Текст книги "Точка возврата"

Глава 9
Снова дома. Так жить нельзя!

Дома затхлый, холодный дух покинутого жилья. Понятно, Валерка хозяйством не занимался, забегал переночевать да второпях перекусить. Лишь один раз убрал, когда деда спровадил, вроде как дезинфекцию проводил, дали в диспансере какие-то таблетки хлорки. Мол, вам надо, вы и делайте. Он постарался, но не очень, ведь худшее уже произошло. Из-под толстого слоя пыли тупо лыбится кот с циферблата часов, тускло поблескивают звездочки на обоях, как залежалая мишура через полгода после елки. Под ногами липнет давно не мытый пол. Эх, развернуться бы здесь, повыкидывать все, обставить по-новому! Но нет сил даже прикоснуться к этим вещам.

Мама, приехавшая помочь, видела Ладину растерянность:

– Я тут наведу порядок! Ты отдыхай!

Дочь, молча, кивнула и подумала: «Хотелось бы посмотреть! "Освобожденная отбыта женщина" с тряпкой, прикольно! Это не то, что выпендриваться на тусовках!» Откуда берется злость? Да еще к милой, обаятельной маменьке, никому зла не желавшей. А что такая веселая?! Так в программе у нее записано, без этого никак. Сейчас ей тяжко, жизнерадостность внутрь загонять приходится, чтобы бездушной не выглядеть. Вид, как у нашкодившей девчонки, старается изо всех сил полезной быть. Тряпку с трудом где-то разыскала, о венике вспомнила, сунулась под раковину, там ведро давно не вынесенное, с горкой. Скомканные бумажки на пол покатились, мамашка растерялась: не брать же их холеной, наманикюренной лапкой. Про пылесос вспомнила, вопросительно так глянула… «Нет! – отчеканила Лада. – Этот номер не пройдет!» Надо же – жизнь прожить и элементарных вещей не научиться делать! Или это дар такой – других использовать? Сначала бабка, потом мужья, домработницы, все носились с ней, как с маленькой. Ну да ладно, перчатки резиновые нашла, дело стронулось с мертвой точки. Себя преодолела ради дочки! Это ли не любовь? Она хлопотала и щебетала без умолку. Все о пустяках, об Артошке ни слова, будто его нет. Может, для нее это и вправду так? Лада прислушивалась к болтовне, вникала, ее затягивало. Возможно, так и надо жить – легко, красиво, с «рюшками и финтифлюшками». Неожиданно для себя согласилась на парикмахерскую. А что? В новую жизнь – с новой головой!

Когда Лада вернулась в новом обличье и подошла к наспех накрытому столу, эффект превзошел все ожидания. И муж, и мать ошалело смотрели на нее, а поглядеть было на что. Черные с синими прядками кудри, как шапка чабана, фиолетовые тени на веках, канареечная мини-юбка, ажурные чулки и розовые спортивные тапки. Да еще массивные браслеты, бусы и кольца, что дарила мать на протяжении многих лет. Дождались все-таки своего часа, правда, все разом. Должна же быть справедливость, черт возьми! И дело не в отсутствии вкуса, просто какова жизнь, такова и красота!

Мама быстро от шока оправилась, даже хвалить стала:

– Молодец, к жизни возвращаешься! Так держать!

Да уж держим, или нас держат?

Валерий так посмотрел на Ладу, что она поперхнулась, но ничего, сдержался, профессиональная закалка. Выпили за возвращение.

Отпраздновали, а с утра добро пожаловать в будни! Муженек и мамочка засобирались – торопливые, нужные в другом месте. Это только Ладкина жизнь исчерпывалась домом. Близкие далеко, никому она не нужна, даже маленькому, он так и не узнает мать. Лежит, как кукла, и кругом пустота. Лада слонялась по квартире, будто чужая, заглянула в мастерскую… Нет. Не ее комната! Логово старого змея, все здесь запахом его пропиталось, даже картины, безжизненные, претенциозные… До чего же противные козявки, аж дрожь пробирает! Ни к чему все это, скорее освободиться! Засунула все в большой черный мешок, потащила к выходу да так и оставила у двери… Одеваться нет сил, потом как-нибудь.

Достала бумагу, карандаш, можно набросать что-нибудь, прошлое вспомнить. В голову ничего не приходило. По белому листу скакал яркий весенний луч. Нужно прогнать наглеца, задернуть штору. Выглянула в окно: снег почти стаял, на сухом пятачке копошились детишки, убегал от мамы карапуз, смешно топая тяжеленными первыми ботинками. Почему не померкло солнце и пойманный малыш смеялся так заливисто, когда Ладин мальчик отстал на целую жизнь? Как теперь выйти из дома, ведь там бывшие приятельницы по прогулкам? Они начнут хвастать достижениями, потом расспрашивать, с трудом сдерживая любопытство, изображать сочувствие, в душе радуясь, что их миновало. Кто поможет Ладе? Валерка сбежал к своим психам, мамашка ускакала по делам. Со свекровью вообще беда, влезла в инквизиторскую мантию и изливает «праведный» гнев, только все больше на невестку, не на сыночка. Мол, ее внука не уберегла и далее по списку. Свалили все на Ладу, а сами руки умыли. Увольте, она так не играет! Забыться. Где эти дурацкие таблетки? Валерка отрезал по одной-две, как для слабоумной. Куда их подевала? Не вспомнить. С памятью что-то стало, ну, хрен с ней. Отыскала девять штучек. Интересно, помогают твои пилюльки, доктор? Высыпала на кухонный стол, повыковыривала из блистеров и вперед, чтобы проняло!

Больные сегодня особенно раздражали. «Что они несут! Достали, сил нет!» Валерий отвечал односложно, порой невпопад. Перед глазами стоял вчерашний вечер, клоунская раскраска на бледном лице жены, черные патлы, пьяный блеск в глазах, нахальная улыбка, движения дешевой шлюхи из плохого кино. А он словно ждал этого, набросился, с остервенением срывая дурацкий прикид. Она не противилась ничему, лишь смеялась, доводя до исступления. Они будто дрались не на жизнь, а на смерть, без слов и ласк до бессилия, изнеможения, провала.

Утром Лада молча стирала осыпавшуюся под глазами тушь и приглашала завтракать, как обычно. Валерий соврал себе: «Все о'кей!» Но неприятный осадок никуда не делся, тревога лишь росла, пищала противно, как сигнализация: «Ты все сделал не так! Не услышал крика о помощи!» Лугов в раздражении осмотрелся: яркий рекламный плакат на стене сулил легкий и быстрый выход из депрессии. «Мне бы так! Нажрался таблеток, и все здорово!»

Набрал жену. Нет ответа. В который раз. Нужно ехать скорее. Ординаторы сами справятся. На всякий случай обошел отделение, вроде все в порядке. Только больной Мишин, как всегда, недоволен: кормят невкусно, лекарства дают дешевые, некачественные, да еще убирать заставляют, а он человек старый, тяжелобольной. Мол, никакого внимания к инвалиду. Толстая румяная физиономия с прилепленной сладенькой улыбкой, говорит быстро, брызжет слюной. Валерия покоробило. «Тот еще фрукт, кляузник, сутяга, связываться – себе дороже! Видит, человек торопится, все равно пристает. Уважения требует, сволочь! Будто его заслужил! Педофил, насильник! Отлечился, и можно всю жизнь права качать?! Инвалид, блин, льготник! А с теми детьми что стало? О них кто-нибудь позаботился? А с моим сыном что будет?» Мысли пошли по неправильному руслу, раздражение росло, захотелось отшвырнуть наглую мразь прочь с дороги. Сдержался с трудом, бросил на ходу: «Я занят!»

Толкнул, дверь не открывалась, черный мешок застрял на пути. Валерий нажал сильнее, что-то затрещало, посыпались картины. Гусеницы, жуки – всякая гадость. Нечаянно наступил, хрустнуло, взметнулась пыль. Чертыхаясь, стал засовывать все обратно в пакет. «Выбросить надумала, молодец, давно пора!»

– Ладушка, ты дома?

Тишина. Глянул: ботинки, куртка на месте. Прошел на кухню, немытая посуда так и стоит с утра, вздрогнул, похолодел – пустые блистеры. «Ксанакс – ерунда!» – мелькнуло, но не утешило. Рванул в комнату, упал на колени, потрогал – жива! Должно бы отпустить, но ни фига подобного. Валерий сидел на полу, будто оглушенный. Лада мерно дышала, слегка улыбаясь во сне, как раньше, очень давно.

«"Полечил" называется! Дурак, идиот! Хорошо хоть лекарство безобидное, дозировка маленькая. А если бы… что-то другое? Не следил за ней, за покой цеплялся! Вот и получи!» Хотелось выть, кричать, разбить что-нибудь. Волна душила, проклятья не помогали, со злостью ударил в стену, по смеющейся кошачьей рожице.

В другой комнате захныкал младенец. Валерий побежал, схватил сынишку, начал неловко трясти, тот еще громче запищал. Сообразил: покормить надо. Держа малыша левой рукой, начал споласкивать кипятком бутылочку, обжег пальцы, выругался. Как все сложно! Кефир в печке створожился, перегрел. Не начинать же заново, бешено встряхнул, сунул Тошке.

Потом испугался, что Ладу давно не слышно. Посмотрел, все в порядке: спит, улыбается. Валерий вдруг ощутил: у него теперь на руках двое – жена и сын. Присмотрелся к малышу повнимательнее. Большие серые глаза разбегаются в разные стороны, ресницы черные, непомерно длинные, как в рекламе туши. «Ты должен был быть красивым!» Стало жаль остро, до кома в горле, именно несостоявшейся красы или просто отец никогда так подолгу не прижимал к груди маленькое теплое тельце. «Не уберег! Ох, уж этот старый козел!» Накатило бешенство. Валерий дернулся, бутылка выпала и покатилась по полу, брызгая остатками кефира.

Отчаяние нужно было остановить, не дать ему власти. Высказаться, избавиться, освободиться. Чтобы не быть кругом виноватым, найти кого-нибудь хуже себя. Дед… Взглянуть в его бесстыжую рожу. Пусть не забывает о том, что натворил. «Непробиваемый, безмозглый чурбан, давно я тебя не видел!»

После зимы дворик диспансера отталкивал нищетой и заброшенностью. Голые деревья, как черные каракули. Гнилые прошлогодние листья, смешанные с грязью клочки побуревшей травы. Дорожка с выпавшими плитками, словно «пазл» без половины фрагментов. Здание от сырости пошло пятнами. Валерий осмотрелся. На скамейке у серого бетонного забора курили несколько потрепанных мужичков неопределенного возраста. Явно больные! Засаленные куртки, вытянутые на коленях треники.

– Не подскажете, Лугова где найти?

– Здесь я! Не узнал! Ха-ха, богатым буду!

Валерий растерялся: прямо напротив него сидел дед. Прямой, бодрый, лицо округлилось, морщины частично разгладились. На вид крепенький старичок лет семидесяти, не больше.

– Что, на славу потрудились твои докторишки?!

Внук не сразу смог переварить столь разительную перемену. Возникшая в первый момент радость, врачебная гордость за явный успех спутала все карты.

Петр Константинович махнул рукой, приятели молча стали подниматься.

– Садись, внучок! Никак, опять ругаться пришел? Сейчас уже голыми руками не возьмешь, силенок-то поприбавилось. Подлечили, сам видишь! А сынок твой как, тоже здоров, небось?

Прежняя злость вернулась, и будто не бывало благости. Появилась обида: почему старый хрыч поправился, а малыш нет? Вывалил все, что накипело. Ничего не скрывал, медтермины не выбрасывал.

– Что-то сути не пойму! По-русски можешь?

– Не доходит? Изволь: «осиновое полено» теперь у нас! И все из-за тебя! – выкрикнул Валерий, и самого покоробило. Как можно было так обозвать теплое живое существо, что еще днем прижимал к груди!

– М-да, «бревно» такое тебе не по силенкам. Хреново вышло. Что за молодежь пошла, тепличные, избалованные, чуть ветерок подует, вымрете на фиг! А Ладка твоя с собой кончать удумала, дура! Все бабы таковы, конечно, но от иных хоть толк есть, а от твоей геморрой один. Ни детей нормально рожать, ни работать, ничего не может. Да и сама ни кожи, ни рожи.

Валерий рассвирепел, вскочил.

– Если хочешь, бей! Я бы не стеснялся!

– Да пошел ты!

Он шлепал по весенней грязи, кляня деда на все лады и себя за глупую откровенность.

Старик, криво улыбаясь, проводил взглядом разъяренного внука, потом закурил, выдохнул струйку дыма в безоблачное синее небо. Даже эта прозрачная синева показалась обманом, каверзой. Саму мысль о добром боге он отметал, словно насмешку. Черт – другое дело, но злой рок ближе, без бутафорских рогов и копыт. Здесь Петр Константинович не сомневался, доказательств хоть отбавляй. Он упорно творил себе темный и несуразный мир, а авторство приписывал судьбе. Все было не так с самого детства, с того момента, как осознал себя.

Валерка и не догадывался, сколь весело, бесшабашно жил его дед! И неинтересно ему старческие разглагольствования слушать, да и мы такие были, и его, дурака, то же ждет. И вздрогнул, осознав: «Не ждет! Некому будет его слушать и списывать в утиль, не будет потомков – и все». Будут таскаться со своим «поленцем», никого больше не родят, и пресечется род. Петра Константиновича возмутило, что не будет продолжения у него, такого необыкновенного. Это ли не злой рок?! Здравый смысл (и откуда он только взялся) нагло влез: «Сам ты виноват, разгильдяй безмозглый!»

– Раз так, вину заглажу, меня не очень легко остановить! – расхорохорился, будто в молодости, и собрался показать «кузькину мать» самой судьбе.

Глава 10
Возвращение к жизни

Футбольное поле краем врезалось в синее небо. Трава короткая, сочно-зеленая, до привкуса сладости. Навстречу бежал сильный ловкий мальчишка лет десяти. Это ее сын! Мяч летел на Ладу, и не мяч вовсе, а солнечный зайчик. Свет головокружительно радостный, как в детстве. Зажмурилась, медленно открыла глаза.

Яркий утренний лучик пробивался сквозь пыльные шторы. Лежала на диване в гостиной, по серому потолку разбегались трещинки, из вазы на шкафу тянула когти колючая ветка боярышника. Откинула шерстистый плед (и откуда он взялся?), села, задумалась… Дом, пыль, пустота, тоска, таблетки… Но ощущение счастья из сна все еще реальнее разбросанных по столу блистеров. Неужели она собиралась умереть?! Нет, ни за что! Просто накатило, навалилось все.

Шорох, кто-то встрепенулся на кресле. Валерка! Джинсы, свитер, сам весь заспанный, помятый, серо-зеленый. Как он здесь оказался? Дошло, наконец: «Утро!»

– Сколько я спала?

– Долго. Как ты?

Взял за руку, сел рядом, заглянул в глаза:

– Ты больше не будешь? Обещаешь? Как же мы без тебя…

Таким мягким Лада его почти не помнила, сонливость мешала разрыдаться.

– Знаешь, а малыш у нас классный, я с ним вчера почти подружился, кефиром кормил, – показал на засохшее пятно на ковре.

Она думала, отчитывать станет, психушкой пугать. Что-то, кажется, в нем изменилось, повзрослел будто. Да и ее злость осталась на том футбольном поле.

– Мы ведь вылечим Артошку, правда?

– Конечно! – неуверенно у него получилось, врать никогда толком не умел.

– Я так испугался за тебя… Зое Николаевне позвонил, чтоб приехала.

– И мама здесь?

Никогда не видела ее такой растерянной, ступала неловко, спотыкалась о брошенный на пол плед, подошла, обняла…

– Деточка моя бедная!

Что уж тут скажешь… Неловко, стыдно… Лада попыталась отшутиться:

– Помогли таблеточки, теперь все о'кей.

Под холодным душем почти отделалась от квелости. Пришла на кухню вполне ожившая. Мамаша суетилась, стараясь поджарить перепелиные яйца. Масло со сковородки брызгало, скворчало, маленькие пестрые шарики разбегались по столу. Скорлупка мягкая, разбить не так просто. Длинные ногти мешали, яичко смялось, белок вытек на перстень с драконом. Матушка смешно выругалась, и Лада тотчас кинулась ей помогать.

У них вдвоем неплохо получилось, вкусно. Лада давно с таким аппетитом не ела. Сегодня все по-особенному, даже Валерий уходил не столь торопливо, как обычно, поцеловал на прощанье. В глаза бросился оторванный карман на его куртке, пришить-то некому.

Только хлопнула дверь, матушка затараторила:

– Ну, и напугала ты нас! В мои годы так волноваться нельзя! – придирчиво заглянула в зеркало, выискивая новые морщинки. – Видела бы ты его вчера! Мрачный, страшный! Жуть! Лишь я на порог, сразу унесся куда-то. Вернулся часа через три, осунувшийся, постаревший, всю ночь рядом с тобой просидел.

Насчет старости – это она мастерица в чужих глазах соринки искать. А про Валерку напрасно. Красивый он, аж до кома в горле, сильный, подтянутый. Не зря каждое утро отжимается, пробежки делает, дождь, снег, ветер – все нипочем.

У них все еще образуется, главное – начать с чистого листа. Только не медлить, действовать, пока есть запал. Начать с уборки, выбросить все лишнее. Меньше вещей – больше места, легче дышится. Бабушка пусть с малышом погуляет, легко за маму сойдет, ей одно удовольствие возраст скинуть.

И откуда силы взялись! Сколько всего повыкидывала! Декоративные ветки тоже под горячую руку попали. Ну, их! Колючие, противные! Как они могли нравиться? С тем, что на поверхности, Лада разобралась быстро, потом на антресоли полезла. Чихая от пыли и мышиного запаха, дернула желтый пакет с красными ручками. Развернула, вытащила маленький, грошовый фотоальбомчик. Бабочки, сердечки на обложке. Вся эта романтическая розовость насторожила. Открыла наугад. Питер, храм Спаса на Крови, маленькие майские листочки касались тяжелых, металлических листьев решетки. Валерка, молодой, улыбающийся, рядом с ним девчонка, маленькая, щупленькая, белобрысая, счастливая до неприличия. Одета по-дурацки: шпильки, костюмчик старит, да и вообще провинциально. Почему, интересно, Лада так разозлилась? Ясно же, что были у него девицы, что тут такого…

Вдруг осенило: похожа девица на Ладу, как сестра. Неужто и она одна из многих, только никакого туризма со счастливыми рожами, одни сплошные будни? Даже фоток распечатанных нет. Есть, конечно, снимки, но цифровые, в компе, это совсем не то… Ну, ее, эту девку, будет у них еще все замечательно. Мужу она ничего не скажет, хватит ссор, по-хорошему – так по-хорошему. Сунула альбомчик в пакет, завалила грудой хлама, пыл куда-то улетучился.

Валерий вернулся быстро, еще не было четырех. Ошалело оглядел голые стены, полупустые шкафы. Старательно вылизанное окно – как стенка аквариума.

– Ладка, на нас же смотрят! Где шторки? Дай повешу!

Громко, как филин, ухнул, что значит эхо! Лада вздрогнула, прижала к себе Артошку.

Крупный мужчина на узком подоконнике – это забавно. Но справился ловко и быстро, спрыгнул на пол, непривычно громко звякнули стекла в книжном шкафу, и тут произошло чудо. Малыш хлопнул глазками, неловко, как бы нехотя, растянул губки. Улыбка застыла на мгновенье и медленно погасла. Родители, молча, переглянулись, торжественные, как в церкви.

– Все будет хорошо, должно быть, обязательно! Ты знаешь, во сне…

– Я люблю тебя… и его тоже, – Валерка смутился.

В первый раз в жизни такое сказал и напрягся, будто что-то могло случиться. Лада недоверчиво заглянула ему в глаза. Сколько она мечтала об этом, пока не потеряла надежду! В начале знакомства дежурное: «Ты мне нравишься!» Потом слова уже ни к чему.

– Давай все бросим, поедем отдыхать! – проверяла успех, но он и не думал отступать.

– На следующей неделе постараюсь взять отпуск.

Чудеса ведь должны продолжаться, но где они? Ау! Муж, впрочем, вел себя молодцом, но Артошка за целых пять дней ни разу больше не улыбнулся. Тут еще Маринка позвонила, ее Анютка уже ходить пытается. Сообщила после паузы, как сенсацию: «Это знахарка помогла!» Лада записала телефончик кудесницы. Подружка все стрекотала: малышку бабке скинула, на работу устроилась в «Связной», мобилки продавать. Где столько сил берет, по двенадцать часов на ногах?! Или все такие шустрые? Одна Лада дохлячка?

Весь день она вспоминала про целительницу, и мамаша еще подзуживала, мол, ни один шанс упускать нельзя. Господи, шанс! Почему бы и нет? Решительно набрала номер.

– Элеонора? Здравствуйте, я от Марины, – дальше сбивчиво попыталась описать проблему.

Ее лепет перебил хорошо поставленный голос:

– Беру недорого! Работаю на результат! Завтра в двенадцать, устраивает? Записывать вас?

– Да! – выдохнула Лада едва слышно.

Внутри все сжалось, почувствовала: примитивно разводят, но отказаться не могла, не душить же последнюю надежду. Записала адрес: улица Башиловская, дом… так, почти центр.

Весь вечер думала только о предстоящем визите. Рассеянной стала, отвечала порой невпопад. Валерка насторожился, допытываться стал, но Лада не раскололась, еще засмеет.

Утром, только за ним дверь захлопнулась, готовиться стали к поездке. Мама с радостью согласилась подвезти, ведь мистика – это так интересно!

Нужный дом искали добрых полчаса. Это же надо – так бестолково объяснить! Сначала покружили на машине, с риском для жизни разворачиваясь в неположенных местах, потом припарковались, где придется, и почапали пешком в сторону ободранных хрущёвок. Зачем только Лада пришла сюда! Не верит ведь ни в какую мистику, знает: обман все это, а все равно идет! Кажется, нашли. Облезлая, серая пятиэтажка, номера дома не видно, но, судя по всему, она. В нищем, замусоренном дворе было понатыкано столько автомобилей, что проехать-пройти трудно. Ну, и умаялась Лада от этого хождения, да еще переноску с ребенком таскай. Отдохнуть бы! На единственной скамейке заседали три алкаша. По цветной рекламной газете катались побитые, чумазые яблоки, ветер норовил перевернуть желтые одноразовые стаканчики. Хмырь в черном плаще глотнул водки, крякнул, поднял голову и заметил женщин с ребенком.

– Привет, красотки! Хотите присесть?

Они молча шагали к подъезду, с бетонного козырька капала за шиворот вода. Мама старательно, по записи, набрала код. Дверь скрипнула, лязгнула. В нос ударили запахи сырости, затхлости и кошачьей мочи. Медленно карабкались на пятый этаж, ребенок с каждой ступенькой становился все тяжелее и тяжелее. На голубой крашеной стене под звонком накалякано черным фломастером – 42. Ну, наконец-то пришли! Мамаша нажала на кнопку, за железной дверью раздались слабые трели. И на пороге появилась тетка в длинном зеленом балахоне со звездами, за толстым слоем косметики почти не видно лица. Прихожая тесная, темная, с одной стороны – церковный календарь, с другой – замызганная шторка. От смешанного запаха табачного дыма, благовоний и пыли резко накатила тошнота, головокружение. Лада едва успела сунуть ребенка матери, как в глазах потемнело. Она пошатнулась, стала заваливаться, сдвинула плечом занавеску и уткнулась носом в плакат с полуголой девкой. Мама вовремя подхватила под руку и потащила в комнату, где Лада провалилась в продавленное дерматиновое кресло с прожженным подлокотником. Хозяйка с остервенением дернула шторку, на карнизе зазвенели старые металлические кольца. Интересно, как ее зовут на самом деле? Такое имечко, как Элеонора, – всего лишь звучный бренд. Сквозь дурноту пробивалось раздражение: ну и влипла!

Тетка пыталась натянуть на лицо гостеприимную улыбку и начинала сильно смахивать на рыночную торговку. Вдруг спохватилась и убежала в кухню. Лада спокойно огляделась: на синих обоях со звездочками – иконы, таинственные знаки и астрологические карты, на черной скатерти – круглая лампа с пробегающими разноцветными искорками. В общем, скромный колдовской реквизит на фоне потрепанной мебели начала девяностых.

Ведунья возвратилась – в руке надколотый стакан с водой – и с самым серьезным видом изрекла:

– Пей, деточка! Эта влага живая, из-под правильного фильтра! Левозакрученная!

Лада представила себе это чудо, прыснула, подавилась, закашлялась. Холодная вода пролилась на грудь. Дурнота сменилась желанием бежать отсюда подобру-поздорову. Но поздно! Мама уже взяла инициативу на себя и принялась сбивчиво и неуверенно описывать проблему, размахивая больничной выпиской. Элеонора делала вид, что слушает, вставляла какие-то замечания. Вдруг до Лады дошло: знахарка понятия не имеет о том, что такое менингоэнцефалит, и даже вникнуть в суть дела не пытается. Элеонора встала:

– Главное, порчу снять, энергетику выправить! Давайте сюда ребеночка.

Тошку уложили на стол, в изголовье поставили толстую красную ароматическую свечу. Целительница зажгла от нее маленькую церковную свечку и начала водить над малышом. Когда слышалось потрескивание, торжественно изрекала:

– Вот видите, канал перекрыт!

Лада испугалась, как бы на ребенка не капнул воск, и вскочила:

– Поосторожнее!

Знахарка властно отослала ее на место. Ничего не поделаешь, остается все забыть и расслабиться. От мерной речи, полумрака, мелькания огоньков и потрескивания свечей накатывает транс. Просто она очень устала, ночь почти не спала.

По завершении сеанса Элеонора завернула свечные огарки в тряпку, опрыснутую сандаловым маслом, и заявила:

– Вот так и заройте в лесу, сегодня же! Место найдите, где пять деревьев растут из одного корня, как огромный букет, понимаете? Закопайте под корнем среднего дерева и заговор пошепчите! – протянула отпечатанный листок со словами.

Хорошо хоть отделались двумя тысячами… И до чего же все устали… Тошка заснул, недососав кефир, и Лада задремала в машине. Перед глазами все плясали свечные огоньки, змеями извивались пять древесных стволов, смеялась отвратительная ведьма. Вдруг ворвалась веселая попсовая мелодия, и колдовство исчезло. Лада не сразу поняла, что это мамин телефон надрывается в сумке. Вынула, подала. Оказывается, матери нужно срочно на работу, ведь она даже толком не отпросилась. Довезла дочь с внуком до подъезда и сразу укатила.

Дома Лада сразу уложила малыша в кроватку. Он спал крепко, ни на что не реагировал. Может, быстренько сбегать закопать свечи? Вдруг поможет… Она ненадолго, и дверь будет заперта, газ выключен, вроде все должно быть нормально…

Лада запихнула в карман сверточек и листок с текстом и выскочила из квартиры. Она так задумалась, где найти эти проклятые деревья, что не поздоровалась с соседкой у лифта. Та разворчалась не на шутку. На ходу пискнув: «Здрасте, извините!», побежала еще быстрей. Огибая детскую площадку, споткнулась о бордюр, чуть не грохнулась, подпрыгнула и огляделась. Из мамочек с малышами еще никто не вышел, только на дальней скамейке сидел мужик в дутом черном пуховике, шарфе и капюшоне, натянутом до самого носа. Вот чудак – в солнечный весенний денек так кутаться! Он будто напрягся весь, заметив Ладу, но она, не оглядываясь, побежала дальше.