Текст книги "Мамочка из 21-го бокса"

– Эй, тварь такая, вставай! Чё на дороге разлеглась? Где тя носило?

Единственное, чего он добился от Ийки, это протяжного «х-х-х-р-р-р, х-р-р, п-ш-ш-ш».

– Ё-пэ-рэ-сэ-тэ! Каждый раз! Каждый божий раз! Сколько это может повторяться! Больше я тебя не потащу! Напилась? Ладно! Фанфурики увела? Ладно! Ушла? Тоже ладно! Но каждый раз уснуть вот на этом самом месте! – Колян прыгал по снежной тропинке близ деревянного колодца. – Это же уже ни в какие ворота не лезет! Алкоголичка! Вонючая алкашка! Пьянь! Дрань! Не потащу тебя домой!

– Пота-ащишь, – протяжно прохрипела жена.

– Что? Что ты сказала? – кричал тот, вырывая на себе кудри.

– Иди, говорю, за чунками в сарай. И тащи! Собака этакая! – послышалось от лежащей в снегу Ийки.

– Я, значит, собака?! Вот потаскуха-то где! А? Люди! Вы посмотрите, кто мне это говорит! – не унимался кудрявый.

– Да всё-всё… Не собака – не собака… – промолвила та.

Колян уже хотел смилостивиться и бежать во двор за санями, как Ийка дополнила: «Не собака ты. Кобель!»

Вытерев грязным рукавом фуфайки свой скользкий нос, харкнув Ийке на голову порцию ядовитой слюны, Колян ретировался.

Я стояла с Варькой на руках и смотрела на падшую женщину. «Машенька, Машенька, помоги мне», – шептала Ийка.

– А как? Чем? – спрашивала я. – У меня ж ребёнок на руках!

– Не знаю, придумай что-нибудь. Но подняться я не в силах.

– Чёрт с тобой! – кинула я ей.

– Дядя Коля, подожди, подожди! – кричала я сбежавшему алкашу.

Тот даже не обернулся.

– Иди, у меня фанфурик есть! – быстро придумала я.

Хромой, косолапой походкой распьянущий дядя Коля подкатил ко мне.

– Доставай! – упрашивал он меня.

– Ага! Как же! Ты сначала Ийку в дом снеси, а потом я и отдам тебе!

– Чё мне – трудно што ли? Ща стащчу!

Он взял Ийку за ноги и со злостью рванул на себя: «Поехали – прокатимся!»

– Давай-давай! Я в тебя верю! Тяни! – вопила пьяная жена.

Наблюдать за этой картиной мне было некогда, я и так на них

много времени потратила. Теперь, когда эта полудурошная была не одна, я могла со спокойной душой идти дальше. Подхватила Варюшку повыше, сумку закинула на плечо, и снова в дорогу. Помогла, блин, выйти из тепловоза… Тфу!

Шаг за шагом идти становилось все тяжелее. Тропинка уже не была такой проторенной, и жилых домов попадалось все меньше на моем пути. Свет от мобильного телефона, который приходилось временами держать во рту, чтобы хоть что-то видеть, был довольно тусклым. Казалось, от луны и снега на улице светлее, чем от моего дисплея. Бесконечные покосившиеся от старости и ветхости деревянные заборы, брусовые хибары-времянки, сарайки мелькали перед моими глазами. Где– то за домами можно было разглядеть небольшой пустой участок, за которым был только лес. Лес, лес, лес. И ничего больше. Огромные тёмные деревья качали своими головами, заводя тем самым новую песню для ветра. Сильный гул, который они раздавали, меня совсем не радовал. Я пыталась уткнуться носом в Варюшку и хоть так почувствовать какую-то защиту. Я гнала от себя чувство страха, но у меня это плохо получалось. Вдруг недалеко от себя, в чьем-то заснеженном огороде, я услышала звериный то ли рёв, то ли рык. Звук для меня был настолько необычным, что я остолбенела. Повернув голову налево, я увидела, как из лесного массива выходит какой-то зверь. Господи! Я прижала Варьку к груди и побежала, что есть мочи. Свет далёкого фонаря манил меня к себе. Я бежала и не знала, гонится ли за мной то животное или всё-таки нет. Но так страшно было повернуть голову и посмотреть… От ветра на глаза выступили слезы, и, как я ни пыталась их утереть, у меня это не выходило. Из-за пелены перед глазами и непроглядной тьмы я и не заметила, как предо мною вырос дом. Правда, света в нем не было. С крыльца спускался человек, грузный такой, высокий. Он выбежал ко мне на тропинку и. завыл! Да так громко, что я чуть в обморок не упала.

– Тихо. Тихо. Успокойся. Меня баба Нюра зовут. Этот зверь тут часто ходит, вишь, как я его гоняю. Теперь точно уйдёт, – протараторила старушка.

Свет луны озарил её лицо, и я увидела перед собой женщину преклонного возраста с крупными чертами лица: полные губы, большой и широкий нос, разросшиеся брови и какие-то уж очень зоркие глаза. Она осмотрела меня и спросила: «Что ж ты тут делаешь? В такое-то время?»

– Да мы вон с города только приехали. Идем вот к бабушке.

– А-а, к Верке что ли?

– Ну!

– Пойдем, провожу, а то тут мой товарищ ходит. Вдруг опять тебе попадётся.

Что это был за товарищ такой, я спрашивать у бабы Нюры не стала, не до этого было, но встречаться с ним мне приходилось после этого еще не один раз.

Большой деревянный дом, освещаемый тем самым фонарем, на который мы, собственно, и шли, оказался… нашим! Открыв калитку и пройдя по узенькой расчищенной дорожке, мы вошли в помещение. На входных дверях висело плисовое одеяло, которое не давало тёплому воздуху выходить из дома, когда открывались двери на улицу. Стоя у входа с маленькой Варькой на руках, я крикнула: «Эй, дома-то кто есть?»

На кухне работал телевизор, и во всех комнатах горел свет. Но никто не отзывался. Неожиданно для меня одеяло распахнулось, и я увидела в дверном проёме полную спину и ноги, которые сбрасывали с себя сланцы. «Ой!» – вскрикнула свекровь, повернувшись к нам после закрытия двери. Её светлые, голубые глаза засверкали от счастья: «Девочки! Приехали! А что не предупредили-то»?! «Ой, а у меня и поесть нету ничего. Ну сейчас, сейчас», – хлопотала она по хозяйству. Я переодела Варьку и быстро навела ей смесь.

«Укладывайтесь на мою кровать, – предложила мать мужа. –  Устали с дороги-то». Я положила малышку на бочок и подала ей бутылку с тёплой смесью. Обхватив обеими руками свой небольшой сосуд с едой, Варюша начала жадно глотать содержимое. Её глаза то открывались, то закрывались, и она выглядела какой– то хмельной. Под ватным одеялом она быстро согрелась и крепко уснула на всю ночь. Мои глаза закрывались тоже, но подойдя сзади, мама Вадима позвала меня ужинать.

На столе стояла тарелка горячего борща и банка с жирнющей сметаной. У них же корова – всё молочное в доме своё. На печке подогревалась жареная картошка с мясными котлетами, и свистел пузатый чайник. М-м-м… Блаженство. Я, как будто с голодного острова, накинулась на все эти яства. Давно мне суп не казался таким вкусным. Наевшись от пуза, я пошла спать.

Шибко свекровь меня ни о чем не расспрашивала – видела, что я устала. Отобедав в час ночи, я пошла в комнату к дочурке. Она тихо сопела в кровати. Я прилегла рядом и приобняла её. Потом повернулась на спину, потянулась и приятная усталость пробежалась по каждой клеточке моего тела. Я уснула.

Утро выдалось морозным. -35! Вот тебе и к весне дело!.. Печка топилась часов с пяти. Мы проснулись где-то в восемь. На столе стоял завтрак, а мама Вади пригласила нас уже к столу. «Выспались? Давайте, поднимайтесь. Пойдемте кушать, пока все не остыло». Я протерла глаза и пошла умываться. Горячая струйка воды медленно вытекала из самодельного умывальника, я набирала её в ладони и брызгала на лицо. В это время входная дверь хлопнула, и послышался до боли знакомый голос: «Ма, я приехал!» Свекровка в одно мгновение свилась к сыну и начала обнимать его да причитать вокруг него: «Сыночка моя любимая, Вадечка мой, радость-то ты моя, ах, как я соскучилась. Ну, как ты, дорогулечка, доехал?»

А «дорогулечка» стоял и молчал, на такое количество маминых реплик он не знал, что и ответить. «Да, проведать вот решил», – вымолвил он.

«А Маша где?» – шёпотом поинтересовался он у мамы. «Умывается. Встала только», – таким же тоном ответила она ему.

Я вытерла лицо свежим полотенцем и вышла из умывальной комнаты.

– Здрасьте! – саркастически сказала я. – А мы и не ждали!

– Да меня тут паренёк один подбросил… – оправдывался он.

– А-а, хорошо тебе. Что ж раньше сюда не ехал? Никак за нами?

– За вами.

– А не много ли чести?

– Нормально чести.

Свекровь стояла рядом и слушала наш разговор. Её глаза перебегали с меня на сына и с сына на меня: «Да хватит вам ругаться! Только зашёл – и с порога уже! Перестаньте! Вадя, иди

обними жену, скажи, что любишь. И помиритесь!»

«Ах, помиритесь?! Нет уж, мама! Мириться с ним я не намерена. Я вчера не успела тебе всего рассказать, ну так слушай сейчас: мы не живем с ним уже несколько месяцев. А теперь спроси почему?» – захлёбываясь от злости, говорила я.

– Почему? – по инерции сказала мать мужа.

– Да потому, что у меня больше нет сил! Он не работает, денег не носит, дома не помогает, да еще и пьет! Но и это все я терпела. А когда стал замахиваться, то уж извините…

– Я замахивался? Мама, она врёт! – защищался мой благоверный.

– Ах, это я вру? – кричала я. – Давай-ка я тебе напомню. Что там у нас на кухне? Потолок оттёр от супа? А стол, который летал по всей комнате, собрал? Или же, может, ты сковородку выпрямил, после того, как она согнулась от твоего удара? Что ж ты молчишь?..

– Вадя?.. –  свекровь побледнела. –  Вадя? Ты же никогда таким не был. Что за агрессия? Это ведь не ты даже.

– Мама, да перестань, она все не так рассказывает, – хотел успокоить мать Вадим.

Она подошла к нему и дала пощёчину. Его глаза сузились, губы поджались, и сквозь зубы он пробурчал мне: «Ну, посмотрим кто кого.»

Несколько дней мы не разговаривали друг с другом, да и когда было это делать? Он постоянно уходил из дома, а возвращался пьянее вина. Мать его оправдывала: «Молодой еще. Потерпи, Машенька». А мне что? Мне-то 56 что ли? Или, быть может, 85? Чего мне это терпеть-то.

Больше свекровь ничего не говорила. Просто как-то собрала вещи и без какого-либо предупреждения уехала в больницу – с сердцем стало плохо. Мы с Ваденькой остались одни.

Когда я проснулась, было уже светло, утро все-таки, и далеко не раннее. Варюшка спала. Я решила, что пора мне вставать и помогать свекрови, прибирать да готовить. Как только я вынула руку из-под одеяла по ней пробежались тысячи мурашек: «Блин, ну и поморозня»!

«Мам, пошли печь топить, а то долго спим сегодня», – кликнула я свекровь. Но ответом мне была тишина. «Ма-ма, мам, ну ты где?» – звала я её в надежде, что она где-то рядом. «Может, в туалет ушла?» – подумала я и, накинув на себя чью-то куртку, висевшую на вешалке рядом с дверью, выбежала во двор. Белое поле, свежий воздух, звенящий от мороза, и зелёный лес. Вот и все, что там было. Тропинка, ведущая в поселок, оказалась пустой, за домом тоже никого не было, и только из сарайки, почему-то не запертой на замок, выбежала собака. «Жулик! Так вот ты где был! А я-то уж думаю, чего ты нас не проведываешь!» – обрадовалась я живому существу. Пес ласкался о мои ноги и так и просил его погладить. Взяла его домой.

Белые печки создавали ощущение еще большего холода, чем он был на самом деле. Одевшись потеплее, я взяла коробки, в которых мамуля таскала дрова в дом, и вышла на крыльцо. Чунки, предназначенные для перевозки дров из сарайки в дом, исчезли. Я облазила всю округу, но так и не нашла их. Ну вот, придется на руках тащить! Чёрт!

Накидала дров в картонные коробки, взялась за края и рванула посильнее. Резкий крик вырвался из моих уст – спину, кажись, сорвала. Ни разогнуться, ни пошевелиться не могу. Варя одна дома. Поблизости ни души… Согнувшись над коробкой и ухватив её за угол, я тащила тяжесть к дому. Коробка еле двигалась и оставляла за собой вмятый след на снежном насте. Каждый шаг причинял мне боль. На глаза наворачивались слёзы, но я шла и шла. У самого крыльца стоял мужчина. Его иссиня-чёрная борода доставала до груди, тёмно-синяя шапка закрывала лоб, а маленькие глаза смотрели на меня.

– Что, Марья, не узнаёшь? – проговорил хриплый голос.

– Теперь узнаю. Ты хоть бы побрился, – бросила я свёкру.

– Успею ещё. А где мать-то? – спрашивал он меня.

– Да и сама не знаю.

– А ты чего внаклонку-то стоишь? Спину сорвала?

– Может, и сорвала. Кто ж знает.

Он что-то пробубнил себе под нос и вошёл в дом. «Ну и мужик! Этот уж хрен поможет!» – бесилась я. Кое-как затащила дрова домой и стала растапливать печь. Этот ходил рядом и косился на меня. «Есть чё пожрать-то?» – заглядывал он в холодильник. «Не знаю, ты ж хозяин. Должен знать…» – язвила ему я.

Большим ножом я отслаивала лучину от полена. Чиркала лезвием по деревяшке, и тоненькие стружки отделялись от него. В топку положила несколько поленьев, пихнула туда бересты да бумаги и этих белых стружек. Зажгла спичку о коробок, и поднесла её к бумажке. Всё содержимое занялось огнём. Я закрыла дверку в печку и сразу почувствовала запах гари. «Блин, да тут же трещина! Сейчас же всё провоняет!» – закричала я, увидев прореху на плите у печки. «Не провоняет, – услышал моё сетование дед. –  Немного протопится и перестанет дымить. Погоди».

Прошло минут десять, и, как и сказал свёкр, от этого дыма не осталось и следа. Помещение стало наполняться тёплым воздухом и дышать уютом.

В шкафу от кухонного гарнитура я нашла мешок картошки – ну хоть чем-то сегодня поживимся. Очистив овощи от кожуры, и нарезав ровными дольками, я кинула их в черную чугунную сковородку с кипящим маслом, которая давно пылала на плите. Все заскворчало и зажурчало. Горячие капельки масла подпрыгивали в воздухе и выбивались из сковороды. Картошка быстро подрумянилась. И я уже была готова её съесть. Голодная ж! Вдруг зазвонил телефон, и на дисплее заиграли буковки: «Свекровь!». «Маш, ну как вы там? Уж встали?» – спрашивал меня какой-то сонный голос.

– Да встали, уж давно. А ты-то где?

– Да я в больнице. Не хотела никого будить. Так сердцу плохо стало, а с утра тепловоз за продуктами в село поехал, ну я на нем и добралась.

– Дак хоть бы разбудила тогда, или, на худой конец, хоть бы записочку оставила! Я уж все здесь обыскала – нигде тебя нет!

– Да сердце у меня так и сжимается, так и сжимается. Тут мне обследование проведут, а там и посмотрим.

– Давай, выздоравливай! Нечего болеть! Лечись! Мы как-нибудь тут справимся, – хотела уж было класть я трубку.

– Ой, Маш, – прервала мои действия свекровь, – я ж чего сказать-то хотела… Деньги-то я с собой все взяла, вам оставить забыла…

Связь почему-то оборвалась, и мы так и не договорили. Хотя, может, так у нее и было все запланировано.

Из комнаты послышался громкий плач – Варя проснулась. Голенькая и вспотевшая от жары в доме, она барахтала руками и ногами и звала к себе. Завидев меня, начала улыбаться своими четырьмя зубами и осматривать свою кормилицу сверху донизу. «Ма-ма, ма-ма…» – открывала Варюшка маленький ротик и говорила свое любимое слово. Её нежные пухленькие ручки тянулись к моей шее. Я подхватила дочурку на руки и прижала к себе: «Ничего, Варенник, справимся! Вот сейчас я тебя накормлю, а там и посмотрим, как быть». Переодев ребенка и посадив её в старую ободранную коляску, которую свекровь откуда-то притащила заранее, дабы не носить внучку на руках, а возить по дому, я направилась на кухню. Пока наливала молочную смесь в бутылочку, мой взгляд упал на чугунную сковородку, ещё совсем недавно доверху наполненную золотистой картошкой. На дне её были остатки моего обеда. Точнее то, что свёкр не успел или не смог отколупать. Прижарившаяся к стенкам сковороды засохшая картошка стыдливо коричневела в самых краях дна. «Чёрт! – со злостью в голосе произнесла я– Поела, называется! Ну, хорошо, дед. Подожди же!»

Негодование, обуявшее меня изнутри, не давало мне покоя. Как это так? Знает, что в доме нет еды, и съел всё? Презрение. Только презрение вызвал у меня поступок этого человека. Бутылочка со смесью была готова. Я подложила под спинку Варе подушку и подала ей её еду. Наклонившись на бок, Варя пила из соски и поглядывала на меня. Чувство голода перехватывало мне глотку и начинало подташнивать. Возникало ощущение, что еще чуток, и меня вырвет. В белом холодильнике я обнаружила только половинку желтого лимона, на который, мой желудок мгновенно отреагировал. Целый рот кислой слюны и рези в животе стали результатом моей вылазки в холодильник. На другой полке лежал маленький кусочек старого обветрившегося сыра и банка с маринованными огурцами. «Супер! Хоть бы не объесться!» – в голос проговорила я. Варюшка жадными глотками высасывала молочную смесь, а я радовалась, что хоть её кормить не надо.

«Так и с голоду подохнуть можно», – подумала я. В моём загашнике еще была одна деньжонка. Но тратить её я очень не хотела. Ведь это был единственный путь для возврата домой. Я знала, что мне смогут запретить уехать. Сердце разрывалось на части, и я проклинала тот день, когда решила забраться в эту Богом забытую деревушку. «А ведь мама говорила, нечего выпендриваться. Нет же – опять не послушала. Что ты – у меня же характер! Вот тебе, Машенька, раз характер, так и давай, выкручивайся теперь, коли вляпалась!» – бурчала я себе под нос. Слюна во рту приобретала какое-то безвкусие и нейтральность, а вода, которой я пыталась заглушить чувство голода, не могла насытить мой организм. Перед глазами всплывали яркие картины с жареной курицей, пюре, сосисками, где– то возникал образ гуляша и… конфеты. Мне почему-то жуть как захотелось конфеты! Сладкой, с тянущейся нугой. Такую бы конфету, как дома! Во рту снова прибывало слюны, которой в это утро я только и питалась. Я забралась на стул и стала рыться во всех шкафах и банках, проверила все коробочки, но ничего существенного мне не попадалось. «Гав-гав», – послышался лай Жулика, влетевшего с улицы и устремившегося под кухонный стол. Я подняла края скатерти и увидела заснеженного пса, который жевал какую-то кость, а рядом с ним, у ножки деревянного стола, лежала. шоколадная конфета! Я мигом протянула руку к ней и, схватив, поднесла к глазам. Сине-белая глянцевая обертка была увенчана надписью: «Пилот». Пилот. Это вам, конечно, не «Рафаэлло», но все-таки. Сладко-приторная конфета таяла на моих зубах. Маленькими кусочками я откусывала от неё тоненькие стружки, можно сказать, что я их даже соскребала…

Вдруг распахнулась входная дверь, и в проёме показалась слегка полноватая женщина. «Маш, Вера-то в больнице. Знаешь, да? Скотину-то ты кормила? – спрашивала меня сестра свекрови, жившая неподалеку от нас. –  А то Верка сказала, чтоб я глянула сходила. Так чего ей передать-то?»

– Скотину?.. – замялась я. –  Покормила?.. А чем?

– Как – чем? Комбикормами, конечно! Вон, у печки целый мешок их стоит, – тётя Зоя ткнула пальцем мне на пакет.

– А как их заваривать? – широко раскрывая глаза, спрашивала я у тёти Зои.

– Накладываешь несколько черпачков вон в ту кастрюлю, – она указала на медную лоханку, – и заливаешь это дело кипятком. А там, как настоится, так и иди кормить.

– Я?.. – не переставала я удивляться. –  Так ведь не умею я этого. Даже и не представляю, как это делать.

– Ой, придёшь, двери в стойло отопрёшь, Звёздочку отгонишь, да и вывалишь всё ей в кормушку. А как та есть станет, так на засов дверь запирай и иди. Ладно, некогда мне тут, у самой дел по горло, пойду я.

Засунув ноги в черные валенки, тётя Зоя скрылась за дверью. Я в растерянных чувствах осталась стоять на кухне. Варька допила свой пузырек и кинула бутылку на пол. Фантик от «Пилота» напомнил, что пора бы и поесть, а пустая кастрюля, приготовленная для комбикормов, так и сверлила мне глаз. «Ой!» – я тяжело вздохнула. Руки опустились и, казалось, уже не поднимутся. Входная дверь хлопнула снова, и предо мной появился муженек. «Есть чё пожрать?» – заглядывая в холодильник, спрашивал он. Жёлтый лимон поприветствовал и его, указав лишь на банки с огурцами. «Чего? И кушать что ли нечего? Ты почему ничего не приготовила?» – кричал он на меня. «Ах, это я не приготовила? – кричала я ему в ответ. – А ты что сделал? Для начала ответь, где ты был? Я с утра тут как белка в колесе кручусь! Ах, простите-простите! Поесть я ему не приготовила! А ты, миленький, продукты-то принес? Али денег дашь в магазин сходить?»

– Да, и комбикорма сам готовь! – кинула я ему вослед.

Но брошенную мною фразу он не слышал. Его пятки сверкали уже где-то за поворотом. Я включила музыку, чтобы Варя не плакала, а сама стала запаривать корма: из большого пыльного мешка я накладывала в серую кастрюлю какие-то то ли шарики, то ли диски и заливала их горячим кипятком. Через пару часов я заглянула в лоханку и увидела кашеобразную коричневую массу, от которой несло не то хлебом, не то силосом. Все вперемешку. На улице начинало смеркаться, и я понимала, что ждать уже некуда. Никто не придёт и не поможет, а скотину оставлять голодной нельзя ни при каких условиях.

Валенки с галошами, фуфайка и свекровкин зелёный платок – в принципе я готова! «Варюшка, посиди пока здесь, – положила я её на расстеленное в её комнате на полу тёплое ватное одеяло. – Я мигом».

Оставлять ребёнка одного было страшно, но другого выхода из сложившейся ситуации я просто не видела.

Захватившись за горячие ручки огромной кастрюли, я несла её впереди себя. Снег хрустел под моими ногами, а из лоханки шёл специфический запах. У хлева убрала я батог, который напоминал о том, что животное уже давно заперто, и в прихлевке оставила еду для коровы. Слышно было, как она ходит по своему дому и фыркает носом. Сняв засов с петель, я заглянула к Звёздочке. Большая черно-белая корова смотрела на меня из угла стойла. Повсюду разбросанное сено было сырым – животина разлила всю воду. Пришлось убирать и его. Вилы с четырьмя зубьями стояли у двери в хлев. Я быстро метнулась за ними и резкими движениями стала собирать сено с пола. Звёздочка смотрела на меня большими глазами и хлопала длинными черными ресницами. Каждый раз, когда я поворачивалась к ней спиной, мне казалось, что она меня боднёт. Мурашки пробегали по моей спине и прятались где-то за ушами. Корова стояла, не двигаясь. «Сейчас, Звёздочка. Сейчас, хорошая», – приговаривала я, убираясь в хлеву. В кормушке было пусто, и, наполнив её комбикормами, я еле успела отпрыгнуть в сторону – Звёздочка незамедлительно ринулась к еде. В одну секунду я выпрыгнула из хлева и заперла его на засов. Душистый запах сена, стоявший в прихлевке, так и дурманил голову. Открыв дверь на улицу, я увидела звездное небо и заснеженный лес, которым был обнесён весь наш поселок. Впотьмах я добежала до дома. Варя тихо игралась на полу в погремушки, а неподалеку от неё сидел Жулик, который не отходил от ребенка ни на шаг.

Вечер подходил к концу, а поесть за весь день мне так и не удалось. Я села к дочке на пол и молча наблюдала за ней. Маленький носик приобрел другую форму, глаза стали больше, а волосы завились в красивые кудряшки. Но на меня она была совсем не похожа. Даже взгляд, который она изредка бросала на меня, отвлекаясь от своей игры, был, как у отца. Она так же улыбалась, пожимала плечами и морщила нос. «Вот так носишь– носишь, выкармливаешь, а она еще и не на тебя похожа», – думала я.

По коридору кто-то промчался, и в дверном проеме нашей комнаты показалась Ольга, двоюродная сестра мужа. Улыбаясь во весь рот, она стояла в шубе и валенках, и в съехавшей набекрень какой-то чудаковатой шапке. В руках у неё была кастрюля: «Ну, чего сидите? Пойдёмте кушать. Мы только с мамой из хлева пришли. Освободились. Она меня к вам с Варькой послала. Пойдемте на кухню – кормить буду!»

Полная девчонка с детских лицом и взрослым телом заглядывала на меня своими ясными глазами. Мягкий голос, добрый смех… Она так и лучится теплом. Давно я не встречала солнечных людей. «Маша, у тебя всё в порядке?» – поинтересовалась она, завидев, что я печальна. «Да, знаешь, Оль, не знаю, как и сказать», – ответила я. «Да говори, как есть», – не унималась Ольга. «Да я уж вся извелась – кушать нечего, печки топить мне тяжело – дрова таскать приходится на руках, помочь мне некому, дед пьет, Вадька шляется, я одна с маленьким ребёнком на краю поселка, у самого леса.» – тараторила без запинки я. «А хочешь, я к тебе жить приду?» – пожалев меня, предложила Ольга. «Конечно, хочу! – ликовала я. – А тётя-то Зоя тебя отпустит?» «Естественно», – протянула Оля. «Погоди, я тогда сейчас в туалет сбегаю, и сходим до тебя, отпрошу тебя у мамы, а ты Варьку пока одевай», – сказала я и, накинув шлепки на ноги, выбежала во двор.

Деревенский туалет находился метрах в тридцати от дома. Бежать приходилось по скользким мосткам. Огород, окруженный темным лесом, не внушал чувства спокойствия. Деревья монотонно качали своими верхушками и издавали томный гул. Забежав в помещение туалета, я закрылась там на крючок. В дверные щели было видно звёздное небо, кусты, росшие рядом, и ели, которые так и качали своими зелёными лапами. На обратном пути где-то в кустах послышалось какое-то шевеление. Я, выпучив глаза, встала, как вкопанная. Мне бы бежать, а ноги будто не мои. Онемели и все тут! Кричать не могу – от страха голос перехватило, только хриплю: «Ольга, Ольга»! А что Ольга? Разве ж она услышит? Какое-то существо передвигалось вдоль нашего забора, который разделял лесную полосу от сельской местности. И вдруг я услышала страшный вой, тот самый, который «подгонял» меня с тепловоза. С каждым разом он доносился все громче, и, казалось, этот невиданный зверь вот-вот меня настигнет. Какая-то сила понесла меня домой. Захлопнув за собой дверь, быстрехонько защелкнув шпингалет, я примчалась в комнату к девчонкам. Варя сидела в тёплом комбинезоне и меховой шапке. «Раздевай! – скомандовала я. – Никуда не идём»! Ольга смотрела на меня и не понимала, что я хочу этим сказать. «И ты здесь остаёшься, – продолжала я в том же тоне. – Звони маме, и говори, что заночуешь у меня!»

– Да что случилось-то? – расспрашивала меня удивленная таким решением Ольга.

– Там какой-то зверь ходит. Я боюсь. Утра надо подождать!

– Какой зверь? Тут же люди кругом! Неужели пришёл? – продолжала сестра Вадика.

– Я не представляю, как он выглядит, но тебя из дома никуда не отпущу! Звони! – отрезала я.

Ольга быстро набрала мамин номер и второпях рассказала, что тут творится что-то неладное. Тётя Зоя, смахнув всё на наши домыслы, сказала дочке: «Оставайся».

Ночь выдалась тихая и на редкость тёмная. Жёлтую луну, свет от которой падал дорожкой на наш огород, закрыло большой тучей; деревья, нетронутые ветром, стояли бездвижно, и только шорох, доносившийся откуда-то с крыши, не давал нам покоя.

«Кошки, поди, ходят», – предположила Олька. «Наверно», – подтвердила я. Версию о том, что там может быть что-то противоестественное, вслух не озвучивали. Хотя обе об этом думали.

Варя смотрела на нас осоловелыми глазами, и, спев ей несколько колыбельных, мы быстро уложили её спать. «Пюре с котлетами будешь?» – заигрывая, спросила меня Оля, и пошла в сторону кухни.

Широкое окно, занимавшее половину кухонной стены, выходило на задний двор, где с давних времен стояли баня, хлев и туалет. Тут же были разные хозяйственные постройки и маленький домик, в котором свекр ремонтировал технику.

«Маш, нуты долго будешь пялиться в окно? – спросила меня Олька. –  Иди уже поешь наконец-то. Я все разогрела».

Запах свежей котлеты и вид хорошо взбитого пюре заставили меня ринуться к столу. «Давай-давай, уплетай», – проговорила моя кормилица.

Несколько первых кусков проскользнули в моём горле незамечено, но зато потом я уже смаковала и вылизывала всю тарелку дочиста. Девчонка смотрела на меня и улыбалась: «А у меня дак уже и глаза на них не глядят (указала она на две оставшиеся котлеты), каждый день их едим. Тут у нас недавно такое было… Мама котлет налепила, нажарила, покидала всё в тарелку и, накрыв полотенцем, ушла обряжаться. У телушки была долго, все прибирала да кормила. А по приходу домой увидела за столом Ийку с Колькой. Они сидели с набитыми ртами и доедали по последней котлете. Вот тогда смеху-то было! Мама на них ругаться было собралась, а Ийка как заорет: „Зо-я! Не надо! Ну, виноваты, виноваты. Ну, не удержались. Да. Я чего пришла-то?

То есть… мы… На буханочку черного не займёшь?» Тут уж мамка не выдержала: „Сейчас я займу тебе и на буханочку, и на молочко! Вот погоди!» Мама схватила кочергу, и ещё бы чуть-чуть и она бы заиграла ею по хребтам этих влюбленных. Ийка же сообразила, что к чему и, схватив Кольку за руку, кинулась бежать».

Мы залились смехом, но быстро осеклись: во дворе кто– то выл. С какой стороны шел этот рев, было непонятно. То ли от леса, то ли – с деревни. Олька посматривала то на меня, то в окно. Я выключила свет на кухне и решила приблизиться к окну. Ничего не изменилось – по-прежнему было никого не видать. Мы обошли все комнаты и заглянули во все окна. Холодок мелкими мурашками пробегал по спине. Что-то непонятное и необъяснимое происходило за тонкими стенами нашего дома. Оля взяла меня за руку и шепотом проговорила: «А ведь баба Нюра знает, кто это». «Баба Нюра?» – переспросила её я.

– Ну да. Она. Тут недалеко живёт. Такая толстая, старая. У неё ещё в доме света нет никогда. Она, правда, странная какая-то: иногда выйдет на тропинку и стоит, смотрит по сторонам, и долго так. Даже жутко становится. А иногда посмотришь – одна в лес попёрлась. Это в наш-то! Одна! – рассказывала Олька.

– А что в этом такого? Я, например, многих знаю, кто в одиночку по лесам ходит!

– Ну да. Но это не про наш лес сказано. У нас ведь по нему водит. Да ещё и как. Если человек потерялся – считай, не найдут.

– Да ну, – не верила я.

– Вот тебе и «да ну»! Говорю же. Лет пять назад бабулька с внучкой ушли по ягоды, да так и не вернулись, с вертолетами искали – и всё без толку. Там, если заплутаешь, то всё. Нашли только однажды – у нас девчонка из школы потерялась, за хворостом, говорит, пошла. Кстати, было-то совсем недавно. Так мы её всем посёлком три дня искали. И МЧС-ники приезжали, и полиция. А нашли только после бабы Нюры.

– В смысле?

– В прямом. Она к лесу вышла, веточку сломила, пошептала– пошептала, покричала, ухом поводила, а потом сказала: «Идите на „Дунягу“, там и найдёте!» А «Дуняга» – это место такое, оно недалеко от нашей деревни и находится. А плутают там постоянно. Поговаривают, что молодая водит.

– Как это? Ну, девушка тут жила – Дунька… С парнем с одним дружбу водила, тот её сильно ревновал. Так сильно, что в одну ночь на берёзе-то и вздернул.

– Вздёрнул?

– Ну, повесил. А потом, видать, одумался, да поздно было. Из петли-то её вынул, к себе на колени положил, да так до утра и промаялся. А как рассвело, стали Дуньку искать. Ну, и нашли. С тех пор в это место никто не суется, а уж, если сунется, то Дуняга так заводит, что и сам не обрадуешься.

– Так, а девочку-то где нашли?

– А у той берёзы и нашли. Сидела на снегу, съёжившись. Мы её по следам нашли. Мужики сказывали, что покуда шли по её следам, рядом были видны и волчьи. Всю дорогу думали, к чему придут. Живая ли. Пришли, а она жива! Обрадовались. Сразу её там и переодели, и накормили, да на руках домой снесли. А, если б не баба Нюра, кто знает, что бы с девчоночкой-то было.