Текст книги "Крылатые сандалии"

Мария Папаянни
Крылатые сандалии

Μαρία Παπαγιάννη

Παπούτσια µε φτερά

Patakis

Перевела Мария Казакова

Copyright © S. Patakis S.A. (Patakis Publishers) & Maria Papayanni Athens 2016

© М. Казакова, перевод, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательский дом «Самокат», 2024

Если рыбы порхают, спи крепче

Перо странствовало в ночи. Один моряк заметил его на макушке грот-мачты. «Сегодня погаснет еще одна звезда», – подумал он и по привычке загадал желание. Перо взметнулось, полетело дальше. На миг зависло перед другим моряком, что выжил в кораблекрушении. Тот увидел его и улыбнулся. «Похоже, я задремал, и мне приснилась птица – хороший знак!» – решил он и снова взялся за весло. Ветер подхватил перо, покружил его низко, у самой воды, а затем унес ввысь над городом, притихшим в ночи.

В темном небе среди звезд странствовал и сам царь птиц. Потеря одного пера его не заботила. Пролетала и ночь, утих ветер – перо скользнуло меж домов и опустилось в придорожную пыль. В час, когда тела людей спят, а светлые души видят сны, – в тот час на улице послышались неспешные шаги. Мужчина в черном лет пятидесяти шел, сутулясь. Его одежда пахла морем. Он наловил немало рыбы и всю уже продал. Вот бы до рассвета оставалось еще часа два, думал он. Дворовые кошки узнали его шаг и сонно собрались вокруг. Мужчина наклонился погладить их и вытащил из сумки пару-тройку рыбешек для угощения. Кошки кинулись выбирать лучшую – тут-то Арес и углядел перо. Оно было приподнялось, но утомилось и приникло к земле. Арес проследил за ним взглядом, взял в руки и посмотрел на небо, будто пытался отыскать того, кому оно принадлежало. Потом улыбнулся и положил перо в карман. Достал ключи и отпер входную дверь – улица Судеб, дом три.

Улица Судеб круто уходит вниз. Прохожие спускаются по ней осторожно, чтобы не скатиться кубарем. Велосипедисты тоже робеют, давят на тормоза. Дом номер три стоит на пересечении с улицей Муз. С балкона верхнего этажа виден весь город, а потом отпустишь взгляд – и он устремляется к морю. Семь ступенек ведут в подвал – там, в одной из двух комнат, есть окно на уровне земли. Когда Арес снял комнаты, он побелил все стены, поставил у окна разноцветные горшочки с цветами и смастерил клетку для любимого соловья, Карлито. Он приехал на следующий день с принцессой Розой на грузовой машине.

В этом году Роза задула десять свечей на торте, который испек для нее отец. С детства Арес называл Розу «принцессой», и бывала она то принцессой Хохотушкой, то принцессой Егозой – смотря как себя вела, – а то и принцессой Забиякой, если сердилась или дулась. У Розы тоже есть для отца разные имена: Рыбоборец, Стихоплет, Добросердец или Сказочник. Арес над этими прозвищами лишь посмеивается. Когда Роза была малышкой, он подкидывал ее высоко-высоко, прямо к потолку, но в новом доме старается так не делать, потому что потолок низкий, да и Роза уже неплохо так подросла.

Знай Роза других отцов, она бы сказала, что Арес – лучший отец в мире, но таких знакомых у нее не водится. Поэтому она просто говорит, что Арес – лучший отец, какой только может быть. Каждый вечер, когда Роза засыпала, Арес всегда целовал ее в лоб со словами: «Если рыбы порхают, спи крепче. Знай, что это летучие рыбы или крылья твоих размышлений»[1]1
  Цитата из стихотворения «Если коснешься лиры» греческого поэта Йоргоса Сефериса, лауреата Нобелевской премии. – Здесь и далее – примечания переводчика.


[Закрыть].

Потом он прощался с Карлито. Наказывал ему серьезно: «Присматривай за принцессой», – и уходил на работу. Раньше Арес был моряком, но, когда родилась Роза, отказался от дальних плаваний. Теперь о них напоминала только татуировка – якорь на плече.

И все же он крепко любил море и не мог разлучиться с ним насовсем. Так Арес стал рыбаком и каждую ночь уходил в недальнее плавание к своим сетям, никогда не выпуская берег из виду. Больше всего рыбы он продавал на рассвете, как только ступал на твердую землю. Со временем появились у него постоянные, преданные покупатели, ведь каждому Арес что-нибудь дарил: кому улыбку, кому ободрительное словцо или теплое приветствие, а кому и стихи.

 
Искрятся рыбы,
Тянутся рыбы
Косицами-косяками
С самого Черного моря.
Тянутся только ко мне
Лукавым взором,
Всем серебром
Тянутся в мои ладони.
Влюбленные рыбы,
Одурманенные рыбы
В моих ладонях
Находят покой[2]2
  Цитата из стихотворения «Рыбы кошмара» греческого поэта Мильтоса Сахтуриса.


[Закрыть].
 

Вот всем и хочется одурманенных рыб, что сами прыгают в его корзину. И все довольны: рыбы, покупатели и сам Арес, который быстро распродает свой товар, не заходя на рыбный рынок, и возвращается домой до пробуждения Розы.

Еще до переезда Роза наслушалась о новом доме. Отец описывал его как маленький дворец.

– Наконец-то мы нашли дом в Кошачьем царстве, доченька. Там есть оконце – прямо из него ты и будешь на них смотреть. А кошек там десятки! Мы их всех удочерим. Приручим и будем иногда звать на чай.

Роза так любила кошек, что позабыла все свои вопросы о доме. Есть ли там балкон или двор? Будет ли у нее своя комната? Есть ли у соседей дети? Да и потом, что бы Арес ни говорил, она и так все узнает, когда увидит собственными глазами. Отцу же казалось, что все чудесно.

– Не хотите ли вы сказать, господин Сказочник, будто кошки пьют чай? – вот что она спросила.

– Дак конечно пьют! Только никто их пока не приглашал. И я не сказал тебе самое главное. Рядом с нашим домом, за обочиной дороги, есть лесок на холме. Там мы сможем выпустить Карлито на волю.

– А что, уже пора, пап?

– Только Карлито знает, когда придет время. Он сам нас выбрал – сам и решит, когда улетать.

Карлито пожаловал к ним однажды утром прямо на балкон старого дома. Едва Роза отворила дверь, Карлито влетел в комнату – да так и не вылетел. Они держали дверь открытой, но он не собирался их покидать. За несколько дней до переезда Арес смастерил для него красивую клетку. В тот вечер они договорились, что Карлито может оставаться с ними, сколько ему будет угодно.

– Соловьи не живут в клетках.

– Да, но Карлито – не обычный соловей. Ты же сам так говоришь, пап. Он нас выбрал.

– Конечно необычный, но, как бы Карлито нас ни любил, в клетке он зачахнет. Он мог прилететь к нам, потому что выбился из сил, пока плутал среди многоэтажек. А может, он просто потерялся.

– Да, но ему тут нравится. Он все время поет.

– Может, ему нравится у нас лишь потому, что он забыл, каково это – жить на воле.

– Может, и так, – ответила Роза, но в глубине души она надеялась, что Карлито никогда не захочет улететь.

Больше она ничего не сказала: до того не терпелось ей увидеть их новое жилище в Кошачьем царстве. Прежде чем они зашли в квартиру, Арес попросил водителя грузовика, своего друга и покупателя, объехать дом сзади, чтобы посмотреть на холм.

– Ты был прав, папа, это похоже на лес, – сказала Роза, глядя на высокие деревья на холме.

– Дак конечно я был прав. Разве ж я тебя когда обманывал?

– Карлито тут наверняка понравится, – сказала она и вздохнула, но успокоилась, увидев, что соловей притих в клетке.

– А теперь едем! Только осторожней на спуске! Мы прибыли в кошачий дворец.

– А какой нам нужен этаж, пап?

– Самый-самый нижний. Кошки не поднимаются на лифте, а я обещал тебе, что мы будем рядом с ними.

– Молодец, папа! Это ты здорово придумал.

– Ну тогда вперед, принцесса, – и Арес подхватил ее на руки. Лишь на мгновение Роза вспомнила, что в их старом доме на самом-самом нижнем этаже жил Хасим со своей семьей. Они приехали из Пакистана: у его родителей не было работы, а у самого Хасима – игрушек. Зато у него была чудесная золотая рыбка в аквариуме. Когда Роза уезжала, Хасим плакал. Она подарила мальчику свой паровозик, который ему так нравился. Но Хасим сказал, что ему плевать на игрушки: он плакал, потому что Роза была его единственной подружкой. И она пообещала, что пригласит его на чай в Кошачье царство.

Может, время еще не пришло

Арес отпер дверь. Соловей услышал его: очнулся от дремы, вылетел из открытой клетки и сел на подушку Розы. Арес подошел к дочери:

– Хоть весь свет во сне обойди, принцесса, но под утро домой вернись, – шепнул он и свистом подозвал Карлито. Соловей вспорхнул и устроился на его плече.

– Доброе утро, Карлито. Не знакомо ли тебе это перо? Что скажешь? Кто из твоих собратьев пролетал нынче по нашему небу?

Арес достал из кармана горстку крошек и высыпал на столешницу. Карлито поспешно перепорхнул к еде. Арес сварил кофе и подсел к столу. Перо положил рядом.

– Вот и я тебе говорю: перо это – самого́ Царя Птиц. Кто знает, куда он держит путь? Может, он оставил его как знак: мол, и тебе пора в дорогу. Может, здесь ты уже выполнил свое предназначение.

Роза заворочалась во сне. Арес обернулся и посмотрел на дочку. Густые черные пряди упали ей на лицо. Невольно Арес вспомнил Марину. С ранних лет Роза напоминала свою маму. Черные волосы, глаза как угольки и белоснежная, почти прозрачная кожа. Когда Марины не стало, Арес, как и обещал, забросил дальние плавания и полностью посвятил себя дочери.

Роза тогда была еще совсем малышкой и ползала по дому с невероятной скоростью. Потом-то Арес понял: так она наверстывала то, чего ей не хватало из-за проблем со здоровьем. Врачи сказали, что случай Розы – редкий и трудный: возможно, она и будет ходить сама, но нужно сделать несколько сложных операций. И все же вдвоем они смогли с этим справиться. Роза стояла ровно и крепко. И ходить выучилась – каждый шаг казался маленьким чудом. Порой Арес гадал: осознаёт ли дочка, что, пока она взбирается на свою маленькую Голгофу, другие дети уже носятся со всех ног?

А потом настало время пойти в школу. Роза участвовала во всем, в чем только можно, решительно переставляя ноги, и старалась не отставать от других ребят. Вот только в последнее время ей опять стало хуже. Врачи сказали, на решение есть всего несколько месяцев. Без операции не обойтись.

Арес непрестанно думал об этом. Вдруг операция пройдет неудачно? А еще нужно подкопить денег, чтобы не пришлось работать, пока он выхаживает Розу. Ей нужно будет время прийти в себя, и наверняка дочке захочется, чтобы папа был рядом. Сам-то он выдюжит, тут нечего и сомневаться, но надо же и Розу подготовить. Он пытался придумать, как лучше об этом заговорить, но ком в горле мешал, не давал выдавить ни слова. Карлито подпрыгнул и опустился на его руку.

* * *

– И верно, что-то я отвлекся. Так, разговор был о пере. Но есть и еще кое-что. Скоро мы с Розой уедем – вот только наберусь духу сказать ей об этом. Как ты останешься тут один? Не дело это. Возможно, нас довольно долго не будет дома. А на улице как раз весна. Твое время.

Арес повернулся и посмотрел на Карлито. Соловей качнул головкой, встряхнулся и замер.

– Ладно. Может, ты и прав. Может, время еще не пришло. Может, и перо просто так упало.

Арес поднялся и положил перо на Розин письменный стол.

– Доброе утро, папа.

– Доброе утро, принцесса.

– Ты что-то говорил про перо?

– Да, дочка, нашел его у нас под окном.

– Неужели наши кошки могли съесть птичку? И кто им попался: удод или канарейка?

– Нет конечно. Я каждый день кормлю их рыбой вволю. И потом, откуда бы здесь взяться свободной птичке?

– А как тогда это перо здесь оказалось?

– Может, над нами странствовал Царь Птиц, он и обронил. Я как раз рассказывал Карлито.

– Опять шутка-небыль-чепуха?

– Вовсе нет, всамделишная история, дела давно минувших дней.

– Давай, пап, садись на кровать и расскажи мне. Как звали этого царя?

– Симург.

– И что сделал этот Симург?

– Оставил одно перо прямо посреди Китая. Множество птиц, когда увидели это перо, решили во что бы то ни стало разыскать царя. Они знали, что его имя означает «тридцать птиц». А еще знали, что его дворец находится в горах Каф[3]3
  Горная гряда из персидской мифологии. Встречается в собрании арабских сказок «Тысяча и одна ночь»: «Гора Каф, которая окружает мир и всякую землю, которую сотворил Аллах» (пер. М. Салье). Иногда упоминается, чтобы подчеркнуть, что нечто находится за тридевять земель.


[Закрыть], которые кольцом обнимают Землю. Так началось великое приключение. Им предстояло пересечь семь земель и семь морей. Большинство из них потерялись по пути. Лишь немногим удастся добраться до цели.

– Я уверена, что тридцать из них долетят.

– Верно, моя мудрая пташка. Откуда ты знаешь?

– Легче легкого, пап! Ты же сам сказал, что имя царя означает «тридцать птиц».

– Умница, Роза!

– Получается, ты нашел это самое перо?

– Хочешь знать, принадлежит ли оно Симургу?

– Ну а зачем ты мне все это рассказал? Неужто и ты уезжаешь? И тебя ждут семь морей?

– И семь земель!

– Ну папа!

– Глупышка, это всего лишь шутка.

– Я не хочу уезжать из Кошачьего царства.

– Мы и не уедем.

– А еще ты обещал, что сегодня весь день пробудешь со мной.

– Я всегда держу слово.

– Пойдем на холм?

– Пойдем. Только давай-ка сначала поедим.

Роза встала, и Арес занялся завтраком.

– У меня сегодня отличное настроение. Я приготовлю тебе самый вкусный на свете рыбный суп. Давай я почищу овощи, а ты возьмись за рыбу. Договорились?

– Так не пойдет, господин Многознайка. Чур, ты чистишь рыбу, а я овощи.

– По рукам. Да, Роза, совсем забыл: я же принес тебе цветные мелки, как ты просила.

– Здорово, пап! Ты потрясающий!

– Мне ли не знать.

– И ты правда позволишь мне разрисовать стену?

– Да, но только ту, что над твоей кроватью.

– Идет! Пусть это будет моя стена. А потом, когда я разукрашу ее всю-всю и тебе понравится, ты попросишь меня расписать и твою стену, а я, может, и соглашусь.

– И что же ты нарисуешь?

– Пока не знаю. Посмотрю. Кабачки, пап.

– Ты нарисуешь кабачки?

– Да нет же. Дай мне кабачки, господин Многознайка. Почищу их для твоего супер-пупер-рыбного супа. А то мы так никогда не пойдем гулять.

Пока суп варился, Арес пошел в ванную – смыть с себя рыбный запах, а Роза уселась у окошка. Заметила перо на письменном столе, взяла его и положила между страниц дневника, который на днях принес отец. Пока что там не было ни строчки. За окном замелькали детские ноги, целая компания.

«Наверное, тоже на холм собрались», – подумала Роза, а вслух сказала:

– Папа, давай побыстрее, пойдем уже на холм.

Вот бы ей удалось с кем-нибудь познакомиться. В новом районе она никогошеньки не знала. Будь у нее друг, она бы позвала его в гости поиграть. Ей бы очень, очень хотелось иметь друга, с которым можно поделиться всем, о чем она думает! Нет, совсем обо всем лучше не рассказывать. Самые странные мысли стоит держать при себе. В старой школе Розу дразнили из-за отцовских историй: верит, мол, во всякие выдумки. После лета она пойдет в другую школу, уже здесь. Интересно, какие там дети? Должна же она найти новых друзей. Хотя с Хасимом никто не сравнится. Он-то верил всему, что она говорила, – и даже больше. Если бы он узнал историю Симурга, то совершенно точно предложил бы пересечь семь земель и семь морей и добраться до горы, обнимающей Землю. Только теперь Хасим живет очень далеко, а в последнее время нога Розы весит семь тысяч килограммов.

Я Никто! А ты – кто?

Хочешь, расскажу тебе небылицу?

Папа говорит, мир изменится, когда поэт начнет рыбачить, а рыбак – писать стихи. Будто мир может сразу взять и измениться – в смысле, из-за таких малюсеньких мелочей. А вот мне кажется, что это легче легкого. Мой папа и рыбу ловит, и рассказывает чудесные сказки, а по вечерам он тайком, пока я сплю, пишет стихи и прячет их под матрасом. Вообще-то с настоящими поэтами я не знакома. Даже по телевизору их никогда не видела. И все-таки мне кажется, что поэту не слишком-то сложно научиться рыбачить. Значит, это не считается. Так или иначе, папа все время пишет стихи по ночам – возможно, он верит, что это поможет изменить мир.

Меня зовут Роза, я живу в Кошачьем царстве. Если мир изменится, не знаю, каким я бы хотела его видеть. Папа говорит, у всего есть две стороны: светлая и темная. Темная сторона: мы живем на самом-самом нижнем этаже. Светлая сторона: наш дом стоит в Кошачьем царстве, а у оконца, откуда видна улица, висит клетка Карлито. Наверное, он единственный соловей на свете, который любит кошек, а кошки любят его в ответ – или, может, просто к нему привыкли. В первый день в новой квартире, как только папа повесил клетку у окна, тут собрались все соседские кошки. Ох и грозно же они мяукали, но Карлито молодец, пел не переставая. Потихоньку кошки к нему привыкли – или, может, он их зачаровал. Сейчас-то они его точно любят, я уверена. Подходят и ластятся, потираясь о решетку. Карлито заливается, а кошки урчат. Они явно заключили тайное соглашение. К тому же кошки обожают моего папу, ведь каждое утро на рассвете он кормит их свежей рыбой.

Моего папу зовут Арес, и, как вы понимаете, он рыбак снаружи и поэт внутри. Кроме меня, Карлито, поэзии и своей лодки, папа любит кошек. На заре, когда он возвращается с моря, все собираются вокруг него: Рембо, Элюар, Сапфо, Гомер, Праксилла, Вулф и Плат[4]4
  Все это имена поэтов и писателей: французских – Артюра Рембо́, Поля Элюара, древнегреческих – Сапфо, Гомера и Праксиллы, англичанки Вирджинии Вулф и американки Сильвии Плат. – Прим. ред.


[Закрыть]. Пока папа не откроет пакет с рыбой, кошки хором мяучат и пытаются на него вскарабкаться. Согласитесь, имена у них совсем не кошачьи, но такие уж выбрал мой папа, и не думайте, что это было легко. Каждый раз, когда новая кошка появляется в нашем районе, он начинает ломать голову:

– Что скажешь, Роза, как мы будем ее звать?

Я злюсь, ведь что бы я ни предложила, папа все равно назовет по-своему. Имена он выуживает из своего Кирпича – толстой золотистой книжки «Антология поэзии».

Однажды я прямо-таки взорвалась:

– Давай назовем ее Никто!

А папа засиял от восторга и сказал, что ему пришла в голову замечательная идея: он вспомнил стихотворение из Кирпича про лягушку, которая сидит на болоте и напевает свое имя[5]5
  Отсылка к стихотворению американской поэтессы Эмили Дикинсон «Я – никто, а ты – ты кто?». Отрывки из стихотворений, которые обыгрываются в книге, вы найдете в конце.


[Закрыть].

Такой вот ответ. Все шиворот-навыворот, задом наперед. Я притянула папу к себе: не пахнет ли горючей водой? На рыбном рынке его частенько угощают ракией, которая вообще-то не вода, а скорее спирт. Но папа ничем не пах. Он поцеловал меня в лоб, а затем поднял кошку на руки и окрестил ее Эмили Дикинсон. От радости, что обошлось без ракии, я полюбила бы новую кошечку, даже назови мы ее Абракадаброй. Ни мне, ни Карлито, ни кошкам не нравится эта дьявольская вода. Когда папа ее пьет, он про всех нас забывает.

Наша квартира – на улице Судеб. На семь ступенек ниже тротуара. Однако дорога идет под уклон, так что в моей комнате есть целое окно, которое я делю с Карлито в его клеточке. Оттуда мне даже видны красные туфли-лодочки, которые выглядывают из-под юбки госпожи Сумасбродки. Когда я впервые ее увидела, папа уже дрейфовал в горючей воде. Провонял ею насквозь и ни за что не хотел просыпаться. Сначала показались красные туфли, потом цветы на пестрой юбке. Сумасбродка почти распласталась на тротуаре, чтобы получше рассмотреть Карлито, и ее глаза яростно сверкнули. Я испугалась и спряталась за занавеску.

– Ох ты ж, а ведь тут пташка. Откуда она здесь? Ну-ка, глянем поближе. Дружище, да ты соловей! Кто же тебя запер здесь, малышок? Что за люди!

Она ударила рукой по клетке Карлито; он прекратил петь и вжался в дальний угол. Праксилла терлась о ее ноги – вот кокетка.

«Предательница, – подумала я. – Когда папа проснется, скажу ему, что сегодня тебе вкусности не положены».

Вот только в тот вечер мы все легли спать на пустой желудок. Утром меня разбудила папина песня, возвещавшая, что принцесса Утопии – то есть я – будет есть оладушки с медом. Я умирала с голоду, так что позабыла, что злюсь, и сначала ничего ему не сказала. Однако на седьмом оладушке я заставила его поклясться на Кирпиче, то есть на золотистом томе «Антологии поэзии», что он больше никогда в жизни не будет пить. Ну а потом рассказала про женщину с красными туфлями и цветастой юбкой, которая так разъярилась, узнав, что мы держим Карлито в клетке. Папа сказал, чтобы я не боялась, а на следующий день принес мне красивый дневник.

– Принцесса, пиши в нем все, что тебе хочется. И то, чего боишься, тоже записывай. Так твои страхи начнут отступать. Слова тебя защитят.

– И я могу писать что угодно?

– Что угодно. Это ж твой личный дневник.

Последние страницы я решила приберечь для ШНЧ. Это значит «Шутки-Небыль-Чепуха». В самом начале, на самом лучшем месте я записала то, что сказал папа: «Слова тебя защитят». Правда, у папы столько занимательных историй, что страницы для ШНЧ могут закончиться очень быстро, а вот начало дневника, боюсь, останется пустым. Я же мало чего делаю. Когда я рассказала об этом папе, он засмеялся, поцеловал меня и предложил записывать не только то, что я делала, но и то, о чем думаю или мечтаю. Я не хотела доставать его ворчаниями, ведь тогда он назвал бы меня принцессой Забиякой. Просто поблагодарила его, улыбнулась пошире и ушла по своим делам. С тех пор как моя нога стала тяжеленной и еле поднимается, я забыла про все мечты. Понятно, что об этом я папе уже не сказала.

А на Праксиллу я все-таки обиделась. Не буду больше с ней разговаривать.