Текст книги "Ночной гость"

-Ну что, еще сыграем? В переводного – я искоса посмотрел на Сергеича, надеясь утроить свой выигрыш.

–О чем речь, раздавай. Я пока кошелек раскрою пошире. Переводной – это же мой конек.

Я с довольным видом стал тасовать карты. Как бы не так. Сегодня удача явно повернулась ко мне лицом, а не тем местом, каким любила обычно поворачиваться. Существует выражение «не повезет в картах, повезет в любви». Моя жизнь может подтвердить это с точностью до наоборот. Хоть в картах мне изредка все же везло, но вот в остальном ситуация была весьма и весьма плачевна. Я пытался отбиться от проблем с тем же успехом, с которым можно пытаться покрыть некозырной семеркой козырного короля.

–Готово – я посмотрел на свои карты и присвистнул. Удача все-таки устала вертеться туда-сюда и заняла исходную позицию. Сергеич, наоборот, обрадовался и уже собирался объявить, за кем ход. Теперь меня могло спасти только чудо.

«Чудо» ввалилось к нам в кабинет в виде наших товарищей: Семен Семеныча и Пилюли. Последний широко улыбнулся, завидев меня, и многозначительно потряс пакетом, в котором звонко звякнули бутылки. В такие чудеса я верил всеми фибрами души.

– Антоха, ты что ли и в ночную остаешься? Ай да молодец! – в качестве приветствия Пилюля хлопнул меня по плечу с такой силой, что я чуть было не впечатался в стену. – Скажу Анатоль Борисычу, чтобы выписал тебе премиальные. За креатив и рвение в труде. Это ты вчера пририсовал пугалу усики как у Гитлера и брови как у Брежнева?

–Было дело. Эти вредители всю яблоню скоро склюют. У пугала лицо, как у куклы. Немудрено, что они не боялись.

– В художники все-таки надо вам подаваться, Антон Владиславович, в художники. С вашим-то именем и талантом не годится прозябать в кладбищенской сторожке со всякими алкашами. Верно я говорю, Алексей Сергеевич?

– Да отвянь ты, мудрец. Дай сосредоточиться.

– Бойся, Антоха, сейчас тебя Сергеич побеждать будет. Ну а мы пока с Семен Семенычем постоим на крылечке и поглядим на звезды. Заодно и покурим. Семеееныч! Ты куда там запропастился?

– За креатив и рвение, говоришь? – в дверях появился Семен Семенович Лозицкий, хирург высшей категории, с двумя пачками сигарет в руках. – Там у вас по кладбищу кто-то шастает. Ворота нараспашку. Время посещений давно уже истекло. За такие заслуги нужно подзатыльник дать Антохе, а не премию. Иди, Ван Гог, проверяй, как бы чего не стащили.

– А с чего это я? С двадцати двух ноль – ноль началась смена Сергеича. Вот он пусть и идет проверять.

По лицу Сергеича отчетливо просматривалось нежелание покидать уютное насиженное место. Он умоляюще посмотрел на меня и положил карты на стол.

–Антох…

–Ничего не знаю.

–Ну Антох…Антон…Антон Владиславович, твою ж дивизию.

– Антон Владиславович слушает.

– Ты мне друг?

–Смотря что тебе надо. Если сходить и закрыть ворота, то я вижу вас, уважаемый, впервые в жизни.

– А если я скажу, что этот кон не в счет?

–Совсем другой разговор, мой дорогой товарищ! Я уже мчусь к воротам, дайте только ключи.

–Лови, комедиант. И скажи тому любителю ночных посещений, чтобы заканчивал воровать яблоки и шел домой к мамане. Я догадываюсь, кто это может быть. Петька из тридцать шестого дома.

–Петька же в тридцать втором живет – зевнул Пилюля, удобно растянувшийся на двух стульях.

–Да хоть в сто пятьдесят первом. Иди, Антоха, а то передумаю.

– Бегу, лечу, телепортирую! – я выскочил, не закрыв за собой дверь.

– Он опять домой не идет? – обеспокоенно спросил Пилюля.

– Он уже неделю там не появлялся. Говорит, с невестой разругался окончательно. Свадьба под угрозой срыва. Я поэтому весь вечер ему поддавался. Должно же у парнишки хоть что-то получиться. Жалко его. Институт закрыли, с работы со второй поперли… А все потому, что за десятью зайцами угнаться хотел. Да и Катька эта еще подвернулась … Правильно говорят люди: хорошее дело браком не назовут!

–Сколько они вместе были? – поинтересовался Семен Семеныч.

– И пяти лет не прошло.

– Тьфу ты. Молодежь. Сегодня сходятся, завтра уже расходятся. Мы вон с моей двадцать лет уже оттрубили.

–И?

– И ничего.

– Вот именно, что ничего. Ничего хорошего – снова зевнул Пилюля. – Ты приходишь домой поздно, когда жена уже спит, уходишь рано, пока жена еще спит. Лица детей без фотографии небось и не вспомнишь. Работа – вот твой дом, твоя семья и твоя любовь. Смотрю на тебя и думаю, зачем ты вообще женился?

Семен Семенович Лозицкий, хирург высшей категории, почетный гражданин села, выступающий на праздниках, собраниях и на заседаниях в больнице с длиннющими речами, не нашел, что ответить на этот простой вопрос.

Пока мои друзья делились треволнениями по поводу моей неудавшейся жизни, я вразвалку брел по вверенной нам с Сергеичем территории. Я был дневным сторожем кладбища, Сергеич – ночным. Работа легкая, разве что иногда слишком скучная. Сами понимаете, кладбище не то место, где звучит смех. Глухой стук лопаты, карканье ворон и конечно слезы, бесконечные слезы страждущих по усопшим. Основными обязанностями являлись обходы каждые три-четыре часа да слежка за яблоней Анатолия Борисовича, директора кладбища. В общем, ничего интересного. Если бы не Сергеич и наши товарищи из больницы, на моем надгробии указали бы «помер со скуки». Я шел медленно, освещая фонариком путь. В самом деле, неподалеку от яблони виднелись две человеческие фигуры. Одна из них пугало, это ежу понятно. А вторая, видимо, Петька, неугомонный кладбищенский вор и ученик восьмого класса по совместительству. Я уже начал придумывать план, в котором я обязательно притворюсь мертвецом, восставшим из могилы. Или привидением. Или ожившим пугалом. Я усмехнулся своей находчивости. Держись, Петька из тридцать второго дома. Сейчас ты у меня покушаешь яблок так, что тошно будет даже смотреть на них.

Я пытался подкрасться незаметно, но у меня ничего не вышло. Сухая ветка хрустнула под ногой, и человек, стоящий напротив могилы, обернулся. Я посветил фонариком на него. То был далеко не Петька. Это уже лет шестьдесят как не Петька. Старик удивленно посмотрел на меня. Я замешкался, и на долю секунды мне показалось, что это он – сторож кладбища, а я и есть тот самый яблочный воришка, вторгшийся в чужие владения и пойманный с поличным.

– Эээ…добрый вечер – выдал я.

–Здравствуйте. Вы, наверное, пришли поругать меня. Что-то я задержался сегодня…

–Да нет, что вы. Просто проверяю, все ли в порядке. Вы еще долго…надолго задержитесь?

– Нет, еще немного посижу и домой.

Я осветил могилу и присмотрелся. Она была идеально ухожена, в то время как соседние с ней заросли так, что даже табличку на кресте не рассмотреть. Зато табличку на этой могиле я прочитал за пару секунд. Зимина Марина Игоревна. Родилась двадцатого августа восемьдесят лет назад, умерла семнадцатого сентября пять лет назад. Я снова посветил на старика.

– Скоро наступит ночь. Может быть, вы завтра с утра придете?

– Боюсь, завтра уже будет слишком поздно – грустно улыбнулся старик.

–Ээ..ну..хорошо – промямлил я. – Давайте тогда вот, как поступим… Сейчас я закрою ворота, а вы, когда закончите все свои дела, зайдете в сторожку, и я вас выпущу через другой ход. Идет?

–Идет – снова улыбнулся старик.

Я стремительно развернулся, запер ворота и пошел к себе. Мда, вот тебе и Петька. Сумасшедший старик. Видимо, совсем дома делать нечего. Наскучили пасьянсы и новости по телевизору. Я не мог нагрубить или выгнать его. Да даже просто попросить уйти, не так я был воспитан. Я шел к товарищам, потерпевший полное фиаско.

– Ну и как? На каком километре трассы сейчас Петька? Надеюсь, ты хорошенько его припугнул. Анатоль Борисыч на будущий год планирует огурцы с помидорами посадить. Надо отвадить всех воришек отсюда – заявил Сергеич.

– Я все-таки не понимаю, как он может сажать здесь овощи и еще потом их есть. Гадость какая. У него же хороший дом, много земли…Почему не посадить там?

– Вот ты у нас ,Семен Семеныч, светлая голова, а ума в ней все равно не достает. За огородом ухаживать надо. А тут бесплатной рабочей силы пруд пруди. Соображаешь? –осадил товарища Пилюля.

– Мда уж… Так на каком километре трассы у нас Петька? – улыбнулся врач высшей категории.

– Спит дома Петька ваш и видит десятый сон. Не было там никакого Петьки.

–Как не было? А кого же еще могли черти на ночь принести? – всполошился Сергеич.

– Не бойся. Это всего-навсего полоумный дед.

– Господи помилуй. Что ж его на кладбище-то ночью потянуло? Место ищет?

– Понятия не имею. Когда я подошел, он просто стоял лицом к могиле. Зимина Марина Игоревна, умерла пять лет назад. Жена, скорее всего.

– Зимина… Зимина…знакомая фамилия. О, вспомнил! – радостно воскликнул Пилюля. – Вспомнил. Кирилл Игнатьевич Зимин, тот дедок, что к нам в больницу заходил и угощал пирожками весь персонал. Говорил, доброе дело делали, когда лечили его женушку. Слабое здоровье очень было у нее. К шестидесяти годам почти каждый месяц в больнице лежала. И дед вместе с ней. Вернее, он к ней приходил каждый день. Мы еще удивлялись, что так часто. Старость не радость. Видать, совсем печально остаться одному в таком возрасте.

– У тебя поразительная память. Я каждый раз удивляюсь, почему ты не закончил мединститут. Был бы сейчас, как Семен Семеныч, а не санитаром и носильщиком гробов. Самому не обидно?

–Обидно, Сергеич. А что делать? Работать много пришлось, время тяжелое у меня было. Всю семью за копейки с колен поднимать. Батя по уши влез в долги. Проклятое казино. Моя воля – и я бы все эти игровые автоматы поломал так, как отец поломал нашу жизнь. Когда мне было учиться? Не мог я, понимаешь, не мог корпеть над учебниками, в то время как мать одна пытается прокормить троих детей, муженька непутевого да меня, здоровенного лба. Я ведь в то время не только в больнице работал. То там, то сям крутился. Даже в прачечной белье стирал. Хочешь жить – умей вертеться. Как белье в машинке. Счастье, что все позади.

– Кстати, пока ты тут в воспоминания ударялся, я тоже кое-что припомнил. Знаю я этого старика. Одно время он сюда приходил каждый день. Я тогда один работал сутками напролет. Редко случалось, что Анатоль Борисыч сам сторожил. Надо же было дать и мне выходной…Так вот. Приходил, значит, каждый день, и сидел на скамейке. Иногда даже работал. Бывает, пройду мимо – он оградку красит. Или траву вырывает. Или памятник протирает от пыли. А иногда сидит и не двигается. Я как-то спросил у него, не нужно ли помочь с чем, и вообще, может, мучится от одиночества человек, не с кем поговорить, раз каждый божий день тащится сюда. Говорю, заходите, если что. Посидим, поговорим. А он ничего не ответил, кроме «спасибо вам». Ну, я и не стал приставать.

– Странно. Я ни разу его не видел – удивился я.

–Так я ж еще не закончил. Ты и не мог его видеть. Ходил, значит, он сюда ходил, а потом раз – и исчез. Я уж подумал, помер наш самый частый посетитель. Но на нашем кладбище я его не нашел, и записей не было о нем никаких. Думал, может, в городе умер. Поехал на обследование, например, ну мало ли, что в жизни бывает. Рад я, что он вернулся. Мы никогда не разговаривали, кроме того случая, но мне всегда казалось, что мы знакомы сто лет, что было у нас что-то общее и понятное только нам двоим. Ведь не обязательно все время говорить, чтобы тебя поняли, так ведь?

– Безусловно, Сергеич. Тебе тоже нужно выписать премию. За мудрые мысли и хорошую память. Антохе за художества, тебе за философию – улыбнулся Пилюля.

–Какой ты сегодня щедрый на похвалу. Может, и тебе нужна премия? И Семен Семенычу?

–Конечно. Семен Семенычу за достижения в области медицины, а мне за красивые глаза и невероятное обаяние.

–Вот это ты даешь. Крепко, крепко…

Мы смеялись. Как же я любил подобные вечера и своих товарищей! Разве не удивительно то, что совершенно разные на первый взгляд люди каждый вечер собираются под крышей маленькой сторожки и, отбросив все свои печали и невзгоды, так замечательно проводят время? Наша разница в возрасте с Сергеичем была такой же огромной, как пропасть между санитаром Пилюлей и общепризнанным гением местной хирургии Лозицким. Многие люди недоумевали, как мы можем комфортно себя чувствовать в такой компании. Мы же недоумевали, чему тут можно вообще недоумевать. Мы чувствовали себя братьями, готовыми в любой момент прийти друг другу на помощь. Чего стоил шок работников больницы, когда у проходящего мимо Пилюли отвинтилось колесико на каталке, и важная шишка Семен Семенович, направляющийся в столовую с коллегами, тут же бросился ему помогать. Или, например, наше «панибратство» с Сергеичем, потому что я, двадцатилетний молокосос, видите ли, не проявляю должного уважения к старшему коллеге. Мы считали подобные сплетни неимоверной ерундой и не обращали на них никакого внимания. Мы продолжали играть в карты, веселиться и разговаривать о жизни так, будто бы в ней нет ни проблем, ни однообразия, ни желания бежать от этого всего без оглядки.

Кажется, мы уже играли десятый кон, когда в дверь вежливо постучали. Я совершенно забыл про старика и о нашем с ним уговоре. Удивленно посмотрев на товарищей, я, как самый близко сидящий к двери, пошел открывать.

–Извините, что так задержался. Можете меня выпускать – улыбнулся мне старик. Затем, осмотрев наше помещение, он добавил: «Доброго вечера всем»

Все дружно ответили на приветствие. Старик снова улыбнулся. Я заметил его особенность: он часто и подолгу мог улыбаться. Он снова обвел взглядом всех присутствующих, но уже более внимательно, будто бы старался запомнить нас детально. Сначала он остановил взгляд на Пилюле, чья фигура значительно возвышалась над остальными. Широкие плечи, огромный рост, руки, которые скорее назовешь ручищами, светло-голубые глаза и вдобавок ко всему рыжие волосы. В сказках такими изображают добрых молодцев, которые и Змею Горынычу все головы поотрывают, и бабу Ягу в ее ступе на северный полюс закинут, и Кощея Бессмертного вмиг сделают самым что ни на есть смертным. Ради благого дела, конечно же.

– У вас очень добрые глаза – сказал старик. – Как вас зовут?

– Иван Дмитриевич Пилюлькин. Для друзей просто Пилюля. Мое почтение. А вас, Кирилл Игнатьевич, я знаю. Вы меня еще пирожками угощали. Вернее, всех нас. Вкусные такие, помню, были с грибами да картошкой…Вы сами грибы эти насобирали, да?

– Да, я любил собирать грибы. Это очень увлекательный процесс. Главное – не ошибиться. Никогда не берите гриб, если хоть немного сомневаетесь, что он не ядовитый. Даже малейшее сомнение – уже верный знак. Кстати, людей это тоже касается… Подождите. Вы работаете в больнице, так?

–Совершенно верно – заулыбался Пилюля. – Вы меня помните?

– Не хочу вас обманывать: не помню. Странно, конечно, как вас можно не запомнить? Хотя неудивительно. Мне было тогда совсем не до того.

Воцарилось неловкое молчание. Хоть ножом режь эту тишину. Не любил я такие моменты, и мои товарищи тоже. Один старик чувствовал себя комфортно, он ничуть не изменился в лице и продолжил рассматривать моих друзей.

Врач высшей категории, сидевший рядом с Пилюлей, многозначительно откашлялся. Темные волосы с проседью, хотя вернее будет сказать проседь с темными волосами, серые глаза, внимательно сверлящие каждого, кто с ним заговорит, водруженные на длинный нос очки, придававшие еще большую серьезность. Ростом он был ненамного ниже Пилюли, зато в два или даже три раза худее. В докторском халате он представлял собой нечто внушительное, несущее невероятную силу и гарантирующее выздоровление. Его хладнокровное спокойствие и безупречная репутация мигом располагали к себе больных и коллег, однако наступал вечер, он снимал халат, возвращался домой и из гения Лозицкого Семена Семеновича тут превращался в скучного мужа, пялящегося в телевизор, и невнимательного отца, вечно ограничивающегося дежурными фразами.

– А вот вас, уважаемый, я, кажется, припоминаю – улыбнулся старик. – Вы ведь хирург, не так ли?

–Да, я хирург. Но я не лечил вашу жену. Странно, что вы запомнили меня. Мы ведь даже ни разу не разговаривали.

– Не обязательно разговаривать, чтобы запомнить кого-то. Вы шли по коридору и были очень уставшим. Больницы безумно утомляют. Даже не представляю, как тяжело находиться там изо дня в день. Все суетятся, нервничают, занимают очереди и куда-то бегут.

– Да уж. И эта беготня под названием жизнь. Ради нее все это и делается.

–Простите, как вас зовут?

–Семен Семенович.

– Так вот, Семен Семенович, если много бегать, можно упустить что-то очень и очень важное. Иногда необходимо заставить себя притормозить и задуматься над тем, что мы имеем, а не над тем, к чему стремимся. За это я и люблю кладбище. Здесь так спокойно. Когда ты приходишь сюда, тебе не важно, сколько тысяч составляет твоя зарплата, не важно, есть ли у тебя счет в банке или уважаемая профессия, не важно, сколько образований ты получил и сколько машин объездил. Ты жив. И это самое большое чудо на свете. Ты особенно ощущаешь это здесь, на контрасте с теми, кто больше никогда не улыбнется, не съест яичницу на завтрак и не поедет в погожий денек на рыбалку. Здесь ты просто человек…

– Если я остановлюсь и задумаюсь о жизни прямо во время операции, это приведет не к самому приятному исходу – усмехнулся Лозицкий.

–А я не об операциях говорю. А обо всем остальном вашем времени. Я расскажу вам историю. Один легкоатлет в день соревнований сказал себе: «я не остановлюсь, пока не достигну цели». Он бежал, он несся со скоростью света, он обогнал всех своих соперников, он бежал так быстро и стремительно, что даже не заметил того, что уже давным-давно пересек линию финиша. Он бежал до тех пор, пока не выбился из сил и не умер, так и не поняв, что он победил.

– Я согласен, что иногда целеустремленность и трудолюбие доходят у некоторых людей до абсурда.

– У некоторых? – улыбнулся старик.

–Ну, хорошо. У многих.

– Вы все стоите … Как неудобно получилось. Смотрим на вас, а пригласить присесть с нами никому и в голову не пришло – всполошился сердобольный Сергеич. – Подвиньтесь все! Присаживайтесь с нами, пожалуйста, коли не торопитесь. Антон сейчас организует чай.

– Эксплуатируете молодежь? – поинтересовался старик, следивший, как я управляюсь с разномастными чашками и доисторическим чайником.

– Да какой там эксплуатируем…Антоха нам всем как сын родной – поделился секретом Сергеич. – Ну, или младший брат – он кивнул в сторону Пилюли. – Только не говорите ему. А то на шею сядет и ножки свесит. Знаю я его.

– А свои дети-то у вас есть?

– Да. Две дочери – гордо сообщил Лозицкий.

–Нет. Я сам еще дите – засмеялся Пилюля.

–Представляю, как бы родители обрадовались. Сто пятидесятикилограммовый и двухметровый ребенок – мечта любой семейной пары – съязвил я, оторвавшись от заварочного чайника.

– Не отвлекайся, хозяюшка, а то чай остынет и пироги заплесневеют. Так вот, Кирилл Игнатьевич, про Антоху даже не спрашивайте. Он еще не успел.

– А вы? – старик выжидающе посмотрел на Сергеича.

– А я уже не успел.

Помолчали. Я принес чай и постарался незаметно затолкать под стол пустые пивные бутылки. Я расставлял чашки, а старик улыбался. Они совершенно отличались по цвету, форме и размеру. Наверное, он, как и я, сравнил их с сидящими за столом людьми. Я любил замечать подобные мелочи, отчасти, поэтому и хотел стать художником. Но наше училище закрыли, группу расформировали, пришлось бы уехать жить в такую даль, куда я никак не мог себе позволить. Я опустил руки и решил, что все только к лучшему. Я бросил рисовать и специально начал заниматься делами, не имеющими никакого отношения к творчеству. Однако иногда меня все-таки прорывало. По мелочи, как с пугалом. Сущая ерунда.

Чай мы пили молча. Никому даже в голову не приходило нарушить эту прекрасную тишину. У каждого создалось впечатление, что старик – это тоже наш друг, который просто давно нас не навещал. Истина познается в молчании. Если никто не чувствует себя неловко, значит, компания подходящая.

– Познакомились мы, когда нам было лет по двадцать пять… – внезапно заговорил старик. – Война закончилась около года назад. Я был в депрессии и понятия не имел, чем себя занять. Слонялся по дому, как привидение. За какую работу ни брался – все шло наперекосяк. Отвык я, знаете ли, от мирной жизни. По ночам я шатался по улицам, потому что бессонница мучила со страшной силой. В общем, не жизнь, а так, пустота. И тут мне приходит письмо от Витьки, товарища моего фронтового. Зовет в гости к себе в деревню. Вот в эту самую деревню и позвал. Я ведь не местный, москвич я… Сначала не хотел никуда ехать, но мать с отцом меня уговорили. Сказали, мол, езжай, сменишь обстановку, свежим воздухом подышишь, глядишь, и успокоишься немного… Отец еще прибавил : « в деревне девушки хозяйственные живут, авось невесту найдешь». Подмигнул мне, шутя, и по голове потрепал. Я тогда дернулся, сбросил руку его. Какая невеста? Мне бы в себя прийти хоть чуть-чуть…

Старик вдруг замолчал и отпил немного из чашки. Он виновато посмотрел на нас, и я сразу понял, что он сейчас скажет.

–Простите меня. Вам, наверное, не интересно стариковские бредни слушать…Пойду-ка я лучше домой. Спасибо за чай и гостеприимство. Было очень приятно познакомиться.

– Что вы, Кирилл Игнатьевич! – всполошились мы и наперебой стали кричать «нам очень интересно» и «останьтесь, пожалуйста».

–Правда? Вы ведь не из вежливости это говорите?

–Конечно, нет – улыбнулся Пилюля. – Мы никогда не отличались вежливостью.

– Ну, тогда слушайте… Постараюсь рассказать вам правдивую историю, ничего не исказив и не выбросив из нее. Буду с вами предельно честным. Признаться, я никому ничего подобного не рассказывал. Так вот. На чем я остановился? Ах да. Приезжаю я, значит, ночью в вашу деревню. Разумеется, с пересадками, долгими ожиданиями и пешими прогулками. Когда я, наконец, добрался до начала деревни, Витька меня встретил. Подходим мы к его дому, и он говорит:

– Ты только не пугайся. У меня шесть сестер.

–Как шесть? – удивился я. – Ты никогда о них не рассказывал.

– Отец не гордится тем, что у него столько дочерей и всего один сын. И мне не советует.

–Какая глупость – возмутился я. – Не бери в голову. Я уверен, твои сестры очень…

– Привет, Витька! Привет, ночной гость! – завопило маленькое приведение в белоснежной сорочке, распахнув дверь настежь.

–А вот и моя самая младшая сестрица. Кирилл – Елена. Елена – Кирилл – усмехнулся мой друг, проходя мимо нее.

– Здравствуйте, Елена – улыбнулся я, присев на корточки. – Отчего ж вы не спите в столь поздний час?

–Никто не хочет мне рассказывать сказку. Родители спят, а сестры противные.

–Неправда. Тебе просто не нравятся наши сказки – девушка в длинном темно– синем халате подошла к сестре и обняла ее за плечи.

Я встал с корточек и выпрямился. Стоит ли говорить, что я никогда раньше не встречал таких прекрасных девушек? Она была невысокого роста, с очень длинными темными волосами и удивительно синими глазами, идеально подходящими под цвет халата. Она приветливо улыбнулась мне и протянула руку для пожатия, а я, как дурак, отпрянул, вытянулся по стойке смирно и отчеканил:

–Зимин Кирилл Игнатьевич. Из Москвы. Приехал погостить у друга. Мы вместе служили.

– Да-да, брат очень много о вас рассказывал. Как вы закрыли его собой, когда услышали звук взрыва…

– Я тогда просто споткнулся.

– В самом деле? А как насчет того случая, когда вы накормили всю роту вкуснейшим ужином, внезапно взявшимся из ниоткуда?

–Мне просто повезло. Я случайно набрел на заброшенный дом посреди чащи. Там были продукты.

– А как же вы ввели в заблуждение немца, который чуть не убил вас?

–В школе я посещал кружок иностранных языков… Это простое совпадение, не более того.

– Что-то слишком у вас все просто, Кирилл Игнатьевич – улыбнулась она. – Скромничаете. Это хорошо. Скажите, а вы к нам надолго?

–Пока не знаю. Как пойдет. Может быть, вы меня прямо завтра домой попросите – улыбнулся я в ответ.

–Вот завтра и посмотрим. Давайте-ка ложиться спать. Мы вам постелили в гостиной. Располагайтесь и чувствуйте себя, как дома – девушка взяла сестру на руки и пошла к себе в комнату.

– Большое спасибо. Постойте!

–Что такое?

–Как вас зовут?

–Светлана – улыбнулась она, обернувшись через плечо.

***

– Подождите. Но вашу жену же звали Марина! – перебил Пилюля, вертя в руках пустую кружку.

– Совершенно верно – широко улыбнулся старик. – Мою жену звали Марина. А что вас, собственно, так удивило?

– Вы сказали, что такой прекрасной девушки, как эта Светлана, вы в жизни не видели. И она появилась первой – выразил я общую мысль.

– Ну, появилась она второй – снова улыбнулся старик. – А что касается прекрасной девушки, я тогда был молод, глуп, излишне романтичен, таким людям свойственно заблуждаться. Я всех без разбору считал прекрасными. И Светлана не исключение.

– Что-то мне подсказывает, что вы в эту Светлану влюбились, причем очень крепко – улыбнулся Семен Семеныч. – А потом пожалели об этом.

–Так оно и есть. Влюбился, как идиот. И безумно жалел. У вас когда-нибудь бывало такое, что кроме одного человека думать ни о чем не хочется?

– Это называется «болезнь» – решительно отозвался Сергеич.

–Ты сам-то хоть раз в жизни болел? – усмехнулся Пилюля.

– Болел. Но чудом исцелился – гордо сообщил Сергеич.

–Вот и кукуешь один под старость лет. Что в этом хорошего? Вот я бы с удовольствием заболел… Тем более, есть у нас медсестра, Танечкой зовут, она уколы колет – загляденье. И сама – прелесть. Маленькая, юркая, вездесущая. Знает все на свете.

– Носи ее на плече. И будете Ванечкой да Танечкой – съехидничал я.

–Я абсолютно согласен с вами, то была настоящая болезнь. Вовсе это никакая не любовь. Первая влюбленность, симпатия, усталость от одиночества, влечение, страсть, болезненная одержимость – сколько на свете развелось этой заразы. С любовью можно спутать все, что угодно. Однако саму любовь не спутаешь ни с чем – промолвил старик. Война доконала меня, опустошила разум подчистую и измучила душу страданиями, мне так хотелось вернуться к жизни, что я ухватился за первую попавшуюся возможность. Я прожил у Витькиной родни три недели, прежде чем понял, насколько ужасную ошибку мог бы совершить. Светлана оказалась легкомысленной лгуньей. Она заморочила голову многим молодым людям, не только мне. Каждому она обещала любовь до гроба, но только не уточнила, до чьего именно. После массовой драки с огромным фингалом под левым глазом и вывихнутой рукой я вернулся в дом и начал стремительно собирать вещи. Я не хотел там больше оставаться ни минуты. Наскоро со всеми попрощавшись и кинув презрительный взгляд в сторону Светланы, я пулей вылетел из дома. Я бежал со всех ног в сторону автобусной остановки. Ни тяжелый чемодан, ни долгая дорога до этой остановки не смущали меня: груз на моем сердце не сравнится по тяжести ни с каким другим. Я несся с такой скоростью, будто за мной гналась свора бешеных собак. Завидев подъезжающий автобус, я ускорился до предела. Оказалось, я зря усердствовал. Водитель остановил автобус и хлопнул дверью.

–Ты в город?

–Да.

– Через час поедем. Плановый перерыв. Мне надо домой забежать. Если замерзнешь – посиди в автобусе.

–Хорошо.

Недолго думая, я вместе с чемоданом вошел в салон автобуса. Пошел дождь. Причем не грибной, а настоящий ливень. Я запер дверь, поставил чемодан на пол и очень сильно удивился. Я находился в автобусе не один.

– Здравствуйте – сказал я девушке, одиноко сидящей на заднем сидении.

Девушка слегка улыбнулась. Дождь усилился. Ветер, свирепствуя, раскачивал верхушки деревьев, словно маятник на часах. К окну напротив меня прилепился огромный желтый лист странной формы. Осень слишком серьезно вступила в свои права. Сентябрь плакал. А мы впервые улыбнулись друг другу.

Пока я не знал ее имени, я мог придумать какое угодно. Высокая и худощавая, с серыми глазами и медно-рыжими волосами, она и была тем, что происходило за окном. Осень подарила мне ее, она же и отобрала ее у меня. Вот так мы и повстречались с Мариной.

***

– А потом? Что было потом? – мне не терпелось узнать продолжение.

– Потом мы разговорились. Вернее, я разговорился. Марина всегда была молчаливой и внимательной. Она – превосходный слушатель. Я понял это тогда, когда излил ей всю душу в том холодном автобусе. Почему-то мне хотелось рассказать ей все с самого начала, почти как вам. Она ни разу не перебила меня, только когда речь зашла о Светлане, она скептически приподняла брови. Тогда я не знал ни ее имени, ни фамилии, поэтому никак не догадывался, что это и есть та самая таинственная старшая сестра, о которой очень редко заговаривали в доме моего товарища. Ее фотографии не стояли на полочках, а еще по ней почти никто не скучал. Только маленькая Леночка вспоминала ее время от времени. Марина, как она говорила, рассказывала самые лучшие сказки на свете.

–Грустно все это – протянул Пилюля. Почему же они так ее невзлюбили?

– Она отказалась выйти замуж за самого богатого человека в деревне – их соседа через дорогу. Таким образом она смогла бы обеспечить всю их многодетную семью, но она не захотела. Ее не простили, и ей пришлось уехать в город на заработки. «Будешь сама себе на таблетки зарабатывать, нечего семью объедать» – так сказал ее отец на прощание.

– Что за таблетки такие? – заинтересовался Семен Семеныч.

– Марина болела диабетом. Ей была нужна специальная диета, уколы и еще много всего.

– Она приехала из города, чтобы навестить семью? Когда вы встретились в автобусе.

–И да, и нет. Она приехала, чтобы забрать какие-то документы. Еще она хотела увидеться с Леночкой. Она говорила, что младшая сестра – единственный человек, по которому она когда-либо скучала из семьи.

– Когда вы встретились в следующий раз? – спросил Сергеич.

–Уже в Москве. Она задержалась в автобусе, чтобы переждать дождь. Когда вернулся водитель, я уговорил его довезти девушку до дома. Каково же было мое удивление, когда я увидел, где она живет… На прощание она сообщила, что каждую среду вечером бывает в библиотеке, находящейся по такому-то адресу. Я, конечно, пришел. Я отчаянно нуждался в молчаливом и понимающем собеседнике. Столько всего навалилось в последнее время, я был не в силах справиться с этим в одиночку. Ее это ничуть не раздражало. Марина говорила очень мало, но всегда только по делу. На первых порах нашего знакомства я с трудом вытягивал из нее сложноподчиненные предложения. Зато потом, когда мы стали уже достаточно близкими людьми, она могла часами говорить без умолку наравне со мной. У нас все развивалось просто замечательно. Знаете, как-то легко и спокойно. Мы крайне редко выясняли отношения. Ее практически невозможно было вывести из себя. Я любил это в ней и гордился ею. В век импульсивных и разрушительных действий невероятно ценилась тихая гавань. Лишь однажды я заметил в ее глазах слишком сильное беспокойство. Мой вопрос не заставил себя долго ждать.