Текст книги "Билет в другое лето"

Глава 4

В начале июня еще нет большого наплыва отдыхающих. В автобусах пока свободно. Сажусь у открытого окна и считаю минуты. Чем ближе к городу, тем сильнее удары сердца… Господи! Как же я без него скучаю!

Смотрю без интереса на знакомые пейзажи. Родная Анапа, я тебя очень люблю… Но эта любовь не сравнится с той, которая сжигает меня дотла!

В какой-то момент решаю набрать его номер сама:

– Леша, привет! Почему не звонишь? Занят?.. А чем занимаешься?.. Только с дачи приехали? Конечно помогай! Не буду отвлекать, вечером перезвоню. Тете Жене привет!

Ну вот. Леша дома. Маме помогает. А я?.. Как же некрасиво вышло… Не устаю ругать себя! Ну зачем, зачем я поехала вместе с Надей? Безвольная дурочка! Но я ему все расскажу! Сама. Чем скрывать и мучиться от правды-неправды-полуправды, лучше как можно скорее во всем признаться!

Может, заглянуть к ним прямо сейчас? Да и лишние руки только на пользу… Так и сделаю!

И вот уже лечу через две ступеньки на последний этаж панельной пятиэтажки, кое-где через три перепрыгиваю.

– Ой, Настюша! – растерянно улыбается тетя Женя, и между нами возникает неловкая пауза. В ее глазах – немое сочувствие.

Сердце начинает гулко барабанить. Разве есть повод, чтобы меня сейчас вот так… жалеть?

– А Леша… – пытается подобрать слова она, – а Леша с ребятами куда-то ушел.

«Разминулись! Не успела…»

Вздыхаю, кажется, слишком громко.

– Настюш, – тетя Женя смотрит на меня с неловкой улыбкой и переминается с ноги на ногу, – хочешь, зайди, подожди его. Может, скоро вернется…

Зачем-то захожу. Как в тумане… Молча разуваюсь, прохожу по узкому темному коридору в кухню. Вот мой стул у батареи. Я всегда здесь устраиваюсь, чтобы быть напротив Леши, заодно на подхвате у тети Жени – чашки из шкафчика достать, подать что-то из холодильника. А сейчас сижу, уставившись в одну точку, – на Лешин сломанный телефон, который валяется на полке рядом с рулоном полиэтиленовых пакетов для завтраков. Когда-то он работал исправно, и на заставке стояло наше совместное фото с той самой поездки к Лысой горе.

– Чаю? – предлагает Лешина мама.

– Что? – пытаюсь сфокусироваться на ее лице.

– Чаю? А может, кисельку? Клубнику вчера с дачи привезла, два ведра эмалированных. И варенье сварила, и кисель вот. А на грядках ягода все спеет и спеет. Каждый день туда-сюда катаюсь. Лешку же не допросишься, чтобы помог. Проснется к обеду, покушает и убегает куда-то.

Рассказывает, а сама старается на меня не смотреть. На Лешином месте сидит, напротив меня.

– И ничего не скажешь – каникулы ведь. Пусть, думаю, отдыхает, а то на следующий год поступать. Вот он и пропадает где-то до полуночи. А как хорошо было, когда вы встречались… Ой…

– Теть Жень, я пойду, пожалуй, – отвечаю не своим голосом.

Что-то тяжелое все ближе и ближе подкатывает к горлу.

– Я передам… что ты заходила, – слышу за спиной, но не реагирую.

Обуваюсь и щелкаю дверным замком. Воздуха вокруг меня с каждой секундой становится все меньше и меньше. Побыстрей бы оказаться на улице! Но ноги подводят, не слушаются. Ползу, как столетняя старушенция, вцепившись в перила, и ничего не понимаю. Одна лишь мысль в голове: «Только бы не задохнуться!»

Город давит домами, машины сигналят со всех сторон. Иду по «зебре» – одна сплошная бесконечная линия. Кажется, схожу с ума… Хочется быстрее очутиться в своей комнате: упасть на кровать, зарыться в подушки, затеряться в одеяле – нет меня! Забудьте, не вспоминайте, не трогайте!

Дома так же невыносимо. Комната убивает воспоминаниями. И плюшевый мишка в углу жестоко смеется надо мной.

Распахиваю форточки, окна, балкон. Не помогает… Еще и барабанит кто-то настойчиво в двери.

– Настя, блин! – Не успеваю открыть, как Надя врывается ураганом и начинает кричать на меня. – Дура! Ты зачем так сделала? Мы тебя обыскались, весь Утриш прочесали! Отдохнули, называется! А она еще и телефон отключила! Молодец, нечего сказать!

– Плохо стало. – Прислоняюсь спиной к стене и закрываю глаза.

Пытаюсь отключить звук, стереть перед собой все изображения, избавиться от мучительных чувств, которые рвут меня на части.

А она еще больше распаляется:

– Плохо?! Поэтому ты пешком до города рвануть решила?

– Я на автобусе добралась.

– Прекрасно! А позвонить? Сказать, что все нормально?

– Я не думала, что…

– Конечно! А то я не знаю, о чем ты думала. – Встает в любимую позу, сложив руки на груди. – Твой Леша гуляет вовсю и о тебе не больно-то вспоминает. А зачем? Ему и так прекрасно! Девки, клубы, новые впечатления… Да раскрой ты глаза, наконец! Имей хоть каплю гордости!

Зачем она так? Что плохого я ей сделала?

Отворачиваюсь, и слезы подкатывают.

– Насть, – трогает она меня за руку и говорит уже мягче, спокойнее, но мне от этого не легче. – Понесло его, понимаешь? Понесло… Отпусти. Ничего хорошего уже не получится.

– Да что ты такое говоришь-то?! – не выдерживаю, и слезы рекой. Как будто плотину сорвало. И не остановиться, не успокоиться.

– Насть, да я собственными глазами видела, как он… Они…

– Что?! – трясу уже ее за плечи. Но не от злобы… От собственной беспомощности.

– …целовались, – и переходит на шепот: – Я просто не хотела говорить… Прости.

И меня сразу опоясывает темнота. Как я и мечтала… Слепота?

А потом и звуки растворяются в этом мраке. Глухота?

И что там, за спиной и под ногами… Пропасть? Да какая разница! Проваливаюсь туда, откуда уже не выбраться.

Никогда.

Да и не за чем…

Глава 5

– Эй, как тебя там? Максим? Вставай! – Тормошит кто-то холодной рукой. – Через сорок минут встреча ребят.

– Чего? – Открываю один глаз, но вторым продолжаю досыпать.

– День заезда, зелень! – слышу другой голос.

Не пойму… Какого черта им от меня надо?

– Вставай! – Стягивают одеяло.

– Э! А вы ничего не перепутали? – Вскакиваю с кровати. И пофиг, что в одних трусах! Толкаюсь локтями, пытаясь разогнать этих назойливых мух, а они визжат, пищат, смеются…

– Нас Наталья Егоровна предупредила, что ты слегка неадекватный, – подмигивает толстушка. – Мы, собственно, не против! Здесь такое ценится!

– А он че, реально стажер? – Узнаю знакомую рожу: Рыжий. И снова чем-то чавкает. – И че нам теперь делать?

– Вешаться! – ухмыляюсь. – Тебе уже ничто не поможет!

Они дружно гогочут, больше всех сам Рыжий закатывается. Машет передо мной инкубаторской футболкой, горловину растягивает и на меня пытается напялить. Обступили вчетвером. Только Длинный немного в стороне, но тоже смеется.

– Слышь, упыри! Я без боя не сдамся!

Уворачиваюсь от них, и самому смешно становится. Еще и сзади кто-то по ребрам пальцами перебирает.

– Шорты сам наденешь? Или тоже помочь? – проявляет заботу эта, с фенечками, когда меня все-таки побеждают.

Делаю шаг ей навстречу, внезапно вспомнив имя, – Алина. Задираю руки вверх, типа приготовился:

– Помоги!

А Рыжий чуть не по полу катается:

– Во мелочь наглая пошла!

– Весело у вас, – подает голос Длинный и улыбается.

– Поздравляю, Жень! – кивает в его сторону толстушка, и у меня в памяти всплывает и ее имя – Катя. – Вы, кстати, в одном отряде, – ковыряется в своем исчерканном блокноте.

– Я его к себе под опеку возьму, – мурлычет Алина, – а то заладил: «Не твой, не твой!» – А сама пялится на меня, стреляя глазками, пока я с шортами корячусь.

Кидаю взгляд на Длинного – понимаю, что можно слегка подурить:

– Извиняйте, тетя Алина, но мы с товарищем Евгением в одном отряде. – Развожу руками и язык ей показываю, а потом лезу к этому здоровяку обниматься.

И они снова дружно хохочут. Рыжий уже на кровать рухнул, подрыгивает костлявыми конечностями. А я думаю… слинять, что ли, под шумок или еще покривляться?

– Не переживай, – примыкает к нашему крепкому братству эта самоуверенная и цепляет Длинного за локоть. – Женя и со мной в одном отряде.

– Ого! Может, тогда я лишний? – дергаю бровью.

– Мы бы рады были, но…

Но не успевает договорить.

– Вы тут? – переводя дух, заглядывает к нам Реваль. – Бегом на улицу! Уже первый автобус подъехал. – И сует какие-то таблички.

Хо-хо! А я типа стажер, я не при делах – передаю их дальше. Но одну все-таки обратно получаю.

– Наталья Егоровна сказала, чтобы ты держал, – суетится Катя и ныряет следом за Ревалем в открытую дверь.

– И кепку не забудь!

Алина – кто ж еще? – шлепает мне на голову типовую бейсболку и выталкивает в коридор.

А я жалею, что не смылся вовремя. Как под конвоем ведут. Ну да ладно! Сейчас и там представление устроим. И Натальей Егоровной меня не запугать. Это вам она – «Наталья Егоровна», а мне – тетка родная. Чувствую, весело будет…

– Ста-же-ор, – ехидно посмеивается где-то сзади Рыжий.

У меня на спине что, так и написано?

Пытаюсь извернуться, чтобы разглядеть надпись, не выходит. Уродская футболка!

Ну вот и «плац». И мы, как пациенты психлечебницы на выгуле. Все одинаковые – в дебильных кепочках и футболочках с логотипом лагеря. Аж в глазах рябит от оранжевого! Ору и табличкой как флагом размахиваю. Заколебался уже по струнке ровно стоять. И чего мы так рано выстроились? Я бы за это время выспаться успел.

– И долго еще ждать? – не выдерживаю, возмущаюсь во всеуслышание, но сразу получаю от Алины по голове. Вот выскочка!

Еще и тетка какая-то из делегации на порожках что-то квакает в мою сторону, но я ничего не слышу. Ни-че-го. Пусть громче орет!

Снимаю головной убор и на табличку его – опа! «Второй Максим Валерьевич к вашим услугам! Прошу любить и жаловать!» Тычу этой табличкой в лицо Алине. А она мне – кулаком промеж лопаток. Выдра!

Ищу Рыжего среди этого апельсинового поезда. О, есть! Шестой вагон. Двигаю к нему через всю площадку, продолжая размахивать табличкой, а сам на теть Наташу кошусь. Сработало! Срывается с места и спешит в мою сторону. Делаю вид, что не замечаю, – насвистываю «Рыжий, рыжий, конопатый», еле сдерживаясь от смеха при виде этих серьезных физиономий. Я бы сдох на месте малявок, если б попал к таким вожатым.

– Максим! – Железная хватка у тетки, у меня плечо в момент сводит. – Долго ты из себя дурачка будешь строить? Браво, конечно! Отлично получается! Только немного не к месту, тебе так не кажется?

– А то, что «к месту», – бесит! Не собираюсь выслушивать эти бестолковые проповеди!

– К месту… доказать, что тебе можно доверять.

– Пфф! – вспыхиваю внезапно. – Доверять? Я не ослышался? Да вы занянькались, как будто мне пять, а не семнадцать! Мать с отцом, так вообще… только прикрываются опекой, а сами хоть бы раз просто поинтересовались: «Максим, как у тебя дела?». Да не, заче-е-ем? У Максима же все замечательно: айфон последней модели, джинсы прямиком из Италии, частная школа…

– Максим…

– Что Максим?!

– Мы тебе детей доверяем…

– Спасибо огромное! – Скидываю ее руку со своего плеча. – Только немного не к месту, вам так не кажется? – И стартую.

– Встать в строй! – командным голосом рявкает тетка в спину, а потом вдруг добавляет шепотом, но я отчетливо слышу каждое слово: – Я в тебя верю, Максим.

И меня прошибает холодный пот. Останавливаюсь. Всеми силами стараюсь усмирить в себе злость. Кулаки напряжены – не разжать. Губу прикусываю, тут же чувствую вкус крови. И не понимаю, что со мной такое происходит. А Рыжий ржет по-тихому… Как задвинул бы этому придурку!

Но не успеваю опомниться – ведут. Стягиваются ручейками со стороны ворот в самый центр асфальтированной площадки говорливые толпы. Мал мала меньше! С улыбками на пол-лица. А потом постарше… И еще старше… Почти сверстники. Ох, сколько же их!

Успокаиваюсь, кажется. Улыбаюсь невольно пацаненку с моднявой стрижкой, тому, кто ближе всех ко мне, а потом – ушастой девчонке в красном платье. Интересно, с какого возраста в лагерь принимают? Они все такие крошечные в крайнем ряду.

– Первый отряд! – задорно командует молодая женщина, и один ручеек отделяется от общего потока.

Вышагивают с горящими глазами в сопровождении нескольких взрослых к табличке с номером «один», и парень с девушкой из нашего апельсинового поезда с улыбками встречают своих подопечных. А эти, мелкие, такие чудные – делятся девочка к девочке, мальчик к мальчику. И я снова ржу в голос.

– Ты, я вижу, сегодня в хорошем настроении, – наклоняется ко мне Длинный. Говорит мягко, без претензий. Одобряюще вроде. А я все думаю, как к нему обращаться. «Женя» – убого, «Евгений» – глупо. Поэтому отмалчиваюсь, только ухмыляюсь коротко, но тоже без всяких предъяв.

– Мы его перевоспитаем, – в своей излюбленной манере мурлычет Алина.

Нашлась, блин, воспитательница! И меня опять тянет на «подвиги».

Сую Женьке нашу табличку с номером «четыре», бейсболку козырьком назад переворачиваю и пускаюсь навстречу малышам, которые уже приготовились примкнуть ко второму отряду. Протягиваю ладонь смешной девчонке с большими глазами-бусинами, как у куклы, а она сначала ломается (ну как и положено всем юным кокеткам), но через секунду одаривает меня шикарной улыбкой. Хоть стой, хоть падай! Скачем вместе с ней к ее будущим вожатым – дылде двухметровой и губастому, который со мной в одном купе ехал.

– Мадам! – присаживаюсь на одно колено, подводя к ним малышку, а они замерли с каменными лицами.

Девчонка отпускать меня как будто и не собирается. Поэтому подсказываю, намекая на сложный выбор:

– Вы к этому джентльмену хотите пойти или… – посмеиваюсь, потому что ничего приличного на ум не приходит, – к боярыне Морозовой?

Губастый прыскает со смеха, но тут же напяливает на лицо серьезную мину, боязливо косясь на эту гром-бабу. А у той, видно, оценить юмор совсем не получается.

– Я к тебе хочу, – смущается девчонка и еще крепче сжимает мою руку.

– Прости меня, кнопка! – Сам от себя не ожидал, что буду оправдываться и блеять несвязно, как баран. – Понимаешь… У тебя другой отряд. А я не могу… Я вообще как бы… стажер.

А она ко мне прижимается и щекочет щеку непокорными кудряшками.

– Ну слушай… – начинаю уговаривать и опять несу черт-те что, – смотри, какая у тебя вожатая классная будет! Кто пальцем тронет, она сразу – бдыщ! – и разобралась! И никто больше не обидит.

– Что там у вас такое? – К нам подходит женщина, которая всеми «на плацу» заправляет.

А девчушка уже висит на мне – обвила пухленькими ручками шею и на остальных ноль внимания.

– Да вот… как бы… – все слов не подберу, только мычать получается. Да и что тут скажешь, когда это чудо преданно смотрит большими карими глазами?

– Тебя как зовут? – обращается женщина к девчонке, понимая, что из меня сейчас выжимать что-то бесполезно.

– Яся, – отзывается та, но от меня не отлипает.

– А меня Маргарита, – приятно улыбается женщина, присаживаясь неловко на корточки рядом, и я вспоминаю что-то там про штаб и студенческий педотряд, о которых Реваль рассказывал. – А это твои вожатые, – показывает она на дылду и губастого, – Ира и Артем. Они классные ребята, поверь! Артем на гитаре играет. Ира у нас третий год работает. Все-все здесь знает и все-все сможет тебе показать. Хочешь к Ире?

– Нет, – трясет кудряшками. – Не хочу.

Правильно! Я бы тоже не захотел. Я бы вообще шарахнулся от такой дылды и бежал куда подальше.

Смотрю на Ясю с любопытством и взгляда отвести не могу: у нее на щечках такие ямочки уматные, пуговками. Улыбаюсь, и она мне тем же отвечает.

– Замечательно! Тогда к Артему, – подводит логическую черту Маргарита.

– Я его выбираю! – Яся тычет в меня пальчиком, не сдается, и я смеюсь. Не ржу, как обычно, а именно смеюсь.

– Ясь, – нахожу наконец-то нужные слова, – я обещаю, мы будем с тобой дружить. Играть, купаться в море, беситься… Ты любишь беситься? – шепчу заговорщически ей на ухо. – Ты меня в песке закопаешь, хочешь?

– Ага, – кивает.

– А если они тебя обижать станут, – кошусь только на губастого, опасаясь взглянуть на боярыню Морозову, чтобы не разразиться истерическим смехом, – мы им у-ух! – сжимаю ее ладошку в кулачок и трясу в их сторону. – Ну? Я даже не прощаюсь! – подмигиваю, и она мне тоже смешно моргает левым глазом.

Вроде сработало. Пячусь назад, все еще улыбаясь, как идиот, и только в строю понимаю, что наобещал с три короба. Я разве ехал сюда, чтобы с детишками возиться? Черт! Поджимаю губы.

А за это время, оказывается, третий отряд распределили. На наш, четвертый, толпа идет, и половина слету ко мне метит – по глазам вижу… Вот это я вляпался! Хорошо, что отмазка есть: я просто стажер! Ста-жер! Ста-же-ор! Поворачиваюсь спиной ко всем и дергаю за футболку, привлекая внимание к надписи. Алина с Женькой хохочут, не переставая. И где-то там, на порожках, в толпе делегации, улыбается теть Наташа…

Глава 6

– Насть, ну хватит уже молчать, – слышу Надин голос и вздрагиваю.

Сидим с ней на полу в прихожей друг напротив друга, а вокруг все серое, только часы у зеркала зелеными цифрами светятся. Надя тоже обращает на них внимание и добавляет:

– С минуты на минуту тетя Марина придет. Что она скажет?

Точно, скоро мама с работы вернется. Надо уйти куда-нибудь поскорее, чтобы избежать лишних вопросов. Встаю. Надя за расческу хватается, крутит мне «дулю» на затылке, а потом свой блеск для губ протягивает. Беру. Не понимаю зачем, но выкручиваю крышечку. Замираю, глядя на отражение в зеркале, и себя не узнаю. Глаза потухшие, щелочки узкие-узкие. Щеки куда-то подевались. Губы ссохлись, потрескались. Да тут никакой блеск не поможет.

Пытаюсь улыбнуться – ничего не выходит. Как будто это не я, а отражение вредничает. Отдаю Наде блеск, а она в задумчивости ковыряется среди маминых помад, и вот уже ловко орудует кисточкой, ухватив меня за подбородок.

– Так уже лучше, – кивает на зеркало.

– Ну да, – соглашаюсь, хотя не вижу никакой разницы. Смотрю сама себе в глаза и дикую боль читаю. Молчу о том, что внутри, а оно без спроса наружу лезет. Прячь – не прячь, все видно.

– Сейчас в кафе посидим. И не сопротивляйся! Я плачу́. А потом мне Ромка позвонит, и тогда… сама решай: домой или с нами.

– С вами, – отвечаю, почти не раздумывая.

Мама опять с расспросами пристанет: чего так рано и почему не с Лешей? Скажу, что как раз с ним и гуляла. А сама, все еще глядя в зеркало, морщусь от опостылевшего вранья.

Надя тащит меня в «Мистер Зефир». С тех пор как это кафе открылось через дорогу от нашей школы, она оттуда почти не вылезает. Любительница японской кухни! Иногда даже историю там прогуливает. У нее с историчкой отношения не складываются в принципе. Просто Мишель (Наталья Сергеевна Мешалкина) еще с восьмого класса на Надю зуб заточила. Она завуч по воспитательной работе, и Надины перемены во внешности ей вконец осточертели: то высветлится, то с малиновыми патлами придет, то в огненно-рыжий перекрасится, а в конце девятого виски́ выбрила и жгучей брюнеткой стала. Не найдет Мишель на нее управу, вот на уроках и отыгрывается. Проще не ходить, не нервировать, все равно по ее предметам выше тройки Наде не светит.

Садимся за белый столик – черные, видно, мне не к лицу, Надя их все стороной обошла – и молчаливо таращимся в меню, думая каждая о своем. У меня аппетита совсем нет, да и не люблю я ни суши, ни роллы. Наблюдая за лицами тех, кто их сейчас наворачивает, думаю, что все разделяют со мной эту нелюбовь, просто отдают дань моде.

– Ромка! – оживляется Надя, добавляя васаби к кусочку ролла, и отвечает на телефонный звонок.

А я неохотно потягиваю улун, наблюдая за искоркой счастья, которая разгорается в ее глазах, и вспоминаю, как у нас с Лешей все начиналось. Да так же… И казалось, что навсегда: звонки бесконечные, смех, ожидание встречи, улыбки только для меня одной, прикосновение рук и губ… Но оказывается, «навсегда» тоже рано или поздно заканчивается. Как же так?

– Допивай и пойдем. Сейчас Ромка с Мишей за нами заедут. Машину где-нибудь в центре бросим и погуляем, остальные уже там.

Отставляю чашку в сторону, складываю скомканные салфетки на блюдце, а сама осознаю, что зря, наверно, согласилась. И дело не в малознакомой компании, и даже не в Леше. Как мне им в глаза смотреть после выходки в Утрише?

Но все в порядке. Никто даже словом не обмолвился, как будто ничего и не было. Еще раз убеждаюсь, что мои предрассудки по поводу взрослых парней основаны на пустом месте. Наоборот, Лешин друг Ванька давно бы меня сто раз приложил, как котенка носом в лужу, еще бы и смеялся с неделю и потом при любом удобном случае припоминал.

Не спеша бредем в сторону маяка и снова едим необыкновенное черное мороженое. Постепенно привыкаю к их юмору, разговорчикам, поведению. У маяка на набережной нас уже ждут. Собираемся одной большой компанией и двигаем в сторону центрального пляжа. Надя с Ромкой болтают, я рядом – стараюсь не отставать, а слева от меня пристраивается тот, темноглазый. Нет, ничего такого. Просто в ногу идем. Иногда он задевает мою руку своей рукой – спорит с Мишей насчет каких-то утяжелителей. Я даже не пытаюсь понять, о чем речь, только думаю: «Лишь бы с Лешей нигде не пересечься».

Глупая мольба о неизбежном! Прекрасно знаю, что Лешины друзья у «Парохода» вечером собираются. Предлагаю вроде как без задней мысли:

– Может, через парк в «Сицилию»?

– Ты что, не наелась? – удивляется Надя.

– Нет, но…

– Наоборот, пусть видит, – перебивает она и снова попадает точно в цель.

Я ж забыла, что у меня на лице все-все написано.

– Не смотри туда, – шепчет мне подруга. – А лучше вообще… к Костику под руку прицепись. – И уже громко этому, темноглазому: – Ко-остя! Тут Настя интересуется, где с бесплатной доставкой пиццу на дом заказать, а я не в курсе. Предки просто помешаны на правильном питании. Поэтому мой вариант – устроиться уютно в пиццерии. Да и вообще… есть одной как-то скучно, – и смотрит интригующе на Ромку.

Костя придвигается ближе ко мне и пускается в пространные разъяснения. Мне совершенно неинтересно, я про «Сицилию» просто так вспомнила. Но плюс один в пользу Нади – теперь со стороны кажется, что я отлично вписалась в компанию. Только мне от этого не легче. Стараюсь не вглядываться в силуэты у «Парохода». Он наверняка там… один или со своей новой девушкой… Без меня. А я без него.

Думаю об этом, и мне становится холодно, как будто ветер с моря пронизывает насквозь, да еще стремится сбить с ног. И рождается по крупицам и больно захлестывает новая обида. Унизительно. Я и правда не понимаю, почему бы Леше не рассказать мне обо всем прямо?

Да, наверное, тому, кто отдаляется, проще тихо, на цыпочках уйти из чьей-то жизни, свести все разговоры, встречи, звонки на нет. А у того, кто вынужден остаться, еще долго будет зарастать на сердце небрежный грубый шов.

– Какой закат! – восторгается Надя.

А я все боюсь оторвать взгляд от асфальта, хотя мы давно прошли мимо «Парохода». Сердце предательски стучит, бьется о ребра, и внутренний голос эхом в висках: «Надо было обернуться! Надо было! А вдруг нет никакой девушки? Вдруг все не так?»