Текст книги "Хищная птица"

Мария Дэвана Хэдли
Хищная птица

MARIA DAHVANA HEADLEY

AERIE

Печатается с разрешения автора и литературных агентств The Gernert Company, Inc. и Andrew Nurnberg

Copyright © 2016 by Maria Dahvana Headley

© C. Арестова, перевод на русский язык, 2018

© ООО «Издательство АСТ», 2018

***

Мария Дэвана Хэдли вместе с Нилом Гейманом принимала участие в составлении антологии «Фантастические создания», сборника о сверхъестественных существах, имевшего огромный успех. Написанные Хэдли книги также завоевали любовь миллионов читателей и принесли автору несколько литературных премий. Роман «Магония» стал бестселлером The New York Times и был назван одной из лучших книг 2015 года еженедельником Publishers Weekly.

«Книга Марии Дэваны Хэдли – настоящая бомба, рожденная ее острым умом и горячим сердцем Не роман, а мечта».

Нил Гейман

Продолжение романа «Магония», бестселлера #1 The New York Times

***

ПОСВЯЩАЕТСЯ ДЖАСПЕРУ, РОУЭНУ И ХЭЙЗЕЛ ЭНН,

КОТОРЫЕ ЕЩЕ НЕ ДОРОСЛИ ДО ЭТОЙ КНИГИ,

НО УЖЕ ПОКАЗАЛИ СЕБЯ ПРИРОЖДЕННЫМИ

ВОЗДУХОПЛАВАТЕЛЯМИ

{{{{ &! &! &! }}}}

ПРОЛОГ

Я слушаю пение. Поет все и везде. Мир в стенах моего дома и мир за его пределами. Птицы, и ветер, и деревья. Электричество, и вода в трубах, и лестничные ступени под тяжестью шагов. За окном трещит лед, в кухне пляшет по разделочной доске нож. Весь мир – несмолкающий голос. Я не беззвучна, даже когда молчу. Я слышу, как стучит мое сердце, а еще как растет пропасть между мною и всеми остальными, потому что никто и нигде не умеет петь, как я. Похоже, я одна с таким голосом. С такой песней.

Я слушаю пение и размышляю. Доведется ли мне когда-нибудь услышать голос, равный по силе моему? Найти певца, который сумеет взять ноты, покорившиеся мне одной?

Но если и есть в мире вторая такая душа, я ее не слышу. Мой голос подобен музыкальному инструменту, который был создан для игры в оркестре, а вместо этого в одиночку исполняет репертуар из ненаписанных песен. Должно быть, так чувствует себя изобретатель, еще не поделившийся своим творением с публикой.

Здорово, наверное, хотя…

Должно быть, так чувствует себя последний представитель вымирающего вида птиц.

Я слушаю.

Слушаю.

Слушаю.

ГЛАВА 1
{АЗА}

Добрый вечер и добро пожаловать в резиденцию Бойлов! Время одиннадцать тридцать, и до семнадцатого дня рождения старшей из дочерей этого семейства осталось всего полчаса, а вышеупомянутая дочь тем временем тенью крадется к задней двери.

Вот бы стать невидимкой и/или телепортироваться прямиком в пункт назначения, но, увы, на такой случай песни не предусмотрено.

Выход один: велосипед + дождь, слякоть, снег. Типичная погода для той ночи, когда я решила совершить вылазку на природу.

На мне миллион слоев одежды. Пижамные штаны заправлены в меховые сапоги (в результате чего я смахиваю на крохотного и очень странного дровосека), а поверх всего этого – плащ-дождевик. Если бы кто-нибудь взялся снимать экранизацию «Приключений Азы Рэй», там я, возможно, была бы одета иначе. Кто знает, может, киношная Аза носила бы платья?

Впрочем, розовый цвет мне совсем не к лицу, а юбкам с оборками я предпочитаю комбинезоны. С другой стороны, день рождения – прекрасный повод пересмотреть свои принципы, что я и делаю каждый год. «Нужно ли мне меняться?» «Стоит ли попробовать?» «Не пора ли Азе стать белой и пушистой?»

Изначально я задавалась подобными вопросами, чтобы отвлечься от мыслей о смерти и перестать считать отведенные мне деньки, а теперь… теперь они сами лезут в голову.

Короче говоря, я не сторонница пышных нарядов, даже по торжественным случаям. У меня с самого рождения все не как у людей – пусть же так будет и дальше. На три четверти пиратка, на четверть инопланетянка.

Под многочисленными слоями тряпок, которые я на себя напялила, находится еще один слой, неотъемлемый и самый важный из всех. Одеждой его назвать нельзя, хотя в чем-то он очень на нее похож.

Это я о человеческой оболочке с воздушного корабля. О той, которая покрывает мое магонское тело.

Да-да, вы не ослышались. Магонское.

Звучит как название неземной цивилизации? Мои поздравления, дорогие участники шоу! Вы выиграли чистопробного пришельца. А может, и грязнопробного. Почему это полезное словечко до сих пор никто не использует?

В этой своей оболочке я ни капли не похожа на себя настоящую. Со своим привычным обличьем я рассталась еще год назад, когда выяснилось, что и оно мне не родное. В новой же оболочке я стала совсем другим человеком.

Образно выражаясь, конечно, ведь на самом деле никакой я не человек.

Аза Рэй Бойл погибла год назад, и все же она, то есть я, до сих пор жива.

Азу Рэй Куэл знают только в Магонии, на моей родине, расположенной высоко в облаках. Там творят погоду, и там поют свои песни шквальные киты.

На земле же я обитаю под маской Бесс Марчон.

Как меня сюда занесло? Семья. Судьба. Все Мыслимые Причины На Свете да еще Парочка Совершенно Немыслимых.

Мое прежнее тело, как и это, было фальшивкой, камуфляжем и предназначалось кому-то другому.

И все же на протяжении целых шестнадцати лет оно было моим.

Я начала умирать с тех самых пор, как меня доставили на землю. Кашляла, задыхалась, тонула в воздухе, вечно была на волосок от гибели. Незавидное положение. Однако, смотрясь в зеркало, я хотя бы знала, кого в нем вижу.

Я скучаю по тем временам, когда была Азой Рэй Бойл.

Но ее оболочка разрушена, и, если я хочу остаться на земле, придется довольствоваться ролью Бесс.

На самом деле не так уж и важно, какая на мне оболочка: душа у меня одна. К тому же такие вещи, как внешний вид, никогда меня особенно не волновали. Мне вот-вот стукнет семнадцать, и, уверяю вас, вы не найдете королеву выпускного бала под этим дождевиком. А если бы она все-таки там оказалась?

Тут же вытолкала бы ее взашей.

Как бы я ни выглядела, родилась я магонкой.

Но, покидая Магонию, я и не подозревала, чем для меня обернется разлука с небом.

В немецком языке (ну разумеется, а в каком же еще) есть специальное слово для описания чувства, которое гложет запертых в клетку перелетных птиц, когда наступает пора миграции. Взвинченная непоседливость, паническое беспокойство из-за осознания того, что ты сейчас должен лететь. Zugunruhe. Так вот, я в полной zugunruhe. Постоянно. Чувствую себя птицей, которая бьется крыльями о крышку клетки в отчаянной попытке прорваться к солнцу. Год назад я отмечала день рождения совсем иначе. В небе дугой раскинулось северное сияние, зажглись звезды-прожектора, и передо мной во всем своем великолепии раскинулась целая вселенная. Год назад я отмечала день рождения в Магонии. Я была избранной. Дочерью капитана.

Теперь же я фальшивая ученица по обмену, которой нечем больше заняться, как только по ночам удирать из собственного дома.

Обычная ночь из обычной жизни, в которой день рождения я могу праздновать разве что втайне, потому как теперь я Бесс Марчон, а не Аза Рэй Бойл.

В холле моей школы прямо на входе висит фотография той девушки, которой я когда-то была, а под ней табличка с датой рождения и смерти.

МОЕЙ смерти.

Нет ничего более воодушевляющего, чем проходить мимо этой таблички каждое утро. История моей жизни звучит до того дико, что сама бы не поверила, не будь ее так легко подтвердить.

Таков уж мой удел. ЕЕ удел.

Что ни утро глядит на меня из зеркала, а потом – с фотографии в школе. Сегодня у меня день рождения, так на табличке написано.

Но меня больше нет.

Сегодня день моей смерти.

Вот только я на тысячу процентов жива.

Год назад я очнулась на парящем в облаках корабле и узнала, что принадлежу к народу, который живет в небе высоко над землей.

Год назад я обнаружила у себя в грудной клетке самую что ни на есть настоящую дверцу, которая ведет в специальную полость, предназначенную для моего канура, Милекта, и для песни отведенного мне в партнеры магонца Дая.

Оба меня предали.

Год назад я поняла, что моя биологическая мать, Заль, хочет использовать силу моей магонской песни, чтобы превратить сушу в воду и устроить всемирный потоп. Все во имя магонцев, умерших с голоду по вине ничего не подозревающих землян.

Все во имя мести.

И я чуть не исполнила ее заветное желание: чуть не растопила ледники Западного Шпицбергена, чуть не подняла уровень Мирового океана до критической отметки, чуть не спровоцировала экологическую катастрофу. Но вовремя остановилась.

Год назад Джейсон не дал мне стать чудовищем, которое из меня хотела сделать мать. Год назад Заль и моего магонского суженого забрали в столицу и бросили в тюрьму.

Просто не верится, что прошел целый год.

Кажется, эти события случились не далее как вчера. Но нет: с того момента, как я очутилась в Магонии, прошло почти триста шестьдесят пять дней.

Теперь я уже не тот человек, каким была год назад. И в прямом смысле, и в переносном.

Все, что я знала о нашей планете и о жизни в целом, мне пришлось переосмыслить.

Вышеперечисленное неточной стенограммой выгравировано на табличке под фотографией Азы Рэй Бойл, расположенной в школьном холле. Чтобы не видеть этого безобразия, я всегда крепко зажмуриваюсь и прохожу этот участок на ощупь.

Я проскальзываю в темную кухню.

Зажигается свет. Ну вот, застукали!

Сквозь прищуренные веки мне удается разглядеть Илай, мою младшую сестру. Стоит в теплых гетрах у шкафчиков с посудой и пьет зеленый смузи, хотя на часах без малого двенадцать ночи. Смерив меня взглядом, она изгибает бровь, как будто хочет сказать: «Даже не мечтай, Аза Рэй, мимо караульного тебе не пройти». Иногда мне кажется, что иметь такую сестру, как Илай, – это все равно что жить в крепости, обнесенной глубоким рвом. Пока она дома, о тайных похождениях можно забыть. У меня ушли годы на то, чтобы осознать, что сестра у меня всевидящая и вездесущая.

И это очень даже круто, за исключением тех моментов, когда тебе позарез нужно улизнуть из дома.

– Боишься в полночь превратиться в тыкву? – спрашивает Илай. – Ты поэтому решила слинять до наступления дня рождения? Или это просто странное стечение обстоятельств?

– Мне скорее грозит снова стать Золушкой, – отвечаю я. – Тыква – это не про меня.

– Золушка мечтала выйти замуж за принца и ходить на высоких хрустальных каблуках. Когда ты в последний раз открывала эту сказку? Никакая ты не Золушка. Если только не существует альтернативной версии сюжета с прошаренной Золушкой, которая носит…

Она опускает взгляд на сапоги-снегоступы с меховой отделкой, доходящие мне до самых колен. На блошином рынке прикупила. Комментариев не требуется.

– …что ты там на себя напялила, а к принцу и на пушечный выстрел не подойдет.

– Ладно, – говорю. – Допустим, я спешу на рандеву. С прекрасным незнакомцем.

– Фу-у, – протягивает она. – Рандеву! Шутишь, да?

– Нет, я это на полном серьезе, – ухмыляюсь я.

– Если бы я собралась на ночную вылазку, меня бы никто не застукал, – говорит она.

– Потому что ты самый скрытный человек на свете.

– Правду говоришь. – Сестра награждает меня улыбкой, явственно свидетельствующей о том, что про ее похождения мне известно далеко не все. Случись ей когда-нибудь уйти в загул, мы, наверное, ничего и не заподозрим. Никаких следов эмоций на лице. Только следы зеленого смузи в уголках губ.

За спиной у Илай стоит террариум. На этих выходных у нас гостят мышки из маминой лаборатории, потому что ее ассистент взял отгул. Их любимое занятие – наматывать круги по террариуму, периодически ныряя в воду, где они по целому часу могут плавать, задерживая дыхание. Поначалу от этого зрелища мне становилось не по себе (казалось, что мышата бросаются в воду, чтобы утопиться), но теперь я от них просто балдею. Мои маленькие морские обезьянки!

Сейчас мамины эксперименты продвигаются куда лучше, чем раньше. Раньше мыши дохли как мухи, а теперь вот живут себе припеваючи.

Это все благодаря маминому упорству, благодаря тому, что она решила бороться за жизнь дочери, несмотря на утверждения врачей, что та не протянет и нескольких месяцев.

В младенчестве я совсем не могла дышать, и мама – а она у нас ученый – начала искать способы сделать эту потребность не такой насущной.

Наблюдая, как один особенно ловкий грызун плавает брассом, я гадаю, понадобится ли мне еще когда-нибудь препарат, который разрабатывает мама. Не исключено. Оболочки изнашиваются, а сыворотке, которая течет в жилах этих мышей, я обязана жизнью.

Неудивительно, что мамины «подопечные» стали мне как родные.

Илай придвигает ко мне прямоугольный сверток.

– Раз уж ты не намерена задерживаться тут позже полуночи, я поздравлю тебя прямо сейчас, – говорит она. И, откашлявшись, добавляет: – Сразу за два года.

Некоторое время мы с сестрой смотрим друг на друга через стол, а по щекам у нас катятся слезы. Но распускать нюни – это не в нашем стиле, поэтому уже через пять секунд мы берем себя в руки.

Разделавшись с оберточной бумагой, я открываю коробку и достаю оттуда сложенную в несколько раз кожаную вещицу с мехом и… молниями?

И вот я снова всхлипываю: Илай подарила мне летный комбинезон. Настоящий. Старинный. Такие, кажется, носили военные летчики во времена Второй мировой. Под стать меховым сапогам.

Я смущенно поднимаю влажные от слез глаза. Никогда еще не видела на сестрином лице такую широченную улыбку.

– С электроподогревом! – смеется Илай.

Она нажимает переключатель, и на нем загорается огонек. Ничего себе! А Илай все хохочет.

– Надевай, – говорит она, расстегивая молнию комбинезона. На секунду мне становится страшно: вдруг надену летный костюм, и меня тут же заберут на небо? Может, не стоит испытывать судьбу?

Хотя… как тут не примерить такое сокровище?

Сбросив на пол ненужные слои одежды, я запускаю ноги в штанины и застегиваю молнию. В этом костюме миллион карманов, и он ГОРАЗДО лучше обычного комбинезона. Гораздо лучше костюма дровосека с дождевиком. Гораздо лучше любой из когда-либо принадлежавших мне вещей.

– Сидит безупречно, – говорит Илай.

– Но я не умею пилотировать самолет.

Она смеряет меня своим фирменным взглядом.

– А это не для самолета. – Повисает многозначительная пауза. Илай знает про Магонию, про летающие корабли, про ростр – особое сословие людей-птиц, которое магонцы держат в рабстве. Среди них у меня, кстати, немало друзей.

Знает она и про мою магонскую мать. И про то, кем меня считают наверху. А теперь вот дарит мне летный комбинезон.

– Чтобы на него накопить, я пять долгих месяцев нянчила фонтанирующих отрыжкой малышей. Сделай так, чтобы мне не пришлось об этом жалеть, – говорит она.

На кармане красуется золотая надпись в россыпи серебристых звездочек.

– Разумеется, нашивку с твоим именем я заказать не могла.

– «Carpe omnia», – читаю я.

Не «carpe diem» – «лови мгновенье», а «carpe omnia» – «наслаждайся всем».

Хороший совет.

Я сгребаю сестру в охапку и стискиваю так сильно, что она издает сдавленный стон. Тогда я ее отпускаю.

– Ладно, проехали, – говорит она, поправляя гетры.

– Проехали, – повторяю я, теребя застежки на карманах.

– Слушай, – говорит она, – тут такая история приключилась.

– Какая?

– Джули говорит, что видела тебя сегодня в школе.

Секунду я перевариваю сказанное.

– И что в этом странного?

– Тебя прежнюю. Азу.

Мы молча смотрим друг на друга. Уверена, Илай сейчас думает о том же, о чем и я.

Хейуорд.

Та самая девушка, по образу которой была сделана моя старая оболочка. В младенчестве ее забрали в Магонию, а на ее место подкинули меня. Они с Илай биологические сестры.

– Ты якобы стояла через дорогу от школьного спортзала и пристально его разглядывала, – продолжает Илай. – Джули подумала, что видит привидение. Она ведь ошиблась, правда? Не могла же Хейуорд заявиться к нам в школу?

– Должно быть, ей все это померещилось.

– Маме с папой будем говорить? – спрашивает Илай.

Я мотаю головой.

– Если бы Хейуорд спустилась на землю, мы бы об этом знали.

Кару, моя птица сердца, ее бы точно почувствовал.

– Джейсону тоже не говори, – предупреждаю я. – Не хочу его тревожить. Сама во всем разберусь.

Илай послушно кивает, но я все равно подозреваю, что она может проболтаться. С нее станется. Я выбегаю на улицу, убеждая себя, что все будет хорошо.

До дня рождения считаные минуты, и ничего плохого со мной не случится.

Продираясь на велосипеде сквозь дождь-град-снег-слякоть-бурю, я представляю, что нахожусь на палубе воздушного корабля, где могу защитить родных и близких с помощью одного лишь вдоха, одной верной ноты. Я твержу себе, что хочу жить только этой, земной, жизнью, а большего мне и не нужно.

Но это неправда.

Я подъезжаю к дому Джейсона и, минуя парадную дверь, начинаю карабкаться по водосточной трубе. Так романтичнее. К половине пути я успеваю отморозить все пальцы и посадить на коленку синяк, но раз уж ты решила залезть к кому-нибудь в комнату по водосточной трубе, нужно довести дело до конца. Иначе стыд тебе и позор.

Меж тем в моем воображении вышеупомянутая труба уже оторвалась от стены и падает на землю. Спасибо, я уже однажды пробовала повторить полет Икара, прыгнув на самодельных крыльях с гаража. Если я, повелительница стихий, сейчас рухну и подверну лодыжку, это будет не только позорно, но и до крайности нелепо.

Добравшись до второго этажа, я останавливаюсь. В окне виднеется Джейсон. Он крепко спит. Мне редко случается видеть его таким, потому что он с детства страдает бессонницей, а с тех пор, как меня забрали в Магонию, вообще почти не смыкает глаз.

Завораживающее зрелище… Что бы ему ни снилось, не хочется его будить.

Вот бы он всегда так мирно спал: никаких сомнений, никакой паники, никакого беспокойства по поводу и без.

К несчастью, он только и делает, что беспокоится за меня. Бывает, уставится в никуда, а сам в это время собирает всякую там статистику, составляет какие-то бесконечные списки и рассчитывает вероятности… даже не представляю чего.

Временами, когда мы вместе, он будто витает в облаках, и, может быть, в этом виновата я сама. Может быть, это я витаю в облаках.

В Магонии меня считают избранной. Соблазнительный титул, а на поверку – полная чушь. Миллионы лет мифов и легенд. Тебя заставят во все это поверить, а потом убедят, что у тебя особое Предназначение.

Но вдруг избранной самой захочется выбирать свою судьбу? Вдруг она отвернется от своего Предназначения? Что тогда?

Я смотрю на Джейсона. Я его избранная. А он – мой.

В полумраке его лицо выглядит так, будто его вырезали из дерева: под скулами залегли тени, нос крупнее, чем нужно, и больно уж кривой – хотя чему тут удивляться, он ведь четыре раза его ломал.

Каждая из этих травм была получена у меня на глазах, и в трех случаях из четырех – по моей же вине. (Что я могу сказать? С кем не бывает!) Мой взгляд задерживается на его длиннющих ресницах. Эти ресницы – единственное, что в нем осталось от ребенка. Я знаю каждую отметину на его коже, будь то родимое пятно или «боевой» шрам.

Я знаю Джейсона Кервина не хуже, чем саму себя. А может быть, и лучше, ведь со мной за последнее время столько всего произошло. Он в отличие от меня ничуть не изменился, хотя сторонний наблюдатель, наверное, скажет, что, повзрослев, Джейсон очень похорошел.

Время идет. Кто-то становится симпатичнее, кто-то вообще расстается со старым телом.

Но, как бы он ни выглядел, внутри он навсегда останется аллигатором с длинным чешуйчатым хвостом, который явился без приглашения на мой праздник.

С тех пор прошло уже двенадцать лет.

Вот что стало с ним.

Вот что стало со мной.

Вот что стало с нами.

Я поддеваю пальцами оконную раму и тяну ее на себя.

ГЛАВА 2
{ДЖЕЙСОН}

Меня будит скрип открывающегося окна: кто-то тайком пробирается ко мне в комнату. Я пытаюсь нашарить рукой телескоп – на кой он тебе, Кервин?! – и в этот момент…

Моя девушка (даже само словосочетание до сих пор кажется мне чем-то из области фантастики, потому что в реальной жизни такого счастья я уж точно не заслуживаю) кубарем скатывается с подоконника на пол. И как она умудрилась взобраться на второй этаж по водосточной трубе, да еще в середине декабря? Такое под силу далеко не каждому.

Но Аза Рэй – она особенная.

Аза Рэй – она неповторимая.

Я притворяюсь спящим, потому что: 1) она хочет сделать мне сюрприз; и 2) каждый раз, когда я смотрю на нее, меня охватывает непреодолимое желание схватить ее за руки и никогда не отпускать.

Вот что случается с теми, кому довелось испытать боль потери. Чувство защищенности покидает тебя навсегда. Особенно если твоя девушка все время куда-то бежит, бежит со всех ног и во всех возможных направлениях. Тут есть из-за чего поволноваться.

Оконная створка захлопывается и прищемляет Азе ногу. Далее следует поток самых отборных ругательств. Но с ней все в порядке, она просто играет в шпионку. Окрыленная успехом, она даже мурлычет себе под нос мелодию из «Розовой пантеры».

Чтобы не портить ей удовольствие, я делаю вид, что смотрю уже десятый по счету сон.

В действительности же я почти никогда не сплю. А как тут уснешь?

Представьте, что ваша девушка может поднять воду из детского бассейна на соседской лужайке и превратить ее в груду камней или, скажем, сделать из тротуара бездонное озеро. Представьте, что у нее удивительное, неземное мышление, что она рассказывает вам истории об облаках, из которых торчат серебристые щупальца, и поет вам магонские песни. Однажды она подарила мне загадочный камень с зеленовато-серым отливом, который у меня же на глазах сотворила из дождя. Никогда прежде я не видел ничего подобного. Когда я поинтересовался, что это такое, она пожала плечами и ответила: «Да так, мини-метеор».

Представьте, каково это – ее любить.

Представьте, каково это – ее потерять.

Все считали ее погибшей. Все, кроме меня. Такой человек, как Аза, просто не мог умереть.

Оказалось, я был прав: Аза не умерла, она стала – а точнее, всегда была – существом из другого мира. Она открыла в себе новые способности.

А теперь представьте, что вам каждый день приходится обо всем этом беспокоиться, что вы ежедневно боитесь снова ее потерять, волнуетесь, как бы ее не забрали обратно на небо.

Чуть-чуть приоткрыв глаза, я наблюдаю, как Аза на цыпочках пересекает комнату, снимает шапку и встряхивает головой. Затем она принимается вытаскивать ноги из сапог, одновременно с этим расстегивая молнию – кстати, а что это на ней такое надето? – в результате чего теряет равновесие и снова чуть не падает. Видно, до сих пор не привыкла управлять своим новым телом.

– Чтоб я провалилась! – говорит она, наклоняясь надо мной, полураздетая, со вздыбившимися волосами. – У тебя уже, наверное, сна ни в одном глазу?

– Это мое обычное состояние, – усмехаюсь я.

– По-моему, как-то раз, лет пять назад, ты проспал всю ночь до самого утра.

– Вот это уже ненормально.

Аза сует под одеяло ледяную руку и нащупывает мои ребра. Явно подумывает, не погреть ли пальцы у меня под мышкой. Я хватаю ее за запястье, валю на кровать, прижимаю к себе и накрываю одеялом.

Мы лежим лицом к лицу, и она тихонько прыскает со смеху.

– Могла бы зайти через дверь. – Мне не дает покоя, что она отправилась сюда посреди ночи тайком и совсем одна (да еще и в бурю), но я стараюсь этого не показывать.

Аза не из тех, кто следует правилам, а если попытаться ее вразумить, она все начнет делать наперекор. От бурь мне становится не по себе. Всякий раз, когда небо темнеет, у меня в голове проносится мысль, что это ее последний день на земле и вместе с тем начало чего-то ужасного.

– Думаешь, мои родители не догадываются, что ты здесь ночуешь?

– Магонцы вообще-то не любят пользоваться дверьми, – говорит она, уткнувшись холодным носом в мою шею. – Впрочем, это была плохая идея, потому что на улице холодно и слякоть. Погода просто ужас! – Она поеживается. – А еще, кажется, у меня отвалились пальцы ног.

Ее замерзшие ноги медленно забирают тепло из моего тела. Ну и пусть. Подумаешь – померзну немножко. Главное, что Аза со мной, в моей постели. До сих пор не верю своему счастью. Я столько лет тайно, молча, беспомощно любил ее, столько лет гадал, ответит ли она взаимностью. Она обвивает ногами мои лодыжки.

– Не волнуйся, не отвалились, – говорю я, и лицо ее расплывается в улыбке. Она придвигается еще ближе. Я целую ее в лоб, в нос, в губы, а моя рука скользит по ее спине, плечам и ребрам, которые сохранили прежние очертания, несмотря на то, что поверх них надели новую оболочку. Голос у Азы тоже не изменился, да и сама она осталась такой, какой была всегда.

Так чего же я психую? Ну, у меня есть по крайней мере пятьдесят поводов для беспокойства. Больше всего я боюсь, что на землю начнут падать якоря, а затем воинственные небесные жители заберут ее обратно в Магонию.

Вряд ли я такой один. Может быть, все окружающие живут в постоянном страхе потерять любовь своей жизни и просто хорошо его маскируют?

Конечно, неземных созданий среди нас не так много, но наверняка у каждого есть что скрывать. Любой на моем месте страдал бы паранойей, но у меня все куда хуже: я постоянно чувствую себя так, будто стою на краю обрыва, а под ногами у меня Ниагарский водопад.

Ладно, все не так плохо. Последние пару месяцев я регулярно пил успокоительные, и они здорово помогли. Я больше не живу в состоянии панической тревоги, которую можно заглушить только бесконечным повторением числа пи. Тем не менее, в какой бы ситуации я ни оказался, мой мозг сразу же начинает представлять худшие варианты развития событий и придумывать, как их избежать. Так уж он устроен.

Раньше я знал, что девушка, которая мне дороже жизни, может умереть в любой момент.

Теперь у меня появилась надежда. Но, оказывается, и у этого чувства есть свои недостатки.

«Надежда – штучка с перьями, – говорит Эмили Дикинсон у меня в голове. – В душе моей поет – Без слов одну мелодию – Твердить не устает»[1]1
  Пер. Б. Львова.


[Закрыть].

Штучка с перьями, именно так. А мне вот совсем не хочется, чтобы у надежды были перья.

В прошлом году, когда мы с Азой вернулись из Западного Шпицбергена, я решил нанять человека, который охранял бы ее дом, но даже самые дешевые услуги в этой области – скажем, слежка за мужем-изменником или за скользким партнером по бизнесу – стоят от трех с половиной штук долларов в день. Я это серьезно. Естественно, ТАКИХ денег у меня нет. Пришлось найти другой выход.

И засыпать по ночам стало еще сложнее.

В теоретической математике есть такое понятие, как парадокс горошины и солнца, или, если вы предпочитаете научные названия, парадокс Банаха – Тарского. Из него следует, что горошину можно разделить на части и составить из них объект размером с солнце – и наоборот. Вселенная эластична.

Аза тоже.

Я хочу, чтобы она была близко, как горошина на ладони, но есть силы, которые стремятся превратить ее в солнце.

На часах уже полночь.

– Закрой глаза, – говорю я, доставая коробок спичек.

Она повинуется, но сначала награждает меня своим коронным взглядом, как будто говоря: тебе ничем меня не удивить, мне известно все обо всем на свете.

А вот и нет!

– Держи, – я кладу подарок ей в руку. – Только не над кроватью.

Я зажигаю спичку, и раздается шипение.

– Можешь смотреть.

Она открывает глаза: в руках у нее бенгальский огонь в форме амперсанда.

– С днем рождения, Аза Рэй, – говорю я.

Темноту прорезают яркие брызги. Судя по выражению ее лица, с подарком я угадал.

& – это именно то, чего я хочу. &, &, &. И еще много &.

Я протягиваю Азе маленький сверток, и она тут же его открывает. Внутри компас, хороший, лучший из всех, что я смог найти. На крышке компаса выгравирован крошечный корабль с крыльями. К подаркам на день рождения я отношусь очень ответственно.

– Стрелка может двигаться в любом направлении.

– В смысле?

– Он будет работать и здесь, внизу, и ТАМ, наверху, – говорю я. – Если возникнет такая необходимость. – По центру компаса вращается маленькая сфера, от которой во все стороны расходятся лучи.

Она наводит компас на меня и улыбается.

– Что ты с ним сделал, Кервин?

Компас немного прокачали, а мне под кожу вживили маленький датчик, и теперь вместо севера он всегда будет указывать на меня.

Да-да, непроверенные технологии – дело рисковое, можете не говорить. Но как только я узнал, что такие штуки уже используются, пусть даже в узких кругах, я не смог устоять и начал прочесывать подпольные форумы биохакеров. Ради такого подарка, я считаю, можно и раскошелиться.

– Вдруг пригодится? – говорю я, и она поднимает на меня свои невероятные чернильные глаза, в которых поблескивает огонь.

– Куда я, по-твоему, собралась? – спрашивает Аза.

А что, если однажды ночью ей взбредет в голову пуститься навстречу приключениям?

– Никуда, – говорю, – но всякое может случиться. Там, кстати, есть встроенный фонарик и еще парочка-тройка полезных функций.

– То есть, если я потеряюсь в каком-нибудь темном месте, мне нужно будет направить компас на север, включить фонарик – и я увижу, в каком направлении находишься ты?

– Совершенно верно.

Недавно я решил собрать статистические данные о любви и катастрофах. Мне встретилось много видов любви: утраченная, разрушенная, запутанная, несчастная и, наконец, любовь, которая сама является катастрофой. Сейчас я пытаюсь выяснить, всегда ли эти два понятия неразрывно связаны между собой. Пока что однозначного ответа я не нашел.

– Ну что? – говорю.

– Что? – улыбается она.

– Тебе не нравится?

– С ума сошел? – говорит она. – Как мне может не понравиться такой подарок?

– Если хочешь, я верну его в магазин, – говорю я, выхватывая компас у нее из рук. Она тут же забирает его обратно.

– Как ты собрался возвращать компас, запрограммированный вместо севера указывать на ТЕБЯ? Думаешь, я захочу, чтобы им пользовался кто-то чужой, а, Кервин? – Она с улыбкой заглядывает мне в лицо.

– Это вряд ли, – говорю я.

Она пылко целует меня, прижимаясь ко мне всем телом так, что между нами вообще не остается свободного пространства. Мы как два кусочка самого необычного пазла на свете.

Есть и утешительные данные, подтверждающие, что не каждые отношения обречены на провал: мои родители по-прежнему друг от друга без ума. Каждый день, год за годом они боролись за свою любовь, даже когда борьба представлялась им невозможной, – так мне сказала Кэрол пару месяцев назад. Кэрол не романтик, она у нас в семье реалист. Это от Евы я слышу воодушевляющие слова о том, что в любви можно найти спасение, когда тебе кажется, что весь мир погрузился во мрак, а вот Кэрол – человек приземленный.

– Я знаю, что Ева всегда меня поддержит, – сказала она. – Даже когда я целыми днями пропадаю в больнице, даже когда у пациента ухудшается состояние, и мне начинает казаться, что я плохой врач, и параллельно я волнуюсь за тебя…

В этот момент она многозначительно на меня взглянула. Я предпочел сделать вид, что не понимаю ее экивоков. У меня нет сил успокаивать мам, пока я сам переживаю из-за судьбы всего мира и, главное, из-за судьбы своей девушки.