Текст книги "Аратта. Книга 3. Змеиное Солнце"

Глава 3
Змеиный венец

Когда совет вождей завершился и стоявшие за спинами сааров ближние воины разнесли весть о том, что двенадцать великих родов провозгласили Ширама саарсаном Накхарана, Хаста решил было, что на этом дело завершено. И теперь пора готовиться к веселой – ну, по накхским понятиям о веселье, конечно, – пирушке. Тут он надеялся, что ждать долго не придется, поскольку уже давно стемнело, а за разговорами он не успел толком перекусить. Дорога от поля битвы к развалинам вообще не баловала сытными трапезами. Отряд без обоза жил лишь охотой и случайным грабежом.

Но вместо того чтобы заняться приготовлением каких-нибудь причудливых местных блюд, воины собрались у костров и принялись деловито раскрашивать друг друга: мазать лица сажей и вырисовывать на руках подобие чешуи. Иные из них, видно, считались мастерами своего дела – к ним ожидали своей очереди по нескольку человек, а те сосредоточенно выводили на зачерненных лицах белые узоры.

Хаста чувствовал себя брошенным и позабытым. Не то чтобы никто не обращал на него внимания, – стоило ему чуть отойти от шатра рода Афайя, на него тут же обращались вопросительные и весьма недружелюбные взоры. Потом кто-нибудь обязательно кидал веское слово на местном наречии, и откровенно неприязненные взгляды сменялись слежкой исподтишка. Решив не рисковать, рыжий жрец устроился возле костра рода Афайя и, разложив свой неизменный свиток на камне, принялся зарисовывать поглощенных своим таинственным делом накхов.

– Чем ты тут занят? – раздался над его головой недовольный голос Ширама.

– Коротаю время. Скоро мы будем ужи…

Хаста обернулся к другу, и слово застряло у него в горле. Пожалуй, сейчас он не проглотил бы самый лакомый кусочек. Лицо Ширама исчезло – оно было полностью зачернено, сливаясь с ночной темнотой. Зато во весь лоб красовалась змеиная голова с распахнутой пастью. От змеиной головы через макушку вниз спускалась тугая коса с вплетенными в нее блестящими черными лентами с вышитыми серебристыми зигзагами и точками. Рядом с вождем накхов хлопотала богато одетая молодая женщина, вплетающая в оконечность косы граненое серебряное острие. Еще одна накхини подрисовывала змее клыки, и без того очень убедительные.

– Я рисую… – наконец выдавил Хаста.

– Нет. Спрячь. Не делай больше так. Если кто-то увидит, тебя могут убить.

– Почему?!

– Подумают, что ты пытаешься забрать в колдовской оберег часть души.

– Ну что ты! Это мохначи могут так рассуждать, – удивившись, возразил Хаста. – На деле же ничего такого нет!

– Хоть бы и так, – Ширам покачал головой, и от этого движения змея на его лице ожила и задвигалась, – но здесь никто тебе не поверит. Спрячь.

Хаста нехотя повиновался. Его разрывали двойственные чувства. Чем больше вокруг становилось змееголовых, тем сильнее ему хотелось оказаться подальше от этого места. Но неуемное любопытство, с детских лет бывшее одной из главных его черт, толкало в бок: «Эй! Быть может, ты единственный житель Аратты, которому довелось своими глазами увидеть подобное! Во всяком случае, свободный житель…»

Он вспомнил рабов, которые еще недавно расчищали улицы заброшенного города и подклеты храмов и древних башен. Но еще перед советом вождей всех невольников древками копий выгнали за пределы запретного города. «Как бы их не вздумали по случаю праздника принести в жертву», – вспоминая сплетни, что ходили о накхах в Аратте, подумал Хаста.

Вскоре после заката Ширам, окруженный свитой, к которой присоединились шесть молодых женщин, прихрамывая, направился к вершине холма. Белый престольный камень, уже полностью освобожденный из земли, оказался со всех сторон покрыт затейливой резьбой в виде переплетающихся змей. Определенно это были не просто переплетения, и то, что случайный человек принял бы за украшения, наверняка было наполнено глубоким смыслом. В храме Хасту учили, что накхи не знали письма и переняли его у арьев, но, глядя на резной камень, он вдруг в этом усомнился.

Он сделал еще шаг вслед за саарсаном, но вдруг чья-то твердая рука остановила его – беззлобно, но непреклонно.

– Куда собрался, жрец? – услышал он знакомый неприветливый голос. – Тебе туда нельзя!

Хаста повернулся и вновь увидел Маргу.

– Почему? Я советник Ширама…

– Ты жрец Исвархи! – резко ответила накхини. – Саарсан оказал тебе незаслуженную честь, дозволив остаться так близко к престольному камню. Иди и встань вон туда, к ним!

Она махнула рукой в сторону шести женщин, которые остановились чуть ниже, не доходя до вершины холма пары десятков шагов.

– Если я жрец, так отведи меня к жрецам, – раздраженно ответил Хаста, которому изрядно надоело высокомерие приставленной к нему «няньки».

Марга удивленно взглянула на него, потом хмыкнула:

– У нас нет жрецов. Есть сестры Найи, но им сейчас точно не до тебя. А эти женщины – не абы кто, а жены саарсана.

– Не сказать, чтобы я был польщен, – проворчал Хаста, спускаясь по склону. – Одна радость: мы с ними не похожи…

Он обернулся и увидел, что Марга, не дослушав, сбегает куда-то вниз c холма.

Едва Хаста приблизился к женщинам, как одна из них, видимо старшая, схватила его за плечо и как ни в чем не бывало задвинула себе за спину. Он пробормотал приветствие, но ответа не дождался. Взгляды молодых накхини были устремлены к вершине холма. Хаста пожал плечами и принялся украдкой рассматривать жен своего друга.

Хотя их лица оставались нераскрашенными и в руках не было мечей и круглых щитов с острым шипом посередине, выглядели юные женщины весьма воинственно. Длинные кинжалы на украшенных серебряными накладками поясах ясно говорили, что при необходимости они успешно займут место в боевом строю. Хасте они показались куда более подходящими для битвы, чем для супружеского ложа. Он невольно вспомнил нежную ясноглазую Аюну, которую не раз видел в храме и при дворе. Да уж, после суровых накхини младшая дочь Ардвана представлялась и впрямь птичкой иной породы. Неудивительно, что Ширам так себя повел тогда, во дворце!

«Впрочем, они были бы недурны собой, если б хоть изредка улыбались, – справедливости ради признал Хаста. – Но вот это общее для всех накхов ощущение от их взгляда – либо „я хочу тебя убить“, либо „я не хочу тебя убить“… Провести ночь с такой, пожалуй, подобно поединку!»

Между тем тьма вокруг холма почти рассеялась – так много костров и факелов озаряло место действа. Оттуда, где стоял Хаста, была видна лишь спина Ширама, преклонившего колени перед белым камнем и мерно кивающего, точно разговаривающего со священным престолом.

«А что, если для совершения ритуала им нужно омыть трон кровью ария? – посетила вдруг Хасту правдоподобная мысль. – А что? Из-за арьев престол ушел в небытие – теперь же, когда он возвращается…»

Жрецу очень живо представилось, как его волокут на вершину и одним умелым взмахом топора под торжествующие вопли толпы отсекают голову.

«Надо бы Шираму напомнить, что я не арий, а то мало ли… Может, для прочих и разницы-то особой нет?»

Он сделал шаг в сторону, чтобы выбрать место, откуда ему было бы лучше видно, как вдруг огонь ближнего факела выхватил из темноты ветви растущего на склоне невысокого кустарника. Хаста глянул и тут же распрощался с желанием шевелиться. Ветви куста – и этого, и прочих – были увешаны змеями. Те не двигались, лишь слегка покачивались в ожидании, глядя на белеющий на вершине холма каменный престол.

«Да тут же сотни змей! – в ужасе осознал Хаста. – Они повсюду!»

И тут он услышал шипение до того жуткое, что у него едва не подогнулись колени. Хаста затравленно оглянулся. Жены Ширама, почтительно склонив голову, глядели в ту сторону, где в прежние времена стояли львиные ворота. В колеблющемся свете факелов Хаста увидел, как оттуда к бывшей рыночной площади ползет – вернее, плывет по воздуху, – блестя серебристой чешуей в лунном свете, огромная змея.

Хаста как завороженный уставился на серебристую змеиную морду, которая неумолимо приближалась к холму. Через миг он усмехнулся, подавляя в душе стыд.

«Дружище, ты совсем рехнулся от страха перед накхами, – укоризненно сказал он себе. – Или ты никогда не видел, как господь Исварха на солнцеворот убивает Первородного Змея? Или сам не был однажды этим змеем – вернее, плясуном, который прятался внутри него?»

Голова змеи – серебристая, с распахнутой пастью и острым клыками – была надета на голову женщины в черном, видимо верховной жрицы Матери Найи. Следом, положив ей на плечи руки, следовали другие женщины. На их спинах сверкала металлическая чешуя. Они-то и издавали так напугавшее Хасту шипение. Однако когда он прислушался, то разобрал в этом шипении однообразные, повторяющиеся слова почти нечеловеческого песнопения.

«Огромная змея поет песню, что такого необычного? – мысленно сказал себе Хаста. – Вот если бы ее подхватили все прочие змеи, висящие тут повсюду на кустах, пожалуй, стоило бы насторожиться…»

«Змея», извиваясь, переползла через площадь и начала подъем к развалинам храма. Ширам поднялся и сделал несколько шагов навстречу ей. Все присутствующие, не исключая женщин, подхватили ее песнь, бряцая оружием и колотя по щитам клинками. Хаста без слов запел вместе с ними, понятия не имея, о чем шипит Мать-Змея, но опасаясь, как бы молчанием не нажить себе смертельных врагов. Конечно, ему, жрецу Исвархи, такое потворство змеепоклонникам было, мягко говоря, не к лицу. «Однако, – тут же подумал он, – Исварха и праведным, и ослушникам дарит свое тепло. И конечно же, Господь видит, что помыслы мои чисты».

Хаста поднял глаза к нему и уставился на диск полной луны.

«Ну, я надеюсь, что видит…»

Между тем плывущая по воздуху змея и Ширам встретились перед каменным троном. Саарсан наклонил голову. Мать-Змея ответила на приветственный жест. На миг Хасте почудилось, что голова его друга оказалась в ее пасти. Но, приглядевшись, он понял, что они обнимают друг друга за плечи, соприкасаясь лицами, словно в поцелуе. Так они стояли молча, не двигаясь, пока змеиный хвост все плотнее, уже в три ряда, обвивал новопровозглашенного владыку Накхарана.

«Что они там делают?» – пытался разглядеть Хаста. Ширам уже почти целиком исчез в змеиных кольцах. И вдруг в руках жрицы – вернее, в пасти огромной змеи – блеснули два длинных острых клинка. Точь-в-точь ядовитые клыки!

Всякие звуки на холме и вокруг него затихли. Над холмом повисла тишина, словно каждый накх в долине затаил дыхание. Клинки стремительно мелькнули в воздухе, и «змея» ударила Ширама клыками в лицо.

Хаста невольно ойкнул и тут же получил такой тычок между лопаток, что упал на колено, едва не угодив прямо на свернувшуюся у ног гадюку. Та недовольно зашипела, но отползла в сторону, не тронув обмершего жреца.

Многоногий «хвост» развернулся. Хаста вновь увидел коленопреклоненного Ширама. По его щекам текла кровь, но саарсан совершенно не обращал на это внимания. Клинков в руках у женщины больше не было – теперь она держала серебряный венец. Хаста неплохо разглядел его. Серебряный обруч из переплетенных змеиных тел – должно быть, двенадцати, по числу родов. Над обручем, на одинаковом расстоянии, виднелись головы с оскаленной пастью, в каждой из которых мерцал драгоценный камень.

Верховная жрица торжественно возложила серебряный венец на голову Ширама – и замерший народ взорвался криками ликования. Хаста осторожно поднялся и вернулся на свое место. А в это время жрицы подвели Ширама к резному камню, усадили на него, окружили сзади полукругом и запели торжественную песнь – как показалось Хасте, почти целиком состоящую из имен, должно быть, предков саарсана.

Между тем саары один за другим подходили к Шираму. Седовласая предводительница рода Бунгар поднесла саарсану меч в посеребренных ножнах. За ней последовали другие. Каждый из глав великих родов нес одно из царских сокровищ, все эти столетия хранимое в родовой башне: кто щит с двенадцатью опалами, кто кольчугу, сплетенную из тысяч свернувшихся серебристых змеек, кто наручи и боевой пояс… После каждого дара накхи с криками ликования колотили оружием по щитам так, что у Хасты начали болеть уши. Он молча следил за обрядом, чувствуя накатившую усталость.

Последней на холм поднялась молодая женщина-воин, одетая в цвета рода Афайя. Хаста не видел ее среди сааров. В руках она держала лунную косу. Изогнутый наконечник грозного оружия был украшен серебряной насечкой, изображающей змеиную голову с широко распахнутой пастью.

«Это же Марга!» – сообразил вдруг удивленный Хаста, вглядываясь в ее лицо, полностью скрытое под боевой раскраской. Неприветливая девица, которая так откровенно тяготилась своим подопечным, теперь с горделивым видом стояла перед Ширамом, облаченная в великолепные доспехи, вручая ему один из знаков высшей власти. Кто она Шираму? Кто вообще такая? Хаста решил непременно выяснить, когда все закончится.

Ширам принял из рук накхини длинное раскрашенное древко и поднял оружие над головой. Под громовые вопли и грохот железа он крутанул лунную косу так, что она на миг превратилась в нападающую змею. Красные камушки, вставленные в металл, полыхнули при свете костров, словно яростные глаза, знаменуя, что после сотен лет покорности в Накхаране наконец взошел на престол истинный правитель.

«А ведь прежней Аратте теперь конец, – подумал Хаста. – Даже если завтра утром Аюр найдется и займет трон, и Аюна скажет, что глупо пошутила и без ума от своего нареченного, и Киран повесится в собственной садовой беседке на той балке, на которой я от него прятался, уже ничто не будет прежним. Ширам отныне государь Накхарана, а Накхаран – вольное царство. И неведомо, как теперь все сложится дальше…»

* * *

Всю ночь Хаста не мог заснуть. За узкими бойницами, заменявшими у накхов обычные окна, с грохотом перекатывался через торчащие из воды каменные клыки бурный поток.

Когда рыжий жрец издали увидел родовое обиталище саарсана, у него похолодело в животе, затем в руках и ногах, и спина покрылась липким потом. Он-то полагал, что крепость накхов в столице была угрюмым, малопригодным для жизни местом, – но лишь потому, что прежде не видел гнезда рода Афайя. Посреди стремительной реки, будто длинная, застрявшая в горле кость, торчала мрачная скала. По ней уступами почти до самой воды спускались недоверчиво глядящие на округу башни, связанные вместе высокими стенами.

– Надеюсь, добираться туда мы будем не вплавь? – глядя на несущиеся внизу в потоке клочья пены, со вздохом спросил он.

Ширам расхохотался:

– Нет, мы перелетим, как птицы!

– Боюсь, что я окажусь скопой.

– О чем ты?

– Когда рухну вниз, скажи всем, что я отправился ловить рыбу.

Саарсан дружески хлопнул ближнего советника по спине:

– Все будет хорошо. Тебе нечего опасаться.

Хаста хмыкнул:

– Я помню, ты мне такое уже говорил. Перед тем, как я лишился штанов под столичной твердыней накхов.

– Здесь у тебя будет сколько угодно штанов, – щедро посулил Ширам.

Нынче он выглядел радостным, как никогда. Должно быть, возвращение к родному порогу дарило ему отличное расположение духа.

– Я решил написать воззвание и отослать его во все большие храмы Аратты, – сказал он Хасте. – Чтобы знали, с кем и ради чего мы воюем. Ты составишь его. Да, когда будешь писать, одним из условий примирения упомяни прибытие сюда царевны Аюны. Народ Аратты должен знать, что я не просто правитель Накхарана, но и такой же зять покойного государя, как Киран. У многих это наверняка отобьет желание сражаться против нас… Нужно будет также упомянуть, что Киран захватил мою невесту, – это не добавит ему сторонников…

– Мы не знаем, где она, – попытался возразить его друг.

– Царевна могла искать убежища либо у своего дяди Тулума, либо у старшей сестры. Что помешает нам сказать, что Киран удерживает ее силой?

Рыжий жрец с сомнением покачал головой.

– И вот я еще о чем подумал, Хаста, – внезапно сказал Ширам. – До каких пор тебе еще ходить неоперившимся юнцом?

– Насколько я помню своего деда, он и на старости лет не имел перьев, – ответил жрец, насторожившись. – Что же касается юнца – не сочти за неуважение, но я, пожалуй, старше тебя.

– Не делай вид, будто не понимаешь, о чем я говорю! Теперь ты не просто какой-то жрец – ты мой ближний советник. А по нашим законам всякий мужчина, не имеющий жены, – юнец, будь он хоть согнут годами и сед. Как же все прочие накхи станут тебя уважать, когда ты станешь одним из нас? У меня есть несколько сестер, еще не обретших мужа. Я выдам одну из них за тебя.

– Это высокая честь! Но я, как ты верно сказал, жрец. Мне нельзя жениться, – ответил Хаста, с содроганием представляя себе выводок сестер Ширама, мало уступающих саарсану в свирепости нрава. – «Тот, кто живет с женщиной – служит женщине», – говорят в храме. А моя жизнь всецело отдана…

Ширам поднял руку, останавливая его:

– Твой бог Исварха всякий день поднимается в небеса и спускается за край земли. Неужто ты и впрямь думаешь, что он изменит свой ход, если ты наконец станешь настоящим мужчиной? Я не верю, что Исварха велел жрецам оставаться вечными мальцами. Уж скорее это придумали сами жрецы, чтобы гомон спорящих в храме жен не мешал им петь гимны! – Саарсан возвел взгляд к небу и лукаво добавил: – Может, ты расскажешь мне, чем таким занимается Исварха ночью, если поутру его лик выглядит таким разрумянившимся?

Хаста едва сдержал улыбку, стараясь во что бы то ни стало сохранять благочестивое выражение лица.

Ширам ухмыльнулся и заговорил снова:

– Накхини совсем не таковы, как взбалмошные и надменные женщины арьев. Впрочем, что мне тебе рассказывать? С одной из моих сестер ты уже познакомился.

– О ком ты говоришь?

– Ну как же, Марга. Она опекала тебя на совете вождей. Разве она не прекрасна?

Хаста поперхнулся:

– Сама кротость! Нежна, как весенний цветок…

Саарсан в недоумении уставился на советника:

– А, это ты шутишь. Конечно, Марга не станет щебетать подле тебя, как глупая пташка. Зато она будет защищать твою родовую башню и как должно воспитает твоих детей. Если ты будешь ранен в бою, она встанет над тобой с оружием в руках, не давая врагу тебя добить. Она излечит твои раны и будет править твоими землями, пока мы в походе. Она порадуется вместе с тобой богатой добыче, взятой в набеге, но никогда не станет выпрашивать подарки…

– Честно сказать, я бы хотел как-то обойтись без ран на поле боя, – пробормотал Хаста, запуская пятерню в свои буйные космы. – Даже если надо мной будут стоять все ваши девы…

Хвалебная речь Ширама во славу накхини привела его в крайнее замешательство. Какие дети? Зачем ему башня?! Разве что прятаться в ней от такой жены, как эта Марга…

– Мы отправляемся на войну, друг мой, – сказал Ширам. – А там бывает всякое.

– Кстати… – Хаста вспомнил еще кое-что. – Тебе придется объяснить сестре, что старшей женой у меня будет мохначиха.

– Это еще почему?

– Ты же не забыл о моей клятве? Я обещал Айхе провести с ней целый год. Я дал слово и не хочу гневить Исварху!

Ширам нахмурился, утрачивая от этого напоминания доброе расположение духа.

– Я буду думать, – буркнул он.

Рыжий жрец тайком вздохнул с облегчением, стараясь не глядеть на приближающуюся твердыню рода Афайя. Первая мысль, явно доставшаяся ему в наследство от нищего мальчишки, обитавшего на яблонях в чужом саду, была: немедленно сбежать. Войско накхов готовилось к походу – небывалому походу, которого еще не знала Аратта. Не то чтобы прежде Хасте не доводилось ходить с войсками, но он старался держаться в стороне от битв. Удавалось не всегда. И хотя каждый раз небо спасало его, он никогда не переоценивал себя.

Теперь же его ждала совсем иная доля. Он должен был занять место не кого-нибудь, а самого верховного жреца. И дел-то всего ничего – заставить настоятелей храмов Солнца принять и признать вождя враждебных змеепоклонников блюстителем трона Аратты!

Пожелают ли его слушать? Не вызовет ли это раскола? Найдет ли он верные слова, чтобы грядущий поход в защиту законного наследника не превратился в обычный кровавый набег?

«Но если быть честным – какое мне дело до того, что накхи учинят в землях Аратты? – по привычке возражал он сам себе. – Разве Аратта когда-то была ко мне милостива? Когда б не прихоть Исвархи и доброта святейшего Тулума, я бы уже давным-давно был мертв! А если бы и выжил, наверняка бы бродяжничал, потешая народ на торжищах…»

Подумать только – он, бывший нищий сирота, доверенный лазутчик верховного жреца, вдруг стал одним из вершителей судеб страны!

Мост внезапно появился из-за поворота узкой тропы. Каких-то два каменных выступа – и перекинутые между ними хлипкие деревянные мостки, прогибающиеся под ногами воинов и копытами скакунов. Накхи спешились и, бросив поводья на руки ожидающих у моста коноводов, один за другим начали переходить мост. Хаста невольно вцепился в локоть Ширама и пошел за ним, прикрыв глаза, над ревущим в пропасти потоком.

– Мы провалимся… Вот сейчас точно провалимся… – бормотал он себе под нос, представляя, как мостки с треском ломаются и все, кто идет по ним, летят в заглушающую крики студеную воду.

– Едва ли, – раздался рядом насмешливый голос Ширама. – По крайней мере, на моей памяти такого не бывало.

От подобных утешений у Хасты и вовсе подкосились ноги. Саарсан подхватил его и потащил за собой, так что жрец едва поспевал за ним.

– Отдохни, ты утомился с дороги, – заботливо сказал Ширам, велев одному из поспешивших навстречу воинов проводить почтеннейшего советника в отведенные ему покои.

Признаться, эту продуваемую насквозь холодную каменную конуру даже не привыкший к роскоши Хаста с трудом мог назвать гостевыми покоями. Единственное, чего здесь было в избытке, – это оружие. Оно висело на каменных стенах со всех сторон: копья, боевые топоры, лунные косы, дротики, круглые щиты с чеканкой в виде нападающих змей… Под неизменным раскрашенным двенадцатиглавым змеем, стоящим на почетном возвышении, из черного смоляного камня торчал светлый, как месяц, клинок.

Посреди всего этого «великолепия» стояло нечто вроде длинного ящика, застланного, а вернее сказать, забросанного медвежьими и волчьими шкурами. Ничего больше здесь не было: оружие на стенах, алтарь, скрипучая лежанка и ветер, по-хозяйски гуляющий под сводом и подвывающий в бойницах.

Хасте не спалось. В какой-то миг ему начало казаться, что развешанное по стенам накхское великолепие тянется к нему, желая напиться его крови.

– Что я тут делаю? – шептал он себе под нос, крутясь с боку на бок под ворохом шкур. – Зачем я тут? Чем я так прогневил Исварху, что он загнал меня в места, где лишь в полдень можно увидеть солнце? Ну да глупо ждать, что он бросит все, раздвинет небесный мрак и явится сюда, чтобы ответить… Что ж – как обычно, выкручиваться придется самому…

«Можно было бы сказать, что все порученное мне святейшим Тулумом уже выполнено, – раздумывал он. – Я добрался до Ширама, передал ему предложение о союзе и теперь со спокойным сердцем могу возвращаться в столицу. А дальше уже не мое дело. Будет война, и пусть Господь Солнце подарит победу достойнейшему… Но как-то глупо получится – побулькал, будто вода в котелке, и сбежал? Выкипел?»

Хаста тяжело вздохнул и зарылся глубже в шкуры.

«Завтра поутру вожди накхов прибудут сюда и, принеся жертвы своей матери-змеище, отправятся в поход. Сколько людской крови прольется почем зря! Я могу сделать, чтобы этой крови было меньше… Могу постоянно напоминать Шираму, что он воюет не против Аратты, а за справедливость. Он послушает меня…»

Жрец поглядел на воткнутый в смоляной камень меч, сияющий в темноте, словно молодой месяц.

«Ладно, будь что будет – останусь. Надеюсь, святейший Тулум будет мной доволен… Интересно, чем я так обидел Ширама, что он решил отдать меня на растерзание своей лютой сестрице?»

Тут ему снова припомнилась Айха – милая и нежная, с костями птиц, вплетенными в спутанные рыжие волосы. Он дал ей слово и должен его сдержать – иначе Исварха будет глух к прочим его словам. Но как и когда?

В задумчивости он прислушался к завываниям ветра, и они напомнили ему плач мохначихи, уезжавшей прочь от границ Аратты. Как и когда?…

Рев боевых труб вдалеке на миг заглушил ветер.

«Ну вот и все – саары ведут свои отряды. Быть может, завтра мы выступаем».