Текст книги "Черновик человека"

Я найду такого, чтобы по-русски говорил. Парня знакомого. Чтобы в доме был мужчина, а то вдруг кто заберется.

Да кто сюда заберется, кому мы нужны.

Что ты, не видишь, сколько бродяг вокруг. В парке на траве валяются.

Ты про интеллигентных людей в парке? От них действительно плохо пахнет, но вчера они восхищались моим этюдом на пленэре. Нам трудно было друг друга понять. Это ты у нас как кузнечик: ля-ля-ля, дзынь-дзынь-дзынь, трынь-трынь. А я могла только показывать и руками махать. Но им очень понравилось. Они трясли головами и говорили: гуд, гуд, мэм, вери гуд. Ты мне, кстати, кисти купила, которые обещала? Света, где твоя голова, магазин же только через дорогу? Нет, я сама не могу, мне же трудно на их языке объясняться, а тебе легко. Пойди и купи, а то моя тонкая кисточка совсем уже облысела.

Мам, так что ты думаешь, давай жильца возьмем. У меня один русский парень есть на примете, он в зоопарке техником работает. Его сюда родители привезли, он и по-русски, и по-английски хорошо говорит. Он тебе понравится, умный такой, стихи пишет шутливые про зверей.

И он мне их читать будет? Ой, не знаю, Света. Все-таки посторонний человек в доме. А какая гарантия, что он не сумасшедший? Вдруг на него найдет что-нибудь, а ты на работе. Я тут одна, старая, меня прибить легко.

Какая же ты старая, тебе даже нет шестидесяти, и он никого прибивать не будет. Он добрый. Такие всех любят. Вот, смотри, что он про бегемота написал: «Бегемот, бегемот, бежевая туша…» Забыла середину. Что-то вроде: «А вчера, наоборот, никого не скушал».

Ты это называешь поэзией? Вижу, Светочка, что ты снизила планку. Ну да где же тут увидишь истинных поэтов. Художников. Мыслителей. Люди в парке, конечно, интересуются искусством, но разве это настоящие интеллигенты? Настоящие были у нас, в Приморском. Жаль, что там жизнь стала такая невыносимая. Иначе бы никогда оттуда не уехала. Никогда, Света! Не спорь со мной.

Мам, тут будет гораздо лучше, если у тебя будет компания, которая и по-русски говорит, и стихи любит. Ну, пусть у него сейчас стишки плохонькие. Но ты ведь можешь его развивать. Ты можешь ему объяснить, что такое поэзия. Вон у нас стоят Пастернак, Ахматова. Ты можешь ему почитать. Он будет очень рад и благодарен. Такую женщину, как ты, здесь не встретишь. Надо, чтобы с тобой как можно больше людей познакомилось.

Ой, не знаю, Света, что ты затеваешь. Ну, пусть он к нам на День благодарения придет. Я на него посмотрю. Мы же этот день еще ни разу не отмечали, а я думаю, все же таки надо попробовать что-нибудь такое приготовить. Прикоснуться, так сказать, к их национальному духу. Ты мне, пожалуйста, индейку купи. Только свежую, смотри. Когда пальцем давишь, ямка почти сразу должна исчезать. Это значит, мясо упругое, молодое. Не забудь, пожалуйста. А то у тебя же ветер в голове. Сегодня один план, завтра другой. Сегодня жилец, завтра, небось, переехать куда-нибудь захочешь. Беда одна с тобой, Света.

Я все куплю, и кисточку, и индейку, не волнуйся, мама, все будет хорошо.

Нет, ничего хорошо не будет. Ничего уже никогда не будет хорошо! Ты шарф надела?

Мама, на улице двадцать градусов, какой шарф.

На улице зима, Света, опять простудишься, опять будет горло болеть, не жалуйся тогда. Надень шарф. Не этот серый, красный надень. Красный больше к черному пиджаку подходит. Надень красный шарф, который я тебе на день рождения купила. Что, не хочешь? Ну не хочешь, не надо. Я же как лучше хочу. Хочешь по-своему поступать, поступай по-своему. Только потом это все боком выходит, когда ты меня не слушаешь. Ключи взяла? А то опять забудешь.

* * *

«Дорогая Светлана, пишет тебе Павел, тридцать один год, по профессии токарь. На политзанятии нам читали твои стихи в «Комсомольской правде». Они мне очень понравились, и я решил тебе написать. Я не знаю твоего адреса, поэтому пишу в редакцию газеты с просьбой передать мое письмо Светлане Лукиной. Прости, не знаю твоего отчества. Тебе всего девять лет, а я уже взрослый; ты живешь в Крыму, а я в Сибири; и все же, думаю, нам было бы о чем поговорить, если бы мы встретились. Я, как и ты, люблю деревья, колосья и птиц. Когда бываю в деревне, выхожу иногда на просеку и думаю: зачем природе понадобилось, чтобы это все вот так было? По законам материализма, мир развивается, преодолевая внутренние противоречия. А куда он развивается? Он развивается от низшего к высшему, а высшее есть человек и общественные формации. Ты еще ребенок, а уже тебе в голову приходят вопросы, относящиеся к развитию мира и роли человека в обществе. Ты сочиняешь стихи о природе, о дружбе и о семье. У меня возникло впечатление – я встал и сказал об этом на политзанятии, когда мы статью в «Комсомольской правде», обсуждали, – что ты в своей формации одинока, что мало кто тебя понимает, ведь ты задаешь такие вопросы, на которые не каждый взрослый сможет ответить. Если захочешь поделиться со мной своими соображениями по поводу природы и человеческого предназначения – или любыми другими соображениями, – пиши мне по адресу, который я прилагаю к этому письму. Буду рад получить от тебя открытку или письмо. Прилагаю свою фотокарточку, чтобы ты знала, кому пишешь. Искренне, Павел С.»

* * *

Эрик, ты говорил, что комнату ищешь. Переезжай к нам? У нас две спальни, в одной мы с мамой, другая пустая стоит, мы ее давно сдать хотели.

Света, спасибо тебе большое, но я даже не знаю. Я действительно комнату хотел снять, но, думал, с друзьями.

Да ты подружишься с моей матерью! Она готовить любит, наверняка будет кормить тебя бесплатно. Или ты боишься, что она тебя заговорит? Это верно, она здесь никого не знает, но она очень интересная женщина, художница, правда, своих выставок у нее не было, очень любит поэзию, ты ей стихи почитаешь, она тебе тоже – свои любимые часами читать может.

Она любит стихи про зверей? У меня же только про зверей. Вчера написал про вомбата. Хочу охватить всех сумчатых, чтобы Левченко показать, когда приедет. Помнишь, я тебе читал стих про коалу? «Коала, коала, куда ты пропала? Я очень устала коалу искать!» Это как бы Вики говорит, помнишь, я тебе про Вики рассказывал? Она с коалами работает. Надо пойти познакомиться, кстати. А вот коала отвечает: «Я не убегала, я не пропадала, я просто на ветке устроилась спать».

Маме очень понравится. И в комнате у тебя будет письменный стол, чтобы сочинять за ним.

Стихи ко мне обычно приходят на работе. Я их много раз повторяю и запоминаю навсегда. Ты не забыла, что мы с тобой в конце месяца на концерт идем? Света! Правда, забавно: ты ребенком писала серьезные стихи, а я во взрослом состоянии детские стишата сочиняю. Они у меня дурацкие, конечно. Я нас не сравниваю.

Совсем не дурацкие, Эрик. Мне сразу очень понравилось, когда ты их мне стал читать. Не ожидала ничего такого на работе услышать. Ты сколько сейчас за комнату платишь? Вот и нам можешь столько же платить. Мы тебя не разорим. Потом, как я уже сказала, кормежки будет много бесплатной и много благодарных слушателей для стихов про зверей. Мама и я. Хорошо, может, не очень много слушателей, но зато каких! Благодарных и разбирающихся в поэзии. Ну что, я тебя уговорила?

Даже не знаю, Света. Спасибо тебе огромное, но я даже не знаю. Мне, конечно, очень приятно. Все же боюсь, я вас с мамой буду стеснять. Вы всегда вдвоем жили, а тут вдруг такой, как я, въедет. Шумный. Неловкий. Зверьем будет пахнуть.

Вот что, Эрик, если не можешь решить, приходи к нам в гости на День благодарения? Мама тебя приглашает. Она индейку запечет. Ты и с мамой познакомишься, и на квартиру посмотришь. Если понравится, переедешь, если не понравится, то без обид. Придешь? В четыре? Договорились, смотри, не забудь.

* * *

…если вид хочет выжить, он должен измениться так, чтобы лучше приспособиться к условиям окружающей среды. Какие виды не изменятся – их уничтожают. Неумолимо природа умножает приспособившихся, выкорчевывает слабаков. Чем родственнее два вида, тем больше один теснит другого. Если ноги длинные или крылья широкие – выживешь. А если ни того, ни другого, на свалку тебя. Очищай место для тех, у кого широкие крылья и длинные ноги. Они тебя счастливее, они тебя здоровее. Так что приспосабливайся. Приспосабливайся, говорю, а не улучшайся. Если ты инфузория, то на кой тебе голова. Тебе лучше ресничек побольше, чтобы плавать быстрее, чем другие инфузории. А если у тебя, паче чаяния, голова разовьется, то вымрешь быстрее безголовых. Родился оленем, прыгай повыше и бейся почаще, чтобы тебя самка выбрала, а не стой, задумчиво глядя на закат, – вымрешь, мечтатель. Если ты насекомое, то, бывает, лучше обескрылиться, чтобы тебя сильный ветер в море не сдул. А если крот, закрой глаза и слепни, слепни, слепни. Слепой быстрее роет.

* * *

Ева, можно твою помаду взять? Я забыла свою.

Бери, конечно! Как это ты все успеваешь, и здесь, и в зоопарке. Ты там в кофейне работаешь, да?

Да, там в кофейне, здесь в баре, и все равно денег не хватает. Не знаю почему. Кручусь как белка в колесе, экономим вроде на всем, кроме маминых кисточек, а денег как не было, так и нет.

Света, читала книжку «Тайна»? Это то, что тебе сейчас нужно.

Нет, не слышала про такую. Детектив?

Нет, про то, как надо жить. Весь мир состоит из энергии. То, что нам кажется материей, на самом деле тоже – вибрирующая энергия. Понимаешь?

Да, этому, кажется, физика учит.

Ну так вот. Через весь мир проходят вибрации. В том числе очень тонкие. Тонкие вибрации – это от наших мыслей. Слышишь?

Да, слышу тебя.

Ну так вот. Знаешь, что надо делать, чтобы получить то, что хочешь?

Что, Ева?

Надо просто попросить то, что ты хочешь, у Вселенной. Надо настроиться на ту же волну, что и Вселенная, и попросить у нее, и она тебе все подарит, что ты хочешь. Вот ты, чего ты хочешь?

Не знаю.

Вот, например, скажем, ты машину какую-нибудь хочешь. Ну, например, «Феррари». Надо себе представить, что «Феррари» у тебя уже есть. Надо завести ему место для парковки, как будто бы он там уже припаркован был. И надо чувствовать благодарность за то, что тебе послан «Феррари». Как будто бы он уже есть.

Но его нет?

Его нет, а ты Вселенную благодаришь, как будто бы он уже есть. И тогда Вселенная – вот увидишь! – пошлет тебе «Феррари». И так во всем.

Во всем, Ева?

Да, во всем совершенно. Если хочешь любви, надо представить себе, что любовь у тебя уже есть. То же самое с успехом, со здоровьем, ну и с деньгами, понятное дело! Если у кого нет успеха, это потому, что они думали неуспешные мысли.

Какие мысли?

Неуспешные. Ну, «у меня не получится». И действительно не получается. Или там: «ой, боюсь, я заболею». И точно заболеваешь.

Значит, все в наших мыслях?

Да, Света, все в наших мыслях. Стоит только захотеть, и все у тебя будет.

* * *

«Дорогая Светлана, пишет тебе Сердкова Нина Владимировна. Купила вчера твою книгу в киоске, привезла домой, решила почитать перед сном и так зачиталась, что всю ночь не могла оторваться! Утром еле встала, чтобы на работу идти. Светочка – можно так к тебе обратиться? (я тебе в мамы гожусь) – Светочка, твои стихи меня настолько потрясли, что я решила тебе написать. Адреса я твоего не знаю, поэтому пишу на адрес издательства и надеюсь, что они тебе мое письмо передадут. С чего начать? Даже не знаю. Во-первых, разреши тебя поздравить, что так рано в жизни ты уже нашла свое призвание. Это мало кому удается! В голову приходят только Моцарт и Пушкин. Во-вторых, разреши выразить признание твоим родным и близким, которые вырастили такую замечательную дочку. А в-третьих, хотелось бы сказать несколько слов о том, что меня особенно тронуло. Особенно меня тронуло, Светочка, что ты так глубоко проникаешь в жизнь тех, кто тебя окружает. Ты же еще ребенок, а уже столько знаешь. Ты чувствуешь одиночество тех, кто стоит на пригородной платформе и ждет поезд в тщетной надежде, что наконец приедет возлюбленный. Ты чувствуешь горечь непонимания, немоты, обиды. Боль, когда тебе лгут. Отчаяние, когда тебя оставляют. Ты пишешь о том, как убегает время, чтобы никогда больше не вернуться. О том, что надежда может обмануть, а встреча – никогда не состояться. Откуда это в тебе, Светлана? Откуда восьмилетний ребенок может все это знать? Я не могу это назвать иначе как «чудо». Да, ты – чудо, которое произошло с нами, в нашей стране, в нашей жизни. Как бы мне хотелось защитить тебя от всего страшного, грубого и жестокого, что может произойти с ребенком! Но мы живем далеко друг от друга, и это вряд ли возможно. Разреши же мне благословить тебя на дальнейшие творческие успехи, на новые стихи, на любовь и на все прекрасное, что с тобой в жизни обязательно случится! Спасибо за то, что ты есть, Светлана».

* * *

Эрик, спросила мама, вы хотите курить? Не стесняйтесь, у нас все курят. Я курила, когда Света маленькая была, тайком, а она подглядывала. Потом, когда она подростком стала, я смотрю, у меня кто-то сигареты из сумки таскает. Ну, я быстро догадалась, кто это мог быть. Ты с чего, Света, курить начала? Мало тебе, что мать и Ба себя травили, и ты туда же захотела? А вы знаете, Эрик, наша Света лет до тринадцати пустышку сосала. Вот сосала и сосала. Надо было выкинуть эту соску, а мы зачем-то сберегли, так она сосать не переставала. Говорила, это ее успокаивает.

Это меня действительно успокаивало, сказала Света, мне от пустышки хорошо было – ну и что? Ты взревновала, что ли, к пустышке? Теперь у меня вместо нее сигареты, приятно так, когда дым глубоко вдохнешь, как будто обнимает кто изнутри.

Обнимает кто изнутри, вы только послушайте ее, Эрик! Можно подумать, ее мало обнимали. Да с ней в детстве так цацкались, как больше ни с кем. Она у меня была зеница ока, и у Ба она была зеница ока, единственный ребенок, солнышко наше. Я ей с младенчества стихи читала, песни пела, на пляж ее каждый день водила, Ба ее учила на пианино играть, дедушка ее, отец мой, пока жив был, ходил с ней на лодке рыбу удить, только она не помнит ничего, наверное.

Дедушку очень даже помню, он добрый был, не понимаю, почему вы с Ба его со свету сжили.

Тоже придумала, со свету сжили, постыдись гостя, что он о твоей семье подумает. Умер наш дедушка рано, у него было слабое здоровье, его на фронте ранило. А пока жив был, все время со Светочкой возился. Мы ее развивали так, как здесь детей не развивают. Ездили с ней по стране, в Москве были на Красной площади, в Мавзолее, в Музее Пушкина. Ей еще пяти не было, а она где только не побывала! Она вам рассказывала, Эрик, что в детстве стихи писала?

Мам, Эрик сам стихи пишет. Про зверей. Эрик в зоопарке техником работает и там же про зверей стихи пишет в свободное от работы время.

Надо же, как интересно, про зверей, наша Света тоже про зверей писала, но больше про любовь, и про одиночество, и про осенние листья, и на тему мира без войны, и еще много у нее стихов было…

Эрик, тебе положить еще кусочек индейки? Мы с мамой сегодня весь день возились. Это наша первая индейка в Америке. Столько лет уже здесь живем, а индейку никогда не готовили. Дома у нас всегда вареная курица была.

Правильная начинка, вот что самое важное для индейки! Знаете, Эрик, мы, значит, масло в кастрюле растопили, потом туда яблоки, зелень, клюкву (сухую, разумеется), шалфей с розмарином кидаем, и варим, варим, ну, соль, перец, сами понимаете, потом, знаете, охлаждаем. А саму индейку надо фольгой покрыть перед тем, как в духовку ставить, только потом можно эту фольгу снять, и какой сок с индейки натечет, этим соком ее надо время от времени поливать, открыв духовку. Вы знаете, Эрик, что День благодарения знаменует? Это идет от первых англичан, которые сюда переселились и почти все сразу умерли. Но летом индейцы научили их сельскому хозяйству, и потому, когда они собрали первый урожай, то отметили его Днем благодарения. Вот с тех пор в этот день надо благодарность выражать за все хорошее, что в жизни случилось. Вот вы, Эрик, за что в этом году благодарность выражаете? Я, например, выражаю благодарность за то, что моя дочка со мной живет. Мы с ней совершенно неразлучные. Я бы сказала, что мы лучшие подруги. Такое очень редко у матерей с детьми бывает.

Ну, когда я была ребенком, мама, мы вовсе не были подругами. Тебе гораздо интереснее было со взрослыми общаться. Особенно со взрослыми мужского пола.

Что ты такое выдумываешь? Ты всегда с нами была. А люди вокруг и впрямь были интереснее. Мы, Эрик, в Приморском жили. Вы про Приморское слышали когда-нибудь? Там очень известное побережье. Летом туда люди творческих профессий приезжают. Поэты, актеры, музыканты. Многие за мной ухаживали. Я была не из простушек. Давайте я вам фотографию покажу. Вот, видите, это я стою за мольбертом. Я тогда длинные волосы носила и рубаху из индийского шелка, такая была мода. Мольберт мой, у меня была своя мастерская, я в выставках участвовала. Писала маслом, предпочитала на пленэре. Ну, как я вам? Ничего, симпатичная? Вы бы за такой стали ухаживать? Не смущайтесь, не смущайтесь, Эрик, что теперь говорить, была когда-то красота, да вся вышла. А вот Светочка наша, на гипсовой балюстраде стоит, и что у тебя, Света, вид всегда такой набыченный был? Ни улыбки, ни жеста какого дружественного. Тебя бил разве кто?

Мне просто обидно было, что Ба меня опять к себе на работу ведет, с твоих глаз долой.

Ну что ты выдумываешь, можно подумать, это наказание было, с Ба на работу пойти. Вы знаете, Эрик, кем наша Ба работала? Света вам не рассказывала? Она экскурсии водила по музею. Жил такой удивительный человек, поэт и художник. Он сам себе дом построил в конце XIX века и стал к себе знаменитых поэтов и художников звать. Они к нему приезжали и оставляли ему картины, рукописи, предметы личного обихода, в общем, в результате после его смерти целый музей образовался, и мама моя, Светина Ба, там экскурсоводом работала. Она иногда Свету с собой брала, когда ее оставить было не с кем, она ведь, знаете, без отца выросла, мы с матерью работали, а дед болел все время, да и выпивал сильно, что греха таить. И что ж тебе, Света, плохо было, что ты за экскурсантами ходила и разнообразные факты из жизни поэтов слушала, когда тебе еще пять лет было? Я, наоборот, считаю, что эти походы в музей сыграли очень важную роль в твоем умственном развитии.

Да, на самом деле я очень этот музей любила и муза своего там встретила.

Что, Света, не пойму, музы там действительно обитали, окружение у Светы всегда было музическое: я художник, Ба – культурный работник, дед наш, правда, из-за войны остался без высшего образования, но человек был очень умный, очень глубокий, вы уж поверьте, Эрик.

Когда Ба водила экскурсии, я за ней шла и представляла себе, что в этом доме я жила в какое-то предыдущее рождение и что я была тем самым поэтом, и это ко мне в гости приезжали все эти люди, и что на доме висит теперь табличка с моим именем. Ты, Эрик, веришь, что мы много раз рождаемся и много жизней проживаем? Я вот как-то раз об этом в музее замечталась и отстала от посетителей – я была совсем одна в комнате, там букет с сухой полынью стоял, запах этот как сейчас помню, и еще там сумеречно как-то было, и тут, знаешь, появляется вдруг как бы вот из ниоткуда фигура в темной такой одежде. Он подходит ко мне и спрашивает: «Что ты тут одна делаешь?» Мне стыдно было, что я стою одна, где не положено, и что мечтаю, что это мой дом – хотя он этого знать, конечно, не мог. И тогда он быстро нагнулся ко мне и поцеловал, а потом растворился в сумерках, как будто его и не было. А когда он меня целовал, у меня как будто ноги от пола оттолкнулись, и я к потолку воспарила мимо букета с полынью.

Ну, нашла чем перед Эриком хвастаться, это тебе просто извращенец попался! И почему матери-то не рассказала? Вот она всегда так, Эрик, родным ничего не скажет, а чужим все готова выложить.

Может, и извращенец, мама. Откуда мне знать? Только тогда так не казалось. Мне было, как будто дух дома из стены вышел и ко мне прикоснулся. Потому что я не совсем уверена, что это на самом деле было. Может быть, мне мой муз просто привиделся. Ночью, вместо того, чтобы спать, как все нормальные дети, выхожу я к маме с Ба в ночной рубашке – а они на кухне сидели – и говорю: стих сочинила, вот, можете записать? «Тех поцелуев больше нет, а есть домов пустые комнаты…» Помнишь, мам?

Ой помню, Светочка, мы с Ба переглянулись, думаем, с ума сошел ребенок, наслушался где-нибудь взрослых стихов. Но, знаете, Эрик, записали все-таки, чтобы потом у друзей спросить – откуда такое? И что вы думаете? Никто не мог вспомнить, чтобы это какой-нибудь известный поэт написал, хотя всем казалось, что где-то они это уже слышали.

Никто тогда не верил, что это я сочиняю. Мама с Ба долго-долго всех пытались убедить. А потом наконец, когда люди поверили, тогда и журналисты приехали.

Вам, Эрик, Света рассказывала, как к нам журналисты приезжали, чтобы о ней писать? Она тогда совсем маленькая была, восемь лет всего! Журналист приехал и фотограф, оба из «Правды».

Нет, мам, не из «Правды», а из «Комсомольской правды». Эрик, ты, наверное, не помнишь, что такая газета была. Самая главная для советской молодежи. Она и сейчас есть.

Ну нет, Светочка, ты все неправильно запомнила, это «Правда» была, а вовсе не «Комсомольская правда». У тебя уже все перемешалось в голове. Это оттого, что ты официанткой работаешь. Мозги постепенно атрофируются. А в детстве у нее, Эрик, прекрасная память была. Я ей одно стихотворение прочту на ночь, так она его сразу запоминает. Утром могла мне наизусть продекламировать.

Да нет, мам, это ты ошибаешься, а не я. Газета была «Комсомольская правда». Зачем «Правде» было бы обо мне писать? «Правда» взрослыми делами занималась, а «Комсомолка» – молодежью.

Почему же тогда не «Пионерская правда»? Все ты, Света, путаешь, во все ты, Света, неразбериху вносишь. Еще берите кусочек индейки, Эрик! И вот этого соуса из смородины. Ну что, что ты, Света, на меня так смотришь? Если не веришь мне, пойди найди заметку. Она у меня в синей папке на шкафу лежит. Да, что? Я все заметки о тебе собирала и с собой привезла. Ты же моя дочь. У меня больше дочерей нет. Ну. Пойди, пойди, найди ее! Прочти нам вслух, Эрику интересно будет послушать. Что, лень тебе? Тогда я сейчас ее найду. Да, вот такая наша Светочка была известная, такая она у нас была талантливая. Ее вся страна знала. Сладкое будете?

Да, Эрик, вот тыквенный пирог, возьми кусочек! Знаешь, как я испугалась, когда учительница газету с этой статьей в класс принесла? Читает, значит, учительница про меня статью, а я сижу, сжалась вся, хочу под парту спрятаться. Очень боюсь, что учительница меня заругает: притворялка ты, Света, надо же такое выдумать.

Светочка у нас всегда была очень скромная, Эрик. Маленькая такая, болела все время. Поэтому и поверить никто не мог, что она у нас вундеркинд. На нас с ее Ба все смотрели искоса. Две женщины, интеллигентные, одинокие, увлекаются искусством. Понимаете, для обывателей это – как красная тряпка для быка. И девочка наша стихи сочиняет. Мамы ее одноклассниц на меня злились. Мол, почему их дети ничего придумать не могут, а мою весь Крым знает. А что я могла сделать? Разве я гениального ребенка заказывала? Я считаю это, наоборот, был мой крест. Так я и говорила этим дамам: Светин талант – это мой крест.

Там написали еще, будто я ночью к маме подходила и говорила: «Меня стихи душат». Ну, не душили они меня. А так только… К горлу подступали.

Говорила-говорила, Светочка. Я как сейчас помню. Подходит ко мне эта девочка, Эрик, в одной пижаме, шлепает босыми пятками по полу. Я на нее чуть не закричала, знаете, чтоб она пошла тапочки надела, а то опять простудится. А она поднимает на меня свои глаза-плошки и шепчет: мам, мам, меня стих душит. Пойди со мной, запиши, а то удушит совсем. Такая была трогательная, я прямо чуть не прослезилась.

Ну, я не помню, чтобы такое было. И не понимаю, зачем Ба журналисту сказала: она у нас все детство в квартире просидела, друзей у нее не было.

Но это же правда, Света, ты у нас все время болела и дома сидела. А дома-то у нас только взрослые. И знаете, Эрик, она уже в три года так по-взрослому разговаривала! Я ей все могла рассказать, все мои проблемы, знаете, у меня тогда очень много проблем было, и по работе, и с мужчинами, и у Ба нашей тоже неприятностей хватало. Миром правит зависть, вы согласны, Эрик? От нее никуда не спрячешься, а нашу семью она всегда преследовала. Мы Светочке все рассказывали, а она, милая, все понимала. Она нам скорее как сестра была. Три поколения в одной квартире, и при этом полное равноправие, такое у нас было уникальное семейство. Про нас в той статье так и написали: такие семьи попадаются не часто.

А я думала, что Клавдия Васильевна, учительница, прочтет статью и меня заругает. А она, знаешь, хвалить меня стала. Смотрите, говорит, какая наша Света молодец, какой талантливый ребенок, стихи пишет. А стихи-то, говорит, какие – совсем взрослые. И смотрите, как наша Света хорошо сказала, что каждый ребенок – он в душе поэт. А про детство, слушайте: детство – это великая пора! Тут она стих мой один прочла, и мне даже не показалось, что это мой стих, а потом говорит: Светочка, ты выйди к доске и сама почитай нам, а природоведением потом займемся. И я встала из-за парты и пошла к доске. А у доски я обернулась и на класс посмотрела, и все мне показалось картинкой, все понарошку.

Не выдумывай, Света, это сейчас тебе все понарошку кажется, потому что столько времени прошло. Тогда тебе было восемь лет. Ты очень любила в школу ходить. Класс у них был красивый, Эрик! Над ним весь родительский комитет трудился. Окна чистые-чистые. На стене дипломы висят. Их награждали за сбор макулатуры, и на слете октябрятской песни они первое место заняли. Светочка солировала. Еще помнишь мелодию, Света? Ты увидишь, ты услышишь, как веселый барабанщик…

Нет, мама, я помню, что все мне картинкой показалось. Я рукой взмахнула и пошла читать: «звук приходит от небес – в темный лес». Я громко читала, нараспев, и глаза закрыла, и было мне, как будто я, как маленькая птица типа воробья, вылетела в окно и порх-порх над кипарисами, порх-порх над детской площадкой, над горсоветом, над молом, над пляжем, над зеленовато-синим морем с белыми барашками, порх-порх в поднебесье, где уже и воздуха-то нет, а позади маленькая девочка осталась, в школе, которая стихи, закрыв глаза, читает, и так мне ее жалко стало, что я в небе заплакала.

По-моему, ты фантазируешь, Света. У тебя что, был временный выход в астрал? Хотя, может, и так, ты была загадочным ребенком. Знаете, Эрик, что к нам приезжали экстрасенсы ее изучать? Была теория, что она посланница из космоса. Считалось, что ее душа из другой вселенной к нам спустилась и это тело приобрела, чтобы людей научить любви путем ее стихов.

Да, Эрик! Экстрасенс приезжал, и не один. Проводил со мной сеансы. Он уходил в другую комнату, загадывал мысль, а я отгадывала. Мне почти всегда удавалось. Они говорили, это потому, что я – посланница внеземных цивилизаций. В меня вселилась душа инопланетянина, чтобы посетить Землю.

Но у тебя же действительно получалось! Вот в чем удивительный секрет. Нет ответа на этот вопрос. Ты угадывала их мысли. Разве другой ребенок мог их мысли угадать? Значит, что-то в тебе было сверхъестественное. Хочет этого наука или нет, а сверхъестественное, оно все же среди нас. Знаете, Эрик, когда она родилась – когда я первый раз в ее глаза взглянула, на меня сразу чем-то инопланетным повеяло. Как будто мне какая-то потусторонняя сила нашептывать стала: этот ребенок не такой, как другие. В нем тайна сокрыта. Он многое миру поведает!

Не знаю, как я их мысли отгадывала. Может, потому, что мне всегда легко было понять, чего от меня хотят. Почему легко? Потому что мне очень-очень хотелось, чтобы меня любили. Однажды особенно помню. Клавдия ее звали. Она приезжала в то лето, когда все транзисторы на набережной играли «Миллион алых роз». Что это такое? Это такой шлягер был советский.

Вы что, не знаете ее, Эрик? Ваша семья в каком году уехала? Уже, кажется, должны были знать. Может, вы просто забыли. Это очень печальная песня про то, как художник все продал, что у него было, чтобы купить много-много цветов для актрисы. Он в нее влюблен был, а она цветы любила. Актриса вышла утром на балкон и увидела, что вся площадь для нее розами заполнена. А потом все, кончилась их любовь, актриса уехала. Тогда на набережной танцплощадка была. И каждый раз, когда эту песню играли, меня кто-нибудь на танец приглашал. Ни разу не было, Эрик, чтобы я эту песню без движения слышала. Даже если я танцевать не собиралась, просто мимо по набережной шла, кто-нибудь обязательно подходил и спрашивал: простите, девушка, вы со мной не потанцуете?

Мам, песню много лет подряд играли, она очень популярная была. Еще, помню, по вечерам очень жарко было, так что мы даже в темноте без свитеров ходили. Мы сначала на набережной встретились – моя Ба меня за руку вела, а навстречу – Клавдия со своим окружением. Я не помню, что за окружение было, но, казалось, за ней как бы свита следует.

Эрик, что же вы пирог не едите? Клавдия была самым знаменитым советским экстрасенсом. Лечила наложением рук. У нее все партийное руководство лечилось. Она будущее предсказывать могла. Но только тем, кому хотела. Если не хотела, ее ни за какие деньги нельзя было уговорить. И вот эта Клавдия, понимаете, сама с нашей Светой захотела встретиться. Специально для этого в Приморское приехала.

Ой, мам, она страшная была. Красивая, но страшная. Лицо широкое, скулы кожей обтянуты, а глаза огромные такие и черные абсолютно. Я до сих пор помню эти черные зрачки, они меня тогда испугали. Вообще лицом на змею была похожа, на ядовитую змею из мультфильмов про индийских факиров. Одежда на ней тоже была змеящаяся, балахон шелковый с восточным узором, и пахло от нее пряностями какими-то. Это у нее духи такие были, но я не понимала. Думала, у нее свой такой запах.

Наша Ба, Эрик, мама моя, с Клавдией уже была знакома, она когда-то в музее выступала, на ее выступление все так рвались, яблоку негде было упасть.

Ба очень любила все мистическое!

Это потому, что у нашей Ба была поэтическая душа. В кого, думаешь, ты, Света, поэтом уродилась? В Ба, с ее поэтической душой. Она поэтому и стала в музее работать. Мама моя мечтала, чтобы я поэтом стала, но у меня дара не было. Я рисовала всегда, это мой талант. А Светочка у нас родилась поэтом. Вам нравится пирог, Эрик?

Мам, отстань от него, не заставляй пирог есть. Он, может, наелся уже. Знаешь, Эрик, когда мы с Ба к Клавдии в номер поднялись, я у нее на туалетном столике кучу таблеток увидела. И микстур каких-то. Она моей Ба сказала: «Я просто заснуть не могу. Не могу и все. Сколько ни принимай». Ведь она была наркоманкой, правда, мам?