Текст книги "Возьми меня с собою в ад"

Спустя полчаса я уже подходила в больнице. Двери оказали заперты. Я обошла здание и увидела пожарный выход. Он был приоткрыт. Я вошла и огляделась: на посту никого не было, и я поднялась на второй этаж незамеченной. В палате Насти было темно. Я приоткрыла дверь и тихо позвала её. Она не ответила, хотя я видела, что она в кровати. Я позвала снова, но она опять не отреагировала. Я испугалась, зная, какой беспокойный и чуткий сон у сестры, вбежала в палату, включила свет и подскочила к её кровати. Настя открыла глаза и, увидев меня, выключила плеер, лежащий возле неё.

–Маш, ты чего?

Я растерялась, не зная, что ответить.

–Я подумала, тебе стало плохо. Ты не отзывалась.

–Всё в порядке, музыку слушала. Что-то случилось?

–Нет. То есть, да.

Мы услышали скрип кровати – это проснулась соседка Насти. Она посмотрела на нас прищуренными от света глазами.

–Вы чего устроили? Ночь на дворе.

–Может, поговорим? – Попросила я сестру.

–Утром поговорите, ночью спать надо! – Снова вклинилась пенсионерка.

–Идите к чёрту!

–Маш! Успокойся. Жди меня на улице, сейчас оденусь и выйду.

Я покинула палату. На выходе мне прилетело в спину от старушки: "хамка какая!" Ждать Настю пришлось не очень долго: значит, ей лучше, ходит быстрее. Мы заняли ближайшую от здания скамейку.

–Что произошло? – Сходу спросила Настя.

Мне не хотелось нервировать сестру, да и выглядела я глупо, прибежав к ней посреди ночи пожаловаться на собственную несдержанность.

–Захотела тебя проведать. Соскучилась. Как ты себя чувствуешь?

–Маша, что произошло?

Отпираться было бессмысленно. Пришлось рассказывать всё как на духу.

–Я, кажется, Валеру покалечила.

–Ты? Как?

–Разбила кружку с чаем ему о лицо. Вроде, глаза повредила.

–Серьёзно?

–Не знаю. Но вопил он жутко.

–Это не показатель. Вряд ли можно изрезать глаза керамической кружкой.

–Надеюсь. Как думаешь, мама позволит ему заявить на меня?

–Нет. Он тебя ударил?

–Нет-нет.

–Как-то оскорбил?

–Нет.

–Тогда за что ты его так?

Я подёрнула плечами. Настя начинала злиться.

–Не вздумай пытаться меня обмануть. Всё равно не сможешь.

–Он тебя оскорбил, а не меня.

Настя выругалась.

–Маш, ты серьёзно? Тогда иди всю страну вырежь, при чём начать следует с матери. Не надо за меня заступаться. Вряд ли в его лексиконе есть слова, которые меня удивят. Плевать, что он говорит.

–Мне не плевать. Я не хочу, чтобы какой-то левый мужик, которого притащила мама, оскорблял мою сестру.

–Я не маленькая девочка, разберусь со всем сама. Не надо за меня впрягаться. Договорились?

Я нехотя кивнула, не смея ей перечить. Настя, вроде, немного остыла.

–Откуда плеер? – Спросила я.

–В педиатрии отработала. Сопляк, козёл, сопротивлялся, пришлось по репе заехать.

Сказав это, Настя тут же улыбнулась, не выдержав взгляда моих выпученных глаз.

–Медсестра дала на пару дней. У неё там попса одна, но что есть, то есть.

–А я уж поверила!

–Уверяю, ты была единственным ребёнком, которому от меня прилетало. Судя по твоему разуму, я переборщила.

Я засмеялась: без подколов Насти уже становилось скучно. Она подтолкнула меня плечом.

–Ну, хоть паниковать перестала.

–Да. Я поэтому и пришла: мне с тобой всегда спокойно.

–Должно быть наоборот.

–Ну я же вся какая-то неправильная. Не хочу возвращаться домой. Опять видеть рожу этого Валеры.

–Маш, если он тебя обижает…

–Нет, нет, он просто мерзкий. Тупое, грубое хамло. И он постоянно говорит о проститутках. В шутках, оскорблениях, сравнениях, между делом – все его слова так или иначе связаны с проституцией.

–Больная тема, значит. Маме надо с ним быть поосторожнее, а то будет в сорок девять лет по венерологам бегать – посмешище на весь город. Такого позора она не переживёт.

–Кстати, о мамином позоре. Я тебя спросить хотела…

–Давай.

–А ты говорила маме правду? Что убила дядю за меня, а не из-за денег?

Настя напряглась и немного помолчала.

–Маш, какая разница? Это было давно.

–Огромная. Если да, то…

–То что?

Я осеклась. Настя сурово и вопросительно смотрела на меня.

–Не знаю.

–Вот именно. Поэтому разницы и нет.

–Чёрт, я поверить в это не могу! Да она после этого… Вот чёрт!

–Она не поверила, даже слушать меня не стала. А я не настаивала.

–Ты сказала, я была под действием снотворного – это ведь можно было проверить, найти следы препарата у меня в крови.

–С момента убийства прошло два месяца. Сначала я была на даче у Вики, потом в больнице, в СИЗО на свидание она пришла не сразу. Никаких следов уже было не найти. Да и если бы даже я рассказала – что дальше? Всю эту гадость смаковала бы вся страна, а мне-то что? Ну, получила бы на пару лет меньше – меня бы всё равно не оправдали. Убийство есть убийство.

–А сейчас почему с ней не поговоришь? Она ведь уверена, что ты ради денег его убила, поэтому так к тебе и относится.

–Она не поверит.

–Почему?

–Потому, что не хочет. Она привыкла к версии обвинения, живёт с ней десять лет. Зачем переворачивать всё с ног на голову?

–Как она вообще могла поверить в ту версию? Ты же её дочь, она знает тебя как никто другой.

–Поэтому и поверила. Мы с ней никогда не ладили. Я была очень своенравной, упрямой, грубой, агрессивной. Сама знаешь, она не выносит этого больше всего. Когда мне было пятнадцать, она вообще хотела отправить меня в спецшколу, но отец отстоял. Не знаю, чего она хотела больше: чтобы я исправилась или чтобы исчезла хоть на время. Проблем от меня действительно было много, но она сама лезла в мою жизнь, я никогда ни за кого не пряталась и делала всё, чтобы о моих выходках родителям ничего не было известно. Так что отношение ко мне как к антигерою ей куда более привычно и удобно. Не говори ей ничего. Она решит, что я промываю тебе мозги.

–А папа знал?

–Мама позвонила ему, когда меня задержали, он приехал через несколько дней. Нет, я не стала говорить. Но он и сам догадался, что дело не в деньгах. Не знаю, понял ли, за что я убила Гришку, или нет. Ему по большому счёту было плевать на причину.

–В твоей сумке не было ни одного его письма.

–Мы переписывались четыре года. Он скрывал разрыв с матерью, но я сама догадывалась. Они всегда были не в ладах. Поэтому он и любил уезжать на север, от неё подальше. Он неплохой, в принципе, но безвольный. Как телёнок – куда поведёшь, туда и идёт. Он не то что развестись, даже осадить маму не мог. Мне приходилось за него заступаться. Это ещё одна причина, почему мама меня ненавидела.

–Но она беспрекословно слушается Валеру.

–Он другой. Идеально ей подходит. Дал ей стабильность, уверенность в завтрашнем дне, даже иллюзию защищённости. Да и она понимает, что если начнёт перечить – тут же получит. Разводиться с ним она, конечно, не будет – боится одинокой старости. Вот и слушается.

–Ты так рассуждаешь, будто жила с ними бок о бок.

–Они не из той категории людей, которых нужно познавать и понимать – всё ясно с первого взгляда.

Я вспомнила то самое нарицательное, которое не выходило у меня из головы: "дешёвый вариант". Такой вывод обо мне она тоже сделала с первого взгляда. Пугает то, что в случае мамы и Валеры она совершенно права.

–А почему вы перестали переписываться с папой?

–После того, как они разошлись, он быстро завёл новую семью. Об этом он тоже не говорил, но я понимала. Со временем его письма стали какими-то торопливыми, пустыми, вроде как "на отвали". Наверное, он писал мне урывками, скрывал меня от новой семьи. Я отправила ему очень грубое письмо, в котором запретила писать мне, и порвала всё, что он прислал. А спустя несколько дней меня перевели в другую тюрьму. Оттуда я ему не писала, так что адреса он не знал.

–А разве нельзя узнать?

–Можно. Если хочется, конечно. Не узнал. Было тяжело лишиться последнего родственника, но так уж вышло, ничего не поделаешь.

–Последнего? А как же я?

–Тебя я вообще не воспринимала всерьёз. Ты была ребёнком, тем более, полностью подверженным материнскому влиянию. Ты часто на меня стучала и радовалась, когда мама на меня ругалась, поддакивала ей. Большой процент наших с ней скандалов брал начало именно из твоих доносов.

–Прости. Я была тварью. Сейчас я бы не донесла на тебя, что бы ты ни сделала.

Настя с ухмылкой посмотрела мне в глаза.

–Не зарекайся. От меня можно ждать всё.

–Зарекаюсь. Хоть весь город вырежешь – я тебя не предам. Никогда.

Настя подёрнула плечами.

–В любом случае, я тронута тем, что ты веришь в свои слова. Надеюсь, отвечать за них не придётся.

–А сейчас? Ты воспринимаешь меня всерьёз?

Настя не ответила. Наверное, это значило "нет". Но мне было настолько больно принимать такой ответ, что я отбросила эту догадку.

–Когда тебя выпишут? – Спросила я.

–Не знаю пока. Но долго тут торчать точно не стану – надо найти денег на отъезд. Если меня не возьмут обратно на СТО, то даже не знаю, что делать. Ладно, придумаю что-нибудь.

–И когда ты планируешь выписываться?

–Что, боишься возвращаться домой?

–Не боюсь. Не хочу. Валера мне осточертел. Да и не он один.

–Хорошо, утром сама выпишусь.

–Нет-нет, не надо! Ты ещё не до конца вылечилась. Я подожду.

–Всё нормально, меня тут тоже особо не залечились. Бесплатная медицина нужна для того, чтобы "скорая" людей с тротуаров подбирала, и дворникам не приходилось выкидывать трупы. Зайдёшь за мной утром?

–Конечно. Если только меня дома наряд полиции не ждёт.

–Да брось, ничего тебе не будет. Не парься. – Настя подтолкнула меня плечом. – Иди домой, не бойся. Утром буду тебя ждать.

Настя вновь посмотрела на меня также, как тогда на бревне, когда обняла меня. Мне стало спокойно и легко, я даже перестала думать о последствиях того, что сделала с Валерой. Всё, чего я хотела, это быть рядом с Настей. И я понимала, что это не мимолётное желание, которое пройдёт через месяцок-другой. Она действительно была мне нужна. Так, как никогда не были нужны даже родители. Её отъезд станет для меня сокрушительным ударом. Не представляю, как теперь смогу без Насти, как снова буду совершенно одинокой. Я совершенно не готова её потерять. Поддавшись желанию, я резко притянулась к ней и поцеловала в щёку. Странно: несмотря на образ жизни, у неё была очень нежная кожа, прямо как у ребёнка. Я вскочила со скамейки и почти бегом помчалась к выходу, убегая от несомненно негативной реакции сестры на мою выходку. К моему удивлению, она не пульнула мне ничего в спину – ни мат, ни камень. Я даже хотела обернуться, но побоялась. Я боялась увидеть тот тяжёлый взгляд, который заставлял меня дрожать в первые дни.

Свет в доме горел. Я надеялась, мама и Валера уже заснули. Я немного боялась заходить. Хоть Настя меня и успокоила, но сейчас она не рядом, и не сможет меня защитить. Помешкав, я всё же зашла в дом.

Мама и отчим были в гостиной. В воздухе слышался слабый аромат чужого парфюма – врачи уехали недавно. На столе лежали бинты, пластырь и какие-то склянки. Валера сидел на диване. На его лице было множество порезов, но все неглубокие, будто кошка оцарапала. Левый глаз немного припух и покраснел, но никаких серьёзных повреждений не было. Валера мне ничего не сказал, даже не посмотрел на меня. Мама хлестнула меня злым, разочарованным взглядом.

–Уйди. – Холодно отрезала она.

Сейчас я поняла, каково Насте: теперь мама видела во мне свою старшую дочь. Наверное, она и от меня уже успела отречься. Впервые в жизни я не стала оправдываться, доказывать свою правоту. Настя права: иногда наступает момент, когда уже не хочется себя отбеливать, рассыпаться в объяснениях и аргументах, и становится даже проще оттого, что тебя считают чудовищем, перестают от тебя чего-то ждать и требовать. Главное, чтобы в твоей жизни был всего один-единственный человек, который вопреки всему остальному миру знал, кто ты на самом деле, невзирая на какие-либо поступки и обстоятельства. У меня такой человек есть. Так что мне плевать, что обо мне думают другие – я о них не лучшего мнения. Ничего не сказав матери, я поднялась в свою комнату.

Очнувшись в темноте, вся в испарине, я не сразу поняла, что лежу в кровати в собственной комнате. Я включила свет, села и отдышалась, привела бешеный пульс в нормальный ритм. Мне снился очень тяжёлый, неприятный сон. Мой город был погружён в темноту, но это была не ночь – что-то наподобие пепла заслоняло солнце. На площади стояла огромная, размером с частный дом, мясорубка. Вокруг неё было много людей: мужчины, женщины, дети. Несколько человек вели меня, связанную какими-то окровавленными жилами, к этому агрегату. Толпа встречала меня радостным смехом, возгласами и аплодисментами. Дотащив до мясорубки, меня стали запихивать внутрь. Я долго сопротивлялась. Толпа тыкала в меня палками, дети бросали камни. Наконец, они бросили меня внутрь. Я медленно опускалась к уже быстро крутящемуся винту. За несколько секунд до того, как меня разрезало бы на куски, жилы вдруг слетели с моих рук. Я посмотрела на толпу и увидела, что теперь связаны они – по рукам и ногам, и все между собой, но никто этого не замечал, они по-прежнему ликованием встречали мою скорую смерть. Позади толпы зияла огромная бездонная дыра. Жилы постепенно натягивались и утаскивали по очереди каждого из толпы в бездну, но люди начинали кричать и пытаться высвободиться лишь когда оказывались в шаге от расщелины. Я была единственной не связанной, значит, единственная имела возможность спастись, хотя всего за минуту до этого была единственной обречённой. Я схватилась за край мясорубки, чтобы выпрыгнуть, и в этот самый момент проснулась.

Я открыла окно и вдохнула студёного, ароматного воздуха. Он пах снегом, хотя осадков нет, земля ещё совсем голая. Небо едва начинало светлеть – уже раннее утро. Холод окончательно помог мне оправиться от ночной иллюзии. Я не смогла решить: был это кошмар или напротив, приободряющая метафора собственной жизни, причудливо преобразованная подсознанием. Спать уже не хотелось. Я решила пойти в больницу и дождаться Настю – может, она не спит и выйдет ко мне, если увидит в окно.

Я собралась, но прежде чем уйти, захотела выпить кофе. Войдя на кухню, я увидела Валеру. Он сидел за столом в компании рюмки и полупустой бутылки водки. Кофе мне сразу расхотелось.

–Стоять! – Приказал он, когда я хотела выйти из кухни.

Я проигнорировала его. Валера догнал меня, толкнул в стену и схватил за горло. Его лицо, итак деформированное припухлостью у глаза, было перекошено от злости. Я попыталась освободиться, но он ещё крепче сжал моё горло, так, что я с трудом могла вдохнуть. Я попыталась ударить его и получила сильный подзатыльник.

–Совсем страх потеряла, шлюха малолетняя? Я могу отправить тебя в спецшколу, а твою сестрёнку-шафку обратно на зону. Хочешь? – Процедил он, трясясь от злости.

–Это я тебя посажу, чёртов урод!

Я ударила его ладонью по больному глазу. Он вскрикнул и отскочил.

–Ну всё, сука, держись!

–Давай, ударь меня ещё! Только посильнее. Полиции же нужны доказательства.

Отчим хотел кинуться на меня, но после этих слов замер.

–Ты что несёшь, тварь?

–А можешь и не бить – сама себе пару синяков поставлю. И напишу на тебя заявление. Сможешь доказать, что ты меня не изнасиловал? Ради такого дела я даже с дружком пересплю, чтобы гинеколог факт полового акта зафиксировал. Что тогда будешь делать? Мама тебя не спасёт, я укажу время, когда её рядом не будет. Хочешь сесть, жирный ублюдок?

Впервые при ссоре со мной Валера выглядел напуганным и растерянным, хотя так зол, как сейчас, не был никогда. Он понял, что это не просто слова – я действительно была готова оклеветать его.

–Думаешь, мама тебя дождётся? – Продолжала я. – Нет, она сразу с тобой разведётся. И ты, если конечно не подохнешь, выйдешь лет через восемь нищим больным стариком вникуда, тебе даже жить будет негде. Поселишься на теплотрассе и скопытишься в первую же зиму. Нравятся перспективы? Теперь давай, кусок дерьма, ударь меня ещё! – Я подшагнула и толкнула его. – Ну что ты замер? Ты же крутой, любишь руки распускать! Давай, избей меня!

Валера трясся и буравил меня глазами, но с места не двигался. Собственное бессилие злило его даже больше, чем я сама. Поняв, что он сломлен, я дала ему настолько сильную пощёчину, насколько только могла. Моя ладонь вмиг стала бордовой, онемела и разгорелась жаром. На щеке отчима проявился яркий чёткий отпечаток.

–Тварь ты неблагодарная! – Процедил он. – Я тебя семь лет растил, кормил и одевал. И вот, чем ты мне платишь? Угрожаешь оклеветать? Я хоть раз смотрел на тебя не как на ребёнка? Хоть раз коснулся тебя не так?

–Хочешь попробовать?

–Ты просто маленькая сволочь! Как и твоя сестра, за добро ты отплатила злом.

–Добро? Ты всегда меня раздражал. Ты трусливая, ничтожная скряга, способная только жрать, спать и чуть-чуть трахаться. Ты и не человек даже – так, скотина. Ты отвратителен.

–Да? Что бы вы без меня делали? Когда я женился на твоей матери, у тебя из одежды были одни джинсы, одни кеды и пара футболок. Ты телефон в школе стеснялась доставать, потому что это был старый, перемотанный скотчем рыдван. А теперь у тебя одежда из бутиков, айфон и импортная косметика. Так я скряга, да? Я на тебе экономил?

–Я бы предпочла никогда тебя не знать и дальше ходить с рыдваном. Из-за тебя мне не хочется возвращаться домой. Из-за тебя этот дом и моим-то быть перестал.

–Из-за того, что я пытаюсь воспитать тебя нормальном человеком? Не позволяю тебе опуститься и связаться с какими-нибудь подонками, которые сломают тебе всю жизнь?

–Это – моя жизнь. И чужой мужик в неё лезть не будет. Не имеешь своих детей – к чужим не лезь.

–Что-то не помню, чтобы раньше ты жаловалась.

–Смирилась. Ты не переходил грань. Но в последнее время стал переходить. И дело даже не в том, что ты поднял на меня руку – это бы я простила.

–Ну и в чём?

–Никогда больше не смей оскорблять Настю. Даже говорить о ней не смей. И уж подавно угрожать тем, что посадишь её. Клянусь, если ты сделаешь ей что-то плохое – в тот же день окажешься в наручниках. Я всю фантазию подключу, когда буду реветь в кабинете следователя. О тебе вся страна узнает. За неё я тебе так отомщу, что ты будешь рыдать горючими слезами, вонючая свинья!

Валера усмехнулся.

–Вот, где собака зарыта! А я-то думал, что с тобой происходит! Маша, она просто присела тебе на уши, промывает тебе мозги. Она взрослая прожжённая баба, за десять лет научившаяся всему гнусному, что есть в социуме. А ты глупая наивная девчонка. Такие, как Настя – мастера слезливых историй о несправедливой судьбе, они все мученики и жертвы правды. Не дай ей себя обмануть. Она тебя просто использует, втирается в доверие.

–На хрен я ей нужна?

–В лучшем случае, деньги. Ты имеешь к ним доступ, значит, можешь отдать ей. Плюс, заступишься за неё перед матерью в случае чего.

–А в худшем?

–Даже подумать боюсь. Может, ты для чего-то ей нужна. Как разменная монета, конечно.

–Ты её не знаешь. Даже мама не знает. Вы все ни черта не знаете, но судите. Это я бегаю за Настей, а не она за мной. И я точно знаю, что она никогда не причинит мне вреда, не предаст меня ни за деньги, ни даже ценой собственной жизни.

–Не будь дурой, Маш! Не надо никого идеализировать. Отстранись от неё, пока не поздно.

–Никогда!

–Спустя недолгое время будешь корить себя за то, что не послушала нас с матерью, и нас за то, что не настояли.

–Знаешь, что? Пошли вы оба к чёрту! Справлюсь без ваших советов. А тебя я предупредила. Не смей лезть ни ко мне, ни к ней.

Я встретила Настю во дворе больницы: она курила на скамейке. Первый её вопрос был о том, как прошла ночь. Я сказала, что всё нормально. Настя, кажется, поняла, что я солгала, но не заставила меня рассказывать подробностей. Я осталась во дворе, а она вернулась в палату, собрала вещи и вышла ко мне.

В такси мы ехали долго: по утрам всегда были пробки, но сейчас, из-за гололёда, машины ехали очень медленно. В дороге Настя молчала – не знаю, из-за присутствия водителя или по другим причинам. Она смотрела в окно машины, не отрываясь, и о чём-то думала. Я дотронулась до её руки. Настя почти сразу убрала её в карман ветровки и посмотрела на меня.

–Всё в порядке? – Спросила я.

Она, немного помедлив, кивнула и снова отвернулась от меня к окну. Больше я к ней не приставала.

Когда мы приехали, ни Валеры, ни мамы не было дома. От еды Настя отказалась. Мы молча выпили по три чашки кофе.

–Куда ты? – Спросила я, когда Настя встала.

–На СТО. – Ответила она. – Может, возьмут обратно.

–Тебя проводить?

–Нет.

–У меня в комнате есть ещё один телефон. Можно я его тебе подарю? А то без связи неудобно.

–Нет, не надо.

–А вдруг тебе будет нужно куда-то позвонить?

–Ты никогда не принимаешь ответ с первого раза?

–Хорошо, я поняла. Если вдруг понадобится – бери.

–Всё, я пошла.

–Возьми хоть денег на автобус.

–У меня есть.

Больше Настя не сказала мне ни слова. Она ушла, и я осталась дома одна. Одиночество давило на меня, одолевало разными тяжёлыми мыслями. Я пыталась отвлечься, но это плохо удавалось, не получалось ни на чём сосредоточиться. В результате, я убила весь день на новостную ленту социальной сети, читать которую не доставляло мне никакого удовольствия и интереса. Редко в моей жизни бывали такие дни, которые проживались абсолютно без толку – такие, когда вечерами жаль потраченного впустую времени. Сегодня выдался именно такой день.

Настя вернулась ближе к вечеру. Её немного шатало. Я подбежала, испугавшись, что ей плохо, и почувствовала сильный запах алкоголя. Настя, ничего мне не сказав, поднялась в свою комнату. Я сделала крепкий чай и отправилась за ней следом.

–Выпей. – Предложила я.

Настя покачала головой. Я поставила бокал на тумбочку и села рядом с сестрой.

–Всё-таки уволили?

Она кивнула.

–А ты объясняла ситуацию? Показывала справки из больницы?

–Меня не поэтому уволили. "Мы боимся за своих детей, не знаем, как оставлять их на весь день. Зекам не место рядом со школой. А вдруг она убьёт кого-нибудь? От неё всего, что угодно, можно ожидать. Убирайте её или мы будем жаловаться в прокуратуру, они вообще всю вашу мастерскую прикроют к чёртовой матери."

–Что это было?

–Цитата. Вчера к хозяину СТО приходила целая делегация родителей школьников и требовала моего увольнения. Конечно, он меня послал.

Я ничего не сказала в ответ. Ярость внутри меня бушевала. В голове крутились такие мысли, которые я стеснялась озвучить даже Насте. Выругавшись, я запулила бокал с чаем в стену.

–Я убью эту тварь! – Вскрикнула я, пнув ногой тумбочку.

–Кого именно? – Безразлично спросила Настя.

–Эту суку, Аньку! Трепло чёртово!

–Да ладно тебе, успокойся. Этого следовало ожидать.

–И чего испугался хозяин мастерской? Что прокуратура может ему сделать?

–У него все работники официально не трудоустроены. Не хочет проблем с налоговой. Ладно, не бери в голову. Пора мне уезжать, короче.

–Уже? Ты же хотела заработать на дорогу. На что ты поедешь?

–Придумаю что-нибудь. Маш, не грузи меня.

Я хотела снова предложить сестре украсть деньги с карты Валеры, но осеклась: может, отсутствие средств её остановит, и она не уедет.

–У нас дворники, которые возле школы работают, все сидевшие: кто за кражу, кто за нанесение повреждений, а один даже за изнасилование: это родителей не смущает. А к тебе прицепились. Пуганые, блин! Кому их детишки, на хрен, сдались!

–Успокойся, Маш.

–Но это несправедливо! Правительство орёт о перевоспитании судимых, а как они перевоспитаются, если освободившись, не могут себе работу найти? Отсюда и рецидивы. Что, у человека не может быть второго шанса?

–Чёрт возьми, да заткнись ты, или я тебя заткну! Пошла вон из комнаты, истеричка!

Я замолчала и удивлённо посмотрела на сестру. Настя смотрела в пол и быстро курила.

–Ты чего? – Спросила я.

–Прости. – Отрывисто ответила Настя. – Просто терпеть не могу эти вопли о несправедливости. Не надо делать из меня жертву.

Я кивнула и замолчала: всё никак не привыкну к её странным понятиям. Настя достала из-под кровати сумку, встала и пошатнулась. Она засунула её обратно и села.

–Нет, сейчас не в состоянии. Протрезвею и завтра поеду.

–Может, не будешь торопиться? Давай я в интернете работу посмотрю?

–Маш, официально меня не примут никуда.

–Тогда что ты собираешься делать в другом городе?

–Разберусь.

Я хотела снова попытаться переубедить Настю, но она уже явно злилась, и кроме её агрессии я бы сейчас ничего не добилась. Пришлось оставить её одну.

Больше за весь день я не проронила ни слова: Настя сидела в своей комнате, я – в своей. Мне очень хотелось к ней зайти, но я понимала, что лучше ей сейчас побыть в одиночестве. Вечером, как только вернулись Валера и мама, я сразу ушла к себе, чтобы с ними не пересекаться. Вопреки обыкновению, мама не позвала меня, даже не заглянула в комнату. Теперь я стала таким же изгоем, как Настя. Ночью сестра ушла в гараж. Я снова смотрела на качающийся фонарик и тень, мелькающую по стенам. До неё свет в гараже никогда не зажигался. Я и не знала, что там вообще есть лампочка. Когда Настя уедет, гараж снова станет вечно тёмным. Я буду смотреть на него в окно в надежде увидеть огонёк, но не увижу. Самое страшное – не увижу больше никогда. Возможно, сейчас смотрю в последний раз. Наверное, временами я сама буду зажигать там свет и представлять, что в гараже Настя. Может, на несколько секунд я даже в это поверю. Может, даже выбегу из дома и загляну внутрь. Но там меня встретит пустота, и сразу наступит отрезвление. Никого… Я снова совершенно одна. Наверное, всегда, когда расстаёшься с дорогим тебе человеком, думаешь, что он был последний, и больше уже ни к кому не сможешь испытывать то же, что испытывал. Но сейчас всё иначе. Кто сможет заменить Настю? Подружки, с которыми я буду сплетничать, болтать об учёбе и парнях? Или эти самые парни, которые будут водить меня в кафе и на прогулки, в надежде, что после приятного вечера я удовлетворю их плотские потребности? Муж, который будет со мной до тех пор, пока ему комфортно, пока я неплохой повар, трудолюбивая горничная, ответственная няня и не самая худшая проститутка? Забавно, я уже думаю так, как Настя. Она заразила меня своим пугающе неоспоримым цинизмом. Нет, никто её не сможет заменить. Мне никто и не нужен, когда она рядом. Вот она заменяет всех. Отвратительно злиться на человека за то, что он появился в твоей жизни, а потом исчез. Но я же "дешёвый вариант" – мне позволительно. С одной стороны, хочется забыть её, не знать о ней, с другой – запомнить каждую мелочь, каждую деталь. Но это всего лишь желания: я знаю, что первое невозможно, а второе неотвратимо. Меня уже начинает грызть тоска. Страшно представить, что со мной будет в последующие дни.

Не помню, как заснула – вмиг провалилась куда-то из сознания. Проснулась от будильника. Уже половина седьмого утра. Раньше я бежала в ванную, принимала душ, завтракала и шла в школу, по дороге мысленно повторяя материал и представляя, как мне вручают долгожданную золотую медаль, как я стою впереди остальных выпускников, а мне все аплодируют, директор жмёт руку и хвалит. Сейчас мне плевать на душ, завтрак, школу, золотую медаль и директора. Я напрягаю слух и через стену слышу, как Настя чем-то шубуршит: наверное, ворочается в постели. Она не говорит, почему плохо спит, мне кажется, по ночам её мучают кошмары, а по утрам – отчаяние. Если бы я только могла сделать для неё хоть что-то!

Я заглянула в комнату. Настя сидела на кровати и медленно собирала сумку. Она не сворачивала вещи, не стелила их – просто кидала, как получится. Из одежды у неё было только то, что я покупала, и вещи, в которых она приехала, так что не нужно было думать, как всё уместить – сумка оставалась полупустой. Увидев меня, Настя мне улыбнулась. А у меня почему-то полились слёзы. Никогда так не бывало: всегда сначала щипало в носу, потом влага застилала глаза, а потом из них выпадали маленькие солёные капли и бежали по щекам. А сейчас они просто полились сплошными ручейками, без предварительных стадий. Я закрыла лицо руками. Настя подошла ко мне и обняла меня. Я ощущала, как её руки держат мою спину, её подбородок на своём темени, как её футболка становится мокрой от моих слёз. Настя, в отличие от остальных женщин, не страдала абсурдным чувством вины за то, что кто-то рядом плачет. Она не говорила стандартных, никогда не помогающих шаблонов: "успокойся", "не плачь", "всё будет хорошо". Она вообще ничего не говорила, просто обнимала меня, а мне от боли хотелось реветь раненым зверем. Я пыталась выговаривать мольбы взять меня с собой, но глотка была сдавлена, она лишь вздрагивала, не в состоянии выплюнуть ни единого слова.

–Мы будем созваниваться, хорошо? – Предложила она. – Ты напишешь мне свой номер, а я с первого заработка куплю телефон и позвоню. Потом в гости ко мне приедешь. Брось, я же не на войну уезжаю.

Мои глаза сильно разъело солью, но я их не утирала, боясь пошевелиться: тогда Настя могла бы перестать меня обнимать. Я сделала несколько глубоких вдохов, чтобы смочь говорить.

–Пожалуйста, возьми меня с собой! – Шептала я. – Я обналичу карту Валеры, там несколько сотен тысяч. Хватит и на жильё, и на поиск работы. Я куда-нибудь устроюсь и буду учиться на заочном факультете.

–В медицинском нет заочного.

–А я туда уже не хочу. В другой поступлю. Только не бросай меня!

–Это невозможно, Маш. Ты несовершеннолетняя, и отвечают за тебя родители. Меня обвинят в твоём похищении и закроют, а тебя вернут домой.

–Я поговорю с матерью. Она меня разлюбила, она отпустит!

–Не разлюбила и не отпустит. Да и тебе надо доучиться. Хотя бы дождись лета. Потерпи полгода, и сможешь делать, что захочешь.

Я оторвала лицо от плеча Насти и посмотрела ей в глаза.

–Ты точно не пропадёшь?

–Точно.

–Клянись!

Настя улыбнулась.

–Не пропаду. Будем созваниваться, а летом решишь, как поступить. Договорились?

Я кивнула. Настя убрала с меня руки, но не отошла, мы по-прежнему стояли в сантиметре друг от друга.

–Собирайся в школу, а то опоздаешь.

–Позволь мне хотя бы тебя проводить.

–Когда вернёшься, я ещё буду здесь.

–Точно?

–Да. Надо закончить с машиной.

–Я не хочу потерять последний день, который могу провести с тобой.

–Мне так будет легче. Ты – единственное, что меня здесь удерживает. Поэтому лучше, если ты пока уйдёшь, а я за это время спокойно соберусь.

–Ты точно не уедешь, не попрощавшись со мной?

–Обещаю.

–Хорошо. Я тогда пойду?

Настя, улыбнувшись, немного сжала моё плечо.

–Иди.

Я машинально выполняла заученные за многие годы действия: душ, чай, рюкзак, одежда. Я собиралась в школу и уже ждала, когда вернусь. Хотя, возвращаться я досмерти боялась: в школе я ограждена от боли расставания, а вот дома это будет неизбежно. Не знаю, как выдержу это. Постараюсь держаться молодцом, но думаю, снова разревусь. Может, мне поможет твёрдая уверенность, что летом я приеду к Насте – вне зависимости от места, которое она выберет, будь то Воркута или глухая деревня с населением в десять человек. Мне нужно лишь продержаться до совершеннолетия и получения аттестата.