опускать руки. Джабрил не смог забыть этого солдата, а потом, повзрослев, дал себе слово не становиться таким, как он, не давать жалости взять верх над прочими чувствами.

И теперь, глядя в иллюминатор, он видел под собой пески Аравийского полуострова. Полет близился к завершению. Еще чуть-чуть – и они приземлятся в султанате Шерхабен.

По величине территории Шерхабен входил в число самых маленьких стран планеты, но обладал гигантскими запасами нефти, а потому сотни детей и внуков первого султана ездили исключительно на «Мерседесах» и обучались в лучших университетах Запада. Самому султану принадлежали громадные промышленные корпорации в Соединенных Штатах и Германии, и умер он одним из самых богатых людей на Земле. Лишь один из внуков, Мауроби, сумел выжить в кровавых заговорах, устроенных его сводными братьями, и теперь правил султанатом.

Султан Мауроби фанатично чтил заповеди ислама и не терпел иноверцев. Соответственно и жители султаната, теперь поголовно богачи, были не менее набожными мусульманами. Ни одна женщина не появлялась на улице без паранджи. Никто не ссужал деньги под проценты. А спиртное в султанате водилось только в посольствах иностранных государств.

Давным-давно Джабрил помог султану укрепить свою власть, убив его четверых самых опасных сводных братьев. Из чувства благодарности и ненависти к великим державам султан согласился помочь Джабрилу в осуществлении этой операции.

Самолет с угонщиками и заложниками приземлился и медленно покатил к маленькому стеклянному зданию аэропорта, поблескивающему в солнечных лучах. Бесконечные ряды нефтяных вышек уходили в пустыню. Когда самолет остановился, Джабрил увидел, что летное поле окружено солдатами Мауроби. Ему показалось, что их никак не меньше тысячи.

Теперь начинался самый сложный и опасный этап операции. Ему требовалось соблюдать предельную осторожность, во всяком случае, до тех пор, как Ромео не окажется в заранее обговоренном месте. И он рассчитывал, что султан во всем поддержит его. Нет, «арабской работой» тут и не пахло.

* * *

Из-за разницы во времени Френсис Кеннеди узнал о покушении на папу в шесть утра первого дня Пасхи. Ему сообщил об этом пресс-секретарь Мэттью Глейдис. Он также сказал, что Юджин Дэззи и Кристиан Кли поставлены в известность и уже едут в Белый дом.

Когда Френсис Кеннеди спустился в Овальный кабинет, Дэззи и Кристиан уже ждали его. Оба с мрачными лицами. С улицы доносился вой сирен. Кеннеди сел за стол. Посмотрел на Юджина Дэззи, предлагая руководителю аппарата президента ввести своего босса в курс дела.

– Френсис, папа мертв. Его убили во время пасхальной службы.

Известие потрясло Кеннеди:

– Кто это сделал? И почему?

– Мы не знаем. Но это не самая плохая новость.