Текст книги "Следы следов"

Высота, упавшая с высоты

…показалось…

Показалось, говорю я себе, показалось, показалось, потому что я не хочу вылезать из теплой постели, я не хочу идти по холодному полу там, где кончается пушистый коврик…

и «молчание, только молчание…»

Я не произношу больше ни слова, потому как мое сердце – лучшее лекарство. Правда, иногда оно не признает своего существования, но я не выбегаю на поиски, я приказываю своему сердцу молчать.

И сердце начинает молчать. И я могу встать и пойти. Не знаю, возможно, совсем чуть-чуть пройтись к студеному окну, отдергивать штору, смотреть в безрадостные зимние сумерки и обледенелые шпили, на парящие над шпилями циферблаты, прикованные на цепь, чтобы не улетели совсем, – я не хочу разбираться, кто там скребет когтями по крыше, так что – показалось, показалось, показалось.

Снова скрежет, черт возьми, да уймитесь вы там с вашим – скре, скре, скре, не пойду, не пойду, какого черта я отдергиваю штору, какого черта выискиваю в синих сумерках непонятно ято, чтот-о серое скребет по карнизу, скре, скре, скре, кошка, нет, не кошка, кошки такие не бывают, и на птицу не похоже, что это вообще может быть на такой головокружительной высоте…

…на высоте…

…высоте…

И только тут спохватываюсь, понимаю, что я вижу не что иное как высоту – саму высоту собственной персоной, вот она скрежещет по крыше, точит когти на пугающе узком карнизе, тонкая, хрупкая, вся какая-то невесомая, в любой момент готовая сорваться с узкой черепичной полоски…

В любой момент…

Хотя… нет, никогда не поздно хорошенько пройтись, обдумать

Х подумать. Подумать о начале. И о том, зачем вы встретили друг друга, после того, как…

И как мне быть? О, этот взгляд…

Заставляю себя думать, что с высотой ничего не случится, ничегошеньки-ничего, ну просто потому что, потому что разве может высота упасть с высоты, ну кто видел, как высота падала с высоты, никто не видел, потому что саму высоту никто не видел, потому что он снует вот здесь под самыми крышами в сумерках, и люди слышал скрежет и думают, что это птица, или белка, или кто и что угодно, только не высота, что вы придумали, какая высота, не сущетсвует никакой высоты, то есть, конечно, существует, но не такая вот, ползущая по карнизу…

И все-таки…

И все-таки какого черта я н могу вот так спокойно вернуться в еще не остывшую постель, закутаться в одеяло, почему я выискиваю висящий где-то нигде макинтош, кутаюсь, знаю, что черта с два мне это поможет, когда я распахну раму. Надо бы шарф, шарф, где шарф, дергаю в темноте за что-то, похожее на шарф, что-то с грохотом падает, увлекая за собой половину комнаты, чер-р-рт, – высота на карнизе испуганно подскакивает, соскальзывает (сердце пропускает два удара), хватается за край карниза…

– Я ненавижу тебя! Ненавижу! Зачем ты появился на свет? Я… я… я ненавижу тебя!!!

Ай да я, ай да удружил, прямо лучше некуда… Протягиваю руку, подзываю высоту, тц-тц-тц-на-на-на – высота отползает от меня дальше, дальше, едва не отпускаю руку, которой держусь за край окна, ледяной пот прожигает с ног до головы, бр-р-р, мне кажется, ветер сейчас унесет меня ко всем чертям, рвет и кусает занавеску, вцепился в неё зубами…

Понимаю, что еще шаг, еще движение – и я соскользну в пустоту с тысяча какого-то этажа, это неправда, что их всего десятки, отсюда с высоты кажется, что их количество исчисляется тысячами, если не миллионами, а то и миллиардами. Хватаю телефон, дремлющий на тумбочке, он гневно шипит, выпускает когти, прихватываю его за шиворот, звони давай, звони, нечего мне тут, в вспомнить бы еще телефон спасателей…

– А-а-а-ал-л-л-л-о-о-оо-о… – сонный голос в трубке.

– У меня высота… на крыше, – говорю, сам чувствую, как это нелепо звучит.

– Что у вас?

– На крыше… высота… на карнизе…

– И-и?

– Ну, вы же понимаете, она может упасть… с высоты. И тогда она перестанет быть высотой, понимаете? Вы… вы можете что-нибудь сделать?

– Ага-а-а… выезжа-а-ем…

Чувствую, что он сейчас заснет на месте, и черта с два кто-то куда-то выедет. Сейчас по-хорошему нужно вырвать из зубов у ветра ускользающие шторы, захлопнуть окно, выгоняя из комнаты ледяной ветер, который не хочет уходить, вон, вон пшел, пока я веник не взял, да какой веник, ты у меня и веник вырвешь, будешь летать на нем по небесам… Окно не закрывается, жду сам не знаю, чего, наконец, бесконечно далеко внизу слышатся шорохи, ага, подъехали, а пожарная лестница у них где, а нигде, они как её снимать вообще собираю…

Бах!

Бах!

Бах!

Кто из нас сошел с ума, я или они, или все вместе, грохают выстрелы, высота извивается на карнизе, готовая в любой момент упасть и разбиться насмерть…

Вот черт…

Снова ловлю задремавший было телефон, он легонько покусывает мою руку, надо бы щелкнуть его по носу, но некогда, снова набираю номер, ну, ну, ну, у-у-у-у, у-у-у-у, у-у-у…

– А-а-а-ал-л – о-о-о-о-о… – кажется, он сейчас проглотит меня своим зевком.

– А… а у вас там почему стреляют в высоту, а?

– Ну-у, а вы как хоте-е-е-ли, высота-а-а же…

– И… и что?

– Она же опа-аа – сная, понима-а-а-ете? С неё же упа-а-а-сть можно…

– И что теперь, убивать, что ли?

– Так ука-а-а-аз вы-ы-ы-шел высоту-у-у убива-а-а-ть…

Вот черт… телефон пользуется моим замешательством, выскальзывает из рук, перебирается со своей подставки куда-то в глубину комнаты, где теплее. Понимаю, что сейчас как никогда надо вернуться в постель, закрыть, черт возьми, окно, пока самого не подстрелили…

Какого черта я делаю, зачем я смотрю в глаза высоте, до головокружения, готового сбросить вниз,

Я вижу твою улыбку, твою сверкающую улыбку, твои глаза, я вижу все в них, и тихо шепчу: «Я буду всегда с тобой».

Ведь так будет лучше, тебе будет лучше.

И тогда ты делаешь шаг, я больше не могу ждать. Я вцепляюсь в карниз, подползаю – ближе, ближе, еще один выстрел со звоном разносит окно, чер-р-рт, с-суки, вы мне за окно ответите, да вы мне за все ответите, и за высоту… Прижимаю руку к твоей, я говорю, говорю, потому, что ничего не могу поделать.

Почему это происходит, почему это происходит? Я требую ответ, но вы молчите, вы молча смотрите на меня, вы сочувствуете мне… Заставляю себя посмотреть в высоту, теперь надо дернуть её в комнату, карниз подо мной предательски ускользает, не надо, не надо, не на-а-а-до-о-о-о, какого черта я не падаю с высоты, какого черта высота не дает мне упасть с себя, мы взмывает куда-то над городом на серых льдистых крыльях высоты, выше, выше, – понимаю, что первый раз могу смотреть в её глаза и не боюсь…

Чего не хватает геометрии

Университет еще раз испытующе смотрит на меня:

– Так что вас привело сюда?

Хочу открыть рот, чтобы что-то сказать, понимаю, что ничего я не скажу, ничегошеньки-ничего, и не потому, что у меня нет рта, а потому что я сама не знаю, что привело меня сюда. Я просто знала, что нужно идти сюда, к старинному университету, который оказался на редкость поражающим воображение. Я просто знала, что нужно идти сюда, потому что… потому что… просто потому что, вот почему…

– Как вас зовут? – как можно вежливее спрашивает университет, наливает мне чашку кофе.

– Геометрия.

– Какое необычное имя… очень красивое. А я Июльский университет, очень приятно…

– Очень…

– Вы можете расположиться в комнатах наверху…

– Спасибо…

Кажется, мы оба растеряны, кажется, мы оба толком не понимаем, что вообще происходит, как мы оба оказались здесь. Но что-то привело нас сюда, как будто не только помимо нашей, но и помимо своей воли…

– …вы уверены, что должно быть именно так? – спрашиваю у Геометрии.

– Да как вы не понимаете! – Геометрия заламывает руки, – я вообще не могу быть ни в чем уверена, что я должна быть тут, – она хлопает своей обложкой по кафедре, – а вы тут! – она хочет хлопнуть по парте, не дотягивается, беспомощно кувыркается на пол, чуть не плачет, мне кажется, она ушиблась, но разве может ушибиться книга, как и я, тетрадь, ушибиться не могу…

– …чего-то не хватает, – говорит Геометрия, – черт возьми, чего не хватает…

Смотрю на неё, растерянную, как будто начинающую терять рассудок, чувствую, как меня разрывают противоречивые желания помочь ей хоть чем-нибудь и в то же время бежать отсюда со всех ног. Бормочу какие-то вежливости, обещания, что все у вас получится, выметаюсь из аудитории.

– …вам не кажется… что эта Геометрия… она… – Латынь замирает на полуслове. Я так и знала, что она подсела ко мне не просто так, ну еще бы, где простая чистая тетрадь в клеточку, а где латынь, а ведь подсела ко мне в маленьком кафе при Университете…

– Геометрия? Она… гхм… да… странная.

Сама пугаюсь того, что сказала, и правда, как я могу так про Геометрию, саму Геометрию…

– …вот-вот, странная, вы точно подметили, странная! Как вы думаете, что она замышляет?

– Право же не знаю… она собирает в аудитории разные компании… Например, себя и доску, себя и мел, себя и меня…

– Как вы думаете, чего она хочет добиться? – спрашивает Латынь.

– Ну… право же, я не знаю, я просто тетрадка… Но мне кажется…

– Вам кажется…?

– Это… – понимаю, что не могу объяснить свои предчувствия: не то, чтобы я боюсь, но мне не по себе от того, что мы собрались здесь, в университете, вернее, даже не мы, а как будто что-то собрало нас, но Геометрия как будто понимает больше…

– Нет, надо понять, что она замышляет…

Киваю:

– Я… буду следить за ней.

– Правда?

– Обещаю… – осторожно оглядываюсь, не стоит ли за спиной Геометрия, нет, никого…

Что я делаю, спрашиваю я себя, что я делаю, – когда спускаюсь за Алгеброй в сад вокруг университета, вышагиваем по дорожкам в свете полной луны, ищем что-то, и черт меня дери, я даже не могу спросить, а что, собственно, мы разыскиваем…

Моя нога натыкается на что0то твердое, Албегра замирает:

– Стойте…

– А?

– Стойте… что у вас там?

– Из-звините… в следующий раз буду осторо…

– Нет-нет, постойте-постойте, это как то, что нам нужно! Как хорошо… сразу нашли…

Геометрия вытаскивает из земли что-то круглое, твердое, я все еще не верю, что это вот то самое, о чем я думаю, это не оно, это другое что-то, что угодно, но не это…

– Пойдемте… – кивает Геометрия, – как вы мне помогли, вы даже не представляете, как вы мне помогли…

Снова бормочу какие-то протокольные фразы про не-стоит-благодарности, понимаю, лучше бы я ей не помогала…

– …вы хоть понимаете, что они собрались делать? – Латынь смотрит на меня в ужасе, отчаянно пытаюсь понять, что такого страшного происходит, – вы хоть понимаете, что они собрались учинить этой ночью?

– А что… собрались?

– Они вызовут что-то… что-то… – латынь заламывает руки, на которых написано что-то не то Пер аспера ад астра, не то ин вино веритас, – что-то… нет, мы должны это остановить, должны…

Вспоминаю:

– Геометрия пригласила меня сегодня… на какое-то мероприятие…

– Какое еще мероприятие?

– Не знаю, она не уточняла… Завтра в восемь утра…

– Любопытно… странно, что не в полночь… Вы пойдете?

– Право же, я не знаю…

– Вы должны пойти, – Латынь хочет положить руки мне на плечи, вспоминает, что у неё нет рук, а у меня плеч, – обязательно.

– Позвольте… но уж не вы ли советовали мне держаться подальше от Алгебры?

– Послушайте… – Латынь придвигается еще ближе, я чувствую запах ин вино и может быть даже веритас, – вы должны проследить за ней… вы должны остановить это… то… что она хочет сделать…

– Но как… как?

– Я не знаю, думайте, думайте… На вас вся надежда…

– …почему опаздываете? – Геометрия недовольно косится на меня, потом на часы, – уже четверть девятого!

– Из-звините…

– …безобразие…

– А что, это очень важно, чтобы именно в восемь?

– Да конечно же важно, как же иначе? Ну ладно, ладно… приступаем… прошу вас, на место.

– На… место?

– Ну да, будьте добры лечь на парту, перо вас уже заждалось.

– Перо?

– Да, перо… Ручку не нашли, что же, будем обходиться пером… Итак, перо, тетрадь, я, доска… мел… Начинаем…

Геометрия кладет на стол возле меня череп, направляется к доске, начинает чертить на ней причудливые фигуры…

Спохватываюсь:

– Уже… уже рассвет.

Геометрия как будто не слышит меня.

– Уже рассвет, – повторяю я громче.

– Знаю я, что рассвет, будьте так добры меня не отвлекать.

– Да нет… рассвет, а это значит…

– Что значит?

– Ну… мне казалось… это надо делать ночью.

– Ночью? С чего вы так решили?

– А… разве нет?

– Нет, конечно…

– Но вы позвали меня до восхода солнца…

Геометрия хватается за голову:

– Да не до восхода солнца, а в восемь, много вы понимаете… Ладно, начинаем… Квадрат гипотенузы…

Пауза, ничего не происходит.

– …равен сумме…

Снова ничего, Геометрия выжидающе смотрит на меня, череп и перо.

– …двух квадратов…

…по прежнему ничего…

…с грохотом распахивается дверь, в комнату врывается Латынь и еще несколько книг, слышу крик Латыни – остановите её, остановите…

…замирает на пороге.

С изумлением смотрит, что ничего не происходит, ровным счетом ничего…

Выдыхаем.

Все.

Разом.

Только сейчас понимаю, что ничего не получилось.

– Чего-то не хватает… – бормочет Геометрия, – чего же, чего же, я же все рассчитала…

– Чего-то не хватило, – повторяю я, как будто пытаюсь утешить Геометрию, – чего-то не хватило…

Хочу добавить в утешение, что в следующий раз может получится – не добавляю…

Эльза…

…ну да, можно коротко – Эльза, Эльзасская Республика – это слишком длинно, так что можно коротко – Эльза. Ничего, Эльза им всем еще покажет, кому им, да всем им, которые по три тысячи лет существуют, а то и больше, кто-то там вообще выпендривается, говорит про шесть тысяч лет существования, хороши врать-то, столько и человечество не существовало.

Эльза торопливо подкрашивает губы возле зеркальной стены, проверяет левый каблук, нет, вроде держится, все в порядке. Что значит, вход запрещен, кто вообще решает, кому вход запрещен, кому разрешен, и что, что всего тринадцать дней, тринадцать дней – не срок, что ли? Эльза входит в сверкающий зал, надо только выпрямиться и голову поднять выше, вот так, и пусть только посмеет кто-нибудь что-нибудь сказать…

– …а вы же, кажется, не существуете?

Эльза вздрагивает, тут же спохватывается, что обращаются не к ней, не к ней, так что все в порядке…

– …я не существую? Да как вы смеете! – вспыхивает Атцлан. Воспользовавшись суматохой, Эльза пробирается в зал, берет бокал с подноса, оглядывает перья, кружева, эполеты, главное, делать вид, что все хорошо…

– …а вы всего тринадцать дней существовали, не так ли?

Эльза вздрагивает, как от удара, надо же, кто-то заметил…

– Да я ничего, ничего, – торопливо успокаивает её Ватикан, – я этого тоже н понимаю, почему нельзя кому-то, кто меньше года прожил… Есть говорят такие, которые вообще несколько минут жили…

– Вот это да, – фыркает Эльза.

– Вот-вот… А вы ничего не замечаете… вон там… возле колонны?

Эльза смотрит на страну возле колонны, пытается понять, кто это, не понимает.

– М-м-м… боюсь, что не узнаю…

– Вот я тоже. Но я не об этом, вы на время существования её посмотрите…

Эльза присматривается, сначала не понимает, что она вообще видит, год появления – двести пятьдесят седьмой, год исчезновения – двести седьмой…

…стоп.

Похоже, какая-то ошибка…

– Ну, вы же сами понимаете, что никакой ошибки в датах существования быть не может.

– Тогда… тогда как вы это объясните?

– Боюсь, что я и сам не понимаю… – Ватикан настороженно смотрит на Эльзу.

– Не нравится мне это, – осторожно замечает Эльза, тут же одергивает себя, ну-ну, кто бы говорил – «не нравится», можно подумать, Эльза сама кому-то нравится…

– Предлагаете… поднять тревогу?

– Нет-нет, что вы, – спохватывается Ватикан, – только переполоха нам сейчас не хватало… Предлагаю понаблюдать за ней… только осторожно…

Ватикан прячется за портьерами, скрывается в нишах и переходах, прячет лицо под капюшоном, Ватикану не привыкать. Эльза вынимает Лефоше, Ватикан тут же одергивает её, чш, чш, спрячьте, присматривается к непонятному гостю, Аулак, что еще за Аулак, что-то восточное, увенчанное крепостью, с интересом смотрит на дорогие кушанья на столе…

– Я, конечно, могу ошибиться… – шепчет Эльза, – но…

– Но…? – настораживается Ватикан.

– …но мне кажется… это вообще не из нашего мира…

– То есть… что вы имеете в виду?

– Знаете, все эти гипотезы, что в каких-то мирах время идет в обратную сторону… я раньше не принимала это всерьез, но мне кажется, мы имеем дело с чем-то именно таким…

– …но тогда бы он ходил задом наперед…

– Как знать… – Эльза настораживается, – может, он слишком хорошо маскируется…

– …кто маскируется? – Империя Карла раздвигает тяжелые шторы, подозрительно смотрит на Эльзу, бормочет, что что-то первый раз её видит, – вы о ком?

Ватикан понимает, что пора открывать карты:

– Взгляните… Вам знаком этот господин, или как там положено обращаться к тем, кто живет далеко на востоке?

– Что-то не припомню…

– А вы не заметили его годы… существования? – шепчет Эльза.

– Меня больше смущают ваши… гхм… дни существования. И как вы сюда попали вообще…

Эльза сглатывает, призывает на помощь все свое самообладание:

– Взгляните… на… годы.

– Гхм… а ведь действительно странно…

– Очень странно… вам не кажется, с этим… гхм… государством что-то не то.

– И правда… Эй, постойте-ка!

– А в чем дело? – Аулак выхватывает меч, вот так, называется, нельзя входить с оружием…

– Позвольте-позвольте, я разберусь с ним, – Империя Хань спешит к спорящим, – а ну на колени!

– Ну, уж нет, я не позволю вам второй раз поработить меня… – Аулак отступает, готовый броситься из окна в шумящие волны, но не сдаться.

– …позвольте-позвольте… в чем виноват этот… Онг, или как там по-вашему господин… – спрашивает Спарта.

– Да вы посмотрите на его годы жизни! – всплескивает руками Империя Карла.

– Ну а что такого… Двести пятьдесят седьмой до нашей эры…

– До нашей эры? – спохватывается Эльза, чуть не хлопает себя по лбу, ну еще бы, надо же было так опростоволоситься…

– Разумеется… А что, вы имеете что-то против страны до нашей эры?

– Нет, что вы, мы…

– …вы только что атаковали страну, годы жизни которой пришлись на время до нашей эры… так? – хмурится Спарта.

– Но мы…

– …и даже не пытайтесь это отрицать!

…Аулак быстрым шепотом спускается по ступенькам, прислушивается к обрывкам фраз к залам, мнения ведущих ядерных держав по поддержке стран до нашей эры разделились…

Аулак довольно кивает, получилось, скоро здесь останется безжизненное пепелище. Аулак отряхивается – крепость рассыпается в прах, все-таки так непривычно в мире, где время идет от меньшего к большему. Выходит на связь, связи долго нет, ну еще бы она здесь была, наконец, сообщает:

– Задание выполнено, теперь земля наша будет… нет, еще не сейчас… подождите до конца вечера, обещаю к полуночи…

Самопишущиеся

Хочу перейти улицу, уже заношу ногу над тротуаром, когда по шоссе проносится что-то непонятное, одновременно похожее на собаку и на крысу, волокущее в зубах что-то, в чем угадывается полубоглоданная человеческая рука…

Призрачная не то собака, не то крыса растворяется, не добежав до перекрестка, – перехожу дорогу, которая тут же закрывается за моей спиной, превращается в прозрачный туннель, по которому стремительно летит поезд. Поднимаюсь по нагромождению лестниц, этажей и уютных зеленых островков, как всегда пытаюсь понять, какие из этажей неподвижны, а какие сейчас тронутся с места и медленно поплывут над лабиринтами огромного мегаполиса. Останавливаюсь, пропускаю что-то парящее, сюрреалистическое, должно быть, само не понимающее, что оно такое – н-да-а, пожалуй, мы слишком много внимания уделяем внешнему антуражу, не вдаваясь в суть…

Наконец, добираюсь до шефа – вспоминаю, что придумал ему имя, но уже забыл, со мной всегда так. Думаю, зачем он вызвал меня лично, что мешало поговорить по видеосвязи, – похоже, разговор обещает быть серьезным…

Вхожу в кабинет, долго не могу устроиться в кресле, ох уж мне эта мода на парящую мебель, ничего, скоро все с ней намучаются, и парящая мебель выйдет из моды, и в моду войдет что-нибудь еще более неудобное. Реальность снова взбрыкивает, дергается, показывает обломок стены и истлевшие кости в углу, которые почему-то тускло мерцают.

Замечаю, что шеф внимательно смотрит на кости в углу – это странно, это выглядит дурным тоном, смотреть ан кости и прочие такие штуки, проступающие в нашей реальности. Не выдерживаю, ломаю реальность, превращаю парящее кресло в кресло бесформенное, зато твердо стоящее на полу, вот так-то лучше…

– …вы тоже на это смотрите? – наконец не выдерживает шеф.

– Э… я, собственно…

– Да. Собственно. Собственно вы. Вы. Собственно. Что вы об этом думаете?

Снова смотрю на кости, которые начинают тускнеть и таять.

– Да не про кости, а вообще… вот это… проступающее из ниоткуда…

Откашливаюсь.

– Ну… кто-то этого хочет…

Шеф вспыхивает:

– Да кто может этого хотеть, кто может такого хотеть, вы сами-то подумайте?

– Ну… в семье, как говорится, не без урода… Ну не в семье, а…

– Вы сами-то подумайте, нас же сюда не просто так поставили, мы же будущее создаем, будущее…

Сжимаю зубы от набивших оскомину речей…

– Много вы знаете книжек, которые сами герои пишут?

– Да я думаю сейчас их полным-полно, что наша первая такая была, это не значит, что мы до сих пор все из себя такие уникумы…

– Верно говорите. Так вот, как вы думаете, откуда вот это все лезет? – он показывает на угол, в котором только что были кости у обвалившейся стены.

Догадываюсь:

– Вы хотите, чтобы я нашел, кто это делает?

Шеф коротко кивает:

– Угадали.

– …и вы так ничего и не нашли? – шеф смотрит на меня укоризненно, – от вас ожидал большего…

Понимаю, что не смогу сказать правду не только ему, но и самому себе, что сама наша книга не должна знать правду…

Спохватываюсь.

Оглядываюсь.

Показываю на главного злодея, вчера ему придумали имя, но оно ему не понравилось:

– Это он… это он вклинивает в нашу реальность все вот это… – киваю в сторону проржавленного нечто, что когда-то было не то скамейкой, не то столиком в кафе.

Люди, только что смотревшие на меня со смесью страха и отчаяния, оживленно подхватывают:

– Ну, конечно же, он! Еще и сидит, как ни в чем не бывало, бессовестный!

– Да он и есть бессовестный, где вы у злодея совесть видели?

– Что вы стоите вообще, арестовать его, и дело с концом!

– Постойте, постойте! – главный злодей выставляет вперед руки, – да постойте же! Я… так нельзя… это не по сюжету… по сюжету вы должны сначала долго-долго доказывать мою вину, потом долго искать меня самого, потом сражаться со мной… разве не так?

– А ведь вы правы… – спохватывается кто-то…

– Так что ничего не поделаешь, всего хорошего, дамы и господа, до встречи…

Он элегантно встает из-за своего столика, исчезает в толпе, растворяется в бесконечном городе. Продолжаем возмущаться, оживленно обсуждаем, это ж надо же, ни стыда, ни совести, устроить такое будущее – отводим глаза от горстки пепла, в которой угадываются человеческие останки, – только бы не сказать, что случилось на самом деле, только бы даже не подумать об этом ненароком…