Текст книги "Бегство к себе. Жизнь подростка (сборник)"

«Дача»

Иногда на выходные к нам приезжали гурьбой лесники и «научники» из поселка. Наш кордон был для них чем-то вроде дачи, где можно было порыбачить, попить водки и даже поохотиться вдали от вездесущих глаз жен и начальства. Радистка Нина коротко предупреждала меня по рации:

– К вам едут. Готовьтесь.

Всю эту компанию надо было чем-то кормить. Тут уж приходилось выкладывать все свое умение и готовить, и накрывать, и вообще быть хозяйкой. Я замешивала за день тесто, пекла хлеб. Также моим спасением были оладушки со сгущенкой, которые я наловчилась быстро делать. Иногда привозили с собой гитару и просили меня петь. Наевшись, напившись и нагулявшись в первый день, вся компания засыпала вповалку на полу, кто на чем.

На следующий день обычно ездили на рыбалку. Лесники привозили с собой сети и спиннинги. Рыболовные сети в то время были большой ценностью. Купить их было практически негде. Часто привезенные сети оказывались безнадежно спутанными, с застрявшими в них водорослями и всяким мусором. Эти клубки вываливали на берег и говорили:

– На-ка вот, распутай. Прежде чем учиться ставить сети, научись сначала их распутывать. Тренируй терпение.

Не знаю, сколько часов в общей сложности я потратила на распутывание этих сетей. Могу только сказать, что процесс этот был сложным и бесконечным, иногда доводившим меня до отчаяния. Рвать сети было нельзя. На одну сеть могло уйти от трех до пяти часов. Зато потом меня брали с собой «в море» и учили, как правильно ставить сеть. Меня сажали на весла и говорили, в каком направлении и с какой скоростью грести. Было интересно наблюдать, как сложенная в лодке сеть потихоньку разматывалась и плавно уходила в воду. Но конечно, проверять сети было гораздо интереснее. Главным уловом был знаменитый байкальский омуль, хариус, иногда попадались небольшие осетры, но мы их выпускали. Позже я самостоятельно стала ездить ставить и проверять сети. Карлуша всегда меня сопровождал. Он садился на нос моторки, распластавшись и плотно прижав к телу перья, чтобы его не сдуло ветром. Когда я вынимала рыбу из сети и бросала ее в лодку, Карлуша выклевывал у рыбы глаза, а мелких рыб съедал целиком.

В полукилометре от кордона в Байкал впадала небольшая речка. В ее устье водились линки и таймени. Туда мы ходили рыбачить со спиннингом. Один раз лесникам удалось поймать огромного тайменя. Вдвоем они еле дотащили его до кордона и потом рубили на куски топором.

Однажды Карлуша прилетел на кордон и начал как-то странно себя вести. Он был возбужден, то подлетал ко мне, то отлетал, как будто звал меня куда-то. Я пошла. Он углубился в лес, но все время возвращался, чтобы убедиться, что я иду за ним. В конце концов, он вывел меня к этой речке, сел на высокую сосну и стал каркать. В устье удили рыбу два незнакомых человека.

Часто с компанией приезжал лесничий нашего участка. Звали его Владимир Николаевич, было ему лет тридцать. Вместо левой кисти у него был железный протез с надетой на него черной кожаной перчаткой, что в моих глазах придавало ему мужественный и несколько загадочный вид. Владимир мне немножко нравился, хотя был безнадежно женат. Чувствуя мое расположение, он любил подтрунивать надо мной и «учить меня жизни».

– Что ты как неживая! Деревенская баба давно бы уже управилась. И стеклышки у керосинок у тебя нечищенные. У хороших хозяек стекла должны блестеть.

Мне становилось стыдно. Разумеется, к следующему приезду все стекла у керосинок блестели и все было вмиг приготовлено. Замечал и хвалил.

Однажды Володя привез с собой самодельный обрез – винтовку с нарезным стволом и коротким прикладом и коробку пуль. Иметь и хранить такое оружие не разрешалось. Он дал все это мне и сказал:

– На, спрячь, пусть здесь у тебя хранится. И смотри, никому не проговорись.

Это было верхом доверия, и я очень гордилась. Мы вместе проделали процедуру прятанья – завернули обрез в промасленную бумагу, пошли в лес, выдернули небольшую елочку, засунули сверток в яму и посадили елку на место. Получилось идеально. Теперь главное было не забыть место. Приехав на кордон в другой раз, Володя говорил:

– Пошли постреляем.

Мы шли в лес, откапывали обрез, он ставил мне консервные банки, на которых я и практиковалась. Винтовка стреляла почти бесшумно, с легким щелчком.

Надо сказать, что слово «москвичка» было почти ругательным и действовало на местных как красная тряпка на быка. Всем сразу очень хотелось меня подковырнуть, испытать, поучить жизни или показать, как мало я умею и вообще мало на что способна.

Отрывок из письма:

«… С меня тут быстро сбили спесь (не-умышленно, как-то само получилось), и я вдруг увидела, что ничего толком и делать-то не умею. Открытие не из приятных, но зато это первое серьезное столкновение с жизнью, которую я себе избрала. Так что начала я с нуля. Может, в городе я чем-то и отличалась от своих сверстников, но здесь все наоборот. Учусь колоть дрова, пилить, доски строгать рубанком, появляется и хозяйственная хватка. Учусь еще стрелять из ружья. Ведь первый раз стреляла из настоящего двуствольного ружья. С первого раза попала в черепушку, хоть и с довольно близкого расстояния. И вообще, мам, я тут интересные наблюдения за собой произвела: я разучилась обижаться. В тот день, когда я поняла, что не умею толком ничего делать, у меня появилось какое-то жуткое презрение к собственной персоне и зло на то, что, во-первых, потеряла, так сказать, столько лет, ничему не научившись, и, во-вторых, что хватало наглости думать и говорить, что вот я какая, все могу и все знаю. В тот день я довольно мужественно перенесла этот переворот и даже виду не подала, но с тех пор все это глупое самолюбие как рукой сняло. Я поняла, что просто не имею права обижаться, когда мне в лицо говорят о моих недостатках, или, может, даже и посмеются. Здесь так: сумеешь выдержать, отшутиться, не обидеться – примут, будешь «своим» человеком. Мне повезло, что я с самого начала быстро сошлась с людьми и успела за разговорами много намотать на ус и сейчас все это постепенно использую…»

Зырин

В Баргузинском заповеднике был директор, но он как-то мало фигурировал в жизни заповедника. Всем хозяйством заправлял главный лесничий. Это был странный человек.

Очень худой, голова огурцом, белесые глаза без ресниц, тонкий прямой рот. На лице как будто застывшая маска без выражения. Он никогда не улыбался, разговаривал сухо и монотонно, всегда носил форму, которая была тщательно отглажена и застегнута на все пуговицы. Двигался он тоже как-то странно, невпопад размахивая руками. И фамилия у него была соответствующая – Зырин. В поселке его побаивались и недолюбливали. На меня он действовал как удав на кролика и вызывал панический ужас.

Однажды Нина сообщила по рации, что на кордон собирается очередная компания и с ними Зырин.

– Мужайся, – хихикнула Нина в рацию.

Пережив короткую паническую атаку и смирившись с неизбежным, я замесила тесто для оладьев. Компания прибыла. Меня, как обычно, посадили на берегу распутывать сетку. Карлуша смотался в лес, он не любил посторонних. К вечеру начался обычный «гудёж». Зырин, прежде чем сесть за стол, вытащил из кармана чистую тряпочку и протер свою тарелку, вилку, стакан, стол вокруг себя и руки. После нескольких стопок он раскраснелся, в глазах появилось выражение, и он вдруг заулыбался, начал что-то рассказывать и отпускать шуточки. Даже похвалил мои оладушки. Улыбка у него была какая-то неловкая, как будто мышцы лица пытались восстановить давно утраченную функцию.

Я наблюдала эту метаморфозу и мне вдруг стало ужасно его жалко. Страх прошел, и за этой холодной непроницаемой личиной я увидела несчастного, закомплексованного и, наверное, очень одинокого человека. Оказалось, что у него есть имя (кроме как по фамилии, его никто и не называл) и любимая собака, что он любит рыбачить и просто ходить в лес. Потом он порасспрашивал меня, как мне здесь живется, чем я занимаюсь. Мы даже немножко подружились. В конце концов, он улегся спать на свой матрас, даже забыв протереть тряпочкой место, и заснул с улыбкой на губах. Утром он, как обычно, был сух и неразговорчив, но я-то знала…

Проводя много времени в одиночестве, я пристрастилась к чтению. До этого я читать не очень любила. Учась в школе, прочитывала только программные произведения, и то по диагонали. Читала в основном книги на природно-зоологические темы. На кордоне обнаружился большой запас книг. Целые собрания сочинений. Я перечитала всего Мопассана, Золя, Стендаля и Голсуорси, Бальзака, Джека Лондона. Когда Владик бывал дома, он часто читал мне вслух. Мне открылся новый мир.

Во мне стала пробуждаться тяга к знаниям, вдруг захотелось учиться. Тогда-то я и решила, что, когда вернусь в Москву, обязательно буду поступать на биологический факультет.

Браконьеры

Рыбное браконьерство было большой проблемой для заповедника и озера в целом. Браконьеры заплывали в заповедные воды на маленьких и больших судах, тоннами вылавливая омуля.

Однажды я в очередной раз осталась на кордоне одна. Владик ушел на несколько дней в обход с приехавшим из Давши лесником. На берегу остался катер лесника. Выйдя на берег, я увидела, что в направлении кордона плывет большой рыболовный бот. Я пошла домой, надела свой форменный китель и фуражку и вернулась на берег. Подплыв к берегу, насколько позволяла посадка, бот сел на мель. На борту оказались два пьяных и злых мужика. Увидев на берегу катер лесника, они стали кричать, чтобы я сказала им номер катера. Я отказалась. Тогда один мужик говорит другому: – Дай-ка мне ружье, я ее сейчас шлепну.

Взяв ружье, он стал в меня целиться. Бот качало волнами, и мужик тоже качался, так как был пьяный. Он никак не мог взять меня на мушку. Все это время я стояла на открытом берегу и наблюдала за направленным на меня и мотающимся из стороны в сторону дулом ружья. Страха почему-то не было. В конце концов, сматерившись, мужик бросил ружье и сказал:

– Черт с ней, пусть живет, она не виновата.

Потом прямо в одежде спрыгнул в воду, доплыл до берега, посмотрел на номер катера, вернулся обратно, и они отчалили. Позже выяснилось, что они поставили сети в водах заповедника, лесник нашел эти сети и их снял. Теперь они пытались найти этого лесника, чтобы с ним расквитаться. По рации я сразу сообщила в поселок о случившемся, и нарушителей быстро взяли. Через несколько дней ко мне приехал следователь брать показания. Кажется, их посадили.

Во второй половине июня начался массовый вылет ручейников. Их личинки живут в воде, строя себе домики из подсобного материала – мелких камушков, листиков и палочек. Вытащив такую личинку из домика, на нее хорошо ловить рыбу. Взрослая особь выглядит как крупная черная муха с длинными крыльями. Во время массового вылета ручейники покрывают сплошным шевелящимся ковром всю береговую полосу и частично линию воды в метр шириной. Для птиц, животных и рыб начинается пиршество. В это время к нам на берег приходили из леса черные медведи и паслись как коровы, слизывая ручейников с камней. Я могла стоять невдалеке и наблюдать за ними. Медведи не обращали на меня никакого внимания. Наши собаки тоже с удовольствием кормились ручейниками. Это была богатая белками пища. Возле берега кишела рыба. Лёт продолжался примерно неделю. Потом ручейники как-то быстро все исчезли, часть погибла, а остатки волнами смыло в озеро.

Умный

В июле выяснилось, что мы должны заготавливать сено для лошадей, которых держали в заповеднике. Заготовка сена входила в обязанности лесника, и норма на одного человека была четыре тонны. Нам сообщили, что на период сенокоса в подмогу нам будут посланы еще двое. Таким образом, мы должны будем заготовить шестнадцать тонн. Еще сказали, что нам выделяют лошадь, чтобы возить сено, и надо за ней приехать и ее забрать. Для меня это было радостное известие. У нас будет своя лошадь!

С утра Владик отвез меня в поселок, а сам вернулся домой, погрузив в лодку всю сбрую. Я вызвалась привести лошадь на кордон. Конь оказался полным доходягой – скелет, обтянутый кожей, торчащие ребра, тусклый взгляд, понурый вид. Было впечатление, что он с трудом держится на ногах. Звали его Умный. Мы отправились в путь. Тропа шла вдоль берега и была еле заметна – по ней, видно, давно никто не ходил. Местами она была завалена буреломом. Приходилось идти в обход, а потом снова искать тропу. Конь послушно плелся за мной на поводу, спотыкаясь и переступая через стволы упавших деревьев. Я шла и радовалась, и мечтала о том, как конь отъестся на кордоне, мы подружимся, и я буду ездить на нем верхом в лес. Переход в двадцать километров занял у нас часов шесть-семь.

Когда мы к вечеру добрались домой, оба еле держались на ногах. Я сняла с коня уздечку и пустила его пастись. Он жадно набросился на траву.

До покоса было еще далеко, и я надеялась, что конь за это время поправится и наберется сил. Вообще у меня всегда была мечта иметь свою лошадь. И вот эта мечта сбылась по крайней мере на какое-то время. На следующее утро я радостно отправилась пообщаться с конем. У него на этот счет, видимо, было другое мнение.

Завидев меня, он насторожился, прижал уши и оскалился. Когда я попыталась подойти поближе, он развернулся задом и взбрыкнул в воздух задними ногами, ясно давая мне понять – «не подходи!» Тогда я вернулась домой, взяла кусок хлеба и стала медленно к нему приближаться, держа хлеб на вытянутой руке. Он выпрямил шею, вобрал носом воздух и, прижав уши и взвившись на дыбы, вышиб передним копытом хлеб у меня из руки. Потом быстро развернулся задом и попытался меня лягнуть. Трудно представить, как с ним до этого обращались люди, но результат был налицо. Владик, пронаблюдав всю эту сцену, сказал, что не желает иметь дела с бешеной лошадью, и чтобы я сама разбиралась. К покосу нам нужен рабочий конь.

У меня были некоторые теоретические знания о том, как надо приручать диких лошадей, но на практике мне с этим сталкиваться не приходилось. Я решила продолжить попытки с хлебом. С каждым разом дистанция между нами сокращалась, и каждый раз он по-прежнему пытался выбить хлеб у меня из руки. Наконец, подношение было принято, но вслед опять прилетело копыто. Я уже была натренирована и вовремя уворачивалась. Через несколько дней Умный уже брал у меня из руки хлеб, его передняя нога вздрагивала, но удара не следовало.

Отношения явно налаживались. Трогать себя он еще не позволял. На протянутую к нему руку прижимал уши, скалился и норовил укусить.

Начался сезон мошки. Тучи серых облаков со звоном кружились в воздухе, облепляя все живое.

Умный катался по траве или носился по двору, неистово мотая головой и хлеща себя хвостом. Однажды, подходя к дому, я увидела торчащий из входной двери зад лошади. Спасаясь от мошки и преодолев страх, Умный буквально влез в дом. Положение казалось безвыходным. Единственный вход был забаррикадирован, окна – заперты изнутри. Рискуя получить удар задних копыт, я подала голос, чтобы его не испугать, и стала медленно протискиваться внутрь между конем и стеной дома. Мы оказались лицом к лицу. Все его тело и голова были покрыты серой шевелящейся массой. Мошка лезла ему в глаза, уши и нос, глаза выражали ужас и отчаяние. Медленно протянув руку, я стала счищать мошку с его глаз, морды, шеи. Конь стоял, не шевелясь. Потом я кое-как вытолкала его на улицу, сходила за мазью от комаров и намазала его всего.

Этот случай стал переломным моментом в наших отношениях. Умный совершенно перестал меня бояться, ходил за мной по двору и попыток лягнуть или укусить больше не делал. Он отъелся, бока его округлились, шерсть стала лосниться, в глазах появился блеск. Из полудохлой клячи он превратился в стройного красивого коня. Однажды поздно вечером я вышла во двор и чуть не споткнулась в темноте о что-то большое. Умный лежал в траве, вытянувшись во весь рост, и крепко спал. На его боку сидел Карлуша и тоже спал, засунув голову под крыло. Оба не обратили на меня никакого внимания. С тех пор Карлуша каждую ночь устраивался спать на спине у коня.

Настало время приучения Умного к сбруе. По ходу дела выяснилось, что сбрую он прекрасно знал, но запрягаться в нее совершенно не желал. Стоило мне приблизиться к нему с уздечкой или хомутом, он высоко задирал голову и вставал на дыбы. После нескольких дней уговоров, сдобренных хлебом и сахаром, мы решили и эту проблему.

Конечно же, моей заветной мечтой было сесть на него верхом. Я представляла, как мы будем ездить на длинные прогулки в лес, и все внутри у меня замирало от восторга. Я не знала, был ли он когда-нибудь объезжен, поэтому решила начать с азов. Когда-то я прочитала в одной книжке, что, чтобы сесть верхом на необъезженного коня, нужно нагрузить ему на спину два мешка с песком, как следует его погонять с этими мешками, потом их снять и запрыгнуть ему на спину. После тяжелых мешков конь и не почувствует веса наездника. Все это звучало довольно логично, и я решила испробовать этот метод. Взяла два мешка, наполнила их песком, крепко завязала и связала их между собой. Следующим встал вопрос, как закинуть эти мешки на спину коню, – я даже не могла оторвать их от земли. Как сподручное средство я решила использовать забор. По очереди втащила мешки на забор, подсаживая их снизу коленом и переваливая с одной перекладины на другую (благо забор был сделан из горизонтальных жердей). Водрузив оба мешка на верхнюю перекладину, опять связала их между собой и расположила должным образом. Все было готово. Осталось привести коня. План был таков: я подведу коня к забору а когда он поравняется с мешками, залезу на забор и столкну мешки ему на спину. Поймав коня в поле и надев на него уздечку, я повела его вдоль забора.

Дойдя до мешков, Умный остановился, понюхал их и, не обнаружив ничего страшного, остановился. Протолкнув его немного вперед до нужной позиции, я полезла на забор. Конь стоял спокойно, искоса на меня поглядывая. Наступил решающий момент. Поднатужившись, я столкнула мешки ему на спину. Умный сделал шаг в сторону и, оправдывая свое имя, развернулся и встал перпендикулярно к забору.

Мешки шлепнулись на землю. Это был неожиданный для меня поворот. Пришлось развязать мешки и опять повторить процесс затаскивания их на забор.

Во второй раз все произошло в точности также. Умный отошел, мешки упали. Проклиная все на свете – и коня, и мешки, и того, кто все это придумал, я проделала процедуру в третий раз – с тем же результатом. К этому времени я уже была вся взмыленная и вконец вымоталась. Мешки-то весили килограммов по семьдесят каждый. Для лошади это может и пустяк… Не то чтобы я была очень слабой, но, по моим подсчетам, за последние полтора часа я затащила на довольно высокий забор почти полтонны песка. В голове саркастически крутился вопрос: кто, собственно, кого объезжает? План явно не работал. Хорошо, что хоть Владика не было дома. Я старалась даже не представлять себе его комментариев, если бы он наблюдал эту картину. Но сдаваться я не собиралась. Нужно было придумать что-то еще. На следующий день созрел новый план.

Я решила запрячь Умного, прицепив к оглоблям два тяжелых бревна, и погонять его с этими бревнами по двору часа два. Когда он окончательно вымотается, я на него и запрыгну. На приготовления потребовалось некоторое время, так как нужно было связать бревна цепью между собой и потом прикрепить их к оглоблям. Умный дал себя запрячь и послушно таскал бревна волоком по двору. Часа через два он покрылся пеной, его пошатывало, и он уже не мог сдвинуться с места. Момент был самый подходящий. Не распрягая, я быстро запрыгнула ему на спину. Что было потом, помню смутно. Каким-то образом я очень быстро оказалась на земле, а у меня над головой в воздухе просвистели два бревна.

Умный бешено носился по двору, разметывая бревна, оглобли, седёлку, вожжи. Освободившись от всего, он встал как вкопанный посреди двора, раздувая ноздри и дико кося глазами. Мы оба так и не поняли, что произошло.

Проверив, целы ли кости, и собрав по кустам сбрую, я решила, что мы с ним просто будем ходить гулять в лес, и мне вовсе не обязательно при этом сидеть у него на спине.

«ЗЭКИ»

Приближалось начало покоса, и в середине июля нам прислали подмогу. Подмогой оказалась семейная пара лет пятидесяти. Выяснилось, что это бывшие заключенные, отсидевшие по десять лет, она – за крупную растрату, он – за убийство. Так как жить в крупных городах им не разрешалось, они приехали в заповедник. Женщину звали Таисия. Она была наполовину якуткой, с черными как смоль прямыми волосами, черными пронзительными глазами, в которых иногда загорался дикий и злой огонек. Голос у нее был низкий, она курила трубку. Ее муж Юра выглядел вполне миролюбиво, не считая щетины и нескольких шрамов на лице.

Поселиться они должны были во втором доме, и даже остаться в нем зимовать, поэтому мы бросили все силы на его утепление и благоустройство. Стены дома не были проконопачены, между бревнами светились щели. Никто не хотел браться за это, потому что работа эта муторная и однообразная. Меня спросили, не хочу ли я подзаработать? Я согласилась. Мне выдали тюк пакли, деревянную лопаточку и колотушку и показали, как это делается: нужно свернуть из пакли длинный жгут, засунуть его в щель между бревнами и при помощи лопатки и колотушки плотно забить туда паклю. Конопатить нужно было снаружи и изнутри дома. Платили мне три копейки за погонный метр. Первые два часа было очень интересно. Когда оба конца у лопаточки расплющивались, нужно было выстрогать себе новую. Закончила я через неделю, получив за работу пятнадцать рублей, из чего следовало, что я законопатила пол погонных километра стен.

Юра с Таисией освоились на новом месте и иногда приходили к нам «в гости». По ходу дела выяснилось, что оба они хорошо выпивают. В трезвом виде они были благожелательны, занимались хозяйством и тоже учили меня жизни. Таисия научила меня всем тонкостям выпечки хлеба. Надо сказать, что хлеб у нее получался удивительный – мягкий, пышный и очень вкусный.

– Тесто руки любит, – говорила Таисия. – Месить его надо до тех пор, пока тесто от рук само не отстанет. Прежде чем ставить хлеб в печку, надо проверить температуру. Выгреби все угли, вымети чисто золу и потом сунь руку в глубь печки по плечо. Если руке горячо, значит, и хлебу будет горячо. Он не подойдет как надо и может подгореть. Если рука терпит, значит, температура правильная. Есть еще и другой способ: брось в печку горсть муки.

Если она сразу ярко вспыхивает, значит, горячо, если слегка мерцает и переливается искорками, – как раз.

Когда они напивались, события могли развиваться по двум сценариям. Юра впадал в сентиментальное настроение и начинал вспоминать разные истории из лагерной жизни. Или рассказывал, как он строил Беломорканал и там пырнул кого-то ножом в живот в ответ на словесное оскорбление. За это его, собственно, и посадили. Иногда они просили попеть под гитару и учили меня лагерным песням. Поговорив и попев, мы мирно расходились.

Но бывало и по-другому. Во время беседы глаза у Таисии вдруг загорались злобным огнем, она начинала пристально на меня смотреть и тихо говорить:

– Что, девка, глаз на моего мужика положила? Я ведь все вижу. Смотри у меня, я ведь церемониться с тобой не стану.

В этом у меня не возникало никаких сомнений.

Иногда за меня вступался Юра:

– Оставь девку в покое, что она тебе сделала? Зачем я ей, старый, нужен?

Это только подливало масла в огонь, начиналась свара, дело доходило и до драки. Я убегала в лес и там пряталась, пока страсти не утихнут.