Текст книги "Смертельный эликсир"

Франсуа стало грустно.

В доме, видимо, кто-то был, поскольку окна на первом этаже были распахнуты и кисейные шторы колыхались на ветру, открывая на мгновенье простое убранство комнаты и цветок в грубом горшке на подоконнике.

Франсуа не без трепета нажал на кнопку знакомого железного звонка на двери, и тот пропел привычную для его уха народную мелодию. Время как будто бы застыло.

Дверь открыла старая служанка, которая сразу же узнала его.

– Мсье Тарпи! Здравствуйте! Как давно вы у нас не были! – воскликнула она, пропуская Франсуа в тесную прихожую, заставленную до потолка старой мебелью.

Франсуа огляделся. Ничего не изменилось за те годы, что он отсутствовал. Все та же мебель, все те же картины и ветхие пледы на продавленных креслах и диване. Уютно. Но запах старости витает так же явно, как и в комнате его тетушки.

– А где мадам Соваж?

– Ее нет, ушла с кухаркой за покупками, – ответила служанка.

– В середине дня? – улыбнулся Франсуа.

– Ну да, она считает, что это подходящее время, ведь сейчас рыбу на пристани продают почти даром, лишь бы отдать.

Франсуа вздохнул. Надежды, что здесь его поймут, таяли, как туман солнечным утром.

– А где ваш молодой хозяин, мсье Пьер? – задал еще один вопрос Франсуа.

– На работе, ведь он служит в мэрии, скоро должен прийти на обед, – ответила служанка и взглянула на часы. – Располагайтесь, мсье, а мне нужно успеть накрыть на стол к его приходу.

И она спешным шагом удалилась в соседнюю комнату, где начала звенеть тарелками, приборами и стаканами. В это самое время дверь отворилась и на пороге показался мужчина. Несмотря на солнечный летний день, одет он был в суконную пару незамысловатого мышиного цвета, белую рубашку с высоким воротником и старомодный галстук. Франсуа подумал, что в жизни не видел такого противного галстука. И по цвету, и по форме он напомнил ему селедку. Когда мужчина снял картуз с высокой тульей, Франсуа увидел у него надо лбом приличную плешь.

– Добрый день, Франсуа, – мужчина натянуто улыбнулся и, пригладив остатки волос, пошел навстречу и протянул руку, которая была слабой и потной. Вблизи Франсуа рассмотрел его нос с расширенными порами и лопнувшими кровеносными сосудами.

– Добрый день, Пьер, – улыбнулся Франсуа, который сразу понял, что перед ним друг его детства, сын мадам Соваж, мсье Пьер Соваж, чиновник мэрии. – Ты узнал меня?

– Немудрено, – Пьер выдавил из себя улыбку. – Ведь ты совсем не изменился. В отличие от меня.

И он с надеждой посмотрел на Франсуа, рассчитывая на то, что старинный приятель не скажет правду о его внешности или хотя бы трансформирует ее до полуправды.

Но Франсуа безжалостно изрек:

– Ты изменился, приятель. Много работы?

Пьер ничего не ответил, прошел в столовую, где служанка уже закончила накрывать на стол. Он передвинул несколько приборов, которые, по его мнению, лежали чуть криво, и раздраженно сказал:

– Зато ты у нас огурец-молодец. Жизнь бьет ключом? Парижские огни манят и разжигают жар в сердце? Что же ты забыл у нас, в жалкой провинции?

Затем он сел за стол, взял из специальной корзинки пучок эстрагона и начал методично жевать его, как кролик, уставившись в одну точку. Франсуа это напомнило невротическую пациентку, которая на приеме у врача рассказывает о женских болезнях и не переставая вертит на шее нитку жемчуга. И еще. В злых словах Пьера он почувствовал тот зашкаливающий по своей лживости уровень слухов и домыслов, которые передавались по городу в связи с его приездом. Стоит подумать над тем, доверять ли этой облезлой крысе свои планы. Только из зависти все дело завалит. Франсуа вздохнул и уже миролюбиво спросил:

– А мадам Соваж вернется к обеду?

– Куда она денется! – вздохнул в свою очередь Пьер. – Нужно же проконтролировать, не выпью ли я лишнюю рюмку кальвадоса. У нас все учтено, даже кальвадос.

И он многозначительно взглянул на Франсуа. Тот сразу все понял. Денег ему здесь не дадут. Наверное, еще и тетушке нажалуются. Если собственный сын ходит в обносках покойного отца и провиант закупается по бросовым ценам в конце базарного дня, о чем можно говорить!

Когда мадам Соваж вернулась, сняла свою старую мантилью, черные митенки и шляпку, ее взору предстала странная картина. Два взрослых мужчины сидели в столовой и молчали. Дорогого гостя даже не пригласили за стол, не поставили для него прибор и не налили ему выпить. Мадам Соваж запричитала, узнав Франсуа, поплакала у него на груди, вытирая слезы кружевным платочком.

– Пьер, Пьер! Это же Франсуа! Наш дорогой Франсуа! – протягивала она руки к сыну. – Помнишь, как вы играли у нас в саду, как взлетали на качелях выше вяза? А сейчас посмотри, какое огромное дерево выросло! Никакие качели его не достанут. Сколько лет прошло!.. Сколько лет…

И она проковыляла к буфету, откуда достала для Франсуа тарелку, вилку, нож и бокал для вина.

Франсуа отнекивался, но его усадили обедать. Невесело сидели за столом эти три человека, которых связывали теплые воспоминания о прошлом. Но никто из них не захотел возвращаться к этому эмоциональному опыту, поскольку видел разительные отличия прошедшего счастья и своего нынешнего положения. Постаревшая женщина доживала невеселую жизнь без мужа, с сыном-алкоголиком, на которого не позарилась даже самая простая женщина из их городка. Причем мать наивно полагала, что о пристрастии ее сына к спиртным напиткам никто не знает. Она даже под пыткой не призналась бы, скольких сил ей стоило сохранить сыну работу, сколько слез она пролила в кабинете главного столоначальника, сколько подарков отнесла в мэрию.

Ее сын, как и все алкоголики, отрицавший свое пагубное пристрастие, мрачно смотрел на «столичную штучку» – своего крестного брата. Ему было досадно, что этот человек, с которым они были так близки в детстве и юности, прыгнул выше, чем он сам. А ведь у него, Пьера, были такие же возможности, если не лучше. Он, по крайней мере, не был сиротой.

Франсуа, водя ложкой в уже остывшем супе, думал о том, что же случилось с его другом по детским играм и шалостям, красавцем и заводилой, от которого млели все гимназистки города и который одной рукой в общественном саду пробивал самую большую цифру на аттракционе с молотом и наковальней. Какой жизненный кирпич на него свалился?

Франсуа понял, что не станет заводить разговор о деньгах, поэтому решил закончить свой визит. Он поблагодарил крестную за суп, подобного которому, как он отметил, не едал и в Париже. Сказал несколько ободряющих слов Пьеру и от имени семьи Лаке пригласил мать и сына на обед в день фестиваля сыра.

– О да! Фестиваль! – с экзальтацией воскликнула мадам Соваж. – Когда мы были юными гимназистками, то с твоей тетушкой и матушкой-покойницей съедали на нем добрую головку такого лакомства, как нёфшатель. Прекрасный вкус! Нежный аромат грибов и пушистой плесени! А с белым хлебом и красным вином – это вообще пища богов! А сыр «мимоле́т», оранжевый цвет у которого от морковного сока! Сейчас уже такого продукта, как мы едали в детстве, не делают.

Франсуа согласился с престарелой мадам, поцеловал ее в дряблую щеку и стал спускаться по лестнице в сад. Неожиданно его догнал Пьер.

– Послушай, брат, – сказал он, не глядя Франсуа в глаза. – А ты зачем приходил?

– Да так, заглянул повидать крестную и тебя, – ловко соврал Франсуа.

– А… – протянул Пьер. – А я подумал, что денег просить.

Помолчав секунду, он добавил:

– С этим делом у нас туго. Все деньги в банке. Ни единого су мы оттуда не берем. Все на черный день. Обходимся моим жалованием. Очень скромно живем, ты же видел. Я своими деньгами не распоряжаюсь.

– Хорошо, Пьер, – сказал Франсуа и похлопал его по плечу. – Спасибо за суп. Приходите, тетушка будет вам рада. Устроим родственный обед, как когда-то.

Уходя, Франсуа думал. Вот он сказал: «Хорошо, Пьер». А что хорошо? Что два взрослых мужчины не могут иметь доступа к деньгам семьи? Им не доверяют? Боятся, что деньги будут пущены на ветер и жить будет не на что? Только один из-за этого недоверия стал алкоголиком, а другой скоро станет невротиком.

Франсуа искал ответ на вопрос, идя по дороге к дому своей тетушки. Почему только тетушки? Это и его дом тоже. Стоит узнать, сколько дают сейчас по закладной за участок земли и строение. Пока он обдумывал эту возможность, сами деньги плыли прямо к нему в руки. Мадам Додар сегодня также была на сборе моллюсков и сейчас со всей своей свитой из свободных кухарок и мясников возвращалась в Понтабери. Она окликнула Франсуа, который озадаченно обернулся на зов, поскольку не узнал Эмму. С корзинкой в руке, в широкополой шляпе, вязаном пуловере молочного оттенка и мужских твидовых брюках она выглядела неожиданно помолодевшей. На лице ни грамма пудры, только губы ярко накрашены.

– Мсье Тарпи! – непринужденно крикнула она. – Вот это встреча! Я рада вас видеть.

Франсуа поклонился. Сказать по правде, он тоже был рад встретить мадам Додар, потому что ему необходимо было как следует подзарядиться от ее здорового оптимизма и энергичности, о чем он сразу и сказал. Это получилось несколько фамильярно и прямолинейно, но Эмму такими речами трудно было смутить.

Мадам Додар была опытной женщиной, она два раза выходила замуж, оба мужа покоились на кладбище Понтабери. Ее любовниками были многие мужчины из ее близкого круга, впрочем, не брезговала она и крепкими молодыми простолюдинами. Но это, как и вся жизнь мадам, было в рамках приличий их городка, и ни одна кумушка не посмела бы бросить камень в ее огород, тем более что опасно было связываться с Эммой Додар.

Ей нравился Франсуа, это был ее типаж мужчины. И хотя лет ей было уже немало, зато сил хоть отбавляй. Даст фору в сексе некоторым безмозглым молодым курицам, которые не способны не то что довести мужчину до постели, но даже просто вызвать интерес к себе. Средства у нее тоже есть, помочь деньгами своему любовнику при понимании с его стороны и правильном поведении она всегда готова.

Еще при первой встрече она заметила, как внимательно рассматривал ее лицо Франсуа, поэтому мудрая Додар просто ждала момента, когда этот парижский экземпляр станет экспонатом ее интимной коллекции.

Вот это время и пришло. Об этом сказали ей слова молодого ученого, его глаза, его губы. Ох, не спугнуть бы… Надо сыграть на его интересе к науке.

В действительности мадам Додар терпеть не могла учебу, еле закончила местную гимназию, причем ее родные порицали французский лаицизм[4]4
  Процесс, в ходе которого религиозные догмы утрачивают весомое значение в жизни общества. (Примеч. авт.)


[Закрыть] и светское образование. Поэтому, выйдя замуж сразу после выпускного бала, новоиспеченная лавочница все свое время посвящала удовольствиям и мясному магазинчику, который по местному обычаю называли шаркьютери.

– Мсье Тарпи, я вас просто так не отпущу! – проворковала мадам Додар, передавая свою корзинку идущему рядом мяснику-здоровяку. – Мы сейчас зайдем в один очень миленький ресторанчик-brasserie[5]5
  Здесь: пивная, пивной бар. (Примеч. ред.)


[Закрыть] на берегу, где нас угостят треской на гриле, жареной вырезкой и карамельным мороженым. Но вначале подадут только что найденные лично мной устрицы с лимоном.

И она плотоядно облизнула губы, глядя прямо в глаза Франсуа, который начал бормотать что-то невнятное, но не отказался от предложения.

Через полчаса компания расположилась под тентами питейного заведения, очень милого и опрятного. Франсуа и мадам Додар заняли отдельный столик, закрытый со всех сторон вьющимися розами, а прислуга уселась за огромным деревянным столом, который перед их приходом выскребли до белизны с помощью ножа и песка.

Погода была прекрасная. Соленый морской воздух, яркое солнце, запахи открытой кухни и оптимистичный взгляд на жизнь, свойственный мадам Додар, расслабили Франсуа. Несколько недель он не видел никого, кроме своей престарелой тетушки, наемных работников и стен дома, в которых чувствовал себя практически узником.

Мадам Додар вела себя сдержанно и почти целомудренно. Она, как и всякая бывалая женщина, понимала, что нельзя торопить события, что нужно проявить терпение, участие и интерес к собеседнику. Было видно, что молодой человек нуждается в поддержке, подсказке и… деньгах. На это у мадам Додар был особый нюх, а еще в ее арсенале было несколько пикантных ходов, которыми она успешно пользовалась многие годы. Когда ей попадался желторотый юнец, который представлял для ее сексуальной жизни хоть какой-то интерес, в ход шли завуалированные предложения, где выгода материальная обещалась жертве, а сексуальная выгода, о которой молчала мадам, всегда единолично присваивалась ею самой.

Вот и сейчас, с удовольствием поглощая свежие устрицы, веером разложенные на огромном блюде с колотым льдом, Франсуа не заметил, как разговорился и сообщил мадам Додар много лишнего. Он рассказал о разногласиях с тетушкой, о том, что не может добраться до своего банковского счета, о неудачах в первой серии опытов. Из всего этого мадам Додар сделала вывод, что ей не придется вкладывать свои деньги в этот интимный проект, поскольку приложить усилия потребуется лишь для того, чтобы свести Франсуа с главой местного банка, мсье Ивом Мурье. Она хорошо знала старейшего банкира Понтабери, поскольку он был знакомым ее первого мужа, почившего в бозе двадцать лет назад. Мадам Додар прикинула, что если денежный вклад открыт на имя Франсуа Тарпи, то для того, чтобы снять некоторую сумму со счета, разрешение его тетушки не понадобится. В конце-то концов, старую грымзу, если она будет вмешиваться, можно признать недееспособной. Все это легко решить, имея представления о причудах мадам Лаке. Каждый знает, что система правосудия может трактовать такие вещи как странности, с которыми легко мириться, если человек еще нужен, или как болезнь, которая мешает человеку осуществлять его социальные права в обществе, если его уже списали со счетов.

Мадам Додар обдумывала все это, пока Франсуа, увлекшись вкусной едой и хорошим обществом, открыто, не таясь, рассказывал о своей работе. Принесли треску и вырезку, от которых исходил такой запах, что Франсуа даже прикрыл глаза, изобразив на лице полное удовольствие.

Мадам Додар засмеялась. Закурив пахитоску, она наблюдала за своим сотрапезником. Ей нравились мужчины с хорошим аппетитом. Причем она всегда обращала внимание, предпочитают они свежую еду или могут поглощать что попало, например, суп, приготовленный третьего дня, или залежалый салат. С такими она дела не имела, считая, что они неуважительно относятся к своему телу.

А культ тела у мадам Додар был на первом месте. Раз в неделю она принимала ванну с добавлением козьего молока, регулярно делала соляные обертывания в спа-салоне своей приятельницы Амели Шалль, которая прославилась тем, что выписала здоровенного мулата для массажа стоп. Правда, ходили слухи, что он делает не только массаж стоп, однако поймать на горячем Амели мог разве что очень осторожный тайный агент французской жандармерии. Но, как говорила сама мадам Шалль: «Зачем жандармам со мной ссориться?»

Что касается рациона мадам Додар, то она предпочитала слегка просоленное сырое мясо, сало и свежую кровь молодого барашка. Об этом мало кто знал, поскольку прислуга и кухарки, служившие в ее доме, получали за молчание хорошую плату и дорожили своим местом. К тому же мадам Додар была злопамятна и очень мстительна, поэтому связываться с ней никто не хотел.

Вот и сегодня она съела несколько свежих устриц с лимоном и выпила пару бокалов местного белого вина. Все остальное с усердием проголодавшегося парижского студента поглощал Франсуа, а она, откинувшись на спинку стула и изящно положив ногу на ногу, наблюдала за ним.

Погода стала меняться. Ветер усилился, и края скатерти стали вздыматься так сильно, что несколько раз опрокидывали пустые бокалы. Только Франсуа подумал, что пора двигаться домой, как через ограду из роз к ним обратилось красное лицо. Это был мясник мадам Додар, который спросил, скоро ли они закончат, а если нет, то кухарки и слуги отправятся в город, не дожидаясь хозяйку.

Мадам Додар милостиво склонила голову, не проронив ни звука, и голова мясника скрылась. Франсуа это показалось подозрительным – такая фамильярность по отношению к уважаемой даме, на его взгляд, была недопустимой. Когда он сказал об этом мадам Додар, та засмеялась и ответила, что этот человек служит у нее много лет и что у нее личные отношения с каждым из своих слуг. При этом она сделала ударение на слове «личные». Франсуа решил, что это странно, но промолчал, поскольку принесли пледы, и теперь ему было сыто, тепло и хорошо. Он испытывал чувство единения с человеком, который его внимательно слушал, был занят его делами и вел диалог не назидательным тоном, а как советчик. Так хорошо и спокойно, как сейчас, Франсуа давно уже не было. Он бы сильно удивился, узнав, что мадам Додар его почти не слушала и если бы ее попросили рассказать о сути эксперимента Франсуа, она бы ни слова не промямлила в ответ. И дело было не в том, что по меркам научным она была беспросветно невежественна и тупа, а в том, что Франсуа был интересен ей совершенно в другом плане.

Как часто такие гении общения обманывают нас своим лживым вниманием и показным интересом к нашим проблемам! Как часто действительно образованные люди, которым не хватает простого участия, становятся жертвами таких проходимцев, поклоняющихся золотому тельцу!

К сожалению, Франсуа знал психологию теоретически, а мадам Додар была практиком, поэтому Франсуа был нагло обманут. Однако он этого не заметил или не хотел замечать.

Через какое-то время мадам Додар изрекла, что пора бы закругляться. Ее порядком удивило то, что Франсуа, разомлев от еды и разговоров, не предпринимал никаких попыток к сближению, хотя она к концу обеда не только подавала ему завуалированные сигналы, но и открыто флиртовала. Мадам и в голову не могло прийти, что, если бы о ее планах уведомили Франсуа, он бы сильно удивился.

Она рассчиталась за обед, причем Франсуа сделал слабую попытку заплатить, но она так скривила свой яркий рот и сморщила ровный аккуратный носик, что молодому человеку пришло на ум: лучше бы он это сделал. Пара направилась в сторону центрального бульвара, рядом с которым и располагалась шаркьютери мадам Додар. Ветер стал такой силы, что сбивал с ног, поэтому Франсуа пришлось поддерживать под локоть свою даму. Ему показалось, что мадам Додар несколько раз слишком сильно прижала свое бедро к его ноге, но он подумал, что это случайность. Когда они подошли к дому мадам Додар, она нежно пожала ему руку и сказала, что у нее созрел план, как помочь Франсуа распоряжаться своим счетом в банке. Мадам Додар вкратце рассказала Франсуа о банкире, мсье Мурье, и предложила завтра самому зайти в банк, поскольку как раз сегодня она будет ужинать в доме Мурье, где и поговорит с банкиром о деле. Она добавила, что не сомневается в успехе этого предприятия, поскольку – и здесь она выразительно посмотрела на внимавшего ей молодого человека – у нее большие связи. Франсуа долго благодарил мадам Додар, она позволила поцеловать себе руку, причем, когда Франсуа поднял на нее глаза, то увидел искаженное гримасой страдания лицо.

– Вам плохо, мадам? – спросил он.

– Нет, все хорошо, я просто устала, – вымученно улыбнулась она.

Франсуа слегка пожал ей руку, показывая, что понимает ее состояние.

– Называйте меня Эммой, милый Франсуа, – неожиданно предложила она и быстро взбежала по ступеням парадного.

Франсуа, так ничего и не заподозривший, с надеждой на завтрашний день отправился домой, а мадам Додар приказала горничной позвать к себе в будуар краснолицего мясника, который сопровождал ее на сбор устриц. Она, несмотря на свою решительность, так и не рискнула сегодня проделать нечто подобное с мсье Тарпи.

После нескольких бурных часов, проведенных с тупым, сильным, но послушным работником у себя в спальне, уже в одиночестве, закурив, она обдумывала свое поведение. Почему сегодня не получилось затащить этого парижанина в постель? Ведь ей так этого хотелось! А она всегда добивается своей цели. Эмма решила, что не доверяет этому молокососу. Что он из тех непонятных людей, которые могут испортить репутацию кому угодно, причем в ущерб себе. Такое развитие событий ее не устраивало, поскольку жизнь в маленьком городке, сам ее бизнес очень зависели от репутации. Ну, раз уж пообещала, придется поговорить с банкиром. А интим с Тарпи она решила отложить, понаблюдать за ним. Никуда он не уйдет от такой зрелой красоты. Так думала мадам Додар, надевая на свое мраморное тело полупрозрачную нижнюю рубашку и любуясь своим отражением в огромном зеркале.