Текст книги "Причины появления депрессивного состояния и способы его преодоления на основе анализа индивидуального случая. Женские судьбы. Психоанализ"

В клинической картине практически всегда присутствует еще один важный феномен: мысль о невозможности утраты становится более значимой и реальной, чем то, произошла утрата или не произошла, или есть только угроза, что она произойдет [21, с.193]. Важно лишь то, что существовала и существует сильнейшая фиксация на объекте любви и привязанности, а также то, что эта любовь и привязанность никогда не были удовлетворены (или пусть даже присутствует только угроза их удовлетворению). Психоаналитический подход исходит из того, что выбор этого объекта (в свое время) осуществлялся, скорее всего, на нарциссической основе. Точно такой же, следовательно, может быть и идентификация с этим объектом, то есть нарциссическая идентификация, но в «извращенном» виде: если объект покинул меня, то это потому, что «я слишком плох, отвратителен или даже омерзителен». Возможен регресс даже к дообъектным отношениям, которые Зигмунд Фрейд образно называл «дырой в психическом».

Это, скорее всего, один из самых сложных компонентов концепции Фрейда. Объект, получается, бесконечно любим и столь же ненавистен, он как бы покинут и одновременно не может быть покинут, его нет, но он также и присутствует (в инкорпорированном виде), и эта неотторжимая привязанность находит убежище в нарциссической идентификации. «Эго» пациента становится этим замещающим объектом, но в отличие от амбивалентных чувств к утраченному объекту, в отношении собственного «Я» проявляется только в основном ненависть. Становятся бесконечны потребности в наказании и возмездии. Именно поэтому идентифицировавшееся с утраченным объектом «Я» заставляют страдать и находят именно в этом страдании хоть какое-то удовлетворение. Все садистические тенденции обращаются на собственную личность. Садистический компонент при этом, как уже отмечалось ранее, перемещается в «Супер-Эго» и обращается против «Эго». В терапии именно поэтому апелляция и к первому («Супер-Эго»), и ко второму («Эго») фактически бесполезна. Своеобразную «конверсионную» природу носит само страдание: лучше уж быть неизлечимо больным, но только свою враждебность не проявлять к объекту, который по-прежнему бесконечно дорог и любим.

Сделаем небольшое отступление и обратимся к пониманию нарциссизма, чтобы иметь представление о том, что согласно теории Фрейда подразумевает под собой нарциссическая идентификация с объектом, а также о том, что представляет из себя выбор объекта на нарциссической основе. Он рассматривал нарциссизм, прежде всего, в контексте превращений либидо. Фрейд писал в «Лекциях по введению в психоанализ»: «Энергию, направляемую „Я“ на объекты сексуальных стремлений, мы назвали „либидо“» [34, с.264]. Объектное и нарциссическое – эти две формы либидо состоят в комплементарных отношениях. «Я» лишается либидо, согласно теории Фрейда, когда последнее перемещается на объект, и затем либидо вновь возвращается к «Я». Все либидо в состоянии влюбленности сосредотачивается на предмете своей любви, и влюбленный забывает о себе самом. Взаимная любовь приводит, в свою очередь, к повышению самооценки через обладание любимым объектом и возвращением его любви к собственному «Я» [21, с.104]. Зигмунд Фрейд, описывая любовную жизнь человека, делает заключение о том, что человек любит либо по нарциссическому типу (такого, как он сам; такого, каким он был когда-то; такого, каким он хотел бы быть; человека, который прежде был частью его самого (своего ребенка)), либо по примыкающему типу (человека, подобного кормящей матери; человека, подобного защищающему отцу) [35].

Нарциссизм в межличностных отношениях играет очень важную роль. Другого человека человек ценит не за его объективные качества, а за то, что он имеет с ним что-то общее или идеальное для себя, иными словами, он ценит в другом человеке самого себя. Такие нарциссические отношения по сути сопровождаются удовольствием, уверенностью и восхищением друг другом. Нарциссическое удовлетворение имеет место, когда мы любим, и наша привязанность находится в согласии с нашей совестью – с нашим «Я-идеалом», когда любят нас, а вот к различным проблемам приводят нарушения распределения либидо между внешними объектами и собственным «Я».

Меланхолический комплекс, отмечает Фрейд, обычно «ведет себя как открытая рана», он не защищен от внешних «инфекций» и исходно болезненен, а любые осложнения, и даже просто «прикосновения» (пусть даже никак не связанные с утраченным объектом) только усугубляют ситуацию и возможность заживления этой «открытой раны». Зигмунд Фрейд в конце своей фундаментальной работы акцентирует внимание на том, что эта бесконечная борьба амбивалентных чувств постепенно может истощаться, и одновременно ослабевает фиксация либидо на объекте. Обозначенный Фрейдом второй механизм состоит в том, что процесс в бессознательном заканчивается, можно сказать, в режиме некой «саморегуляции» после того, как объект теряет ценность и может быть «брошен». «У нас нет представления о том, какая из этих двух возможностей обычно или преимущественно кладет конец меланхолии…», – пишет он [21, с.194].

Далее обратимся к работам Карла Арбахама (1877 – 1925) [1], ученика Зигмунда Фрейда, большая часть научных трудов которого посвящена исследованию ранних ступеней психосексуального развития, а также отмечен его существенный вклад в психологию маниакально-депрессивного психоза, меланхолии, депрессии и патологий, связанных с ранними сексуальными нарушениями. Неоспоримо также его влияние на формирование теории объектных отношений и на исследование травматических неврозов.

Для депрессивных пациентов, как отмечал Абрахам, типичной является история жизни, когда в раннем детстве они столкнулись с трудностями, связанными с появлением в семье второго ребенка. Обращение к связи депрессии с неудовлетворенными желаниями – это другой существенный тезис Карла Абрахама. Депрессия, в соответствии с этой гипотезой, возникает по причине отказа от желаемого, но недостижимого объекта, который не может дать желаемого удовлетворения. Нелюбимый или недолюбленный (или воспринимающий себя таковым), как и обманутый в своих детских и самых чистых привязанностях, человек оказывается неспособным любить и разочаровывается в жизни до тех пор, пока ему не удается получить более позитивный жизненный опыт.

Мелани Кляйн (1882 – 1960) [9], которая была учеником Карла Арбахама, стоявшая у истоков детского психоанализа и теории объектных отношений, на основе клинического опыта пришла к выводу о существовании тесной связи между инфантильной депрессивной позицией и феноменом меланхолии. У ребенка в период отлучения от груди формируется депрессивная позиция, считала Кляйн, в основе которой лежит неосознаваемое чувство утраты, включающее ощущение утраты любви и безопасности, к которым закономерно присоединяются деструктивные импульсы, направленные на материнскую грудь (как на утраченный или только утрачиваемый первичный объект, исходно символизирующий мать в целом).

Кляйн апеллирует к довербальным стадиям развития ребенка, и речь здесь идет о досознательном уровне формирования личности, где присутствует преимущественно реакция удовольствия или неудовольствия. Удовлетворение, которое ребенок получает от сосания материнской груди, формирует представление об этой груди, как о «хорошем» объекте, а отсутствие груди или отнятие от груди вызывает у ребенка довербальное представление о «плохой» груди. Неосознанно ребенок проецирует свою любовь на «хорошую» грудь, а свою агрессию проецирует на «плохую» грудь. Первый дуализм влечений возникает именно здесь, а также здесь формируется первый опыт амбивалентности одновременно с первым опытом объектных отношений. Объект при этом уже исходно наделяется «фантазматической» властью: «хорошая грудь – ублажает», «плохая грудь – наказывает». Грудь у ребенка, таким образом, становится одновременно и первым расщепленным объектом. У ребенка возникают в последующем аналогичные реакции и на целостный объект – на мать, как субъект (а возможно, и на все последующие объекты привязанности) [21, с.196].

В процессе нормального развития ребенка, в случае адекватного преодоления этой фазы, формируется целостный образ матери, в данном случае, как прообаз всех других целостных объектов. Но даже при нормальном преодолении эта утрата (груди) может в течение какого-то времени проецироваться на реальных или даже фантазийных братьев и сестер (особенно младших), которые воспринимаются в качестве потенциальных «агрессоров» и «захватчиков» утраченного объекта, что вызывает, естественно, «ответное» чувство агрессии к ним. При абнормальном протекании этой фазы все упомянутые чувства трансформируются, соответственно, в патологические, обусловливая все последующие отношения с окружающими, как родительскими, так и братско-сестринскими фигурами (зачастую на протяжении всей жизни). В рамках этих двух гипотез, если депрессивные пациенты не смогли пройти или не имели нормальных условий для прохождения депрессивных позиций, и в итоге при возникновении любых неблагоприятных или провоцирующих условий, как отмечает Кляйн, «младенческая депрессивная позиция реактивируется в полную силу» [21, с.196].

В дополнение к ранее рассмотренным представлениям о депрессии Карла Абрахама и Мелани Кляйн следует отметить, что депрессия может возникать не только в связи с орально-садистической фазой, но и может быть связана с эдипальными чувствами более позднего периода [22, с.122]. Особенно это характерно для случаев, когда депрессивная пациентка, к примеру, предъявляет жалобы на невозможность установить отношения с представителями мужского пола. Эта жалоба иногда звучит, как полное отчаяние. Может иметь место вина «плохой матери», а в какой-то степени – ее отчаяние, вина и страх наказания могут быть связаны с инцестуозным элементом ее чувств к отцу. Зачастую в последнем случае имеет место проявление враждебных чувств в адрес всех мужчин, а в большей части случаев это связано с разочарованием, конфликтующим с глубокой и искренней любовью к матери. Нередко в процессе терапии таких вариантов расстройств у пациента возникает и обсуждается иррациональная мысль о том, что было бы, если бы мать умерла, включающим последующее чувство вины и раскаяния. Вина перед матерью может быть вполне сознательной, но все равно действуют бессознательная идея и влечение. Оказывается невозможным в результате построить нормальные отношения с представителями мужского пола. У таких пациенток на подсознательном уровне присутствует уверенность, что если они построят нормальные (желанные и принимаемые) отношения с мужчиной (за которым всегда скрывается образ отца), то они сделают это за счет благополучия матери, которую они любят, ненавидят и боятся. Это также может выступать одним из основных пусковых механизмов депрессии: потребность выражать чувства и невозможность этого, так как это реальным представляется только за счет любимого человека.