Текст книги "Голова Медузы Горгоны"

Глава вторая

Что там, за поворотом?..

За окном пригородной электрички то и дело проплывали раскинувшиеся на огромные пространства озёра. Они появлялись то с одной стороны от железнодорожного полотна, то с другой, а временами – и с обеих сторон одновременно. Такой красоты и такого простора Катя никогда ещё в своей жизни не видела. Даже дорога в Финляндию, тоже достаточно живописная и перемежавшаяся большим количеством озёр, не была до такой степени озёрной.

«Край тысячи озёр – это правильное определение, – думала Катя, в очередной раз наблюдая из окна электрички раскинувшиеся водные просторы. – И какой покой и тишина здесь царит! Даже отсюда, из электрички это чувствуешь».

Некоторые озёра подступали вплотную к рельсам, имея лишь небольшой уклон в виде песчаной насыпи. И здесь уже стояли легковые машины, по каким-то неведомым лесным тропам пробравшиеся на берег. И тут же, у берега, а где-то и подальше, плескались приехавшие – и дети, и женщины, и мужчины. Кате тоже захотелось прямо здесь, у этого озера выйти из электрички и, бегом спустившись по насыпи на берег, скинуть с себя платьишко и ринуться в эту тихую прохладу, такую удалённую от шума, пыли и суеты города. …А электричка всё стучала по рельсам, пробегая уже и это озеро, и подбегая к следующему… Катя ехала на дачу к друзьям Агнии.

Она ехала одна. Она не захотела тискаться со всеми остальными в машине (вернее, в двух машинах – желающих отдохнуть на даче друзей оказалось много). Кроме того, в машине её нередко укачивало. Но, по большому счёту, ей просто нравилось ездить поездом, или, как в данном случае, электричкой. Пока вагоны выстукивали по рельсам свою незамысловатую и привычную с раннего Катиного детства песню (из Сиверской мама почти каждую неделю, с самого рождения Кати, ездила с ней к родным в Ленинград на электричке), можно было и подремать, прислонив голову к оконной раме, и перекусить, и насмотреться вдоволь на такую же незамысловатую, как и песнь электрички, природу Ленинградской области. Правда, сейчас, на пути к Карельскому перешейку, природа за окном была и ни незамысловатая, и ни необыкновенная…

А электричка всё выстукивала километр за километром.

Катя прислонилась плечом к оконной раме…

…Она летела над огромными – бескрайними водными просторами.

Она летела сама по себе, в воздушном пространстве. У неё за спиной не было крыльев, а на ногах – сапог-скороходов или летающих сандалий с крылышками. И летела она практически в вертикальном положении, лишь слегка наклонив туловище вперёд. Руки она держала перед собой, чуть разведя в стороны, и только для того, чтобы острее чувствовать восходящие потоки воздуха, ласкавшие их.

Водные просторы не имели горизонтов. Однако сначала она думала, что летит над каким-то каналом, потом, по мере того как полёт продолжался, ей показалось, что летит она над огромным озером, или даже заливом. И в какой-то момент ей в голову пришла мысль, что это – Ла-Манш. Но нет. …А полёт продолжался. Водная гладь далеко внизу и небо, в проекции которого она летела, за всё время её полёта оставались одного цвета – практически бесцветными, лишь слегка голубовато-серыми, – и на горизонте, которого она в своём полёте никак не могла достичь, сливались воедино, так, что невозможно было угадать, где же, наконец, появится хоть какой-то признак суши.

Всё это было бесконечным: и полёт, и небо, и воды, – но никоим образом не страшило её. Но внезапно она осознала, что больше не летит: она как будто зависла… и посмотрев не на горизонт, а вниз, увидела, что теперь уже бесконечные водные просторы летят под ней, всё ускоряясь. И тут в голове стремительно пронеслась мысль: «Это океан!»

Полёт прекратился.

«Да, это океан. Но как же я смогу перелететь его, если не лечу уже?»

Это открытие тоже не испугало её, видимо потому, что несмотря на собственное зависание над океаном, она не падала.

«Ладно, пусть он несётся подо мной», – спокойно решила она и в этот момент обнаружила себя стоящей в тени чугунной перголы, настолько увитой диким виноградом, что сквозь него не пробивался ни один лучик заходящего солнца. Было достаточно жарко, несмотря на тень от листвы, и явно клонившийся к концу летний день. Чугунные прутья перголы были выполнены в виде больших лир, соединявшихся вверху своими завитками, и это придавало всей конструкции дополнительную ажурность и лёгкую прозрачность. Внутри неё прямоугольными каменными плитами была вымощена дорожка, уходившая далеко вперёд и заканчивавшаяся мягким поворотом.

Катя стояла под этим невысоким зелёным сводом, среди игры света и тени, окруженная несущим ещё в себе жар знойного дня пряным воздухом, и завороженно вглядывалась вперёд. Ни испуга, ни удивления она не испытывала, но далёкий поворот почему-то манил её, приглашая, как живой. Он как будто внушал ей: «Пройди дальше, и ты увидишь то… что за поворотом».

И она не устояла перед его приглашением и осторожно двинулась вперёд. В этот момент она обнаружила на ногах открытые сандалии и вместо своего простенького летнего платьица – развевающиеся при движении лёгкие полупрозрачные одежды бледного зеленоватого цвета. Вот это несколько озадачило её… а вскинув руку, она удивилась ещё больше – кожа на руке была смуглой с золотистым отливом.

«Какой красивый загар. Когда это я успела?» – удивилась Катя, но не успела ещё ответить себе, как сделав очередной шажок, прошла поворот. И тут же, чуть поодаль от её укрытия, глазам предстал каменный грот с двумя невысокими колоннами из ракушечника.

Вокруг грота расстилался дивный сад, наполненный плодовыми деревьями, аккуратно подстриженными кустарниками и небольшими прудами, обрамлением которых служили мраморные скульптуры гармонично развитых тел, выполненные умелыми скульпторами с анатомической точностью. Рядом с прудами располагались каменные горки, покрытые сочными яркими растениями, которых Катя никогда не видела. Она вдруг почувствовала себя героиней сказки, которую судьба забросила в прекрасное эльфийское селение. Самые разные чувства смешались и поочередно начали сменять друг друга: блаженство, сумасшедший восторг и огромное желание оставаться в этом волшебном месте как можно дольше.

Однако несмотря на восторг и смешение собственных чувств от необыкновенного сада, внимание её тут же вернулось к гроту. И не столько грот привлёк её внимание, как то, что происходило внутри него.

В глубине грота на каменной скамье, вырубленной прямо в его стене, сидели двое: золотоволосый стройный юноша в синих одеждах с венком из синих же ирисов на голове и внешне совсем юная, очень изящная девушка в бледно-розовых одеждах с вплетёнными в пышные светло-каштановые волосы бледно-голубыми ирисами. Они о чём-то тихо разговаривали, но даже издали Катя смогла понять, что разговор их был не из самых весёлых. Произнеся что-то, девушка наклонила голову, и один из ирисов в её волосах упал на каменный пол грота. Ни юноша, ни сама юная красавица этого не заметили. Но влюблённые, а они были влюблёнными, Катя сразу это поняла, были не одни в сказочном саду в этот час: за колонной Катя заметила ещё одно действующее лицо. Это была статная белокожая женщина с высокой грудью и гибкой талией, в пурпурных одеждах, стянутых на талии золотистым кручёным шнурком и с золотой диадемой, сверкнувшей в лучах заходящего солнца в её необычного цвета золотистых, с платиновым отливом, струившихся ниже пояса прямых волосах. Женщина притаилась за колонной и, было очевидно, прислушивалась к голосам влюблённых, доносившихся из грота.

Сердце Кати забилось учащённо: она догадалась, что эта великолепная женщина – не друг влюблённым. Катя стояла, едва справляясь с желанием выйти из своего укрытия и открыть влюблённым правду… но не смела. Почему? Может, вечерний аромат сказочных цветов в сказочном саду закружил ей голову?.. Она прикрыла глаза, наслаждаясь благоуханием… а когда открыла их, увидела всё так же бегущие за окном электрички красоты Карельского перешейка.

Катя тряхнула головой.

«И что это было? И как это называется?»

Она не могла ответить себе, ни что это было, ни как это называется, – то, что она то ли видела, то ли прожила во сне. Для пущей убедительности, что это был всё-таки сон, она подняла руки и убедилась в этом, не обнаружив на них признаков какого-либо мало-мальски золотистого загара.

«Очень жаль… а какие одежды у меня там были красивые… но кто же предупредит тех двоих влюблённых об опасности? – Катя снова тряхнула головой, – хватит бредить! Мало ли что могло присниться в дороге? … Но ведь действительно – как будто наяву всё было».

Она оглянулась по сторонам и увидела, что народу в электричке поубавилось. В этот момент послышался голос из динамиков: «Кузнечное», – и оставшиеся пассажиры, растекаясь на два противоположных потока, двинулись к выходам из вагона. Подхватив рюкзак, поспешила к выходу и Катя.

«Проснись, красавица, и пой, как говорится. А тех влюблённых, видимо, ничто и никто уже не спасёт».

***

На платформе её ждала Агния со своим парнем Антоном. Катя знала, что встречаться с ним подруга начала совсем недавно, но уже сейчас у Агнии были дальние виды на него – Антон был из зажиточной семьи. Как раз на его даче им всем и предстояло провести эту летнюю неделю.

– Катя – Антон, – представила их друг другу Агния. Катя улыбнулась. Антон кивнул ей головой и тоже улыбнулся.

Что сразу бросилось в глаза Кате, так это удивительно мягкий взгляд Антона. Он будто говорил тебе о той заботе, которую несёт в себе его хозяин как представитель рода мужского, но не насильственной и тягостной – о заботе нежной и неусыпной…

Антон был довольно высокого роста и коренаст, но не громоздок. Красивая породистая голова с высоким лбом, но, увы, уже чуть с большими залысинами, чем полагается юношам. По правде говоря, юношей он уже и не был.

Со слов Агнии Катя знала, что Антон закончил Медицинский институт и работает в одной из частных клиник Питера. Про себя она по достоинству оценила выбор своей лучшей подруги.

«Да, этот не подведёт. Надёжен как скала. Молодец, Агния», – а вслух вдруг брякнула невпопад: – Какой вы, Антон, внушительный, – и тут же прикусила язык, – извините! – и смущённо глянула на Агнию.

– Да что вы! Ещё и извиняться надумали! Можно, на самом деле, сразу на «ты». Ты как?

Катя снова смущённо посмотрела на подругу. Та почему-то уже не улыбалась.

– Ну… ладно… можно и на «ты». Агнэшка, как вы доехали? – стремительно обернулась к подруге, намеренно демонстрируя, что на этом разговор с Антоном закончен. Но Агния не откликнулась на её дружеский тон. Она молча развернулась и пошла к выходу с платформы. Кате ничего не осталось, как молча поплестись за ней вслед. Антон сделал вид, а может, и на самом деле – ничего не заметил. Он на ходу, просто и без слов, взял из рук Кати её рюкзак и тоже молча пошёл рядом.

«Какая-то странная встреча получилась. Ну, глупость сморозила я. При первой встрече оценку человеку дала. Но Агния-то меня знает: что думаю, то и говорю. А она, видимо, обиделась».

С этими невесёлыми мыслями Катя семенила рядом с подругой, даже не пытаясь заговорить – будет ещё время объясниться. Антон вышагивал чуть позади.

«С тыла прикрывает, – нашла в себе силы хихикнуть про себя Катя. – Настоящий полковник!»

Идти пришлось совсем недалеко: сначала немного по асфальту, потом ещё чуть-чуть по грунтовой дороге, несколько поворотов – и вот она дача!

Катя собиралась увидеть неказистую, покосившуюся от времени деревянную развалюху, какой обычно бывает дача, устроенная в обычном деревенском доме послевоенной постройки, купленном под дачу почти за бесценок. Но на высоком пригорке стоял красивый современный двухэтажный домик, очень элегантный и чистенький. Никаких заборов от соседей, никаких собак и охранных табличек о том, что «за вами ведётся видеонаблюдение – улыбнитесь!» К нему шла простая песчаная, но ухоженная, узенькая дорожка, по обе стороны которой зеленели ровно подстриженные декоративные кустики. За кустиками, слева и справа, виднелась ровная зелёная лужайка. В сам домик вели ступеньки, образуя живописное крылечко, с выполненными из тонких стволов какого-то кустарника витиеватыми перилами. На крылечке расставлены кадки с яркими цветами, и среди них изогнутыми спинками белеют небольшие плетёные стульчики. Вокруг стоит удивительная тишина… Катя остановилась и заслушалась. Она любила слушать тишину.

– Вот мы и пришли, – привёл её в настоящее хрипловатый голос Антона.

Катя оглянулась и вновь увидела его внимательные глаза. Она только молча кивнула ему в ответ. Повисло неловкое молчание. Она перевела взгляд на Агнию, но та смотрела на неё неподвижным взглядом и даже, кажется, мимо неё.

– Ну, вы тут обустраивайтесь, девочки, а мне надо гостей встретить – позвонили: сейчас подъедут.

Антон протянул Кате её рюкзак, улыбнулся и направился вниз по дорожке. Катя машинально взяла его и с тревогой посмотрела на подругу.

– Агнэшка, что с тобой? Ты сердишься? Ну, извини, извини меня, ляпнула, не подумав.

Она подошла к подруге и хотела, как всегда после небольших размолвок, обнять её, однако Агния, всё так же молча, отстранилась, но потом, видимо, решив что-то для себя, произнесла:

– Забудь, Катерина. Ляпнула и ляпнула. А он ведь и вправду внушительный. И надёжный. Тем и взял. Вот приедут его родители из Марокко, вопрос свадьбы встанет. Мы с ним решили здесь свадьбу играть. Сама видишь, дом большой, просторный. Всем места хватит. А после свадьбы Антон предлагает на Камчатку рвануть. Все, говорит, в Италию и Грецию едут, а мы с тобой – на Камчатку. Он был там у друга. Рассказывает, что таких мест красивых нигде больше нет. Как думаешь, соглашаться мне?

У Кати отлегло от сердца: ссориться она не любила, выяснять отношения – тоже. Раз Агния оттаяла, значит и ей переживать больше нечего. И она, обняв подругу, ответила:

– Конечно, Агнэшечка! Муж – это иголка, а жена как нитка за ним должна следовать. Как скажет, так и надо делать. Тогда лад в семье будет.

– Господи, и откуда ты всю эту философию жизненную берёшь! – нравоучительно, словно выговаривая подруге за произнесенную ею нелепость, произнесла Агния. – Сама-то что её в своей жизни не применяешь? Встречалась-встречалась с Аркашей, хороший ведь парень, и что случилось? Куда он подевался? – Она вывернулась из объятий подруги и поднялась на крылечко. – Пойдём в дом. Покажу тебе его красоту и убранство. Своими руками в нём всё сделал отец Антона и сам Антон. Увидишь – не поверишь. А это правда.

«Хорошо. Хорошо, что не сердится больше. А то хоть бери и уезжай. Что за отдых, когда дуются».

Однако больше времени у неё на размышления не осталось: внизу, у подножия склона, послышались весёлые голоса, громкий смех, и на дорожке к дому показалась целая толпа молодёжи. Впереди всех уверенно выступал Антон.

***

…Из-за колонны появилась Ганая – его тётя по отцу. Великолепно сложённая, статная, с длинной гибкой шеей и маленькой изящной головкой, украшением которой сейчас была сверкающая в лучах заходящего солнца роскошная диадема; миниатюрная ножка в сандалии, появлявшаяся в складках пурпурных одежд всякий раз, когда женщина делала очередной шаг; обнажённые до плеч руки и откровенно обнажённая, полная, чашеобразная грудь, соблазнительно подрагивавшая от её шагов. Никто не смог бы устоять перед такой! И Ганая это знала.

«Ханэй, племянник! Твой отец с ног сбился, разыскивая тебя. Меня упросил отправиться на поиски. Что-то ты, друг мой, понурый и невесёлый. Что стряслось? Не таись от тёти, я всё-таки родня тебе, и расскажи о своей печали. Не оттого ли и от всех ушёл сюда, чтобы с печалью справиться?»

Женщина говорила всё это, приближаясь в плавном движении бёдер и проникновенно глядя в глаза юноше, и с каждым шагом её приближения, он начинал всё больше ощущать её притягательную силу и невозможность сопротивляться её обаянию.

С самого раннего детства Ханэй помнил эту силу её притяжения. Ещё ребёнком он испытывал странную растерянность и одновременно внутреннюю потребность в этой растерянности, когда тётя гладила его по головке или брала на руки. Если он оказывался у неё на коленях, то не мог надышаться ароматами, исходившими от её одежд и кожи. Ему нравилось гладить её обнажённые руки и гладкую шею. Тётя смеялась, откидывая голову, и прижимала его к себе сильнее, и он тоже начинал смеяться. С возрастом он всё отчётливее осознавал, что тётя не просто так играет с ним, гладит его пышные золотистые волосы; не просто по-родственному целует его в губы и словно ненароком открывает его взору свою высокую, чашеобразную, волнующую белизной и полнотой грудь. И всегда при этом от неё исходил едва уловимый, но очень устойчивый и остающийся в чувственной памяти, сладкий аромат. Этот аромат словно бы был живой и желал, чтобы им наслаждались. И этим ароматом в действительности и была сама Ганая. Его тётя по отцу.

«Не увидала ли она уходящую Нэю? – несмотря на охватившее его волнующее притяжение к Ганае, была его первая мысль, – никто не должен знать о наших тайных встречах! …И что тётя делала здесь, за колонной?» – встревоженно пронеслась в голове вторая мысль. Но жрица была уже совсем рядом и протягивала к нему руки, предлагая присесть с ней на скамью. Ханэй и сам не успел опомниться, как уже сидел рядом со своей великолепной тётей, и ощущал её дыхание на своём лице – так близко она опустилась на скамью рядом с ним. Веяло от неё всё тем же невероятным ароматом, глаза заботливо вглядывались в его лицо, и полная, белая, чашеобразная грудь с огромным синим сапфиром на золотой цепочке между этими чашами, взволнованно вздымалась прямо перед его глазами. У Ханэя закружилась голова.

«Так что случилось с моим любимым племянником? Нет ничего такого, в чём я не смогла бы ему помочь, – наклонившись ещё ближе к лицу юноши, нежно произнесла Ганая. – Не таись. Я всё улажу…»

Ханэй всё еще помнил о Нэе, всё ещё остатки печали сжимали его сердце, но аромат, кожа, глаза, грудь этой женщины постепенно закрывали от него его любимую…

«Нет, нет, Ханэй, ты слишком торопишься, – как сквозь вату услышал он гортанный смех женщины и обнаружил, что держит её в объятиях и покрывает поцелуями её дивную шею и упругую грудь. – Не торопись, друг мой. Ты же всё ещё любишь свою Нэю, не правда ли? Но я-то знаю, что она не слишком стремится сделать тебя счастливым, – её чувственный смех умолк, и взгляд жрицы потемнел… – Я знаю, что отец подыскал ей мужа, богатого и старого, а она не собирается перечить отцу, она согласна тебя променять на этого богатого старика!.. Разве это справедливо? – голос её зазвучал вкрадчиво, и жрица провела кончиками душистых пальцев по лицу юноши, по его лбу, лаская, – снизу вверх – и зарылась ими в его золотых волосах. – Ты такой красивый! Молодой! Любящий! А она! – голос её возмущённо задрожал, – она готова бросить тебя ради богатства… Ну это ли справедливо?!» – Ганая внезапно потянула юношу за волосы, откинув его голову назад, и жадно прильнула к его губам…

Ханэй успел только подумать, что это действительно совсем несправедливо, и тут же полностью отдался её воле…

…Когда страсть обоих была удовлетворена, и юноша, со всё ещё кружащейся от взрывоподобного завершения акта совокупления головой, лежал на каменной скамье, медленно приходя в себя, Ганая встала, грациозным движением рук поправила одежды, причёску с диадемой в волосах и, ни слова не говоря, растворилась в сумерках наступающего вечера.

«Что это было? И что я наделал?» – в ужасе вдруг вскочил со скамьи юноша. Однако мгновенно вспомнилось, о чём тётя рассказала ему – Нэя предала его, бросила ради богатства! А притворялась, что любит!

«Хорошо, Нэя, будь по-твоему: возможно, именно так Боги и решили за нас. Но с такой же силой, с какой я любил тебя, теперь я буду тебя ненавидеть. Берегись!»

Ханэй стремительно выбежал из грота, и сумерки так же мгновенно, как до этого Ганаю, поглотили и его. Лишь растоптанный, утративший всю свою чистоту и прелесть бледно-голубой ирис, выпавший из волос Нэи, остался лежать на каменном полу безучастного к людским драмам грота, как напоминание о прежней целомудренной любви двух юных сердец. И одному из этих сердец вскоре предстояло перестать биться…

***

Среди ночи Катя проснулась. Ей что-то приснилось, а что – не могла вспомнить: как корова языком слизнула! Но было там, во сне, что-то тревожное, отчего между лопаток сейчас ощущалась тупая боль и беспокойные токи пронизывали всё межрёберное пространство.

Рядом на кровати сопела Агния. Ей, видимо, тоже снилось что-то экстраординарное, потому что посапывание вдруг сменилось отчётливым храпом, который она сама же и прервала, перевернувшись на бок, но сразу после этого пошли почмокивания, и очень тоненьким, совсем не своим голосом она резко произнесла:

– Катя! – и тут же заохала и задвигала руками.

«Во даёт! – изумилась Катя. – Неужели так на неё подействовала моя фраза про Антона?»

Она совсем проснулась и начала слушать придыхания Агнии и нечленораздельные звуки, среди которых ещё несколько раз прозвучало её имя. Прислушиваясь к тому, что происходило с Агнией, Катя не заметила, как её внимание перешло на Антона.

«Интересный молодой человек… хотя, что в нём такого уж интересного! А вот Агния как будто не в себе. Ревнует, что ли? Подумаешь, Антон мне улыбнулся и взялся рюкзак нести».

Но Катя чувствовала, что не совсем откровенна сама с собой. Дело было не в их, её, Кати и Антона словах и действиях, а в той интонации, с которой она произнесла ту фразу о его внешности, и в той эмоции, которая проскользнула в улыбке Антона, направленной на неё. И потом эта неловкая пауза перед домом… Агния не могла этого не заметить.

«Ну и что? Мало ли какие чувства и эмоции у меня и Антона могли возникнуть! Она моя лучшая подруга, а это значит, что её парень для меня не парень вовсе, а просто человек. А Антон, к тому же – хороший человек. Как же хороший человек может не нравиться? А уж что там Антон имел в виду в своей улыбке, пусть они сами между собой разбираются. И вообще – не надо было меня сюда звать, и вообще – не только меня, но и ни одну девчонку, раз в своём избраннике так сомневаешься!»

Катя почувствовала, что начинает злиться на подругу, но вспомнила, что всё уже разрешилось как-то само собой, её милая Агнэшка оттаяла, и они всей собравшейся толпой, в которой у неё, у Кати, не было ни одного знакомого, сегодня жарили и ели шашлыки, пили домашнее вино из чёрной смородины и до самого позднего вечера сидели в беседке, увитой плющом, и любовались на великолепный розарий и крытые садовые дорожки в обрамлении деревянных решёток с диким виноградом, и на багряный закат, обещавший завтрашнюю жару.

Незаметно Катя снова уснула…

Её разбудил утренний щебет птах и солнечные блики на янтарного цвета деревянных рейках, которыми были обиты стены и потолок комнаты. Через приоткрытую дверь балкона в неё вплывал аромат свежескошенной травы и наполнял воздух свежестью раннего утра.

Рядом, слева на кровати, где всю ночь металась Агния, никого не было.

В доме было тихо.

Катя вышла на балкон.

Эта часть дома окнами и балконом смотрела на сад и огород. Вчера было слишком поздно, чтобы, выйдя на балкон, любоваться их красотами, но сейчас Катя с удовольствием рассматривала то, что явилось её глазам с высоты второго этажа.

Чуть слева была устроена альпийская горка, поражавшая многообразием и пестротой растений. Вместо обычных клумб вокруг горки в больших глиняных кадках привлекали к себе внимание цветы самых разных форм и цвета. Здесь были и обычные анютины глазки, и настурции, и ромашки, и даже ярко-синие васильки. Пурпурный «львиный зев» величаво возносился над всеми цветами.

«Как красиво! – задохнулась Катя. – Прямо как в том саду во сне. Не хватает только грота и скульптур!»

Она оперлась на деревянные витые перила, такие же замысловато-необычные, как перила на крылечке перед входом в дом.

«Как красиво! И сколько вкуса во всём! Наверное, это мама Антона ведает эстетикой усадьбы. А кто же, интересно, воплощает её фантазии в жизнь? Неужели Антон? Или его отец?»

Дальше, за горкой, начинались ягодные кусты. Круче всех был куст красной смородины – в лучах солнца он сиял алым драгоценным камнем. Катя сначала даже не поверила, что это таким изобилием ягод усыпаны его ветки. Издали казалось, что на нём нет листвы – одни ягоды! – можно было даже сказать: куст «пурпурел» ими. А рядом с ним, будто оттеняя его воинственность, стройно тянулись вверх три жёлтые лилии. Дальше в художественном беспорядке, который лишь непосвящённый мог бы назвать беспорядком, раскинулись яблоньки, сливы, вишни, и между ними – снова кусты красной и чёрной смородины, группкой отдельно росли несколько кустов красного и зелёного крыжовника, по периметру высились разросшиеся кусты малины, а совсем уже в отдалении виднелись несколько парников под плёнкой.

«Да-а-а, – протянула Катя в восхищении. – Вот это „да“ себе! И возразить против такой дачи нечего. Но сколько же труда сюда вложено. И не в один год. Ещё и с климатом нашим кислым! Молодец Агния, правильный выбор сделала. И детишкам их с Антоном будет где расти и оздоравливаться».

Она сладко потянулась, хрустнув косточками пальцев рук, прижмурила глаза от лучей солнца и только сейчас обратила внимание на уж очень тихую тишину в доме и вокруг него.

«Интересно, куда все подевались? Неужели за грибами отправились? А может, на озеро? – Агния говорила, что озеро недалеко есть. Нет, на озеро ещё рано», – решила Катя, выходя на маленькую деревянную площадочку, с которой начиналась лесенка вниз со второго этажа, из комнаты, предложенной Антоном для неё и Агнии. Комната эта, довольно просторная, но уютная, была бы солнечной от одной только янтарного цвета деревянной рейки, которой была отделана. А широченная кровать, вместившая бы в себя и троих, с очень удобным современным матрасом и высокими старинными подушками, была главной её достопримечательностью. Как только вчера вечером Катя коснулась этих подушек головой, так и провалилась в сладостный сон! А после того, как проснулась ночью, именно ощущение необыкновенно воздушного матраса под ней, помогло справиться с мыслями и снова сладко уснув, досмотреть свой удивительный сон.

Катя осторожно ступила на первую ступеньку очень крутой, узенькой, и даже без перил, самодельной деревянной лесенки на первый этаж.

«Крутова-а-а-то! А если выпить? Рухнешь, и костей не соберёшь. Видно, никто в этой семье не пьёт, вот и не страшна эта лесенка им!»

Катя почувствовала, как озорное и дурашливое настроение возвращается к ней.

«Так-то лучше. Не дрейфь, Катерина, и судьба будет к тебе благосклонна!»

Наконец опасно крутые ступеньки были преодолены, и она вошла в просторную кухню. Здесь пахло вкусно и сытно. За столом, лицом ко входу, сидел Антон, и Агния со стопкой блинов на тарелке уже подходила к нему от плиты. На столе стояли миски со сметаной и с творогом. Творог был рассыпчатый, а сметана – желтоватая, густая. На блюдце горкой возвышались чашки, тут же пыхтел небольшой расписной электрический самовар.

– Проснулась, подруга? – Агния поставила тарелку с блинами на стол, и сама села рядом с Антоном, вскользь, безразлично, глянув на Катю.

– Проснулась, – просто ответила Катя и подумала, что, видимо, Агния сегодня встала не с той ноги: «Даже не посмотрела на меня. И не мудрено – всю ночь кататься по постели и стонать».

– Как спалось на новом месте? – дружелюбно, но уже без вчерашней ласкающей улыбки посмотрел на неё Антон. – Комары не мешали?

– Да нет. Комаров не было. И спала хорошо. Хотя… Какой-то сон тревожный приснился… – Она сконфужено улыбнулась.

– Что за сон? – скорее из приличия, чем любопытствуя, наливая в чашку чай и пододвигая к себе миску с творогом, поинтересовался Антон.

– Не знаю… какой-то странный… А о чём – не помню… – почему-то вдруг сказала неправду Катя. – Да ладно! – тут же оборвала она свои рассуждения, метнув взгляд на Агнию, отстранённо жующую блин, – сон как сон – обычный.

И действительно, всё это время Агния сидела молча и словно не присутствовала здесь… Но теперь потянулась за чашкой и, подставив её под краник самовара, всё так же безразлично, наблюдая за тем, как из краника медленно набирается вода в чашку, произнесла:

– За грибами сейчас пойдём. Ты с нами?

– А где все? Тоже за грибами ушли? – не ответив, Катя села за стол напротив них.

– Нет, уехали. Сказали – надоело. Один день поразвлекались, и хватит.

«Как-то странно это… И вообще, всё как-то странно», – потревожив, мелькнула мысль, но Катя ничего не возразила и никак не прокомментировала сказанное Агнией. Она тоже налила себе чаю и с удовольствием принялась за блины, а вслух, согласно кивнув головой, ответила:

– Да, с вами пойду. Давно в лесу не была. Лет пять. После Сиверской.

***

– Зачем тебе мобильник в лесу? Там он всё равно не берёт.

Агния стояла на крылечке уже одетая по-походному: ветровка с капюшоном, плотные брюки в резиновые сапоги и потрёпанная кепка на голове. На локте у неё болталось средних размеров пластиковое ведёрко.

Катя тоже приоделась для леса, благо в доме нашлось много разных вещей для этих целей. Антон пояснил, что к матери с отцом часто в гости знакомые и знакомые знакомых приезжают. Потому и свезена разная одежда сюда, на дачу, и для походов за грибами, и для рыбалки, и для загорания на озере, и для других всяких разных дачных целей.

Ей в руки тоже было дано ведёрко, правда, поменьше. Но Катя была этому несказанно рада, так как очень сомневалась, что будет лазить по буеракам леса и настырно ковырять прутиком мох и всякую разную листву в поисках грибов. Намного привычнее ей был сухой сосновый лес, где всё просматривалось на расстоянии. Но и в таком лесу она не была уже лет пять – сначала учёба, теперь работа не оставляли времени для подобных вылазок. Другое дело – поездка в деревню или на дачу на неделю или дней на десять, как вот сейчас, в отпуске. Но ни домика в деревне, ни дачи у Кати не было. Отец давно ушёл от них с мамой и теперь жил где-то в Таиланде. Мама рано умерла – когда Катя только закончила институт. Никаких богатств и дач мама не создала, и посему у Кати этого тоже не было. Осталась только однокомнатная квартирка в спальном районе. И на том – спасибо. Катя, как и мама, не была меркантильной. Они обе считали, что главное – это комфорт души, ну и необходимый комфорт по жизни. Но только действительно – необходимый. Такой комфорт у Кати был. Вот и сейчас она хотела сунуть мобильник в карман куртки ради привычного комфорта, но не стала этого делать после слов Агнии.