Текст книги "Серебряный змей в корнях сосны – 4"

Ответ был ожидаем и оттого ничуть не повеселил. Хотя чему тут удивляться? В их положении мало что способно вызвать даже легкий излом губ. Хизаши посмотрел на Кенту и заметил, что тот… улыбается?

– Ты повредился умом? – спросил он.

– Я вдруг подумал, что рад слышать вас всех, даже если вы ссоритесь.

Хизаши словно влепили пощечину. Они не особенно это обсуждали, но Кента обмолвился, как ощущал себя, будучи запертым внутри собственного тела, и тогда голос его сочился горечью и страхом. Когда-то Хизаши пытался вообразить, каково это – быть пленником духового оружия, стать частью холодного металла. Одна мысль об этом наполняла его гневом и ужасом, и судьба распорядилась так, что испытать схожие чувства довелось не ему.

– Ты так задумчив и тих, – все с той же улыбкой проговорил Кента. – Я бы очень хотел, чтобы вернулся прежний Мацумото Хизаши, всегда недосягаемо уверенный во всем.

– Я бы тоже хотел, – проронил Хизаши и отвернулся. Невыносимо было смотреть в его глаза и видеть сочувствие, которого не заслужил. И такой веры в себя не заслужил тоже.

В любом случае никто не пошел в рёкан, рискуя жизнью, но нужно было узнать, там ли Морикава или Сакурада, и Мадоку все же отправили следить за входом. Из них четверых менее приметная внешность досталась ему и, отчасти, Кенте, но последнего не стоило отпускать одного, в этом Хизаши был тверд и непреклонен. Впрочем, никто и не собирался с ним спорить.

Мадока отсутствовал полдня, за это время они трое не перемолвились и словом, расположились под деревьями на пригорке и установили слабую, рассчитанную на новичков, защиту, чтобы не привлекать внимание, случись тут нежданные прохожие, но и не встревожить оммёдзи. Хизаши угнетала эта осторожность, будто они мыши, пытающиеся прошмыгнуть под носом у кота. От нечего делать он принялся размышлять, каким образом составить записку для Морикавы, чтобы тот догадался об отправителе.

– Эй, Кента, – позвал он.

– Да?

Он повернулся так быстро, словно только и ждал, когда с ним заговорят. Хизаши, оказывается, успел позабыть, какой он еще ребенок порой. Хотя… разве не все вокруг для Хизаши должны быть детьми?

– Что между тобой и Морикавой общего? Такого, чтобы вы оба поняли его истинное значение?

– Я не знаю, – пожал плечами Кента и откинулся на древесный ствол. Раскидистая крона бросала на его задумчивое лицо ажурную тень, а солнечный свет играл в зелени глаз. – Может… стихи?

– Стихи? – засомневался Хизаши. – Что в них особенного?

– Стихи – это слова, которыми говорит сердце, – Кента явно цитировал кого-то. – Так мне сказал учитель по дороге в замок Мори. Помнишь? Мы проезжали мимо озера с грустной историей, и учитель так вдохновенно рассказывал о своей жене.

– Ты запоминаешь странные вещи.

– Это драгоценные воспоминания, Хизаши. И я очень рад, что сумел сохранить их.

– Не время для сентиментальности, – возразил Хизаши из одной только вредности.

– Нет, как раз самое время. Хизаши, – Кента посмотрел ему прямо в глаза, так что не отвернуться, не спрятаться, – мы же вместе дойдем до конца, правда? Что бы ни случилось?

– Разве ты не будешь говорить что-то вроде «спасай себя и беги»?

– Больше не буду. Не стану спрашивать, о чем ты думал, когда шел за мной, но скажу, о чем думал я в темноте. Я говорил с тобой, и лишь эти воображаемые беседы помогали мне держаться.

– Прекрати…

– И если ты захочешь сбежать, чтобы спастись, винить не стану. Но я верю, что нам суждено выжить вместе или умереть вместе.

– Прекрати же, – прошипел Хизаши, чувствуя себя неловко. – Фусинец услышит.

– Я слышу, – раздалось с обратной стороны дерева, где дремал Учида.

– Боги, какой стыд!

Хизаши захотелось спрятать горящее лицо за веером, но пришлось ограничиться тем, чтобы закрыть его ладонью. Кента уже беззаботно хохотал, сдержанно хмыкал Учида, невидимый отсюда, и губы невольно растянулись в улыбке, глупой, неуместной, но приносящей облегчение.

Когда солнце склонилось к горизонту, вернулся Мадока с новостями. Оммёдзи из Дзисин предпочитают трапезничать в одном и том же заведении и вечером едва ли изменят традиции. Двое молодых учителей среди них тоже есть.

– Отлично, – обрадовался Кента. – Осталось придумать, как привлечь их внимание.

– И не попасться патрулю или своим же, – добавил Хизаши.

Совместными усилиями составили план, который устроил всех: Кента в сопровождении Хизаши (он же решил никуда не отпускать Куматани одного) притаятся поблизости от идзакаи, наблюдая со стороны, а Мадока найдет городского мальчишку, чтобы передать послание. Кента не потратил на него много времени и, кажется, остался доволен результатом. Мадока спрятал листок за пазуху и отправился обратно в город.

А вместе с закатом выдвинулись и они с Учидой. Тот собирался найти своего наставника из Фусин, по его словам, стоящего доверия. Говорил он, правда, так, что не оставалось сомнений – в случае неудачи предателя не ждет ничего хорошего.

На улицах вечернего Ёсико было не протолкнуться от гуляк, собравшихся как следует отдохнуть в дни проведения Досинкай. Кто только не приехал поглазеть на состязания лучших оммёдзи! Воочию увидеть магию, что они творили, ощутить, как закипает кровь при виде яростных сражений, и, самое главное, понаблюдать за процессом изгнания злого духа или акумы, не боясь за свою жизнь.

Хизаши был даже рад, что избежал «чести» потешать толпу, которая в ином случае обозвала бы его колдуном или, знай правду, попыталась убить.

– В этих обносках мы мало отличаемся от бродяг, стекающихся сюда в надежде на заработок или подачку, – сказал Кента, прижимаясь к стене темной узкой подворотни меж высоких домов. И он был прав, вонючее тряпье прятало их от брезгливых взглядов лучше колдовства. Хизаши передернуло, но тут как раз из дверей идзакаи под красный свет фонарика вышел Морикава. В его руках был листок бумаги, значит, мальчишка, подкупленный монетами Учиды, проник-таки в заведение. Морикава озирается, хмурится обеспокоенно, трет переносицу, а потом вдруг уверенно идет в их сторону.

– Что-то не так, – занервничал Хизаши и отступил на шаг. И тут же, буквально за миг до того, как ледяной металл прижался к изгибу его шеи, ощутил чужое присутствие. Поздно, слишком поздно.

– Учитель! – испуганно воскликнул Кента, мечась взглядом от одного к другому.

– Беги, идиот! – рыкнул Хизаши, и заточенная кромка едва не вспорола кожу.

Он собрался во что бы то ни стало выиграть Кенте время, но обездвиживающий талисман прижался к затылку, лишая сил. В первый раз Хизаши ощущал на себе действие офуда против ёкаев, и унижение оказалось настолько велико, что он едва не взвыл. И этот меч – Гэкко – он узнал, его владелец Сакурада Тошинори. Они были так наивны, полагая, что могут довериться кому-то в Дзисин!

– Кента-кун, ты делаешь успехи, твои стихи трогают сердце, – сказал Морикава и кивнул. Давление на затылке ослабло. Обернувшись, Хизаши столкнулся взглядами с Сакурадой и понял, что их неприязнь целиком и полностью взаимна. Обездвиживающий талисман рассыпался пеплом в руке учителя, а меч с неохотой вернулся в ножны.

– Морикава-сэнсэй, – выдохнул Кента. – Вы же верите нам?

– Вы еще ничего не сказали.

– Но…

– Не здесь, – хмуро оборвал их Сакурада. – Встретимся на восточном выезде из города как отобьют девять ударов[2]2
  Час Мыши – с 11 до 1 часа ночи.


[Закрыть].

– У нас мало времени, – возразил Хизаши. – Утром случится непоправимое!

– Уж не вашими ли усилиями? – прищурился Сакурада.

Хизаши стиснул зубы, чтобы не нагрубить, и тут его осенило: учитель использовал офуда, потому что знал, что перед ним ёкай? Насторожившись, он отошел ближе к Кенте.

– Мы обязательно все расскажем, – порывисто начал Кента, – но прямо сейчас важно другое. На церемонии открытия Досинкай случится что-то ужасное.

– Что-то? – уточнил Морикава.

– Демон случится, – мрачно ответил ему Хизаши. – Это достаточно ужасно?

– Демоны не такая уж редкость, – хмыкнул Сакурада, поглаживая ножны, – а вот ёкаи-экзорцисты это да, это диковинка, каких поискать.

– Тоши, – зыркнул на него Морикава.

– Что, Тоши? Этот ублюдок водил нас за нос почти три года! Мне что, похвалить его за это?

Сакураду аж затрясло, и он мог бы изрядно напугать даже старших учеников Дзисин, но уже не напугает их двоих.

– Я не виноват, что вы такие слепые и самоуверенные, – процедил Хизаши. – И, кстати, было не особо и сложно.

Сакурада таки начал вынимать меч, и Морикава вскинул руку.

– Довольно! Что вы устроили? Удивляться тут нечему, Ниихара-сэнсэй предупреждал нас. Кента-кун, есть ли шанс, что вы ошибаетесь?

Тот покачал головой.

– Я видел его даже ближе, чем вижу сейчас вас, и он был полон ненависти.

– Неужели это тот самый… – Морикава устало потер лоб – такой знакомый жест – и вздохнул. – Как же вам удалось выжить?

– Считайте, что нам повезло, – ответил Кента.

– Понимаю, – кивнул Морикава и посмотрел на Сакураду. Тот поморщился, но ладонь с рукояти убрал.

– Будьте осторожны, – в итоге сказал учитель, – темные времена настали не только что, и лучше вам больше ни с кем не выходить на связь.

Хизаши обозначил свое мнение тихим, но выразительным фырканьем. Можно подумать, они такие идиоты, кричать о себе с главной площади? Если бы Хизаши не понимал, что им самим уже не справиться, не допустил бы этой встречи.

Они разошлись без прощаний, и, глядя в спину двум оммёдзи, обучавшим их на горе Тэнсэй, Хизаши не мог отделаться от чувства, что прямо сейчас они совершили чудовищную ошибку.

– Учителя на нашей стороне, – успокоил Кента, как и всегда, чудесным образом угадывающий чужое настроение.

– А какая она, наша сторона?

Кента не отвел взгляда, но Хизаши было не обмануть. Он чувствовал сомнение.

До наступления сумерек пришлось ютиться по грязным закоулкам на самой окраине Ёсико, поближе к восточным воротам. Выходили из города вместе с толпой крестьян, возвращающихся в родные дома после торговли на ярмарке. Стража была начеку, осматривала телеги, но повезло, что оммёдзи среди них не нашлось. Белые волосы Хизаши скрывала широкополая соломенная шляпа, отбрасывающая глубокую тень до самого подбородка, и один стражник заинтересовался странным «человеком».

– Кто таков? А ну, шляпу сними, покажи лицо.

Кента тотчас склонился в низком поклоне, едва не до земли, и запричитал:

– Это мой брат, благородный господин. Он с детства болеет, да и умом недалек, хоть и вырос выше всех в семье. Вот, напросился со мной посмотреть ярмарку. Он же как ребенок, господин! Не обижайте его.

Хизаши даже возмутиться не успел, с чего это он опять больной, но тут с головы все же сорвали шляпу, и несколько белых прядей вывалились из узла, стянутого на макушке неприметной тканевой лентой. От такого бесцеремонного отношения Хизаши аж побледнел от гнева, а Кента с силой надавил ему на спину, заставив склониться перед стражником.

– Почему он седой? – удивился тот.

– Его снедает тяжелая болезнь, господин.

– Она заразная?

– Нет, господин, но она, увы, неизлечима.

Наконец их пропустили за ворота. Хизаши не ожидал такой проверки на выходе, ведь зашли они довольно легко. Может, кто-то знает, что они в Ёсико, оттого и стремится их задержать в нем?

И снова он подумал об Морикаве и Сакураде.

– Прости, что унизил тебя, но люди избегают приближаться к больным, даже если те не несут угрозы.

Они отстали от группы крестьян и дождались, пока те отдалятся достаточно, чтобы не оборачиваться на двоих братьев, отчего-то решивших остаться на пустынной дороге в темноте. Мадока и Учида не давали о себе знать, и они с Кентой также не стали тратить время на их поиски. Каждый сам по себе, так безопаснее.

Показалась половинка луны, чей желтоватый свет просачивался сквозь перистую завесу облаков. Тут и там небо прошивали иглы звезд. Ночной ветерок тревожил листву деревьев, среди которых Хизаши и Кента затаились, поглядывая на полосу дороги, но она оставалась пустынна, сколько ни смотри. Ночь была тиха и безмятежна, однако кое-что не давало Хизаши расслабиться. Природа всегда полна скрытой от глаз жизни: не только птицами и мелкими животными, шуршащими в траве, но и множеством ёкаев и лесных духов, привыкших держаться в стороне от человеческого жилья. С приходом темноты они наводняли леса и поля: охотились на насекомых и лягушек родичи древних нодзути[3]3
  Нодзути – змееподобный древний ёкай, похожий на покрытую жестким мехом толстую короткую гусеницу с огромным зубастым ртом.


[Закрыть] – змееподобные цутиноко[4]4
  Цутиноко – змееподобные существа, согласно японским мифам, обитают в полях.


[Закрыть]; бродил по полям, за которыми плохо ухаживали, пугающий старик Доро-та-бо; сновали ласки-итати и другие переродившиеся животные, ставшие ёкаями-оборотнями. Много кого можно повстречать или почувствовать, но и лес, и поля, и дорога – все было пусто и брошено.

– Не только нэкоматы ушли. Все покинули эти края, – сказал Хизаши. – Чего он добивается?

Кента положил ладонь ему на плечо и молча сжал. Они стояли в мертвой пустоте на опушке леса, и им не нужно было говорить то, о чем думали оба. Тут чуткий слух уловил чье-то приближение. Дорога оставалась пуста, звук шел с другой стороны, и Хизаши успел только повернуть голову и увидеть смазанную тень, вдруг ставшую огромной и беспросветно черной. Она заволокла собой все вокруг, забила уши и нос, залепила глаза. Хизаши задыхался и не понимал, что с ним, ведь он всегда был особенным, сильнее, одареннее других, выше во всем. Откуда же этот удушливый страх смерти? И как Хизаши мог так глупо попасться?

– Кен… та? – прохрипел он и провалился во мрак небытия.

* * *

Хизаши проснулся от ощущения теплых рук на щеках.

Не хотелось возвращаться из уютного сна, где он был серебряным змеем, свернувшимся в корнях сосны, без тревог и волнений. Безмятежное спокойствие нарушали только эти прикосновения, смутно знакомые, совсем не опасные, от них распространялось тепло, запах сухой травы и речной воды щекотал ноздри. И когда ощущение вдруг пропало, Хизаши потянулся за ним, и тьма обернулась светом дня, а гибкое змеиное тело – несовершенной человеческой оболочкой.

– Наконец-то! Ты так меня напугал!

Кента склонился над ним, стоя на коленях, и его лицо засветилось радостью и облегчением. А меж тем и сам он выглядел скверно – бледный, с покрасневшими глазами и тенями, обрисовавшими их контур краской усталости.

– Что произошло? – спросил Хизаши, садясь. Под ним была холодная земля и примятая трава. – Уже утро? Как? Когда?

– Скорее, Хизаши, вставай, – Кента потянул его за руку, помогая подняться. – Мы опаздываем!

И впрямь, солнце уже почти взошло, а еще предстояло преодолеть путь до долины Хоси и каким-то образом попасть туда, не будучи схваченными. И это если время у них вообще было.

– Почему нас не убили? – все же задал Хизаши вопрос, возникший, едва он окончательно пришел в себя. У того, кто смог лишить их обоих сознания на всю ночь, было достаточно сил и возможностей забрать заодно и их жизни, и то, что Хироюки как-то приложил к этому руку, не вызывало сомнений.

Кента странно посмотрел на него и серьезно ответил:

– Ты его брат, Хизаши. Может, в нем еще осталось что-то человеческое.

Но Кента ошибся. Они оба поняли это, когда, используя энергию ки для ускорения, добежали до места, откуда открывался вид на долину, раскинувшуюся между холмами и обычно залитую светом. Несмотря на название, речь шла об огромном котловане, отдаленно напоминающем звезду с пятью лучами. Долина Хоси всегда считалась благословенной богами, ведь она образовалась, как говорят, от падения небесной звезды, отчего там не росла трава, лишь вокруг зеленела священная роща. Стоя на возвышенности, можно было разглядеть легкую дымку, клубящуюся внизу по утрам.

Но не сегодня.

Сегодня долину окутывала тьма. Смрадное облако накрыло ее, точно куполом, от него разило скверной мира демонов и колдовством людей. Фиолетовые молнии прошивали его то тут, то там, и казалось, это грозовая туча зависла над долиной, готовая извергнуть на нее потоки чистого зла. Хизаши сразу узнал этот запах и ощущение мерзости, склизкой, гнилой, отвратительной. Он уже не раз оказывался близок к демонической энергии, но еще никогда она не была настолько сильна вне Ёми, что буквально сшибала с ног. Кента рядом шумно вдохнул носом и закашлялся.

– Это коробка проклятия! – воскликнул он, когда смог говорить.

– Коробки, – поправил Хизаши мрачно. – Их должно быть определенно больше одной.

– Внизу же люди…

– Если мы опоздали сильнее, чем я надеюсь, живых там уже не осталось.

– Но мы все равно должны что-то сделать!

Хизаши заставил себя дышать, хотя каждый глоток воздуха на вкус был как болотная жижа.

– Само собой, – ответил он и по привычке прикоснулся к поясу. Они оба лишились своего духовного оружия, и в этом даже была некая ирония – Хизаши расколол Иму в зале Демонического меча, а одержимый Кента забрал веер.

Если бы у них был выбор, Хизаши не сунулся бы в самое пекло ни за что в этой и других своих жизнях, только выбора не было. Они свернули на дорогу, уводящую вниз, к ториям, отмечающим вход в долину со священной рощей. Ярко-алые ворота потускнели, пожираемые демонической скверной, с кленов облетела листва, и скелеты деревьев ощерились голыми острыми ветками. Посреди весеннего месяца яёй вдруг воцарилась мрачная стылая осень.

Хизаши и Кента шли быстро, но все равно то и дело натыкались взглядами на тела монахов, лежащие там, где смерть настигла их. И она была мучительной. Проклятие, точно жидкая грязь, растекалось по долине, захватывая все больше земли. Страдали духи деревьев кидзимуна, они не могли покинуть своего пристанища, и зло пожирало их сущность, коверкало ее, уродовало тела. И все это происходило так быстро, что с каждым торопливым шагом Хизаши чувствовал, как шанс спасти хоть что-то растворяется в воздухе.

– Помни о дыхании, – обратился он к Кенте.

Они услышали крики, когда деревья поредели, и до цели оставалось совсем немного. Воздух будто уплотнился, стал похожим на воду, в которой каждое движение давалось с большим трудом. Хизаши проверил талисманы, что они смогли подготовить, пока ждали ночи. Бумагу для них пришлось украсть, а писать кровью, но так даже лучше, Хизаши использовал свою, чтобы напитать иероглифы особой силой ёкая. И Кенте не надо было знать, что она уже не так всемогуща, как прежде.

Хизаши схватил его за локоть, вынуждая остановиться.

– Не спеши. Мы не знаем, что там происходит.

– Ясно что. Там собралась толпа зрителей, и они совершенно беззащитны!

– Я сказал, не спеши! – повысил голос Хизаши. – Сначала посмотрим.

Он разжал пальцы, надеясь на благоразумие друга. Кента сильно повзрослел с момента их знакомства, однако порой его огромное сердце мешало ему действовать здраво.

Котлован довольно глубоко утопал в земле, вниз вели лестницы, а пологие склоны изрезали многочисленные ряды широких ступеней-платформ, на которых собирались зрители во время важных мероприятий, удостоившихся чести быть проведенными здесь. Ныне же все это огромное пространство напоминало ад. Едкий мутный дым застилал землю, в нем мелькали зеленые и синие хи-но тама[5]5
  Хи-но тама – блуждающие огни в японском фольклоре.


[Закрыть], порой разгоняющиеся так, что превращались в огненные росчерки. И если бы только это! Хизаши ясно видел в тумане полупрозрачные фигуры злых духов: онрё[6]6
  Онрё – беспокойные разгневанные духи людей, умерших с сильными эмоциями ярости, ненависти, обиды.


[Закрыть], горё[7]7
  Горё – духи умерших аристократов.


[Закрыть], гаки[8]8
  Гаки – призраки, способные вселяться в живых людей.


[Закрыть], сирё[9]9
  Сирё – мерзкий и исключительно злобный призрак.


[Закрыть]. Люди бестолково носились, не видя ничего вокруг, и их ловили и рвали на части, на трупах пировали окровавленные дзикининки[10]10
  Дзикининки – злой ёкай, пожирающий трупы людей.


[Закрыть].

– Светлые ками… – пораженно выдохнул Кента.

Но ками здесь как раз и не пахло. Зато разило смертью, ужасом и отравой Ёми. Вот из тумана выбежала женщина с перекошенным от страха лицом, а на спине ее сидела уродливая рогатая кидзё[11]11
  Кидзё – демоница-людоедка с уродливой внешностью. Зачастую прежде были людьми, но из-за проклятия, преступления или сильных негативных эмоций превратились в чудовищ.


[Закрыть] и, хохоча, рвала на ней волосы, а после так широко раскрыла рот, что откусила несчастной всю голову целиком. Еще больше крови впитывалось в истоптанную, оскверненную землю, еще сильнее становилась аура зла над проклятой долиной.

Хизаши больше не останавливал Кенту, они помчались вперед и, задержав дыхание, ворвались в туман. По эту его сторону все казалось зыбким, мутным, ненастоящим. Хизаши тут же споткнулся и едва не упал на разорванное пополам тело оммёдзи в одежде школы Дзисин. Рядом с ним валялся меч, Хизаши не стал его подбирать, но не побрезговал остатками талисманов, выпавшими из рукава.

– Так-то лучше, – пробормотал он, быстро проверяя набор. Похоже, ему попался ученик, не готовый к серьезному сражению в таком охраняемом людьми и богами месте. И Хизаши бы позлорадствовать над неудачей последних, да только не осталось в этом никакого смысла. Он выпрямился и всмотрелся в клубы ядовитого тумана. Из-за него мнилось, он один-одинешенек здесь, и крики и звон оружия раздавались откуда-то издалека, из другого, невидимого мира. Этот мир проглотил Кенту, но не представлял себе, с кем столкнулся. Хизаши выбрал офуда из тех, что подготовил сам, и зажал между пальцев. Несколько древних слов – и бумага рассыпалась искрами, а туман развеялся, открывая вид на арену, усеянную мертвецами, среди них люди в черных и черно-красных одеждах размахивали мечами, впервые за много десятилетий не деля территорию, а работая спиной к спине. Инаба Идзуру, основатель Дзисин, на том свете уже наверняка собрал все проклятия.

Хизаши поспешил в самую гущу, окруженный коконом энергии ки. Злые духи отлетали от него, едва завидев, акумы провожали голодными взглядами, а люди не обращали внимания, занятые тем, чтобы выжить и дать выжить другим.

Туман начал снова стискивать объятия, когда Хизаши увидел знакомый взъерошенный хвост с белой лентой. Кента был далеко, но жив и вроде бы пока в порядке. Хизаши направился к нему, попутно развеяв парочку надоедливых горё с бледными перекошенными лицами и вывалившимися синими языками. Кента рванул куда-то, ненадолго скрывшись из вида, а потом возник снова с мечом в руке.

– Кента! – позвал Хизаши и, не глядя, бросил испепеляющим талисманом в подкрадывающегося к нему одутловатого дзикининки с застрявшими в зубах ошметками окровавленной плоти.

И замер.

Туман опустился ниже к земле, и на нее упала огромная тень, заслонившая даже те крохи солнечного света, что просачивались сквозь черноту над долиной. Хизаши задрал голову и не смог увидеть, где эта тень заканчивается и от чего падает. А потом разглядел и пришел в ужас…

Это был гася-докуро[12]12
  Гася-докуро – гигантский скелет, который бродит ночами по окрестностям.


[Закрыть], но не обычный, а из тех, кого оммёдзи стали называть одичавшими. Или же это нечто, созданное в глубинах Ёми извращенным умом Хироюки. «Конран-но ками», – одернул себя Хизаши. Кента прав, если не называть его по имени, получится не считать его… братом?

Тут и Кента, наконец, обернулся и, подбежав, встал рядом. С другой стороны к ним спешил незнакомый фусинец, но не успел – лишился ног, оплетенных чьим-то щупальцем, полным разинутых острозубых ртов.

– Хизаши, что это такое? – спросил Кента, стискивая чужой меч вспотевшими ладонями.

Хизаши молчал. Гася-докуро возникали не так уж и часто, иначе бродящие по ночам исполинские скелеты просто смели бы империю. Они рождались из великого множества неупокоенных духов, чьи тела не погребли должным образом, а смерть была мучительной – от голода, болезни или на поле боя. Именно их общая ненависть к миру и озлобленность создавали чудовище-скелет. Однако этот был скелетом не до конца. На остове высотой с крепостную стену самурайского замка еще не сгнила плоть, и когда он наклонился вперед, высматривая людей под своими ногами, стало видно наполовину человеческое лицо с горящими зеленью глазницами. Его окутывала темная энергия, будто черный саван, в прорехах виднелось омерзительное полуразложившееся тело с торчащими наружу белыми костями.

– Бегите! – услышали они крик. В тумане мелькнуло смутно знакомое лицо – кто-то из их учителей, и Хизаши внезапно порадовался, что не утруждал себя запоминанием. Он и так испытывал слишком много чувств от гибели всех этих незнакомых людей, хотя не должен был.

Кента дернулся на голос, но учитель пропал, может, вступил в битву, может, уже погиб. Гася-докуро склонился ниже и занес костлявую руку над ареной. Хизаши схватил зазевавшегося Кенту за плечо и вместе с ним отпрыгнул назад так далеко, как смог. Пальцы скелета чиркнули по земле, сметая все на своем пути.

– Он двигается медленно, это хорошо, – сказал Кента и выставил перед собой меч.

– Если он заденет тебя, даже целых костей не останется.

– Надо не позволить ему нас задеть.

– Ты… собираешься с ним сражаться?! – не поверил Хизаши. – Невозможно победить гася-докуро! Они будут существовать, пока не развеется оживившая их злость.

Кента обернулся, и его взгляд сиял не слабее, чем у монстра перед ними.

– А если мы не попробуем, отсюда не уйдет никто. Оглянись! Здесь еще слишком много невинных людей. И кто знает, что будет дальше, после того, как никого не останется. А если вся эта толпа ринется в город? Если гася-докуро отправится бродить по округе?

– Да мне все… мне все… – Хизаши с ужасом замолчал, не в силах закончить фразу. «Мне все равно, – думал он. – Мне все равно?»

– Будь со мной, Хизаши, – попросил Кента и чуть приподнял уголки побледневших губ. Они слишком долго вдыхали яд мира демонов.

– Я с тобой, – твердо ответил он и раскинул руки. Сияющие золотом офуда окружили его кольцом. Время сомнений и правда закончилось, в его прошлых мечтах и действиях, как оказалось, не было смысла, значит, надо вложить смысл хотя бы в то, что он может сделать прямо сейчас.

Со своим другом.

Они ринулись вперед одновременно. Хизаши отправил офуда вверх, и те сгорали, ослепляя и отвлекая огромного скелета, пока Кента подбирался к его скрытым в тумане ступням. Им уже приходилось бороться с большими бакэмоно, и не было нужды совещаться, чтобы понять друг друга с одного взгляда. У такой махины должно быть слабое место, и, скорее всего, это именно ноги. Кента был уже совсем рядом, катана блеснула в тусклом свете и обрушилась вниз. А потом со звоном отскочила и едва не вырвалась из держащих ее рук. Скелет заревел. Этот жуткий, выворачивающий наизнанку звук походил на утробный гул, заставляющий вибрировать землю под ними и сами их тела, он заполнял собой все вокруг, однообразный, давящий. Хизаши почувствовал что-то влажное на шее возле уха и, проверив, стер кровь.

Это самоубийственный бой. Ни вдвоем, ни даже вдесятером им не справиться, когда сам воздух против них. Но они могут дать шанс другим, и это то, чего хочет Кента, а значит, Хизаши остается только сделать все, на что он способен.

Талисманы осыпались пеплом, и Хизаши бросил новые, их он придумал сам, и они взрывались, точно фейерверки, и освобождали заложенную в них ки. И чудо случилось – скелет пошатнулся.

– Кента? Хизаши? – из тумана выпрыгнул человек с залитым кровью лицом. – Что вы здесь делаете?!

– Вас ждем, Морикава-сэнсэй, – съязвил Хизаши. Кто-то, скорее всего, Сакурада Тошинори, присоединился к Куматани, и уже два меча пытались лишить гигантский скелет опоры. – Только вот вы что-то задержались.

– Забудь об этом! Вам нельзя здесь быть, – учитель нервно оглянулся. – Долину вот-вот закроют барьером вроде того, что окружает школу. Если задержишься, никогда уже не выйдешь отсюда.

– Но гася-докуро…

– Барьер не даст ему вырваться в город, и рано или поздно создавшая его злоба развеется.

Звучало разумно, и Хизаши принялся искать взглядом Кенту. Скелет снова загудел, и Морикава со стоном зажал ухо свободной ладонью. Куматани и Сакурада подбежали к ним, причем учитель тащил Кенту, почти взвалив на себя, похоже, тот был ранен или обессилен неравной борьбой.

И тут сердце замерло, и воздух встал поперек горла. Хизаши бросило в жар, он прижал ладонь к груди и, прислушавшись, за ревом чудовища расслышал тихий смех. И пусть в нем не осталось воспоминаний о прошлом, Хизаши сразу узнал его.

– Хироюки! – закричал он, мигом теряя самообладание. – Хироюки, покажись!

– Заткнись живо, – рыкнул Сакурада. – Дайки, уйми его, пока не поздно.

Хизаши оттолкнул его с пути. Гнев ослеплял. Он перестал видеть даже гася-докуро перед собой. Был только тихий издевательский смех и отчего-то еще – запах. Свечная гарь и раскаленный металл.

– Хироюки!!!

– Значит, теперь ты зовешь меня по имени, братишка?

Волна устрашающей силы горячим дыханием бездны прошлась по арене, обожгла лицо, разметала волосы и бросила на колени всех, кроме Хизаши. Туман разошелся грязными клочьями, сильнее запахло кровью и смертью, и гигантский скелет со скрежетом начал садиться. Каждое его движение заставляло землю вздрагивать, и ошметки гниющей плоти отваливались, распространяя удушливый тошнотворный запах.

– Назад! – кричал Сакурада. – Отступаем!

У Хизаши ноги же будто приросли к месту. Костлявая ладонь медленно опускалась, пока не стал виден человек, стоящий на ней, черное кимоно с ликорисами открывало бледную грудь, густые темные волосы трепал ветер, улыбка на тонких губах была похожа на оскал хищника.

И тогда Хизаши отступил. Один шаг назад, второй, колени дрожат, но он борется с собой, не дает себе и дальше проявлять слабость перед этим монстром в человеческом обличии. А у Хироюки в руках шкатулка. Страшная, страшная шкатулка. Он ее держит как величайшее сокровище, но внутри у нее лишь зло.

– Куда же ты, братик? – спрашивает Хироюки, и Хизаши видит его клыки, тонкие, острые, почти не заметные, но они напоминают о том, что перед ним не просто человек. Хотя об этом вообще сложно забыть. – У меня для тебя подарок. Помнишь, как сильно ты радовался, если я приносил тебе что-нибудь?

Хизаши не помнил и помнить не хотел. Ладонь скелета почти коснулась земли, но Хироюки все равно возвышался над всеми ними. Он щелкнул замочком на крышке шкатулки, и темная энергия потекла сквозь тонкую щель. Хироюки со смехом бросил «подарок» в Хизаши. Он мог бы увернуться и сам, но что-то не давало ему даже пошевелиться. Не враждебная воля, нет. Это оцепенение шло изнутри. И если бы Кента не возник перед ним и не оттолкнул в сторону… Хизаши просто не знал, что бы тогда произошло.

Они покатились по земле под заливистый хохот демона и скрежет трущихся друг о друга костей. Потом Хизаши вздернули на ноги и потащили прочь. Кажется, он что-то кричал, сыпал ругательствами, умножал проклятия, которых тут и без того хватало с лихвой. Наконец ему удалось вырваться и вернуться назад.

Хироюки ждал его, сидя на костяной фаланге и покачивая босой ногой.

– Это был не весь подарок, конечно, – как ни в чем не бывало сказал он и достал из рукава веер. – Этому ты ведь обрадуешься больше?

– Это мое!

– Разумеется, это твое. Заберешь? Или…

Хироюки покрутил веер в пальцах, раскрыл и со щелчком захлопнул, снова, и снова, и снова… Белое полотно мелькало, точно попавшаяся в ловушку бабочка, Хизаши не мог оторвать от него взгляд.

– Или лучше я сделаю так.

Движение остановилось, и Хироюки безжалостно разломил веер надвое.

Духовная энергия вспыхнула настолько ярко, что Хизаши прикрыл глаза ладонью, и эта сила – его родная – хлынула в тело, обняла изнутри. Хизаши даже не понимал, насколько же истосковался по ней!