Текст книги "#Бояться нужно молча"

Мария Британ
#Бояться нужно молча

© М. Британ, 2017

© Shutterstock, Inc., фотография на обложке, 2018

© ООО «Издательство АСТ», 2017

* * *

 
Спаси меня, я заблудилась.
Ты слышишь? Я ещё жива.
В тот день без устали молилась,
Забыв все нужные слова.
 
 
Я так слаба и так ничтожна.
Скажи, ты жив? Я в темноте.
Нам всё нельзя и много можно.
Ты здесь… Ты рядом. Ты везде.
 
 
Я слепну в этом полумраке.
Забилась в угол и лежу.
Я сломана. И пусть я с браком,
Ты слышишь?
Я
ещё
дышу.
 

Пролог

Мы сидим на белой твердой кушетке. Втроем. Мы всегда втроем, и в этом наша сила.

Я улыбаюсь Альбе, но кажется, ей не страшно. Она отважная. Не то что я. Ник тянется к столу.

– Чего тебе? Колбочку? – будто взрослая, качаю головой я. Так делает мама, когда я плохо себя веду. Мне нравится за ней повторять.

Я хочу порадовать друга, но колба лежит слишком высоко. Спрыгнуть с кушетки? Страшно. Обратно не залезу, и Утешители будут ругаться.

– Шейра, не нужно! Он забыл, видишь? – фыркает Альба, указывая на играющегося с дыркой в носке Ника. – Да, братик? – Она втягивает щеки. – Привет, я Дори. И у меня беда с краткосрочной памятью.

Я проглатываю смешинку. Этому мультику много-много лет, но он – мой любимый.

– Бяка-забияка, – ворчит Ник.

Альба рада такой реакции. Еще бы, поддела брата.

Я не достаю до колбы, зато до странного прозрачного шарика – запросто. Как интересно! Что это?

– Дарю, – говорю я и протягиваю добычу Нику.

Тот мотает головой.

– Ну и ладно.

Я прячу шарик в карман, чтобы дома рассмотреть получше, и уже не грущу, что попала сюда. Оказывается, в больницах тоже бывает весело. Когда не больно.

– Сколько здесь всего! – бубнит подруга, поглядывая на шкаф.

Она начинает нервничать. Как только мы вошли, я сразу приметила это деревянное чудовище со стеклянными дверцами. В нем хранятся и огромные шприцы, и ножницы, и еще куча страшных вещей. Не знаю, для чего они, но у меня море догадок. Одна ужаснее другой.

Боюсь даже представить, что скрывается за белой ширмой возле окна.

Родители хитрые – подкупили меня шоколадкой. Но пусть не думают, что в следующий раз я соглашусь. Даже килограмма конфет мне будет мало. Даже второго прозрачного шарика. Я сюда не вернусь.

Ни за что.

– Давай сбежим, – предлагаю я.

– Нас будут ругать, Шейра! – отрезает Альба.

Вот всегда она такая правильная. Аж зубы сводит.

– Хочешь, чтобы это, – я кошусь на огромный шприц в шкафу, – торчало из твоей руки?

– Нет. – Голос дрожит. Она вот-вот заплачет.

– Альба, давай сбежим! – кивает Ник, прижимаясь к сестре. – Пожалуйста!

Мы спрыгиваем. Обратной дороги нет. Без Утешителя нам не забраться на кушетку. Он ушел недавно и сказал его подождать.

Крадемся к выходу. Мы с Ником едва сдерживаем радостный крик, Альба – крик отчаяния. Дверь открыта. Выглядываем: никого. Впервые я иду здесь без родителей. Как взрослая. Видели бы они меня сейчас!

Несемся вдоль закрытых кабинетов. Коридор разделяется на две части. Куда повернуть? Я не помню, как мы сюда пришли!

– Альба, Ник, Шейра! Вы куда? – летит нам вслед вопрос Утешителя.

Я не сбавляю скорости. Подруга, наоборот, останавливается и визжит:

– Бегите! Я его задержу!

Я слышала эту фразу в фильме – забыла, в каком, – и не могу сдержать улыбку. Мы похожи на героев боевика! Смелые, сильные и… взрослые.

Я хватаю Ника за руку и тяну за собой. Он не хочет бросать сестру, но я заставляю. Оглядываюсь: один Утешитель держит Альбу, другой идет за нами.

Мне не страшно. Это игра. Веселая игра. Родители, наверное, удивятся, когда узнают о моих приключениях.

Я толкаю первую попавшуюся дверь, и она поддается. Слабо мерцает настольная лампа. Здесь никого нет. Комната выглядит так же, как и та, в которой мы были.

Мы с Ником прячемся за ширму. Я трясу указательным пальцем перед его лицом:

– Сиди тихо!

За нашими спинами ютится столик. На нем блестят ножницы и… колба. Я тянусь к ней, чтобы порадовать друга, но меня пугает грохот: кто-то вошел, и дверь ударилась о стену. Я дергаюсь. Ножницы падают.

Слышится вскрик. Из шеи Ника торчат два кольца и лезвие. Капает кровь.

Я моргаю, но ничего не проходит. Мир наполняется красными пятнами. Я вжимаюсь в ширму – что скажет Альба? А мама с папой? Они бросят меня, точно.

Набравшись смелости, я смотрю на того, кто недавно был моим другом. Он отчаянно цепляется за ножки кушетки, но не удерживается и падает. Рядом появляется алая лужица.

Кап-кап.

Кап.

Прости, Ник. Я убила тебя… нечаянно.

Глава 1

Я окунаю кисть в бордовую краску и рисую на голени гематому. От напряжения слезятся глаза, но осталось совсем немного. Мы превращаемся в сущностей. Кир крутится перед зеркалом, довольный новой внешностью. В его руках – парик с короткими седыми волосами, который он натягивает на почти лысую голову. Впрочем, почти лысая она для меня. Кир утверждает, что это – «ежик».

– Как-то ты долго сегодня, – нетерпеливо прыгает он.

Спортивная кофта трещит от резких движений. Она предназначена для парней-спичек, а Кир явно не вписывается в эту категорию. Миллион спичек – да, но никак не одна. Когда-то я подарила ему свитер на пару размеров больше, и он не разговаривал со мной целый день.

Кир хватает парик с длинными локонами. Целится. Мою макушку накрывает копна седых волос.

– Я ведь ногу крашу! Слепой, что ли?

Я срываю фальшивую прическу и швыряю ее в коробку с одеждой.

Здесь, среди реквизита и немытой посуды, находится наша контора. Штаб. Убежище. Горы хлама подпирают потолки, в углах мигают лампы. Вместо обоев стены украшает паутина. Пол утыкан железками, и я боюсь, что когда-нибудь пасть конторы сомкнется и эти клыки окажутся у меня в ступне.

Треснувшее зеркало (да, я не верю в приметы), стол с красками, прогнившая кровать – вот и все, что нам нужно для счастья. И для кармы.

Я не поступила в Университет и теперь отвоевываю жизненно важные гигабайты в Сети. Я зарабатываю на пранках[1]1
  Пранк – розыгрыш. – Здесь и далее примечания автора.


[Закрыть].

Мы с Киром дружим с детства. Когда нашли эту заброшку, были счастливы. Что здесь строили? Магазин? Лицей? Фитнес-центр?

Плевать. Сейчас здесь наша жизнь.

Второй этаж задыхается в пыли и плесени, но нам хватает и маленького зала. Деревянная лестница уже год как треснула.

Я бросаю кисть в воду. Работа завершена.

– Сегодня вообще улет! – усмехается Кир, изучая гематомы на моей щеке и ногах.

– Благодарю вас, коллега, – шутливо кланяюсь я. – Неужели мои уши не свернутся в трубочку от вашей «конструктивной» критики?

– А вы хотите?

– Нет, что вы. Я люблю свои уши.

Я достаю из коробки парик и кручусь у зеркала. Вот теперь все готово: я – сущность, голодное чудовище с белыми глазами и неестественно бледной кожей.

Карие радужки и зрачки скрываются за линзами. Мои темные, почти черные волосы закреплены шпильками, лицо намазано серым, как грозовая туча, тональным кремом, и мне кажется, что скоро я начну метать молнии.

– Возьми перчатки! – кричит Кир.

Последний штрих – ладони. Линия жизни бойко пульсирует: я «наелась» кармы до отвала. Об этом говорит и маленький экран-индикатор, вшитый в кожу чуть выше правого запястья. Он светится зеленым. Десять гигов[2]2
  Гиг – единицы измерения информации.


[Закрыть].

Я поправляю бежевое клетчатое платье и беру белые кашемировые перчатки.

– Идем?

– Ща, погоди.

Кир увлекся очередной гематомой. У меня есть как минимум десять минут.

Чем бы заняться?

Бросив перчатки обратно, я снимаю белые линзы и хватаю со стола другие – сетевые. Сеть засасывает реальный мир во тьму, словно сок в трубочку. Я попадаю в виртуальный коридор – испещренную ранами-дверями гусеницу – и приказываю нематериальному телу войти в ближайшую комнату.

На стене висит экран. Я щелкаю пальцами, чтобы его активировать. Загружается архив моих фото. Первая же папка – «Семья». То что нужно: я не видела родителей и сестренку, наверное, вечность.

На этом снимке мы втроем – мама, папа и я на фоне нового дивана. Здесь Элла задувает двенадцать свечей на торте. Свежее фото. А потом – мы с папой играем в шахматы. В тот раз – дебютный и последний – я победила и записала свои ходы в планшет, чтобы не забыть, а мама подарила мне пояс с блестками, красивый такой, сейчас я ношу его как украшение и почти никогда не снимаю. Дальше мельтешат фото родителей и незнакомого мужчины в очках. Хмурые глаза, увеличенные толстыми линзами, дорогие часы… я бы дала ему лет шестьдесят. Глубокие морщины, тонкие губы и ни тени улыбки, в то время как мама и папа сияют во все тридцать два зуба.

Комната начинает качаться – это Кир трясет меня за плечо.

Приходится вернуться в реальность.

Он вырядился в порванную рубаху и черные бриджи. Вид у него хуже, чем у меня, – перестарался с гримом.

Мы выходим из штаба. Кир защелкивает на двери замок – привычка. Здесь, на окраине, в траве по колено, все равно никто не гуляет. Конечно, чуть поодаль есть дорога, но она тоже пустует.

– Может, вернемся за масками? – Я оглядываюсь. Между деревьями мелькает двор, окруженный тремя коробками-домами. Сегодня он – наша цель.

– Сова, ты чего?

Кир называет меня так, сколько я себя помню. Я действительно поздно ложусь и поздно встаю. Каждый раз, слыша прозвище, я не могу сдержать улыбку.

– Ладно. Мы ведь недалеко.

Я успокаиваю скорее себя, чем Кира: тот уже бодро продирается сквозь траву. Ее не косят. За штабом, где простирается заброшенная стройка, обитают сущности. Обычных горожан сюда даже кармой не заманишь.

Но… Сегодня за нашим убежищем ошиваются люди в белых костюмах – Утешители. Я кладу ладонь на плечо Кира.

– Что там стряслось?

– Ты не слыхала? Нынче модно по опасным местечкам шляться. Там подростков партиями вывозят. По сто штук. Вот дурные, да? Экстрима им подавай.

– Да ладно, – ужасаюсь я.

Путь продолжается. Кир больше не говорит о несчастных детях, и я ему за это благодарна.

Во дворе никого нет. Неудивительно: сейчас полдень, почти все на работе. Лишь гаражи да старая шелковица взяли пожизненный отпуск. Качели вяло играют с ветром.

Настало время позаботиться о линиях на ладонях.

Кир достает из кармана металлический шарик с рисунком глаза и объективом в зрачке.

– Давай сюда! – Я указываю на ветку яблони над дорогой. – Как раз будет.

Друг закрепляет камеру на дереве.

Все готово.

Я волнуюсь. Как долго мы будем ждать?

Кир замечает мое нетерпение и ободряюще хлопает меня по плечу. Мы прячемся за угол дома. Я то и дело выглядываю, но ничего не меняется. Дорога пуста.

Спустя, кажется, целую вечность, взявшись за руки, к нам приближается влюбленная парочка. Знали бы эти ребята, какое испытание мы приготовили их чувствам! И маловероятно, что они выдержат, по крайней мере, я таких еще не встречала.

Когда влюбленные проходят мимо яблони в нескольких метрах от нас, Кир мне кивает.

Пора.

Мы тащим свои тела на дорогу. Дрожим. Спотыкаемся. Хрипло дышим. Мы голодны и ищем добычу.

Мне неприятно разрушать иллюзии, но позже разочарование отступит и я разрешу себе посмеяться над чужой наивностью.

В такие мгновения я начинаю бояться себя. После каждого такого спектакля мне сложно возвращаться в образ обычной девушки Шейры.

Я… просто не могу этого сделать. Или не хочу.

Сущности честнее нас – вот единственное, во что я верю.

Мы ухмыляемся. Те двое замедляют шаг. Расстояние между нами сокращается. Они все слабее держатся друг за друга.

Да, влюбленные в биомасках, но от суеверного ужаса перед сущностями ни одного человека в городе это не спасает.

Они пытаются сохранить спокойствие. И хоть их глаз не видно, я знаю: они смотрят на нас.

Между нами остается не больше метра. Я улыбаюсь шире. А они стойкие! Обычно людям хватает двух секунд, чтобы смекнуть: время уносить ноги.

Кир издает свой фирменный хрип. Влюбленные напрягаются. Я тянусь к ним руками, точно поломанными ветками.

Оба взвизгивают – так звучит последняя капля.

Страх разрезает все связывающие парочку нити. «Их» больше нет. Есть только он, отталкивающий свою бывшую возлюбленную, и она, не жалеющая для нас, сущностей, криков и бессвязных слов.

Юноша бежит, спотыкается, падает, поднимается и снова бежит. Не оглядывается. Не вспоминает о том, что именно минуту назад говорил ей, своей кошечке. Или зайке?

Он отдает зайку на съедение волкам и не жалеет об этом.

Я тащу ее, рыдающую и испуганную, за угол. К нам присоединяется Кир с камерой. Он прижимает указательный палец к губам девушки, но та его царапает.

– Твою мать!.. – вскрикивает Кир, отдергивая руку.

«Зайка» что-то нашептывает себе под нос.

– Прости. – Я протягиваю ей флешку с гигом кармы. – Заслужила.

Мы молча уходим. Я чувствую спиной тяжелый взгляд жертвы нашего розыгрыша. Мы раскрыли ей глаза, показали, что этот парень недостоин ее любви, но я уверена: она нас ненавидит. В городе номер триста двадцать не любят трезво смотреть на вещи. Это больно.

До штаба Кир шагает впереди. Он знает, что сейчас меня лучше не трогать, и дает мне время прийти в себя.

Кир скрывается за дверями конторы, а я прислоняюсь лопатками к стене. Пора превращаться в добрую Шейру. Я снимаю перчатки – линии на ладонях короче, чем до пранка. Проверяю индикатор – оранжевый. Прогулка без масок не прошла бесследно, но я ношу с собой запасную флешку. Поддеваю ногтем экран, обнажаю разъем USB и наполняю себя кармой. Легкое покалывание в пальцах, тепло – индикатор окрашивается в зеленый.

Ветер хлещет меня по лицу. Должно быть, у него черный пояс по карате и он ищет достойного соперника. Лето невзлюбило людей, но я его не осуждаю. Зачем нас, тех, кому предать – раз плюнуть, вообще согревать лучами солнца?

Я глотаю воздух. На небе танцуют облака. Их оплетают бесконечные сети путей, мелькающих машин и кабин. Все на работе – мы отработали.

Каждый такой розыгрыш изматывает не меньше целого дня, проведенного в офисе, но я все равно снова и снова возвращаюсь к пранкам. До сих пор надеюсь встретить нормальных людей. Людей, которые не предают. Попадутся ли они нам? Как жаль, что карма не понижается от подлости. А надо, чтобы обнулялась.

Но если так… Почему я не поседела пятнадцать лет назад? Почему меня простили и я не стала сущностью? Я не заслуживаю того, чем живу сейчас.

Кир в курсе всего, что произошло. Мы говорили об этом лишь однажды и с тех пор не затрагиваем тему «Х». Но я буду продолжать травить себя. Закрывать глаза и видеть полное ненависти лицо Альбы.

Чужое.

С того дня мы не общаемся. А когда сталкиваемся, делаем вид, что не знакомы, сильнее стискиваем зубы, внимательнее смотрим в стороны, жестче выпрямляем спины. И расстаемся, чтобы ночью снова вспомнить Ника.

Он не умер, нет. По крайней мере, так сказали родители. Хотели утешить?.. Он больше не появлялся дома. Месяца через три после случившегося, подбежав ко мне в школе, Альба прошипела, что не верит ни людям в белых костюмах, ни маме с папой.

А я верю. До сих пор. В свои двадцать четыре я храню каплю надежды.

Сколько бы ему сейчас было? Двадцать?

Я не лучше людей в наших видео. С этой мыслью я поворачиваюсь к стене и вожу по ней пальцами.

Тишину нарушает рев мотора. Не в небе – здесь, где уже вечность не ездит ничего, кроме детских велосипедов. Я смотрю через плечо: в сторону недостроек – ну не к штабу же? – несется огромная черная машина. Угловатая, с удивленными глазами-фарами и широкими колесами. Черная поверхность кузова блестит, будто свежепокрашенная. У автомобиля нет ни капота, ни крыльев, лишь спереди – обнаженное железное сердце.

Кажется, машина времени все-таки существует. Или хотя бы глючный портал. Иначе… откуда?

Размышляя над этим, я плетусь к двери, но вздрагиваю от внезапной тишины: кажется, гость из прошлого притормозил за моей спиной. Он ехал не к развалинам. Он искал штаб. Определенно.

Сердце замирает. Нет, Шейра, сейчас не время давать волю расшатавшимся нервам.

– Здравствуй, солнышко, – слышу я хриплый шепот. – А почему мы без маски? Разве можно?

Я напрягаюсь. Кто ты, гость из прошлого? Сущность? Маньяк? Военный?

Мой локоть летит в незнакомца, но тот отбивается и хватает меня за кисти. Я не успеваю развернуться – ладонь с черным безымянным пальцем зажимает мне рот. Из моей груди вырывается хрип.

Я рисую щекой на стене красную линию.

Кир рядом. Кир всегда чувствует, когда мне плохо. Кир найдет портал и швырнет туда гостя из прошлого. Кир…

Я дергаюсь. Мужчина сильнее, и это раздражает. Кто дал ему право так поступать? Или… он из Семерки?

А ведь без маски гулять незаконно. Я не сущность.

Черт, мне не отделаться легким понижением кармы!

– Я не причиню тебе вреда, солнышко. Успокойся, – бубнит он. – Я все объясн…

Нет, я не отдам ему флешку. Даже если он из Семерки. Не для этого сегодня разбилось очередное «мы».

– Х… Хорошо, – киваю я, а сама собираю последние крохи смелости и вырываюсь из его рук.

Незваный гость вскрикивает. Я отталкиваю его. Плевать, упал ли он, – я мчусь на всей скорости в штаб, а после – захлопываю дверь. К счастью, Кир позаботился и о внутренних замках. Теперь я рада такой привычке.

– Эй, Сова, ты в порядке? – Он сидит на кровати и хрустит сухарями. Воздух пропитан соленым запахом сыра.

– Я же просила не есть при мне эту дрянь! – Сдернутый мною парик летит в коробку.

– Ты вроде была не при мне. И, кстати, ты сегодня быстро.

Не обращая внимания на издевки, я бегу к зеркалу. Осталось полведра чистой воды, и я яростно стираю грим.

– Сова, ты какая-то бешеная. Даже я никогда не запираю дверь изнутри.

– На меня напали! – выдыхаю я. – Может, хотели обокрасть. А ведь флешка с двадцатью гигами кармы на дороге не валяется. Совсем люди сдурели! Они же обнулятся раньше, чем получат новый запас! Теория Семерки дает трещину.

– Действительно, странно, – соглашается Кир. – Как думаешь, ушел?

– Лучше выждать лишний час. – Я рассматриваю в зеркале расцарапанную щеку.

– Хорошо он тебя приложил, – присвистывает друг. – У меня мази были…

– Не надо. Само заживет.

– Но…

– Решил поиграть в мамашу?

– Понял. Давай тогда видео глянем.

Как жаль, что в штабе нет водопровода. Придется потерпеть, а потом искупаться дома.

– Ладно. – Я усаживаюсь на кровать и надеваю сетевые линзы. – Давай.

Плюхнувшись рядом, Кир включает камеру.

Мы погружаемся в мир недавних событий, но теперь стоим сбоку, у гаражей, и наблюдаем за двумя седыми сущностями со стороны.

Они нервничают.

Девчонка с гематомами на щеках и ногах постукивает пальцами по стене. Парень-миллион-спичек ее одергивает. Скрипят качели.

– Это вырежи, – фыркаю я. – Кому интересно наблюдать за двумя дурачками?

– Обижаешь, – качает головой Кир. – Конечно, вырежу. И еще эффектики разные добавлю. Яркость, контрастность, стилизацию. Нашел прогу шикарную! Ты будешь в шоке!

Я изучаю двор. Пустой. Безжизненный. Вот только…

Между качелями и шелковицей маячит темный силуэт, а за гаражами мелькают знакомые удивленные фары. Я щурюсь в попытке разглядеть все это получше. Мне уже нет дела до розыгрыша.

– Кир! – Я хочу потрясти друга за плечо, но тут же вспоминаю, что мы в виртуальном мире с виртуальными телами. – Кир!..

Я подаюсь вперед, но чем дальше иду, тем хуже изображение – камера у нас не самая навороченная. И все же у меня получается разглядеть кое-что важное. Кое-что, от чего по спине пробегает целая армия мурашек.

Черный безымянный палец.

– Это он. Это тот человек!

В плаще, слишком теплом даже для такого холодного лета. В шляпе и очках, но без биомаски. Мне не нужно всматриваться в прямоугольные стеклышки линз, чтобы понять: он не незнакомец.

По крайней мере, для моих родителей.

Глава 2

Я вытягиваю Кира в реальность. Дрожащими руками снимаю линзы. Судорожно хватаю ртом воздух.

– Сова! – трясет меня он. – Да это же хот-род[3]3
  Хот-род – в 1930-1940 годы: автомобиль с модифицированными для максимально быстрой езды характеристиками.


[Закрыть], чтоб его! Хот-род! Ты понимаешь? Понимаешь?!

– Я понимаю лишь одно, Кир! Обладатель этой очаровательной развалюхи преследовал нас! И я не в курсе, что такое хот-род!

– Только попробуй еще раз назвать ее развалюхой, – обижается он.

– О боги! Ты вообще хоть что-нибудь слышишь?

– А ты?

– Меня чуть не обокрали!

– Да ей же, наверное, больше двухсот лет…

– Кир!..

– Ладно, – сдается он. – Ты безнадежна. Твои предположения: кто это был?

– Вор.

– Так чего ты тогда разволновалась?

Я вспоминаю снимки родителей и этого любителя экстрим-поездок. Откуда они его знают? Чего он теперь добивается?

Горло сжимает обидой. Я до сих пор ощущаю грубую ладонь на губах, а ссадина по-прежнему ноет. Нет, он пришел не с миром. Он хотел меня уничтожить. Это звучало в каждом слове.

– Кир, я пойду. Мне… нужно отдохнуть.

– Ты серьезно? А вдруг он все еще там и ждет тебя?

– Тогда ты меня защитишь, – веселюсь я. – Защитишь же?

– Сразу смоюсь, – хохочет Кир. – На фиг мне это надо? Сама спасайся.

– Вот погибну в борьбе за справедливость и буду являться к тебе в страшных снах. А потом ты впадешь в вечную кому, – зловеще шепчу я.

Кир шутливо пятится.

– Скинешь видео? Маловато кармы в запасе. – Я достаю из джинсового рюкзака биомаску и мягко прислоняю ее к лицу. Она врастает в кожу. Нет, не так – она становится мной.

Я снова законопослушная жительница города номер триста двадцать. Безликая, как и все остальные.

Я накидываю темно-коричневый плащ. Теперь гематомы на ногах никого не испугают.

Кир вновь в сетевых линзах – работает. Я не хочу его отвлекать, но все же говорю:

– До завтра. Приду в полдень, подумаем над новым розыгрышем.

– Ага, давай, – отвечает он, явно меня не слыша.

Я щелкаю пальцами перед его носом. Он вздрагивает: недоволен, что я прервала увлекательное путешествие во вселенную контрастности и яркости.

– Чего тебе?

– Ты бы тоже домой пошел. Умылся бы по-человечески.

– Я съехал от родаков, – отмахивается Кир.

Я округляю глаза.

– С чего вдруг?

– Взрослая жизнь, все такое. Ты иди, иди.

– Точно?

Я хмурюсь. Почему он не сказал раньше? В этом весь Кир: волнующие темы держит при себе.

– Сова, ну я не маленький уже, правда?

– Да, да, – улыбаюсь я, а сама мысленно молю небеса, чтобы он наконец повзрослел. – Если что… Мой дом открыт для тебя.

– Мы вроде не снимаем мыльную оперу. Расслабься.

Нет, мне его не переубедить. Я обреченно плетусь к двери. Отпираю замок, выглядываю: снаружи никого. Неужели гость из прошлого починил свой глючный портал?

Мне сразу становится и легче, и веселее, и вообще, мир уже не кажется таким злым. Возможно, это и правда был вор?

Я мчусь через дворы к ближайшей остановке. За время работы с Киром я выучила все повороты наизусть: оббежать булочную, войти в магазин бижутерии с одной стороны и выйти с другой. Три перекрестка, четыре небоскреба – и я у цели.

Здесь я сливаюсь с потоком серых людей, наблюдающих за прохожими-близнецами. Они безлики, но я-то знаю, что каждый ищет на болезненно-чистой коже соседа хоть что-нибудь отличительное.

Знаю.

Потому что я – одна из них.

Здесь всегда одинаковая скорость. Два шага в секунду. Я как-то измерила ради эксперимента. Ничего не меняется. Монотонность разбавляют лишь тени машин и кабин.

Я замираю у стеклянного цилиндра высотой с соседний многоэтажный дом. Впереди – человек десять. Мало. Обычно в такое время у лифта собирается целая толпа.

Полукруглые двери открываются. Я дожидаюсь своей очереди и становлюсь на прозрачную платформу. Миг – и пространство наполняется вакуумной тишиной. С внешней суетой нас не связывает ничего, кроме стен. Мне нравится смотреть на улицы города через идеально вымытое стекло.

Я лечу.

Живот стягивается в узел. Каждый раз, когда лифт поднимает меня на остановку, я забываю дышать.

За эти пятьдесят две секунды в воздухе я готова кататься от неба до земли и от земли до неба бесконечно.

Створки дверей расходятся. Мы на крыше небоскреба. Перед нами – блестящие на солнце коридоры, тросы и транспорт. Внизу змеятся улицы. Жителям квартир не слышно ни рокота поездов, ни шуршания кабин, ни разговоров пассажиров: стены и крыша звуконепроницаемы.

В трех шагах от меня – невесомость и пустота, но я не боюсь: нас окружает стеклянная ограда.

Я подхожу к экрану оплаты. Он светится голубым, но, как только я прикасаюсь к нему индикатором, зеленеет. Всплывают буквы:

«Шейра Бейкер, запас кармы удовлетворительный. Тем не менее после снятия мегабайтов на билет уровень понизится до среднего. Рекомендуем его повысить».

Это стандартное сообщение. Правило безопасности. Что-то вроде: «Все отлично, но, если вам станет плохо, мы не при делах».

Я нажимаю «Согласна» – на индикаторе появляется белая полоска-билет – и иду к кабинам. Мне везет: в той, что отправляется через минуту, – два свободных места.

Плюхаюсь на одинарное.

Кабина слабо покачивается, и, хотя держатели надежно закреплены на тросе, мне неспокойно. Мы высоко. Слишком.

Раздается мерное шуршание – мы отправляемся. Я наслаждаюсь серой дымкой города. Сверху центральная улица напоминает огромного ящера, трусливо отбросившего хвост. Точнее, хвост ему передавил магазин «Караван», что возле штаба. Где-то там Кир хрустит солеными сухарями с сыром и монтирует видео.

Меня высаживают на крыше моего небоскреба.

Я живу в двух шагах от Университета. Мне повезло: для молодого поколения построили огромный парк с фонтаном и тропками, выложенными брусчаткой. Раньше, по вечерам, я бегала там, но потом забросила эту затею. Со спортом мы расстались друзьями.

Дома меня встречает незастеленный диван. Я плетусь к нему, но сразу же себя останавливаю. Сначала – душ.

Когда грим смыт, а рюкзак разобран, я варю кофе. Этим летом он стал привычкой. Пока закипает коричневая гуща, я смотрю в окно, точнее – в стеклянную стену. Занавесок нет, да и кому они нужны? Любопытных зевак здесь не так уж и много. Окна выходят на пустынную местность, к солнечной электростанции. Тысячи фотобатарей ловят свет так же отчаянно, как я пытаюсь согреться.

Мой дом служит границей между бешеной жизнью студентов и спокойствием полей.

Я беру планшет, надеваю сетевые линзы и погружаюсь в виртуальную комнату «Закладки». На стенах висят сотни наших с Киром работ. Под потолком написано, что пять минут назад был загружен новый ролик.

Губы греет улыбка. Кир смонтировал.

Заставка свежего пранка – две седых головы. Я могу дотронуться, чтобы воспроизвести видео, но мне нужно другое.

У нас три просмотра.

Кир «съел» свои полтора. Моя очередь.

Я снимаю сетевые линзы и втыкаю в планшет флешку. Она наполняется десятью метрами[4]4
  Метр – сокращенное название мегабайта (единицы измерения информации)


[Закрыть] кармы. Вот сколько стоит один просмотр. Вот сколько стоит предательство.

Остаток дня проходит за блужданием по Сети и выискиванием веселых видео.

В голову лезут мерзкие воспоминания о незнакомце с черным пальцем. Я прогоняю их и, чтобы отвлечься, планирую завтрашний день. Встреча с Киром, обсуждение новых пранков…

Сон подкрадывается незаметно. Он увлекает меня в хоровод кошмаров о маленькой девочке и о том, что она сделала. Нечаянно.

Не-ча-ян-но.

Я не сопротивляюсь – позволяю липкому ужасу подобраться к сердцу.

* * *

Комнату наполняет истошный писк дверного звонка. Я поворачиваюсь на бок и зажимаю ухо подушкой, но это не помогает. Взгляд касается настенных часов: восемь утра. Кому приспичило встретиться со мной в такую рань?

Чертыхаясь, я натягиваю футболку и шорты. Попутно расчесываю волосы, вьющиеся после вчерашнего. Звонить не перестают. Я открываю дверь – на пороге топчутся родители.

– Привет, – говорю я хрипло. – Что случилось?

Мама хватается за сердце.

– Шейра! Что у тебя с лицом?

Я едва сдерживаю ругательства. Царапина вряд ли исчезнет в ближайшие дни.

– Упала.

– О, дорогая! Осторожнее! Мы пройдем?

У меня закрадываются подозрения, что им что-то нужно.

Через миг догадки подтверждаются: за спинами родителей прячется моя двенадцатилетняя сестра Элла.

Мама бежит в кухню. Ее нос морщится, а пальцы перепрыгивают с одной немытой чашки на другую.

– Шейра, когда ты в последний раз убирала? Честное слово, тебе рано жить отдельно!

– Поверь, вы меня не выдержите и дня.

Я съехала от родителей сразу после окончания школы. Мы с Киром разыгрываем людей с десятого класса. Накопленные гигабайты я потратила на однокомнатную квартиру и безумно этому рада.

Папа и Элла падают на табуретки у окна.

– Глория, чего ты завелась? – хмурится отец. – Она уже взрослая.

– Спасибо, что заметили, когда мне стукнуло двадцать четыре, – огрызаюсь я.

Мама накручивает на палец локон светлых волос. Накрашенные ярко-красной помадой губы растягиваются в улыбке.

– Доченька, женщины скрывают свой возр…

– Что у вас случилось? – перебиваю я.

Срок демоверсии любезностей истек.

– Командировка, – объясняет папа.

Мама обнимает его за плечи.

– Я расскажу, Карл, – мигом серьезнеет она. – Милая, мы должны проверить кое-что важное. Тебе ведь известно, как нам дорога эта работа. А потом мы заберем Эллу домой.

Как ни странно, я рада такому повороту событий. В последние месяцы мы с сестрой мало общались, и я соскучилась.

А она? По серым равнодушным глазам не понять.

Я в сотый раз восхищаюсь тем, как Элла похожа на маму. Обе низкого роста, обе круглолицые. Обе блондинки.

– Вы надолго? – прерываю я затянувшуюся паузу.

– Недельки на две, не больше, – отвечает мама, как мне кажется, слишком беззаботно и весело.

– Надеюсь, исследования того стоят.

Мои родители – биологи, а я ничего не смыслю в митозе, мейозе и прочих научных премудростях.

– Конечно, стоят! Ты ведь не против, солнышко? – умоляюще шепчет мама.

Солнышко.

«Я не причиню тебе вреда, солнышко», – сказал тот, чьи грубые руки до сих пор ощущаются на губах.

– А почему именно «солнышко»?

В голове свистит, как в сломанном аккордеоне.

Не играйте на мне, не играйте…

Я массирую виски.

– Не нравится? – Сквозь маску беззаботности на мамином лице проступает тревога. – Дорогая, у тебя все в порядке? Ты так побледнела…

Я опираюсь на стол. Уши закладывает, будто под водой. Под водой, умеющей противно визжать. Мир наполняется ватой, и я не вижу ни родителей, ни кухню.

– Шейра! – Это голос папы. – Твой индикатор! Когда ты в последний раз принимала карму?

– Вчера… – мямлю я.

Вата везде. Скоро она забьет мне нос и рот. Скоро я задохнусь и, как рыба, всплыву кверху брюхом. Мелькают картинки привычных кошмаров. Пара вдохов – и они защекочут рыбку лезвиями. Остается надеяться, что…

«…Я Дори. И у меня беда с краткосрочной памятью».

Что ни завтра, ни через год я не вспомню того, что мне приснится.

* * *

Ко мне тянется длинная рука. Чья она? Папина? Нет. Я смотрю на чужие ладони и кисти. Вены просвечивают сквозь тонкую белую кожу, и я, словно по тропе, следую взглядом выше. Миллиметр за миллиметром.

Мне страшно, я задыхаюсь, но не могу, не имею права закрывать глаза. Внутри меня, под ребрами, сидит голодный червь, жаждущий ужаса и слез.

Я – марионетка.

Рассматриваю чужое плечо. Медлить нельзя. Я не знаю, кого увижу, но этот кто-то выдавливает из меня жизнь, как зубную пасту из тюбика. Миг – и я закончусь.

Испарюсь.

Я резко поднимаю глаза – это единственный шанс не задохнуться от ужаса. Рывком Утешители вправляют вывихи, рывком же и я преодолеваю себя.