Книга: Золотая роза. Заметки о писательском труде - Константин Паустовский

В одном таком словаре можно, предположим, собрать слова, имеющие отношение к природе, в другом – хорошие и меткие местные слова, в третьем – слова людей разных профессий, в четвертом – мусорные и мертвые слова, всю канцелярщину и пошлость, засоряющие русский язык.

и написать книгу биографий замечательных людей, как самых обыкновенных, так и знаменитых писателей. Вспоминает о своем первом писательском опыте, и как рождались такие произведения, как «Кара-Бугаз», «Телеграмма». И все это изложено совершенно потрясающим языком. Паустовский не использует пышных метафор и цветистых сравнений, его язык прекрасен своей простотой и поэтичностью. Пожалуй, лучше всего его прозу можно охарактеризовать его же словами:

самым высоким, покоряющим явлением в литературе, подлинным счастьем может быть только органическое слияние поэзии и прозы, или, точнее, проза, наполненная сущностью поэзии, ее животворными соками, прозрачнейшим воздухом, ее пленительной властью.

С прочтением "Золотой розы" ко мне пришло понимание, как мало в последнее время я вообще читаю классиков. А ведь это не только глубина сюжета и выпуклые герои, но еще и язык - красивый, богатый, выразительный. Надо исправлять ситуацию.

С этой книгой меня связывает долгая история. Впервые она попала ко мне ещё в школе, в 11, кажется, классе. Тогда я прочитала только один рассказ – "Драгоценная пыль" про мусорщика Жана Шамета. Он жил в небольшой лачуге на окраине Парижа, но когда-то знал и лучшие дни, будучи полковым солдатом. Заболев на службе, он вынужден был вернуться на родину. На том же корабле во Францию плыла и дочь полкового командира Сюзанна. Девочке было очень одиноко, и чтобы подбодрить её, Жан рассказывал разные истории. Про свою жизнь, про службу, а ещё – про золотую розу. Говорили, она обязательно принесет счастье своему владельцу, и девочка очень захотела такую же. Во Франции Жан сдал девочку её родственнице, и на долгие годы их пути разошлись. Жизнь Шамета была трудной, и знакомство с Сузи, её чистота и нежность, стало ярким лучом света во мраке. Когда они встретились вновь, Сузи снова было одиноко. Она узнала Жана, помнила и о золотой розе. Жан захотел подарить девушке немного счастья, поэтому он перестал выбрасывать мусор из ремесленных мастерских, а начал просеивать пыль в надежде собрать немного золотого порошка. Спустя время порошка набралось достаточно, чтобы сделать из него маленький золотой слиток и выковать изящную розу...

Чем закончилась история Жана Шамета лучше прочитать у Паустовского. Меня же она тронула до глубины души. Спустя несколько лет "Золотая роза" вернулась в мою жизнь: всему свое время. Книга чудесна! Автор повествует о работе писателей, о радостях и трудностях этой профессии, рассказывает байки из жизни великих и трогательные истории простых людей. Вы знали, что сюжет рассказа "Телеграмма" взят из жизни, а герои книг периодически устраивают бунт и начинают жить своей жизнью?

Кто-то из посетителей Ясной Поляны обвинил Толстого в том, что он жестоко поступил с Анной Карениной, заставив ее броситься под поезд. Толстой улыбнулся и ответил: – Это мнение напоминает мне случай с Пушкиным. Однажды он сказал какому-то из своих приятелей: "Представь, какую штуку удрала со мной Татьяна. Она замуж вышла. Этого я никак не ожидал от нее". То же самое и я могу сказать про Анну Каренину...

У "Золотой розы" кристально чистый язык и волшебные описания природы. Трогательно, красиво, познавательно. Очень рекомендую.

Да, "Золотая роза" подробно расскажет нам о нелегком труде тех, кто с помощью пера "оживает" на листах бумаги сюжеты, события. людей. Но при этом содержание ее куда шире, как мне показалось. Она и о любви к родной земле и природе (а иначе как описывать то, что терпеть не можешь?), об особом взгляде на мир и таланте наблюдательности, кода учишься замечать мельчайшие нюансы любого явления, даже самого незначительного, о душевной чуткости, когда каждый встреченный человек для тебя - это целый мир, независимо от его статуса...

Как таковых советов для писателей (вдруг кому будет интересно), здесь мало. Пунктирно автор намечает нам некоторые общие принципы работы, но не перестает повторять при этом, что все перечисленное - очень индивидуально (некоторых писателей он "разберет" чуточку подробнее, интересные рассказы о Грине, Горьком. Гайдаре, Федине, Пришвине: тоже кратко, но очень емко)

Книга скорее для вдохновения, это не практическое руководство (их и без того в последнее время издано достаточно, есть из чего выбрать), это настроение, атмосфера, это бесконечная любовь и уважение к родному языку и родному слову, это доверительный разговор с читателем "за жизнь", передача своего опыта будущим поколениям.

Книга не только для писателей, она вообще для тех, кто творит: в живописи, музыке - без разницы, для тех, кто жить не может без творчества, без погружения в это особое состояние создавания чего-то нового, когда ты хочешь поделиться чем-то с другими, чем-то сокровенным, аккумулированным в душе.

Ожидала прочесть одно - прочла совершенное иное. И ни капельки о том не жалею) 5/5

И ещё я помню, как легко было работать в мезонине деревенского дома, осенью, в одиночестве, под потрескивание свечи. Темная и безветренная сентябрьская ночь окружала меня и так же, как море, защищала от всяких помех.

Не со всеми утверждениями автора я согласна, ну или согласна с оговорками

Писателем может быть только тот, у кого есть что сказать людям нового, значительного и интересного, тот человек, который видит многое, чего остальные не замечают.

Вообще вся книга - это манифест писательству, творчеству, воображению...

Воображение - великий дар природы. Оно заложено в натуре человека. Воображение, как я уже говорил, не может жить без действительности. Оно питается ею. С другой стороны, воображение очень часто в какой-то мере влияет на течение нашей жизни, на наши дела и мысли, на наше отношение к людям.

Писателем может быть только тот, у кого есть что сказать людям нового, значительного и интересного, тот человек, который видит многое, чего остальные не замечают.

Чтобы дать созреть замыслу, писатель никогда не должен отрываться от жизни и целиком уходить «в себя». Наоборот, от постоянного соприкосновения с действительностью замысел расцветает и наливается соками земли.

К тому же рассуждения эти – всегда только зачин, повод погрузиться в воспоминания или рассказать о друзьях-писателях.

От язвительной критики книгу спасает ее искренность. Конечно, через страницу вспоминаешь, как хлестко припечатал Веллер: «красивое вранье Паустовского» – но быстро понимаешь, что эта характеристика слишком примитивна. Если это и вранье, то не в мещанско-бытовом смысле, а близкое Рождественскому: Вновь зима в лицо мне вьюгой дунула/и навстречу вьюге я кричу/Если я тебя придумала/стань таким, как я хочу! С одушевленными героями у Паустовского это получается плохо: они так и остаются придуманными (даже когда речь идет о реальных людях), пафосными и неживыми. Зато описания природы – чистая медитация:

Я сажусь на горячую хвою. Все, к чему ни прикоснешься, – сухое и теплое: старые и давно уже пустые сосновые шишки, желтые, прозрачные и трескучие, как пергамент, пленки молодой сосновой коры, пни, прогретые до сердцевины, каждая ветка шершавая и пахучая. Даже листочки земляники – и те теплые. Старый пень можно разломать просто руками и насыпать себе на ладонь горсть коричневой горячей трухи. Зной, тишина. Безмятежный день созревшего до соломенной спелости лета.

Это «поздний» Паустовский, он стремится писать строго и элегантно, привычных нам по учебникам русского языка длинных цитат с нанизанными цепочками слов здесь почти нет. И все же от влияния южнорусской литературы и особенно Бабеля избавиться не так просто, природная живость и любовь к высокому штилю прорываются сквозь все плотины выучки:

Пылинка дальних стран и камень на дороге! Часто с таких вот пылинок и камней начинается неукротимая работа воображения. В связи с этим мне вспомнилась история одного старого испанского гидальго.

Дальше – очередная порция мармелада в сиропе, увы.

И все же, если перенастроить оптику, принять возвышенность как естественное состояние души, это славная медленная проза. Пусть не более того, но и не менее.

Существует вершина — чистый и гибкий русский литера­турный язык. Обогащение его за счет местных слов требует строгого отбора и большого вкуса. Потому что есть немало мест в нашей стране, где в языке и произношении, наряду со словами — подлинными перлами, есть много слов корявых и фонетически неприятных. Местное слово может обогатить язык, только если оно образно, благозвучно и понятно. Для того чтобы оно стало понятным, совсем не нужно ни скучных объяснений, ни сносок. Просто это слово должно быть поставлено в такой связи со всеми соседними словами, чтобы значение его было ясно читателю сразу, без авторских или редакторских ремарок. Одно непонятное слово может разрушить для читателя самое образцовое построение прозы. Нелепо было бы доказывать, что литература существует и действует лишь до тех пор, пока она понятна. Непонятная, темная или нарочито заумная литература нужна только ее автору, но никак не народу. Чем прозрачнее воздух, тем ярче солнечный свет. Чем прозрачнее проза, тем совершеннее ее красота и тем сильнее она отзывается в человеческом сердце. Коротко и ясно эту мысль выразил Лев Толстой: «Простота есть необходимое условие прекрасного».

Другая о великом Чехове:

Чехов — писатель гениальный. Это бесспорно. Но во внимание к его исключительной скромности никто из людей, писавших о нем, не сказал об этом прямо. Даже после смерти Чехова мы стесняемся об этом говорить, чтобы не рассердить его. Сам Чехов наложил запрет на это слово. Чехов был скромен, как может быть скромным только подлинно великий человек. Он с яростью относился к чванству, к спеси, к хвастовству. Он писал, что самое характерное качество бездарного писателя заключается в том, что он ведет себя надуто и спесиво, как первосвященник. Скромность — одна из величайших черт русского народа. Скромными были все простые и замечательные русские люди. Ни один из них не занимался самохвальством, не улюлюкал на чужаков, не ставил себя в пример всем. В скромности — моральная сила и чистота народа, в бахвальстве — его ничтожность и недостаток ума.