Текст книги "Голова Медузы Горгоны"

Голова Медузы Горгоны
Марита Мовина-Майорова

Редактор Б. Майоров

Иллюстратор М. Мовина-Майорова

Фотограф М. Мовина-Майорова

Оформление обложки Рисунок для обложки выполнен автором романа – Маритой Мовиной-Майоровой

© Марита Мовина-Майорова, 2022

© М. Мовина-Майорова, иллюстрации, 2022

© М. Мовина-Майорова, фотографии, 2022

ISBN 978-5-0050-5813-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сердечно благодарю моего сына,

Майорова Бориса, за его неоценимую

помощь в создании этого романа.

Пролог

«Соблазни её для меня! Соблазни!»

Шёпот – страстный и властный, вместе с жаром дыхания опалял ему лицо. Ганая склонилась над ним, обнажённая, соблазнительная, чувственная… и одновременно звероподобная в своём стремлении получить свою добычу.

Ханэй задрожал всем телом, только что распластанным под ней в истоме после яростного совокупления, и снова, в который уже раз за эту ночь, ощутил эрекцию от прилива невыносимого желания обладать этой женщиной.

«Подожди! – почувствовав на своих бёдрах, прижатых к его телу зов  плоти, задохнулась Ганая. – Подожди…» – вновь простонала она, не в силах совладать с мгновенно возникшим желанием, и пробиваясь через мощные вибрации собственного тела. Как же возбуждал её этот юноша! Его чуть вытянутое, утончённое лицо с породистым, с горбинкой, носом и чувственный, хорошо очерченный изгиб губ привлекали своей аристократичностью. Гармоничное тело с изящным торсом будущего атлета, ещё по– юношески длинные руки и ноги, нежная кожа, и совсем уже оформившийся фаллос среди густых зарослей шелковистых, отливавших золотом завитков. О! Обладание всеми этими сокровищами вкупе с его неутомимостью и определённой неопытностью начинающего любовника, – всё это вместе взятое приводило её в такой экстаз, что она абсолютно забывала и о своём возрасте, и обо всех остальных мужчинах, желавших её, и с которыми теперь, после соблазнения Ханэя, она ложилась в постель лишь в силу необходимости получать от них определённые услуги.

«Подожди… – пересиливая клокотавшую страсть, простонала она. – Соблазни её для меня, я хочу её. Но сначала пусть она будет твоей. Я же хочу наслаждаться зрелищем вашего совокупления… о-о-о-о..! после того, как ты овладеешь ею силой. Только силой! Это моё условие. И тогда я буду всегда только твоей! Хочешь этого, мой милый?» – сменила Ганая сладострастный стон на еле слышный завораживающий шёпот, накрывая его своим телом. Она обвила его бёдра ногами, открывая вход дивному фаллосу в свой влажно дышащий грот, и одновременно нежно проводя языком по его полураскрытым губам.

Вместо ответа Ханэй яростно вошёл в неё…

Персей.

Часть I. Вопросы

Глава первая

Что в имени твоём?..

«…клубок из обнажённых тел то сворачивался, то разворачивался. Как змеи на голове медузы Горгона, вокруг плотного клубка белёсо мерцающих в полумраке тел, в дрожащее от сладострастных стонов и хрипов пространство взвиваются судорожно дёргающиеся ноги, в странном изломе взлетают руки, двигаются части тел, и клубок этот – голова «медузы» с шевелящимися «змеями» рук и ног – засасывает в себя Николая, словно чёрная космическая дыра… Он почти уже там… когда в одно мгновение клубок тел распадается, и в центре его, в его манящей глубине, вокруг чего и происходило это завораживающее движение, Николай видит Ленку. Она лежит там, распростёртая, словно бы бестелесная, с широко раскинутыми ногами и руками, с рассыпавшими вокруг головы своими густыми волосами цвета спелой пшеницы и такой же пшеничной, в тугих завитках, крутой возвышенностью между налитых широких бёдер… Она почти не дышит… Её маленькая грудь с «вишнями» сосков еле вздымается… И вдруг протяжный животный стон вырывается из самой глубины её существа! она открывает глаза и горящим взглядом глядит на Николая… он вздрагивает от неожиданности, и сердце бухает прямо в низ живота!.. а Ленка, сверкая глазами и, растянув – почему-то совсем белые губы – в странной улыбке, обнажает чёрный провал беззубого рта, и начинает тощим пальцем манить его к себе… Николаю жутко смотреть на неё, он не хочет! …но какая-то сила тащит его к ней, и он – хочет!..  хочет её! ХО-О-О-ЧЕТ!

Снова вся простыня мокрая. Сердце колотится в горле. Дрожь сотрясает его тело. Очень хочется пить…»

«Боже, какой кошмар! – подумала она, с трудом обретая нормальное дыхание, и провела рукой по вспотевшему лбу. – Это же надо было так написать! Чтобы тебя пот прошиб!» – И Катя захлопнула книгу.

Однако она ощущала, что её не только пот прошиб, но и сердце почему-то защемило, и под ложечкой противненько заныло и задрожало. Как от предчувствия – то ли предстоящего ужаса, то ли воспоминания о нём, – тёмненькое и жиденькое это «что-то нечто» дрожало у неё внутри.

«Наверное, я очень впечатлительная. Что такого здесь написано? Ну сон парню приснился. Ну – эротический. Подумаешь. Мне-то что?..»

Но Катя уже знала, что мимо этого ей не удастся просто так пройти.

«Что-то всё-таки зацепило меня. Что?»

Она вновь открыла книгу, нашла нужную страницу и, словно бросившись в холодную воду захватив по пути дыхание, перечитала отрывок.

Опять неприятно заныло под ложечкой, опять выступила испарина, и снова что-то тёмненькое и жиденькое задрожало внутри.

«Нет, с этим нужно разобраться! Что меня цепляет?!»

Катя прочитала: «…клубок из обнажённых тел то сворачивался, то разворачивался. Как змеи на голове Медузы Горгоны…»

«На голове Медузы Горгоны… Вот! Медуза Горгона! Вот оно!»

Она ещё несколько раз повторила про себя: «Медуза Горгона, Медуза Горгона…» – а потом, осмелев, произнесла это вслух. Ощущение ужаса прошло. Но тут же, до дрожи в животе, взамен появилось чувство острой необходимости узнать всё об этой мистической Медузе. Того, что вскользь прочитала о ней когда-то, оказалось ничтожно мало: Катя хотела знать всё о той, от одного имени которой, сейчас сердце у неё проваливалось в тёмную глубину, и всё начинало мелко дрожать внутри.

И она пошла в интернет.

***

Катя усиленно бороздила интернет.

То, что она находила, обескураживало её.

Во-первых, она узнала, что Медуза Горгона была не просто сама по себе, а была она третьей, младшей сестрой в семье и, соответственно, младшей дочерью двух морских божеств – морского бога бурного моря и его сестры – драконоподобного морского чудовища Кето. Ко всему прочему, была она ещё и внучкой Геи – богини Земли.

Во-вторых, оказалось, что Медуза Горгона не всегда была страшилищем, ужасавшим всех своим видом и поступками – с горящими глазами и шипящими змеями вместо волос, – не всегда она летала по небу и раздирала на части всех подряд. Родилась она прекрасной морской девой, настолько прекрасной, что не устоял перед её красотой сам владыка морей Посейдон.

В-третьих, выяснилось, что из-за этой самой красоты прекрасная морская дева и пострадала. Когда Катя об этом прочитала, ей вспомнилась где-то слышанная ею странная фраза: «не надо быть красивой такой». В отношении Медузы, как следовало из легенды, это была не странная фраза, а абсолютная правда.

В-четвёртых, прекрасную Медузу подставила богиня войны – сама Афина, дева-воительница, страшно позавидовавшая её красоте. Беспечность Медузы и её счастливый смех вызвали гнев в душе Афины. По одной из версий, это она заманила Медузу в свой храм под очень благовидным предлогом, а там, пользуясь доверчивостью и чистотой Медузы, приковала её цепями намертво, а затем зазвала в этот храм своего престарелого дядюшку – развратника Посейдона. Тот давно добивался Медузы и пускал слюни по целомудренной и гордой девушке, но получал отворот-поворот. Афина позволила ему силой взять (проще говоря – изнасиловать) гордячку, наблюдая при этом за развратным актом насилия.

В-пятых, сотворив такое невиданное зло, эта дева-воительница сделала вид, что Медуза сама во всём виновата, якобы, подставлялась дядюшке и совратила его престарелого своими телесами и заигрыванием. А посему, напустила она на Медузу проклятие, превратив в страшное чудище невиданное с волосами-змеями, с клыками вампирными, с когтями хищными на медных руках, с чешуёй стальной непробиваемой на рыбьем теле, и с крыльями огромными, вместо прелестных гибких девичьих рук. Но самое страшное в этом проклятье было то, что ни один смертный не мог больше посмотреть на Медузу без того, чтобы не превратиться в камень. Так, выходит, дева-воительница отомстила прекрасной морской деве за то, что все мужчины и юноши, посмотрев на последнюю, сходили с ума от любви к ней.

В-шестых, наказав таким образом безвинно оклеветанную, Афина не остановилась. Она подвергла такой же участи сестёр Медузы. За что, спрашивается? «Наверно, до кучи – нет предела женской зависти и коварству», – решила Катя.

И наконец, в-седьмых, только Медузу из трёх сестёр оставила коварная дева-воительница смертной. Учёные и исследователи до сих пор ломают копья, мучаясь вопросом: почему?

«Что же здесь непонятного? – удивилась Катя. – Понятно же, почему: чтобы бедную Медузу можно было бы потом и убить. Чего дева-воительница и добилась, отправив для этого дела наивного Персея. Всё эта мудрая мерзкая Афина продумала с самого начала!»

И вот эти несчастные сестры, обретя при помощи Афины такой устрашающий вид, и не смея больше показаться на людях, отправились на далёкий остров. Как считают исследователи – на Сицилию.

«Какой же это далёкий остров? Почти в центре Европы Италия. И Сицилия тут же, – удивилась Катя… – Вот как интересно в истории со странами бывает – как и с городами. Взять наше Купчино: сто лет назад было далёкой деревней на окраине Питера, а теперь – пожалуйста – спальный район города, причём не самый отдалённый».

Катя откинулась на спинку дивана и потянулась. Была глубокая ночь. Она встала и подошла к окну. Отодвинула занавеску и всмотрелась в темноту напротив. Среди густой ажурной листвы берёз высвечивались редкие огоньки в окнах дома напротив. Во дворе было тихо. А где-то отдалённо и чуть слышно гудел неугомонный большой город.

«Вот почему так в жизни бывает? – злой и коварный побеждает, и ещё его все уважают, а добрый и чистый – или становится жертвой коварства – оклеветан и проклят людьми, – или погибает за добро. Тот же Данко, вырвавший своё сердце, чтобы осветить заблудшим путь к свету. Кому нужна была его смерть? И неужели надо обязательно погибнуть, чтобы добро спасти от зла?»

Катя вздохнула. Ей стало грустно.

«Совсем не хочется спать. Так бы стоять и стоять у окна и слушать тишину… и видеть, как берёзы перебирают своими ветвями воздушные нити… и слышать их нежный разговор с ветром… наблюдать, как мелькают меж их ветвей огоньки в окнах…»

Она стояла у окна, переживая момент погружения в тот мир, за окном. Там ей было очень спокойно. В том мире она растворялась и становилась частью его. Ей нравилось не спать, когда спят все – тогда ей никто не мешал. Быть.

Но мысли её вновь вернулись к прочитанному в интернете.

«Бедная Медуза. Как всё-таки несправедлив Мир… За что, почему, для чего уродуют красоту, убивают и гонят? И почему всегда побеждает зло, кровожадность и алчность? Эту мерзавку Афину превозносят до сих пор. Как же! Дева-воительница, покровительница знаний и искусств, сама мудрость! Никто уже не помнит, что Медуза была прекрасна и непорочна, и что чудовищем её сделала МУДРАЯ Афина. Афину почитают, а Медузу ненавидят!.. И как глупо верить сказкам, в которых всегда побеждает добро!»

Кате больше не было жутко при мысли о Медузе Горгоне. Не было уже и того странного дрожания внутри, и того, похожего на тёмный туннель, внутреннего пространства, в который так страшно было смотреть, но в который так смотреть хотелось, когда всего несколько часов назад она прочитала – «Медуза Горгона». Осталось только сожаление о поруганной красоте и чистоте Медузы. Катя сопереживала морской деве-красавице так, будто та была не мистической, сотворённый практически из вымысла, и жившей за много тысячелетий до Кати, а была она её современницей, даже почти близкой подругой. И уже не чудище Гаргона, вселявшая в Катю ужас, а чистая и целомудренная девушка была сейчас очень близка ей.

В этом сейчас читалась для Кати их внутренняя параллель и схожесть.

«Надо всё-таки спать ложиться. Отпуск отпуском, а лучше поспать, чтобы утром встать нормально… Авось, погода завтра будет хорошая – можно в Озерки съездить. А то лето проходит, но словно его и не было: то дождь, то хмурость в облаках, то ветер с льдинкой. Это в середине-то июля! Загара – кот наплакал!»

Катя с сожалением оглядела руки, ноги – едва видная смуглость, больше даже природная, чем солнечная.

«Ладно, спать, так спать!»

Однако не спалось.

Сначала за окном, среди полной тишины, вдруг раздался мужской нетрезвый ор. Длился он недолго, но настроение испортил. Потом ни с того ни с сего, в середине-то июля! – заорал котяра. Было слышно, как он идёт вдоль дома и орёт, останавливаясь у каждого подъезда. На него у Кати раздражения не возникло: природа берёт своё. И только умолк котяра, видимо, встретив подругу, или впущенный в дом хозяином, как загромыхал, хотя и отдалённо, но очень внушительно, грузовой состав. Громыхал долго. Затем наступила полная тишина. И наверное, в этот момент Катя и забылась сном.

…Под окнами орала дворничиха. Она именно орала, повествуя знакомой, какой неблагодарной тварью оказалась её тунеядка-невестка. Возмущённый крик дворничихи перемежался яростным чирканьем заскорузлого веника по асфальту. Солнце сквозь редкую тюль (Катя ночью так и не задвинула шторы) нещадно било по глазам.

«О, Господи… Сколько же времени?.. И чего она так орёт?.. – не имея сил даже на недовольство, вяло промямлила про себя Катя. Ей показалось, что она вот только вот прислонила голову к подушке. – Рано ещё… солнце совсем слева… значит, часов семь… и дворничиха позже не начинает скрести… и чего скрести – лето ведь…»

Она накрылась с головой, спасаясь и от солнца, и от скребков дворничихи. Но от её крика спастись не удалось. Катя окончательно проснулась.

«Да и шут с ним! Раз солнце – значит поеду в Озерки. Ночь пропала, так хотя бы пусть день не пропадёт», – с этими позитивными мыслями она отбросила лёгкое летнее одеяло, и как была голышом (она всегда спала без ночнушки), посеменила в ванную.

Своё отражение в зеркале заставило её улыбнуться мрачно: круги и какие-то старческие мешки под глазами, глаза смотрят как-то затравленно, всклокоченное «каре на ножке» – такая модная почему-то нынче стрижка, пришедшая на смену длинным, словно нечёсаным волосам последних лет. Нет, свои длиннющие, ниже попы волосы, она лелеяла, холила, укладывала. Но, как и всё, что приходило в её жизнь, или что она сама себе в свою жизнь привносила, длинные волосы ей в какой-то момент просто опостылели. И не по причине ухода за ними. Нет. Она поняла в одно утро, что эти волосы слишком много накопили в себе информации за последние восемь лет, так много, что начали ощущаться на голове тяжёлым шлемом. Ей захотелось снять этот шлем, причём под корешок. Но когда она явилась в парикмахерскую и оповестила об этом своём желании парикмахершу, та просто отказалась её стричь. С большим трудом Катя уговорила её на каре – сначала до плеч. Ну, а потом и вовсе – «на ножке». Ближайшая подруга Кати – Агния, увидев её в новом изображении, ахнула неподдельно и, несколько прейдя в себя, спросила:

– А где коса?

– Какая коса? – так же неподдельно удивилась Катя.

– Ну, та, твоя. – И тут же, сделав большие глаза, с придыханием выдавила: – Ты что, просто так взяла и все свои волосы в парикмахерской оставила?!

Катя подумала, что и её мама, отрезав свои толстенные длиннющие косы, не позаботилась ни как-то продать их прямо в парикмахерской, ни просто даже взять себе. А для чего? На память, что ли? Достаточно того, что в самих этих волосах было этой памяти немерено. И плохой, и хорошей. Так мама тогда отцу ответила, на точно такой же вопрос, какой задала Кате Агния. Катя сама это слышала. Может, интуитивно и сама так же поступила спустя десятилетия.

Итак, из зеркала на неё смотрела всклокоченная затравленная девица.

«С добрым утром! С добрым утром тебе, красавица! – сразу же пришла в себя Катя. – Ну, ты, девушка, даёшь!»

Она ещё больше взбила чёлку, округлила глазищи и вытянула губы трубочкой, имитируя звук «у-у-у-у», потом «ы-ы-ы».

«Ну вот, теперь порядок – фэйс-ап произведён почти по технологии, – дурашливо показала она себе язык. – О, а это движение языком – тоже фэйс-ап!» – она хихикнула, затем так же дурашливо-важно пробежалась кончиками пальцев под глазами, похлопала ресницами («вы имитируете лёгкие крылья бабочки», – говорилось в пособии), и весело рассмеялась.

– Всё, достатошно, – почти как известная телеведущая в своей, тоже известной, кулинарной программе, и с теми же интонациями, уморительно серьёзно глядя на себя в зеркало, проговорила Катя. Умывайка-поедайка – и вперёд, к водоёму, пока солнце не передумало!

С этими словами Катя выскочила из ванной, забежала в туалет, снова в ванную – руки помыть, как учили с детства, – и влетела на кухню. В этот момент раздался звонок мобильника – «трата-та, траля-ля, у нас в саде тополя».

Пришлось вернуться в комнату. Звонила Агния. Приглашала за город. На целую неделю. С друзьями.

***

Очень трудно было справиться с соблазном и не подслушать, о чём ворковали эти двое.

Нэя, нежное дитя Природы, в лёгких, бледно-розовых, полупрозрачных одеждах, небрежно наброшенных на тонкую шёлковую голубую короткую тунику, с вплетёнными в роскошные светло-каштановые волосы бледно-голубыми ирисами, полулежала на коленях Ханэя и забавлялась тем, что водила молодой оливковой веточкой по его обнажённой груди. Ханэй, в таких же лёгких, но до колен, тёмно-синих одеждах и с венком из синих ирисов на голове, откинув голову и прикрыв глаза, блаженно улыбался.

Грот, в котором наслаждались прохладой эти два совсем ещё юных создания, не отличался особыми архитектурными изысками. Здесь, в саду, было немало гротов и попомпезнее. Но влюблённые выбрали именно этот, достаточно удалённый от главных аллей парка каменный грот, вход в который украшали лишь две невысокие колонны из ракушечника, и у подножия которого образовалось небольшое озерцо с прозрачной, чуть зеленоватой водой, пополнявшееся из небольшого родничка в нём самом. В глубине грота, в самой его стене, была выдолблена каменная широкая скамья. На ней и сидел Ханэй, блаженно улыбаясь, а на его коленях полулежала красавица – юная Нэя.

«Как ты думаешь, позволит мне отец встречаться с тобой чаще? Мне всё труднее убегать от его стражей для встреч с тобой».

Нэя села и обняла Ханэя рукой с тонким запястьем, украшал которое нитевидный браслет из полудрагоценных камней. При этом она приблизила к юноше своё лицо так близко, что почти касалась его своими лёгкими волосами. Ханэй уловил еле ощутимый свежий аромат её кожи и её лёгкое дыхание на своих губах.

«Не дразни меня, Нэя, – чуть отстраняясь, произнёс он, и едва сдерживая дыхание. – Ты ведь знаешь, как тяжело мне даются наши постоянные разлуки, и как сложно мне удержаться в рамках дозволенного наедине с тобой».

Взгляд юноши затуманился.

«Позволит ли тебе отец встречаться чаще со мной?.. – его грудь едва заметно приподнялась от вздоха. – Не знаю, почему он не благоволит больше ко мне. Наши отцы давние друзья, не в одном сражении против страшилища, женоподобного Удриллы стояли спиной к спине, спасая друг друга. Я рос на глазах твоего отца… так же, как и ты – на глазах моего… Сколько раз они оба держали нас на коленях… что же теперь? … А что твой отец говорит?»

Нэя вспорхнула с колен Ханэя и присела рядом. Теперь пришла очередь задуматься ей. Она чуть опустила голову. Один из вплетённых в волосы голубых ирисов упал на каменный пол грота, но влюблённые даже не заметили этого.

«Отец говорит, что наши детские увлечения друг другом теперь ровным счётом ничего не значат, – очень тихо произнесла она. И ещё тише продолжила: – У него на примете другой кандидат мне в мужья… Отец не говорит, кто это… однако, по некоторым замечаниям – это знатный человек… и… далеко не юноша. Меня охватывает ужас от нехороших предчувствий, милый Ханэй, – её передёрнуло. – Но и воле отца я не смею противиться», – покорно завершила она.

«Но, Нэя! – вскричал юноша, привлекая девушку к своей груди и заглядывая в её чуть продолговатые глаза цвета спелых оливок, прикрытые сейчас длинными тёмными ресницами. – Но, Нэя! Любовь моя! И ты ещё спрашиваешь у меня, позволит ли отец тебе чаще встречаться со мной! Если дело обстоит именно так, как ты сейчас рассказала, то скоро он вообще не позволит нам встречаться! Но как же так! Он обещал нам свадьбу! Мы не сможем друг без друга! – юноша гордо вскинул голову, и глаза его блеснули решимостью, – я сам пойду и поговорю с ним, пусть держит слово!»

«Тише, прошу тебя, тише! – взмахнула ресницами девушка и приложила ладошку к его ещё по-юношески пухлым губам. – Вдруг кто услышит? И у грота могут быть уши».

Ханэй сильнее прижал её ладошку к губам и поцеловал, мгновенно успокаиваясь.

Они помолчали, потом Нэя продолжила:

«Боюсь, мой Ханэй, твой приход к отцу не поможет, а только всё усложнит, – её глаза влажно заблестели. – Давай отдадим Богам право решать за нас. За непослушание родителей, ты знаешь, их месть страшна».

Девушка положила головку на плечо любимого и посмотрела вдаль.

«Солнце садится, милый Ханэй. Я слишком задержалась сегодня».

Словно яркая бабочка, она снова вспорхнула со скамьи, прошелестев прозрачными одеждами.

«А теперь мне надо идти, милый. Как бы отец не догадался о наших тайных встречах. Доверимся Богам. Прощай пока, мой Ханэй. Жди весточки от меня о новой встрече».

Чуть склонившись, мимолётно коснулась губами его щеки и лёгкими, почти невесомыми шажками пробежав мимо озерца возле входа в грот, скрылась за колонной. Юноша успел лишь в молчаливом призыве «не уходи», протянуть вслед ей руки, и тут же снова в отчаянии опустил их на колени.

…Сколько времени просидел он так, горестно раздумывая о том, что поведала ему его Нэя, и не зная, на что решиться, как вдруг послышался шелест шагов за колонной, противоположной той, за которой скрылась его юная подруга.

«Нэя! – радостно дрогнуло сердце юноши. – Она вернулась! Возможно, с радостной вестью», – встрепенулся он и в нетерпении стремительно встал со скамьи.