Текст книги "Одна любовь. Исполнить мечты в восемнадцать лет"

Глава 2

Переступив порог квартиры, я снова почувствовала, что хочу бежать отсюда куда угодно. Только бы не здесь, только бы не с этим человеком. Всем телом ощущала тот особый и странный дух, который витал в нашем доме в последние годы. Мне казалось, что это дух зла, раздора и ожидания какого-то ужаса…

Осторожно и беззвучно прокравшись в свою комнату, я взяла учебники, конспекты по языку и убежала к морю, шум которого слышен из моего окна. В городке – три микрорайона и семь основных улиц, и все они вели к морю. Хорошо, что пришла весна, и, отыскав свое укромное местечко возле небольшого невзрачного камня на пляже, можно было насладиться шелестом волн, шепотом теплого ветра и смехом играющих в еще холодном песке детишек. Как же я завидовала им порой, осознавая, что уже не помню, когда смеялась сама так весело и звонко, так радостно и беззаботно. Их смех согревал сердце, и я начинала думать, вдруг для меня тоже осталась надежда на счастливое будущее.

Иногда я просто слушала море, смотрела вдаль и пыталась различить то, что можно увидеть только сердцем – молилась и мечтала. И, разумеется, делала домашние задания. Ведь дома мне редко удавалось сделать их тихо и спокойно, а впереди – экзамены. И я должна была заработать эту медаль! Хотя бы ради мамы. Она так радовалась моим успехам, словно они ее собственные. Впрочем, она была недалека от истины. Все, что есть во мне, – заложено ее любовью, терпением и безграничной верой в меня. Часто она говорила, что в ее жизни есть одна единственная радость – это я. Каждый день мне хотелось сделать для нее что-то особенное, чтобы умножить эту радость.

Сидя на пляже и наблюдая за резвящимися детьми, я тихо вздыхала, представляя, сколько еще нужно сделать, чтобы подготовиться к экзаменам. А потом принялась за чтение «Собора» О. Гончара. Я перечитывала эту книгу уже во второй раз. Мне нужно было написать отличное сочинение, а для этого необходимо разобраться с образами, проследить их в каждой реплике, в каждом диалоге, движении, вздохе.

«Мое сочинение просто обязано стать лучшим – особенно то, которое буду писать на экзамене!» – убеждала я саму себя, углубляясь в чтение романа.

Конечно, мне же предстояло не только сдавать экзамен по языку и литературе, но, похоже, и соревноваться с учителем, чья дочь Дуся тоже шла на «золото». Ни для кого в нашем классе не было секретом, что львиную долю ее сочинений они писали вместе с мамой дома, а потом на весь класс звучали торжественные слова учителя:

– У Дуси «отлично-отлично», вот как нужно излагать свои мысли!

Лицемеры. И ведь хватало же наглости! А еще, если Дуся вдруг в школу не могла прийти из-за головной боли или насморка, мама надиктовывала ей диктанты дома, в то время как все остальные писали их в классе. Противно и обидно… Но что об этом зря думать? Это ничего бы не изменило, во всяком случае, для меня. Мне предстояло пахать и пахать. Впрочем, как и все эти одиннадцать лет… Одиннадцать лет учебы на «отлично». Мама очень гордилась мной. Каждый мой успех – это новый повод для ее радости. Я хотела, чтобы она радовалась как можно чаще. А еще, как я верила, это приблизит день осуществления моей мечты. Мне просто необходимо было заработать эту медаль. И я знала, что получу ее!

Взглянув на часы, я поспешно вскочила на ноги, смахнула ладонью песок с одежды и побежала встречать маму с работы. Оббежав наш дом и завернув за угол детского сада, я поднялась по дороге, и остановилась в самом конце аллеи из роз, ведущей к огромному, величественному спортивному комплексу нашего городка, откуда лучше всего было видно маму, когда она шла домой.

– Да уж, – буркнула я себе под нос и улыбнулась краем губ, – по этим людям можно сверять часы.

Ровно в 16:30 сотрудники единственного крупного предприятия в нашем городке вывалили на улицу из рабочих автобусов. Здешние жители всегда считали, да и сейчас так считают, что работать в порту – это верх престижа, а для кого-то и верх мечтаний. Моя мама тоже работала там, а когда-то работал и отец. Но я никогда не хотела быть зачислена в штат портового завода.

«Нет, никогда!» – при этой мысли я передернула плечами. Я была уверена, что этого не случится. Совсем скоро я собиралась уехать из этой глуши, получить достойное образование, работу, а после жить совсем на другом конце земного шара.

«А как же мама?» – я быстро закусила губу, и улыбка вмиг сошла с моего лица.

«Я заберу ее с собой, куда бы я ни отправилась, – решила я мгновенно. – А вот и она»…

В толпе худощавых и не очень, но непременно одетых в костюмы мужчин, расфуфыренных тетушек, одетых и подстриженных практически на один манер, спешащих домой с набитыми авоськами, выделялось несколько свежих и прекрасных лиц, стройных фигур и светящихся глаз. Одной из них была моя мама, разве что глаза ее светились какой-то особой грустью, но, мне казалось, они светились ярче всех, потому что мы с ней увидели друг друга. Она радостно помахала мне рукой. А я ей в ответ.

– Какая же у меня красивая мама!..

Ее тонкое лицо обрамляли светло-каштановые кудри, доходившие до плеч. Глаза цвета неба очерчены густыми, длинными ресницами. У мамы были необыкновенно красивые глаза – большие, светлые и, кажется, бездонные. Жаль, что им так часто приходилось плакать. Мы с ней совсем непохожи внешне. Мои карие глаза с немного восточным разрезом и густыми темными ресницами на фоне смуглой кожи сильно контрастировали с ее огромными голубыми глазами, обрамленными веером светлых длинных ресниц. Она любила заплетать в косу мои длинные густые темно-русые волосы, а мне нравилось наблюдать, как играют на солнце ее светлые мягкие локоны. Глядя на ее прозрачную, почти фарфоровую кожу, мне всегда хотелось быть похожей на маму. А мама, поглаживая мои округлые щечки, то и дело повторяла, что я – абсолютная копия моего отца, за что она любила меня еще сильнее…

Светло-бежевый мамин плащ развевался на ветру, а на плече у нее неизменно висела кожаная дамская сумочка. Истинная леди. Такой я ее знала всегда, такой она навсегда и осталась в моем сердце.

– Привет, Кузька! Как я рада тебя видеть, мое солнышко. – она нежно обняла меня, крепко прижав к себе, и украдкой вдохнула аромат моих волос. – Ты снова пахнешь солью?

– У моря мне легче пишется. Привет, мамочка, – я поцеловала ее в щеку. – Может, тебе не стоит называть меня так на людях, я ведь уже большая девочка, мне – семнадцать, помнишь?

Мама ласково провела рукой по моим длинным волосам и аккуратно чмокнула в лоб.

– Хорошо, милая, только ты же знаешь, что для меня ты всегда мой Кузнечик счастья. – она заглянула мне в глаза, и я ощутила всю теплоту и силу материнской любви к своему единственному ребенку. Как же я любила этот ее согревающий взгляд и ее бесконечную доброту.

– Конечно, мам. Да мне, собственно, все равно, что скажут по этому поводу все эти люди. Мне и самой нравится, когда ты меня так называешь, чувствую себя… м-м-м… домовенком из мультика, помнишь, он такой славный.

Мы засмеялись, и я в который раз насладилась красотой ее серо-голубых глаз. Как жаль, что у меня не мамины глаза.

– Ну что, зайдем в магазин, купим что-нибудь вкусненькое на ужин, угу? – сказала она, а затем озадаченно посмотрела на меня. – Ты грустная какая-то. Что-то в школе?

– Да нет… не совсем. Просто, помнишь Ольку, ну ту, что замуж в девятом классе вышла…

– Да, красивая девочка, так что с ней?

– Ее муж, или, как это сказать, ну… получается муж, бросил ее с ребенком.

– Как это? – мама удивленно распахнула и без того огромные глаза.

– Ну как? Просто взял и уехал обратно на учебу. Похоже, ему надоело быть мужем и отцом… Мам, это так страшно. Ведь муж должен быть самым близким в жизни человеком, второй половинкой что ли… частью тебя самой… ну, так мне казалось… а в жизни как-то все совсем не так. Столько лжи, предательства, обмана…

Я замолчала и какое-то время мы шли, погруженные каждый в свои мысли.

– Мам? – набравшись храбрости, я решила задать мучивший меня вопрос.

– Да, родная.

– Как ты думаешь, а есть ли такие семьи, ну… как в Библии… чтобы муж любил жену, «как Христос церковь», чтобы он заботился о ней? Чтобы между ними была такая же гармония, как в «Песнях Соломона»? Или это просто сказка, идиллия? А? Я бы очень хотела, чтобы у меня было так…

Мама задумалась, глядя перед собой, в ее глазах промелькнула тень печали и она сказала:

– Ну, наверное, есть, раз в твоей Библии так написано. Ведь, насколько я понимаю, она отражает жизнь таких же людей, как и мы, возможно, только с другими ценностями. Нас немного по-другому воспитывали, знаешь ли. Но не скажу, что плохо, просто по-другому.

– Ну а ты встречала в жизни такие семьи? – я не хотела отстать, не получив конкретного ответа.

– Как тебе сказать… – она старалась подобрать правильные слова. – Я сталкивалась в своей жизни со счастливыми женщинами, заботливыми мужьями, но никто не знает, что у них за закрытыми дверями, понимаешь? Поэтому мне сложно судить. И я не берусь за это дело. Скажу так: я знакома с семьями, которые кажутся счастливыми, но не думаю, что они живут по принципам, о которых ты говоришь. Они просто уважают друг друга, ценят, заботятся… Но это тоже немаловажно в семейной жизни.

– И они… не изменяют друг другу? – прервала я ее.

– Откуда мне знать, Кузь? Внешне у них все хорошо, но… Ты должна понять, что это всегда не так страшно, как может показаться. Люди ошибаются. Абсолютно все. В том или другом. Это же жизнь. Главное то, как мы справляемся с проступками друг друга, прощаем ли и готовы ли идти дальше? Бесспорно, это очень больно, очень. И неприятно, что тут говорить. В общем, одним словом не объяснишь… Ты поймешь это со временем.

– Мам, я не хочу это понимать. Не хочу понимать предательство и ложь. И измена, которая в моей, как ты говоришь, Библии называется прелюбодеянием, это не просто проступок. Это страшный грех с разрушительными последствиями. Если бы это не было так губительно для семьи, Господь не разрешил бы по этой единственной причине разводиться. Только по этой, понимаешь? Здесь есть что-то, что очень важно, только не понимаю что.

– А Он разрешил? – на ее губах скользнула горькая улыбка.

– Ну, можно так сказать… допустил, по жестокости человеческих сердец, особенно если сделавший это не раскаивается. Так что ты давно могла бы освободиться от него… ну, от папы.

Мама остановилась, повернувшись ко мне, и сказала прямо, как это было свойственно ее безграничной душе, о чем красноречивее слов говорили глаза:

– Не все так просто, дорогая. Мы с ним прожили жизнь. Я не могу просто взять и выбросить его. И потом, я все еще люблю твоего отца. Испытания бывают у каждого. Он со своими не справился, но для того я и рядом, чтобы помочь и поддержать. Ты никогда не думала, что будет с ним, если мы уйдем? Вдруг он окончательно сопьется и закончит свой путь, как и его отец? Вот что страшно. А остальное… Любовь все может перенести. Разве не так написано в твоей Библии?

– А то он сейчас еще не спился, мам! – не успокаивалась я. – Как ты можешь его жалеть и оправдывать? – возмущение и негодование охватывали меня все больше и больше.

– Но пока мы рядом, у него есть шанс вернуть себя и восстановить свою жизнь… – спокойно и уверенно продолжала она.

– Или окончательно добить наши… Это что, не страшно, мам? Ладно, я ведь скоро уеду от сюда. Но ты, мам?.. Он же мучает тебя.

– Не стоит быть такой строгой к нему, Лиза. Он ведь все-таки твой отец и дал тебе жизнь.

– А зачем он это сделал, мам? Чтобы потом постоянно упрекать, что родилась я, а не сын? Зачем ты оправдываешь его? Я же вижу твои слезы, чувствую твою боль… А ему все нипочем. Мне всегда хотелось, чтобы у нас была семья, понимаешь, семья! А не то, что есть. Однажды я видела такую… по телевизору… Они катались на каких-то аттракционах, похожих на американские горки. Но не это важно. Они сидели все вместе, они смеялись. Им было так весело и хорошо рядом, всем: детям и родителям… Мам, как они смеялись! Казалось, они были такими родными и близкими друг другу. А у нас такого никогда не было, или я этого не помню. Даже когда внешне все казалось хорошо, я ощущала, что в воздухе витает что-то пугающее, и наше «хорошо» ненадолго.

– Возможно, это был какой-то фильм или еще что-то. В них зачастую все идеально. В жизни намного сложнее, доченька.

– Значит, я хочу нереального… Но знаешь что, мама, когда я думаю об этом, то я вот здесь чувствую, – я приложила руку к груди, – что это правда. Просто чувствую и все. И здесь будто огонь разгорается так, что меня всю словно согревает необъяснимым теплом. Нет, мама, что бы ты ни говорила на этот счет, я верю, такое возможно. Но, скорее всего, я даже уверена в этом, что не в нашем городке. Здесь я такой семьи не видела. Да и кто здесь вообще верит в Бога? Единицы… Моя судьба наверняка придет из другого края земли, откуда-то издалека…

– Ты неисправимый мечтатель, дорогая. Надеюсь, тебе это поможет больше, чем мне, – она улыбнулась и обняла меня за плечи.

Потом взяла за руку и спросила как-то особенно, просто и легко, будто не было ни вчерашней ссоры, ни вообще всех остальных:

– Кстати, как папа, ты домой заглядывала? – она не хотела, чтобы я плохо думала и говорила об отце, это было ясно. Но неужели можно продолжать так любить человека после всего, что он сделал? Я отчаянно пыталась это понять. А мама просто продолжала любить. Мы держались за руки, и я поняла, что это прекрасно, когда она рядом: мой самый лучший, самый верный друг, моя мама.

И вместе с ней мне ничего не страшно, и не так грустно открывать двери нашего дома, где ждал нас отец. Да и ждал ли вообще? В этом я сомневалась…

Отец больше года как потерял работу. Все это время он либо спал, либо дремал, выгнувшись в форме буквы «Г» на мягком уголке в столовой. А когда просыпался, то осыпал нас бранью.

Войдя в дом, мы услышали, что телевизор на стене в столовой работал. Похоже, уже давно. Сделав звук чуть тише, но не выключая его совсем, чтобы не разбудить отца, я открыла окно и принялась убирать со стола остатки пьяной трапезы. Бутылки из под пива, недопитая водка в рюмках, рыба, колбаса, недоеденная яичница на сале… По столу разбросаны куски хлеба, крошки, мусор, кости и окурки. В воздухе стоял спертый запах сигарет и спиртного, смешанный с запахом грязных носков и пота. Похоже, к нему приходили гости.

Я торопилась закончить быстрее, чем мама успеет переодеться. Не хотела, чтобы она видела все это, хотя я уверена, что она успела уловить краем глаза всю эту картину, проходя по коридору в спальню, а уж не ощутить это зловоние или не услышать жуткий храп было просто невозможно.

– Может, поедим в зале, пусть поспит пока, – мама зашла в кухню и принялась разогревать ужин.

– Да, давай, сейчас точно какой-то сериал будет, так что сможем спокойно поесть и отдохнуть.

Проходя через столовую, я на мгновение остановилась и посмотрела на отца. Невыносимая боль сжала сердце: все же он мой отец. И мне было плохо от того, что он стал таким…

Когда ужин был готов, мама пожелала мне приятного аппетита и стала с интересом смотреть за событиями, происходящими на экране. Она что-то все время говорила, комментировала, улыбалась, а я поддакивала, но мои мысли застряли за пределами этой комнаты, они остались рядом с человеком, который лежал за стенкой, прожигал свою жизнь и изматывал наши…

Я часто вспоминала, как выглядел отец на одном из своих фото в возрасте лет двадцати. Уверенный, даже дерзкий, и абсолютно… прекрасный. Конечно, мама не могла не влюбиться в такого красавца. Стоит ли добавлять, что кроме всех этих внешних качеств, обладая чертами харизматичной личности, он сметал всех соперников на своем пути, и при этом был абсолютным джентльменом в отношении мамы – галантным, обходительным и обаятельным?

Да, отец был прекрасен, и мама, тогда юная, невинная девушка восемнадцати лет, не смогла устоять перед его шармом. Прекрасный роман идеальной пары любящих сердец. Восхищенные взгляды, романтика и… зависть злых языков. Отец всегда был слишком добродушным и доверчивым человеком и много говорил лишнего, особенно будучи пьяным.

Поэтому с его слов я узнавала о многом, порой очень личном для него и для мамы: о том, как несправедлива бывает жизнь, какими черствыми и злыми бывают порой люди, как много вокруг предательства и обмана… Я знала о его чувствах к маме, об их ошибках и непрощенных обидах. Хотела ли я об этом слышать? Конечно же, нет… Как и каждый ребенок, даже в свои семнадцать лет, я хотела просто жить рядом с родителями, которые любят друг друга, чувствовать их заботу. Но вместо этого моя роль зачастую невольно сводилась к роли судьи и примирителя двух любящих и, в то же время, враждующих сторон. И мне было очень больно… Но отец звал меня к себе, я садилась на край дивана и долго-долго слушала о том, что мне, как его дочери, даже не стоило бы и знать.

Одна из его излюбленных тем разговора – это насколько он был прекрасен и как маме с ним необычайно повезло.

Глава 3

В один из обычных, ничем не примечательных вечеров в общаге, в комнате парней, перекидываясь в картишки с друзьями по универу, потягивая пивко с рыбкой и «разбавляя» все это колкими шутками и анекдотами, папа услышал от друзей такое мнение: не солидно мужику брать замуж девушку, не будучи уверенным, что она сможет родить ему сына.

– Ну, я уверен, что моя Рита сможет мне родить здорового ребенка, – ответил отец. – Она молодая, чистая и красивая девушка.

– Ты шутишь, Влад? – продолжал гнуть свою линию парень на пару лет старше моего отца. – Как ты можешь быть уверен? Ты же даже не проверял свою красавицу, ну… ты меня понимаешь, – сказал он, заговорщицки и приподнял левую бровь. – Да она разводит тебя, как мальчика, салага.

– Точно, Жека дело говорит, – поддакивали другие парни в комнате, скидывая по очереди карты на кон. Все, кроме одного. Тот тихо сидел у окна, казалось, сосредоточившись на игре, но он внимательно следил за нарастающим спором. Это был Сергей, хозяин комнаты, студент последнего курса, по всей видимости, умудренный опытом отношений.

Отец резко бросил карты на ящик, служивший этой компании столом и застланный свежим выпуском «Футбольного обозрения», поднялся со своего места, такого же ящика из-под пива, выполнявшего функции стула.

– Да как ты смеешь так говорить о ней, я тебе сейчас морду начищу, мразь, – свирепо выпалил отец, судорожно закатывая рукава.

– Тихо, пацаны, да вы что, – вмешался парень постарше, который внимательно следил за ходом разговора. Он оказался рассудительнее и хитрее.

– Да, отстань, Серега, дай я рога отполирую этому самодовольному придурку, – начал задираться Жека. – Она тебя дурачит, а ты уши развесил, слабак. Бабы все такие, с ними нужно быть мужиком, а не мечтателем. Я бы на твоем месте, давно уже…

– Ты не на моем месте, – рявкнул отец, – и никогда там не будешь!

– Так все, замяли, – продолжал успокаивать разбушевавшихся товарищей хозяин комнаты. – Мы здесь собрались, чтобы оттянуться после рабочего дня. Мужики, половина из нас всю ночь вкалывала в порту, за деньги, на которые мы купим потом цветы и всякую там хрень для наших девок. С утра учеба… Может, хватит? Мы все устали до чертиков, давайте расслабимся. Послезавтра все начнется сначала, а сегодня выходной. Стоит ли все портить из-за какой-то девки… пусть даже самой лучшей в округе, – сказал он многозначительно глядя на моего отца.

– И потом, Жека, – улыбаясь, он обратился к парню, который начал весь этот сыр-бор. Тот уже уселся на свой ящик-стул, скрестив руки на груди и самодовольно ухмыляясь, – ты же знаешь, что Влад скорее тебе «начистит рога», а не ты ему. Все мы знаем, какая у него рука, да Влад? – повернулся он к отцу и поднял руку, согнутую в кулак, как бы подкрепляя свои слова. – Так что давайте обойдемся без крови. Все, пиво греется. Давай, Жека, сдавай, а ты, Косой, – обратился он к молодому первокурснику, отвесив ему легкий дружеский подзатыльник, – налей мужикам пивка… В этой же хате нет жмотов, да? – Он многозначительно развел руками, как бы показывая широту своей души, а затем быстро потер ладони, предвкушая хорошую игру.

– Мне что-то уже не хочется играть, – сказал отец, направляясь к выходу, – да и выходных у меня нет, так что рано утром на работу, а в обед «хвосты» в универе нужно сдать. В общем, все на сегодня, ребята… пока… хорошей игры. – Он помахал рукой всем оставшимся в комнате, не поворачиваясь к ним, и закрыл за собой дверь.

– Ща, пацаны, сдавайте пока, я парой слов перекинусь с Владом, – сказал Сергей и быстро вышел из комнаты.

– Влад, подожди, – окликнул он моего отца. – Слушай, ты же знаешь, Жека – придурок, не злись. Его Светка наставила ему рога, для него теперь все девки такие же. Твоя Ритка – девчонка просто супер, каждый из нас мечтал бы иметь такую, ты же знаешь, но она выбрала тебя. И я уверен, что она – как морская пена – чистейшая, да ты и сам это знаешь, – он аккуратно похлопал моего отца по плечу. – Только так уж мы, мужики, устроены, нам нужно, ну… определить, что ли, территорию. А что толку всем морду бить, если девчонка и не твоя вовсе? – он рассмеялся.

– Но она же ЛЮБИТ МЕНЯ, и я ее …ОЧЕНЬ, – пытался возразить отец.

– Да, знаю, знаю, – с поспешностью добавил приятель. – Тем более, это будет просто проявлением любви, и все. Ты же все равно говорил, что собираешься на ней жениться. Так что вы ничего не теряете, ведь так? Днем раньше, днем позже, что изменится? Вот мы с Наташкой – живем и здравствуем.

– Ну не знаю, мне бы не хотелось с ней так поступать, пойми ты. Это может обидеть ее… – сказал он и почти беззвучно добавил, – меня так мамка учила.

Отец не хотел начинать все вот так – грязно и обыденно. На первом курсе у него было несколько случайных связей, да и те по глупости да по пьяни. А серьезных отношений не было. С мамой же все было по-другому. С ней он ощущал себя другим – лучше, чище, словно вырастали крылья. Он не просто любил ее. Какая-то часть его страстно желала её, но еще больше он хотел её защитить. Хотел, чтобы она и дальше ценила его, как личность, уважала, чувствовала себя с ним как за каменной стеной. С самого первого дня, как отец ее увидел, он понял, что просто обязан быть рядом, чтобы защитить, даже если она и не захочет его… никогда.

Обхватив голову руками, он стал прохаживать взад-вперед по коридору.

– Не знаю, смогу ли простить себе, если причиню ей боль. Я слишком люблю ее…

– Ну, смотри сам, любовь любовью, а только помни то, что она тоже живая, и кто-то может тебя опередить, даже против ее воли. Мы, «моряки», народ грубый и неотесанный. Захочешь ли ты ее потом, зная, что оказался не первым, а? С твоим-то гонором, Влад… – он ткнул указательным пальцем в грудь отца, как бы пытаясь его остановить, и продолжил. – Можно же сделать все красиво, братан, – цветы, романтика, своди ее куда-нибудь, а уж потом… Ну, твоя девушка, сам придумай, покори ее, что ли, каким-то поступком. Сделай так, чтобы она сама этого захотела. А дальше – дело техники. Ты не пожалеешь, поверь мне. Да может она и сама ждет, когда ты наконец проявишь себя как мужик? А? Бабы они… их фиг поймешь… говорят одно, а на уме у них… Ладно, мужики ждут, давай, до завтра, пересечемся где-то, пока, – бросил Сергей и скрылся в комнате.

Откинувшись на подушку в своей комнате, мой отец еще долго прокручивал все слова, сказанные им и другими в тот вечер. Он и сам много раз уже думал об этом.

– Может, ничего плохого и не случится? Да и сколько примеров таких отношений, – убеждал он сам себя, – взять хотя бы того же Сергея. Они с Наташкой со второго курса вместе и собирались пожениться после университета. А пока задабривают комендантшу, чтоб не выселила, и живут вместе в одной комнате. Почти как семья… просто пока без штампа в паспорте… Да и что он решает – этот штамп в паспорте, – если есть любовь?.. – рассуждал он. – Ведь многие так жили и ничего… Рожали детей, потом обзаводились жильем, работой, да и тем же штампом. Не все, но, тем не менее… Суть ведь та же, вот только последовательность другая…

Хотя он слышал, что Наташка часто плакала, сомневаясь в их с Серегой совместном будущем. Из их комнаты иногда доносились обрывки ссор, что никто никому ничего не должен и каждый может уйти не простившись в любой момент.

А отцу хотелось чего-то лучшего, чистого, даже старомодного. Первая брачная ночь… чистота… ожидание… предвкушение…

Но, с другой стороны, Сергей всегда настаивал на том, что вместе лучше жить с самого начала. Притерлись, присмотрелись, подходят ли друг другу, плюс меньше растрат на всякую там романтику, походы в кино, кафе – словом, «общая кухня». Да и готовить есть кому, надоедает жареная картошка, особенно после мамкиной кухни…

Отец облизнулся и перевернулся на бок, вспомнив вкуснейший борщ и ароматные булочки его мамы. В животе предательски заурчало. На той неделе ему никак не удавалось съездить домой: выходные оказались расписаны под завязку, и некогда вырваться и на день, чтобы повидать семью, сводных младших братьев и горячо любимую маму… Он уснул, и прекрасный сон еще больше погрузил его в душевные метания.

…Множество фотографий любимых сыновей, разноцветная скатерть на обеденном столе, пестреющая маками и ромашками, неизменный шорох радио на стене и ни с чем не сравнимый, манящий запах еды, доносящийся из кухни.

– Как пахнет…

Судя по всему, сегодня мамка приготовила жареные свиные ребрышки с картофелем и булки с повидлом. Много-много не очень полезной, но такой вкусной пищи. А вот она хлопочет у плиты и что-то ему рассказывает. Вдруг он понимает, что это не его мать, а, похоже, его жена. Она повернулась к нему лицом и приветливо улыбнулась… это была Рита, его любимая и моя мама. Ей очень шел передник папиной мамы, моей бабушки. И она отлично смотрелась на этой кухне.

– Что у нас на обед, милая? – сказал какой-то мужчина, подойдя сзади и обхватив ее за талию.

– То, что ты любишь больше всего, дорогой. Твое самое любимое блюдо, – с улыбкой на светлом лице, Рита приоткрыла крышку сковороды, позволяя мужчине еще больше насладиться любимым ароматом кушанья.

– М-м-м, как вкусно пахнет. Кажется, уже все готово. Дорогая, ты же знаешь, что горячее сырым не бывает, – мужчина привлек Риту поближе и поцеловал ее в шею. – Смотри, как подрумянились ребрышки. Может, приступим…

– Смотря к чему, – промурлыкала та в ответ. – Нет-нет, подожди немного, самую малость, ты же не хочешь испортить свое самое любимое блюдо. Иначе оно уже не будет таким вкусным и таким любимым, – проворковала она, целуя его в губы…

Утром отец проснулся рано, но в хорошем настроении. Он принял окончательное решение сделать все так, как считает достойным – ее и их будущего. Вернувшись вечером после работы и занятий в университете, он обнаружил, что Риты нигде нет. Мобильниками тогда еще не пользовались. Со слов подруг он понял, что она заболела.

Зима тогда выдалась неважная – месиво из снега и дождя, сырость и пронизывающий ветер. Мама возвращалась с учебы и сильно промочила ноги, впрочем, как и всегда. Ее семья все годы жила более чем скромно, а после ранней смерти отца рассчитывать на хорошую обувь и одежду не приходилось. Моя бабуля работала на трех работах, часто валилась с ног от усталости, в одиночку поднимая на ноги трех дочерей – мою маму и двух сестренок-погодок. Мама часто донашивала, что досталось ей от моей бабули. Эти сапоги она купила сама, сделав контрольные кому-то из сокурсников и заработав деньги. Новые, красивые, но не очень практичные. Еще за день до этого мама почувствовала головную боль и симптомы надвигающейся простуды, но сессия была в самом разгаре, так что некогда было болеть. А после экзамена совсем слегла с температурой.

Именно в тот день они с отцом договорились встретиться и провести вместе время: погулять или сходить в кино. Поэтому он, как всегда, пришел на свидание с цветами. Дверь в ее комнату оказалась заперта. Он постучал, но никто не открыл. Мама приняла лекарства и уснула. Соседка ее уехала, открыть дверь было некому. Опасаясь, что его любимой могло стать хуже, отец не раздумывая, решил влезть в комнату через окно.

Мама называла это самой романтичной историей в их отношениях, не желая рассказывать, что было дальше. Лишь однажды, в порыве отчаяния, она, глядя мне в глаза, попросила, чтобы я не поступила так же легкомысленно и чтобы один поступок не перечеркнул всю мою жизнь.

Стук в дверь она услышала сквозь сон, поэтому решила, что это и есть сон. Спустя мгновение она проснулась и увидела в окне обеспокоенное лицо отца, державшегося за трубу, проходившую по стене у окна, и прижимавшего к груди алые розы. Он весь промок, на улице по-прежнему шел снег с дождем.

– Проснувшись, я увидела того, кто мне приснился, поэтому не сразу поняла, что уже не сплю. Я смотрела на него и упивалась красотой его лица, глаз, наполненных светом любви. Он снова постучал в окно, и я вдруг осознала, что это не сон. Поспешно вскочив с кровати в одной ночной рубашке, я открыла окно и впустила отца в комнату, – рассказала мне как-то мама.

Он не смог оторвать взгляда от нее, такой нежной, ранимой и беззащитной. Она не смогла противостоять обаянию, вниманию, теплоте и напористости любимого мужчины. И они оба не смогли совладать с непреодолимым влечением двух любящих сердец, отдавшись во власть чувств.

Проснувшись рано утром в объятиях друг друга, они до конца осознали, что произошло. Мама расплакалась. Она, конечно же, не хотела, чтобы все случилось имеено так. Ей только исполнилось девятнадцать, и она еще не знала, чего хочет дальше. Да, она была влюблена отца, но, как и каждая женщина, мечтала выйти замуж и создать свое будущее на основе любви, доверия и уважения, а не на основе безысходности. Она чувствовала себя лишенной чего-то такого, что делало ее особенной, достойной, лучшей, что позволило бы ей принять самостоятельное и правильное решение на всю жизнь. Однако воспитание того времени не поощряло такого исхода отношений, поэтому все решилось сразу и как-то само собой. В то же утро отец сделал ей предложение, и свадьбу назначили через месяц.

События дождливого вечера изменили не только жизнь моей мамы. Отец осознал, что поспешил, но не только с тем, что произошло. Его версию этой истории я слышала в мельчайших деталях. Он, на пьяную голову, много раз рассказывал ее мне. Но, доходя до этого места, он всегда словно трезвел, и из глаз текли слезы. Были ли это слезы сожаления? Или раскаяния? Я не знала. Но вот слезы мамы после той ночи, и ее отчаяние зародили в нем сомнения в ее чувствах. А с ними пришли боль и обида, а позже гнев и злость.