Текст книги "Музыка двух сердец (сборник)"

Мария Северская
Музыка двух сердец (сборник)

Перламутровый дождь для двоих

Моим любимым: маме и второй маме посвящается

Выкинутый из форточки пельмень, будто маленькая летающая тарелка, гордо спикировал на ярко-зеленую, полосатую, похожую на большой волосатый арбуз вязаную шапку соседки бабы Веры и прочно там закрепился. Баба Вера приземления пельменя не заметила, а вот Сашка за полетом и посадкой следила пристально, во все глаза.

Перед бабой Верой неудобно. В сущности, старушка хорошая. Хотя телевизор смотрит на такой громкости, что у Сашки в комнате слышно каждое слово героев любимых бабой Верой сериалов. Может, она глухая! Это ж еще не повод пельменями кидаться!

Виновата вовсе не Сашка, а Сашкина мама, любительница бездомных животных. С детства твердила дочери: не выбрасывай остатки еды в ведро, лучше собери в пакетик и отнеси на улицу кошечкам или собачкам.

– Или крыскам, на худой конец, – добавляла Сашка.

– А что, крыски тоже кушать хотят, – заявляла мама, и Сашка соглашалась, тем более что ничего против крысок не имела.

Вот только способ транспортировки остатков Сашка выбрала свой – в окно, и все дела. Еще чего, на улицу ради такой ерунды ходить! К тому же еда из форточки шмякается прямиком к забранному решеткой окошку подвала, где обитают всевозможные четвероногие. Обед с доставкой на дом, можно сказать.

И кто же мог знать, что сегодня у подвального окошка будет стоять баба Вера! Вот что она там, спрашивается, забыла?

Соседка, по-прежнему не подозревающая об оккупировавшем ее шапку изделии из теста, тем временем, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, скрылась за углом дома. Сашка проводила ее виноватым взглядом.

«Надо будет извиниться, – решила она. – Или что-нибудь хорошее для нее сделать».

Сашка захлопнула форточку, в которую врывался ледяной декабрьский ветер, поправила занавеску. Жесткий тюль царапнул кончик уха, и девушка машинально провела рукой по голове. Пальцы коснулись отросшего ежика волос.

Сашка скривилась. Издевательство, а не прическа! Волосы стоят дыбом, и все тут! А ведь уже целых три с половиной сантиметра, почти четыре – только вчера измеряла. Выдрала из макушки одну волосину и приложила к линейке.

Сейчас Сашка даже уже может причесываться, а три месяца назад только тряпочкой голову протирала.

Девушка поежилась. Это ж надо было быть такой дурой! В жизни больше проводить эксперименты с волосами не будет! Да и тогда, в сентябре, если бы не Гарик, ни за что бы не стала.

С Гариком – Игорем Шороховым – Сашка дружила с первого класса. Были в их компании еще и Ваня Иванов по кличке Штирлиц и Миха Седов, но ближе всех Сашке всегда оставался именно Гарик. Вместе делали домашние задания, ходили в секцию айкидо, придумывали различные шалости, сидели за одной партой, делились секретами и переживаниями. К нему Сашка бежала, если ссорилась с мамой. И именно к Сашке Гарик пришел рассказать, что влюбился в новенькую – в Алену Пухову, пришедшую вместе с пятью другими ребятами из разных школ в их 10-й «А» первого сентября.

Влюбился Гарик с первого взгляда и до последнего вздоха – именно так и сказал Сашке.

Хорошо, что она сидела на диване, а то наверняка упала бы от потрясения. Отдышаться, во всяком случае, минуты две не могла. Хватала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, пока наконец не заорала:

– Да ты что! В этого Винни-Пуха! Что ты вообще в ней нашел?!

– Совсем она на Винни-Пуха не похожа, – обиделся за даму сердца Гарик.

– Она, может, и нет, зато фамилия – очень даже, – парировала Сашка.

– Молчала бы ты лучше, Завьялова, – как-то тихо произнес Гарик и добавил: – Алена красивая. Фигура у нее хорошая, волосы…

– Волосы! – все так же эмоционально воскликнула Сашка.

А когда Гарик ушел, встала перед зеркалом, разглядывая себя.

Да, фигурой ей, конечно, с Аленой не сравниться. Пухова стройная, где надо округлая, женственная. А Сашка худая и плоская, как мамина гладильная доска. А мышцы! Да у нее бицепсы, как у культуриста, и на животе кубики! Спасибо многолетним занятиям спортом.

Зато волосы у Сашки точно не хуже, а то и лучше, чем у Алены. Пухова блондинка, на голове три тонкие волосины, она собирает их в жиденький конский хвост, который болтается по спине. А у Сашки толстенная каштановая коса. Шевелюра такая густая, что зубья расчески ломаются.

«Может, все дело в цвете? – подумала Сашка. – Гарик предпочитает блондинок? Так это легко исправить!»

Она понеслась в кладовку, где в подвесном шкафчике у мамы хранились всякие шампуни, бальзамы, краска для волос и еще куча всякой ерунды.

– Где же это, где? – шептала Сашка, вытряхивая все из шкафчика на пол. – О! Нашла! – В ее руках оказалась упаковка гидроперита, про который она как-то слышала, что им осветляют волосы. – Похоже, оно.

Девушка развела две таблетки в воде.

– Что там еще маменька добавляет? Перекись?

В тазик с раствором гидроперита отправился большой пузырек перекиси водорода.

– Ага. Это уже лучше. Еще вроде шампунь туда надо вбухать.

Сказано – сделано.

Когда через час Сашка смыла с волос получившуюся мыльную кашу и взглянула в зеркало, оттуда на нее уставилась моложавая старушка с абсолютно белыми волосами.

– Опа! – протянула девушка. – Кажется, переборщила.

Она снова полезла в шкафчик и на этот раз вытянула оттуда краску для волос.

– Золотистый блонд, – прочитала Сашка и показала язык роскошной блондинке, улыбающейся ей с этикетки.

Еще через час девушка оглядела результаты своего труда. Золотистый блонд ей категорически не понравился. На деле он выглядел ярко-желтым, к тому же волосы стали напоминать солому.

– Никуда не годится, – вздохнула Сашка и задумалась.

Надо чем-то вылечить волосы и убрать этот ужасный желтушный оттенок.

– Точно! Хна! – Сашка аж подпрыгнула. – Она лечит волосы! Блондинка из меня не вышла, подумаешь! Буду рыжей! Так даже лучше!

Но стать рыжей не получилось. Зато получилось – зеленой.

Облокотясь руками о раковину, Сашка обозревала в зеркало свое лицо, обрамленное волосами цвета сочной молодой травы. К макушке цвет майской зелени становился темнее и напоминал оттенок шкурки огурца. На затылке и кончиках волос и вовсе были пятна размытой болотной жижи. Сами волосы по-прежнему казались сухими и безжизненными.

Сашка всхлипнула.

В замке входной двери заскрежетал ключ, в квартиру вошла мама.

Сашка выглянула в коридор.

– Мам, привет, – как ни в чем не бывало произнесла она.

Мама взглянула на дочь, колени ее подкосились, и она сползла спиной по двери.

– Господи, что это! Саня, что ты с собой сделала?!

По коридору раскатились яблоки, вывалившиеся из маминого пакета, который она неосторожно поставила у стены. Сашка кинулась собирать.

– Мам, ну что ты. Не переживай, это же всего лишь волосы. Сейчас перекрашу, – произнесла она.

– Не смей! – заорала мама. – Не смей больше трогать голову! С чего ты вообще взялась краситься?! Никогда вроде не собиралась. – Она подошла к дочери и оглядела ее со всех сторон. – Не могла меня подождать до вечера? Приспичило? Такая роскошная грива была, а теперь что?! – Мама взяла в руки зеленую прядь, брезгливо повертела, глянула на свет. – В общем, пока оставь как есть, ты и так волосы полностью испоганила. Через пару недель пойдем в хороший салон.

– Может, завтра? Или лучше прямо сейчас? – подала голос Сашка.

– Волосам надо дать отдохнуть. – Мама вздохнула. – Ничего, походишь пока зеленой. Что делать, если мозгов нет у человека. – Она вынула из Сашкиных рук собранные яблоки и пошла на кухню.

Заболеть на следующее утро у Сашки не получилось, мама сразу просекла ее хитрость и отправила дочь в школу.

Сашкино появление вызвало настоящий ажиотаж.

– Ух ты! Нас посетили зеленые человечки! – вопил Седов. – Спасайся кто может!

– Ты что, Саня, в поклонницы аниме записалась? – Ванька Штирлиц разглядывал ее со всех сторон. – А почему нам не сказала? Мы бы тоже перекрасились. Гарику вон, например, очень пошел бы фиолетовый. А меня вполне устроил бы кардинальный красный. Ты что скажешь, Шорохов?

Гарик разглядывал Сашку так, словно видел впервые.

– Ну ты, Шура, даешь! – наконец произнес он и поцокал языком.

Но больше всех Сашкиному зеленому колеру порадовалась завуч Наталья Николаевна по прозвищу Дурында, ведущая химию.

– Что это такое? – указала она пальцем на Сашкину голову.

– Это – волосы, – ответила девушка.

– Зеленые? – Щеки Дурынды наливались краской.

– Зеленые, – согласилась Сашка.

– Завьялова, а у тебя с головой все в порядке? Ты не заболела ненароком? – голос Натальи Николаевны набирал обороты.

– Наверно, с головой не в порядке, – вздохнула Сашка. – Вот и волосы из нее растут какие-то неправильные. – Она посмотрела в глаза учительницы и сделала виноватое выражение лица. – Наталья Николаевна, вы же знаете, на самом деле я белая и пушистая.

Класс грянул. Ржали все: сидящие впереди девчонки-отличницы и двоечники с задних парт; новенькие и те, с которыми Сашка проучилась девять лет. Ржали Миха и Штирлиц, ржал Гарик, и, наконец, растягивая пухлые, как ее фамилия, губы, громко смеялась Алена.

– Совсем распоясались! – заорала Дурында. – Мне твои, Завьялова, выходки уже поперек горла стоят! Взрослая девушка, а ведешь себя как мальчишка-первоклассник! Тебе в институт на следующий год поступать. Туда тоже придешь вот такая? – Она сделала круговое движение рукой, указывая на Сашку.

– Может, я не буду поступать, – сказала девушка. – Может, я в трампарк пойду работать, водителем трамвая.

– Правильно. Там тебе самое место, – кивнула Дурында. – Народ веселить будешь. А еще в цирк можно, клоуном. В общем, ты меня поняла: чтоб завтра всей этой красоты не было.

Придя домой, Сашка, не раздеваясь, протопала в ванную, вытащила из шкафчика ножницы и одну за другой состригла зеленые пряди. Под самый корень.

Волосы летели на пол, вокруг Сашки образовался целый зеленый ковер, а она все стояла перед зеркалом, глядя себе в глаза. По щекам текли злые слезы. Но вместо своего отражения, вместо своих широко открытых ярко-синих глаз она видела хохочущих над ней Алену и Гарика. Смех отдавался у нее в ушах, множился, звенел, дробился на сотни серебряных колокольчиков.

Тогда Сашка смахнула слезы и взяла с полки мамину новую безопасную бритву. Несколько движений, и голова блестит так, что ею можно пускать солнечных зайчиков.

Когда пришла родительница, Сашка крикнула ей из своей комнаты:

– Мам, сядь, пожалуйста.

– Зачем? – удивилась та.

– Ну сядь, – попросила девушка. Сделала паузу. – Села?

– Ну, села, – отозвалась мама.

– Дашь мне поносить свой оранжевый летний сарафан? – Сашка вышла в коридор. – Вот решила косить под кришнаита.

Мама сдавленно ахнула и подняла руку к виску – покрутить пальцем, но, увидев в глазах дочери слезы, руку опустила.

– Ерунда. Не бери в голову. Волосы – не зубы, отрастут. Еще лучше прежних будут, – сказала она.

– Надеюсь, не тех, которые зеленые, – буркнула Сашка.

Увидев ее на следующий день, химоза схватилась за сердце. Казалось, она навсегда потеряла дар речи.

– Да не переживайте так, Нат Николавна, – сказала девушка. – В стране кризис, вы же знаете, зарплаты всем урезают. Вот мы и решили на шампуне экономить.

Класс к новому Сашкиному имиджу привык на удивление быстро. Теперь девушка носила на голове разноцветный шелковый платок, повязанный на манер банданы, и это ей очень шло. Литераторша Анна Леонидовна даже сказала, что так Сашка стала похожа на какую-то известную иностранную актрису, имени Сашка не запомнила, но к Анне Леонидовне прониклась горячей благодарностью.

Настойчивее всех о причине столь радикальной сначала покраски, а затем стрижки Сашку расспрашивал Гарик. Они шли вместе домой после тренировки, и Гарик то и дело бросал на девушку косые взгляды. Наконец та не выдержала.

– Что? – спросила она.

– Сань, у тебя все в порядке? – задал вопрос Игорь.

– Конечно. – Девушка вскинула голову. – С чего ты решил, что у меня что-то не так? Из-за этого, что ль? – Она небрежно указала на свою голову.

Игорь кивнул.

– Не обращай внимания. Просто неудачный эксперимент, – почти не соврала Сашка. – Так что все ОК. А у тебя как? – Она попыталась придать своему лицу равнодушное выражение. – Как с Винни-Пухом?

– Не зови ее так, пожалуйста, – попросил Гарик. Помолчал, потом закончил: – Пригласил на выходных в кино.

– А она? – Сашка резко остановилась.

– Согласилась.

С тех пор прошло три месяца, но вспоминать о том разговоре все еще было больно.

Теперь Гарик с Сашкой общались редко, все свободное время он проводил с Аленой. А когда Алена бывала занята, Гарик, Штирлиц и Миха собирались, как раньше, вместе, звонили Сашке и звали ее присоединиться. Чаще всего она отказывалась, ссылаясь на неотложные дела.

Из спортзала после занятий Сашка тоже старалась удрать побыстрее. Этому способствовала все та же Алена, в последнее время зачастившая на тренировки. Пухова устраивалась в углу зала на сваленных в кучу матах и наблюдала за Игорем. Она вела себя тихо, как мышка, но Сашка чувствовала ее кожей. Становилось трудно дышать. Сашка ошибалась раз за разом, не могла сконцентрироваться. Дошло до того, что после очередной неудачи к ней подошел тренер.

– Александра, пойдем-ка поговорим. – Он положил руку ей на плечо и подтолкнул ее к выходу из зала. – Что с тобой происходит? – спросил он.

– Не знаю, – честно ответила Сашка.

– Ты совершенно не контролируешь свое сознание. – Тренер вглядывался в ее лицо. – Ты когда последний раз упражнения для медитации делала?

– Я не могу, – сдавленно пробормотала девушка.

– Что не можешь? – переспросил тренер.

– Заниматься больше не могу. Можно, я сделаю перерыв? – Она умоляюще посмотрела ему в глаза.

Тренер вздохнул.

– Ты взрослый человек, Саш, и тебе самой решать, хочешь ты заниматься дальше или нет. Мне, конечно, жаль будет, если ты решишь не продолжать тренировки, но в таком состоянии, как сейчас, это и правда бессмысленно. Отдохни. Подумай.

Думать не хотелось. До появления Пуховой в жизни Гарика и, как следствия, ее визитов в спортзал на тренировки айкидо было единственным, к чему Сашка относилась серьезно – то есть над чем не позволяла себе шутить. В зале она была совершенно другой, нежели в школе, – спокойной, собранной, требования тренера выполняла четко. Единственный раз позволила себе прикольнуться.

На одной из тренировок Сашка сильно приложилась лбом об пол, так что искры из глаз посыпались, а на лбу на месте ушиба вылезла огромная шишка. Дома она не долго думая щедро намазала шишку зеленкой и на следующую тренировку пришла именно так – с ядовито-зеленым рогом. На все вопросы отвечала, что она единорог – мифическое животное. Его надо ценить, беречь и всячески за ним ухаживать.

Но это было давно. Года два назад. А сейчас… Выходило, что Пухова отняла у нее не только Гарика, но и ту единственную область, в которой Сашка была самой собой, такой, какой ей всегда хотелось.

Или не единственную?

Придя домой, Сашка бросила в угол спортивную сумку и чехол с тренировочным оружием и, не помыв руки, прошествовала на кухню, где углубилась в холодильник.

Пельмени сварились быстро, вот только съесть их почти не удалось – кусок не шел в горло. На тарелке осталось три пельменя, и один за другим Сашка отправила их в полет по просторам двора.

Баба Вера пришла к Сашкиной маме вечером. Жаловаться. Не на Сашку, а вообще – на жизнь.

Девушка слышала ее громкий раскатистый голос, вещавший из коридора:

– Квартплату-то еще с Нового года повысят и коммунальные услуги. Жить-то как, Нин?

Сашкина мама что-то ответила, и соседка продолжила:

– А дети с пятого совсем обнаглели. Представляешь, прихожу сегодня домой, шапку снимаю, что такое, смотрю, к ней присохло. Оказывается, пельмень! Из окна, паршивцы, кидаются! То-то, я гляжу, на меня люди в магазине косятся как-то странно.

Сашка вылетела из комнаты и в три прыжка оказалась на кухне.

– Это не дети, это я обнаглела, – сказала она.

Обе женщины вопросительно уставились на ее пылающие огнем щеки.

– Пельмень я кинула, – пояснила девушка. – Хотела кошкам, а попала в вас. Простите меня, баб Вер. Я не нарочно. – Она молитвенно сложила руки.

– Ох, Александра, Александра, – покачала головой соседка. – Хорошая ты девка, только дурная. Пора бы уже повзрослеть.

– Я уже совсем скоро, – пообещала Сашка. – Сразу после Нового года. Вы, главное, потерпите.

Стихотворение возникло в ее голове сразу – словно вспышка: только что не было, и вот уже есть.

Сашка шла из магазина, таща для бабы Веры тяжеленную сумку с продуктами, и шептала одними губами:

 
Покой приходит слишком редко.
Осенним звоном лес объят.
Березы тоненькая ветка
Нацелилась лететь в закат.
Здесь пахнет небом и смолою,
Грибами, прошлым и дождем.
Ты посмотри, не мы ль с тобой
Ввысь, взявшись за руки, идем?[1]1
  Здесь и далее – стихи М. Северской. (Прим. ред.)


[Закрыть]
 

Ей казалось, она вдруг перенеслась в какой-то параллельный мир, где все правильно, легко и хорошо, где все подчинено единому ритму, и сама Сашка – древний шаман, заговаривающий добрых духов быть на ее стороне.

За углом забибикала машина, прогоняя со своего пути зазевавшегося прохожего. Девушка вздрогнула и словно проснулась.

Какие грибы, какая осень?! Кругом зима, сугробы намело такие, что снегоуборочные машины еле справляются.

Вот всегда так. Словно диктует ей кто эти стихи, и не знаешь, когда начнется очередной сеанс трансляции – ночью ли во сне, утром ли по дороге в школу, или на каком-нибудь самом скучном уроке.

Сашка быстро забежала в подъезд, занесла соседке продукты, сказала «да не за что» на ее слова благодарности и понеслась домой – записывать новорожденный стих в толстую, купленную самой себе на прошлый Новый год тетрадь с черной кожаной обложкой, заполненную уже почти наполовину.

Новый год приближался стремительно, как никогда, и, как никогда, Сашке было абсолютно наплевать, наступит он вообще или нет.

За оставшиеся до праздника три недели ребята в классе начали обсуждать свои планы, кто, где, с кем встречает, что кому подарит, в чем пойдет на традиционный школьный бал – это, конечно, девчонки, – кого пригласит.

Сашка сидела на подоконнике в классе литературы и наблюдала сквозь стекло, как во дворе дерутся две большие упитанные вороны. Одна налетала на другую, пытаясь отобрать то ли корку хлеба, то ли кусок банановой кожуры – разглядеть точно с высоты четвертого этажа Сашке никак не удавалось. Придя к выводу, что вряд ли вороны едят бананы и уж тем более шкурки, девушка решила, что бой идет за хлебную корку.

Она еще сильнее прижалась носом к стеклу, когда до нее донесся голос Алены:

– Мы с мамой на выходных такое платье купили для бала! Темно-синее, с блестками. Сшито как будто специально для меня. Продавщица так прям и сказала. И туфли к нему.

Сашка представила себе Пухову в этом ее платье, и вороны тут же отошли на задний план.

– Игорь будет очарован, – произнесла одна из девчонок. – Он тебя уже пригласил?

– Да, еще неделю назад, как только объявление внизу повесили, – ответила Алена.

Сашка задержала дыхание и досчитала до десяти, как ее учила мама. Не помогло. Сердце ухало в груди, словно огромный колокол.

– Санек, а ты на бал что наденешь? – подражая девчоночьему голосу, спросил неизвестно откуда взявшийся Штирлиц. Сашка руку дала бы на отсечение, что минуту назад его в классе не было.

Она отодвинулась от стекла, потерла холодный расплющенный нос. Ее взгляд метался от Пуховой и Штирлица к собственным полинявшим джинсам с неаккуратной бахромой внизу.

– А я пойду в костюме зайца, – наконец нашлась она. – У меня с детского сада остался, если мама не выкинула.

Штирлиц и девчонки захихикали. Сашка тоже выдавила кривую улыбку, жалкую, как показалось ей самой.

«Надо, что ли, маму попросить съездить со мной в магазин купить что-нибудь приличное», – подумала она про себя, мысленно перебирая содержимое шкафа в собственной комнате.

В кабинет вошла Анна Леонидовна, начался урок.

Литературу Сашка любила больше всех остальных предметов, вместе взятых. Может, потому что с детства обожала читать, а может, потому что Анна Леонидовна единственная из учителей относилась к Сашке серьезно, как ко взрослой, словно не замечая ее амплуа вечного клоуна. Вероятно, поэтому девушке и не хотелось паясничать и острить на ее уроках.

Впрочем, и отвечать она вызывалась редко, предоставляя это другим. Зато сочинения всегда писала на «отлично».

Сегодняшний урок будет особенным – это Сашка поняла сразу, едва увидела любимую учительницу. Вид у той был какой-то загадочный. И Сашка, как оказалось, не ошиблась.

– Сегодня я почитаю вам стихи, – произнесла Анна Леонидовна. – А вы попробуете угадать, чьему перу они принадлежат, и расскажете, какие ассоциации они у вас вызывают.

Класс загудел: девчонки – одобрительно, мальчишки – наоборот.

Уже с первых строк Сашка знала ответы.

 
Память о солнце в сердце слабеет.
Желтей трава.
Ветер снежинками ранними веет
Едва-едва.
 

Голос учительницы летел над классом, вливался в Сашкины уши, отдаваясь холодком предвкушения в груди.

 
В узких каналах уже не струится —
Стынет вода.
Здесь никогда ничего не случится, —
О, никогда!
 

Повторяла она слово в слово за Анной Леонидовной, сама не замечая, как начинает шевелить губами.

 
Ива на небе пустом распластала
Веер сквозной.
Может быть, лучше, что я не стала
Вашей женой.
Память о солнце в сердце слабеет.
Что это? Тьма?
Может быть!.. За ночь прийти успеет
Зима.
 

Учительница выдержала паузу.

– Ну что, какие будут предположения? – обратилась она к затихшему классу.

– Лермонтов? – послышалось неуверенное с первой парты у стены, где сидели очкарики-зубрилки.

– Это Анна Ахматова, – неожиданно для самой себя произнесла Сашка и опустила взгляд в парту.

– Верно. – Анна Леонидовна подошла к ней совсем близко и теперь стояла, положив руку на Сашкино плечо, словно успокаивая ее, сдерживая. – Кто скажет, какими эмоциями или событиями в жизни автора вызвано это стихотворение, о чем в нем идет речь?

– О природе? – предположили сзади, и Сашка скривилась.

– Зима наступает. Снег первый, – задумчиво протянул сидящий рядом Штирлиц.

– О любви, – раздельно, отчетливо проговорила Сашка. – Вернее, о конце любви. О безысходности и одиночестве.

– Хо-хо, – изрек Штирлиц. – А Санек-то у нас, оказывается, романтик.

– Ты что, Завьялова, влюбилась, что ли? Неспроста тебе кругом любовь мерещится, – кинула кто-то из девчонок.

– Да что она вообще о любви может знать! – подала голос новая подруга Пуховой Надя Истомина, с которой Сашка училась с первого класса и тоже когда-то пыталась подружиться.

– Она у нас теоретик, – это уже Игорь. Улыбается широко, словно пошутил удачней некуда и теперь ждет, что шутка вот-вот пойдет по рядам.

– Зато ты у нас практик, – повернувшись, бросила ему в лицо Сашка, и класс послушно, словно по мановению палочки волшебника, взорвался смехом. Сидящая рядом с Шороховым Пухова залилась краской.

Сашке стало противно, хотелось изо всех сил пнуть Гарика, но губы кривились в ухмылке.

«Вот что значит условный рефлекс, – пронеслось в голове, – не хочешь, а ржешь».

– Тихо, – повысила голос Анна Леонидовна, и Сашка только тут осознала, что рука учительницы до сих пор лежит на ее – Сашкином – плече. – Александра абсолютно права. Это стихотворение о любви.

Литераторша говорила что-то еще, но Сашка ее слов уже не слышала. Перед глазами словно пелена повисла, в ушах звенело.

«Я для них только клоун. Для Гарика, для Штирлица, для Пуховой этой дурацкой. Для всех, – думала она. – И что бы я ни говорила, реакция всегда будет одна и та же – смех».

Во рту сделалось кисло, и Сашка почувствовала, как где-то в горле зарождаются слезы. Она прикрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов и выдохов.

– Эй, Санек, ты живой? – толкнул ее в плечо сидящий рядом Штирлиц.

– Отвали, – шепотом рявкнула девушка. – Не видишь, медитирую.

Литература была по расписанию последней, и когда прозвенел звонок, ребята быстро побросали учебники в сумки и один за другим покинули класс. Сашка замешкалась. Она специально как можно дольше укладывала книги в рюкзак, делая вид, что спешить ей некуда.

В кабинет просунулась голова вроде бы уже убежавшего Штирлица.

– Санек, ты чего копаешься? Ждать тебя или не ждать? – произнес он.

– Не надо, – бросила Сашка, голова Штирлица снова покинула класс.

Девушка несколько секунд постояла над собранным рюкзаком, нервно кусая губу, затем решительным движением выдернула из него черную кожаную тетрадь и направилась к преподавательскому столу, за которым, уткнувшись в классный журнал 10-го «А», сидела Анна Леонидовна.

Сашка встала перед столом, и учительница подняла глаза.

– Ты что-то хотела спросить, Саша? – удивилась она.

– Да. У меня к вам просьба. – Девушка замялась. – Вернее, вопрос. Не могли бы вы почитать и высказать свое мнение? – Она протянула учительнице тетрадь, та взяла ее в руки, открыла и тут же снова подняла глаза на Сашку.

– Конечно, Саш, с удовольствием. И спасибо за доверие. – Анна Леонидовна смотрела на девушку серьезно, словно ждала, что еще та скажет, но Сашка лишь улыбнулась и кивнула.

На улице было холодно. От мороза щипало щеки. Сашка подняла повыше воротник куртки, затянула шарф и завязала под подбородком уши смешной меховой шапки.

Она заходила в магазин – мама попросила купить хлеба, когда в ее плечо впечатался метко запущенный кем-то снежок. Сашка оглянулась и увидела невдалеке смеющегося Штирлица.

В два прыжка девушка подлетела к нему и повалила в сугроб. Штирлиц потянул ее за собой, и уже через минуту они вместе барахтались в снегу. Отдышавшись и отсмеявшись, оба вытряхнули из шапок и шарфов набившийся туда снег.

– Ты чего у литераторши задержалась? – спросил Ванька.

– Да так. Про сочинение спросила, – соврала Сашка. – А ты чего так долго шел?

– С Гариком языками зацепились. Они с Аленой завтра на ВДНХ собираются, там выставка какая-то интересная намечается. С собой звали. Пойдем?

Сашка пожала плечами. С одной стороны, наблюдать, как милуются Гарик и Алена, не хотелось. С другой – завтра суббота. Выходной. Глупо проводить его дома, тем более погода отличная, давно такой не было. Да и с друзьями надо пообщаться, не вечно же теперь от них бегать, еще подумают, что она на них обижена.

– Я утром решу, ладно? – произнесла она.

Утро выдалось восхитительным. Солнце разбрасывало блики по снегу, со вчерашнего дня заметно потеплело, ртуть на градуснике застыла на отметке «–5 °C». Отличная погода – не слякоть и не так уж холодно.

За завтраком Сашка поняла, что усидеть дома выше ее сил. И словно в ответ на ее мысли раздался звонок телефона.

– Ну что? – осведомился Штирлиц.

– Где и во сколько встречаемся? – вопросом на вопрос ответила Сашка.

– Через час у твоего подъезда. Я зайду за тобой. Успеешь собраться?

– Конечно! – фыркнула девушка. Чего там собираться! Только переодеться из домашнего в уличное.

Она была готова задолго до прихода Вани и прохаживалась по квартире, то и дело поглядывая на часы. Когда стрелки вплотную подобрались к назначенному времени, Сашка стремглав понеслась в комнату – взять деньги, подаренные родственниками на день рождения. В конце концов, это ВДНХ, там куча магазинов. Она погуляет с ребятами, а потом пробежится, поищет себе платье. Купит самое шикарное, денег должно хватить, и затмит на балу всех, даже Пухову.

Штирлиц зашел за Сашкой вовремя, и они вместе отправились на встречу с ребятами.

На территории ВДНХ было полно народу. Многие, как поняла Сашка, шли на ту самую выставку. Большой стенд рядом с входом гласил: «Выставка пушного звероводства».

– Это туда мы идем? – удивилась Сашка.

– Ага. Там такие зверушки милые, – ответила Алена. – Я была с подругой в прошлом году.

Зверушки и правда милые. Лисы, еноты, норки, хорьки, соболи, куницы, песцы, запертые в тесные клетки и глядящие оттуда на толпу огромными испуганными глазами.

Ребята вместе с другими любопытствующими переходили от одной клетки к другой. Алена восторженно ахала, смеялась, тянула Игоря за рукав, а Сашкино сердце обливалось кровью, и впервые за последние четыре месяца причиной тому был отнюдь не Шорохов.

Затормозив у очередной клетки, Пухова указала пальцем на ее обитателя.

– Смотрите, нутрия! Я их раньше только на картинках видела. Какой у нее противный хвост!

Сашка встретилась взглядом с глазами большой крысы, и ей показалось, что нутрия прекрасно знает, что ее ждет в недалеком будущем. На душе сделалось совсем гадко.

– Пойдем посмотрим еще вон ту смешную лисичку, – раздался над Сашкиным ухом радостный голос Пуховой.

Сашка подняла на нее глаза.

– Объясни мне, чему ты радуешься? Все эти милые, смешные животные – чьи-то будущие шапки и шубы. Их совсем скоро убьют ради шкурок. Знаешь, сколько норок уходит на одну шубу для такой, как ты? – зло произнесла она, указав пальцем на коротенькую Аленину шубку.

– Животных, которые представлены на этой выставке, никто убивать не собирается. Во всяком случае, в зверосовхозы вернутся единицы из них. Всех остальных раскупят частные предприниматели, – это сказала женщина, стоящая рядом с клеткой с нутрией.

– Отлично! – процедила Сашка. – А что с ними станет у частных предпринимателей, вы не знаете? Давайте подумаем, может, их отпустят на волю? Нет! Либо на разведение пустят, либо на те же шкурки. Некоторых вот еще и на мясо, – она кивком указала на прислушивающуюся к их разговору нутрию. – Перспективы самые радужные.

– Санек, ты с ума сошла. – Штирлиц оттащил ее в сторону. – Что на тебя нашло? Все носят шубы и шапки, все едят мясо. Коровы и свиньи, между прочим, тоже живые.

– Я больше не буду. – Сашка вырвала свою руку из цепкой хватки друга.

– Что не будешь? – не понял тот.

– Мясо есть. И шапку носить. – Она пихнула в его руки свой ушастый головной убор, развернулась и понеслась к выходу.

– Это же искусственный мех! – заорал ей в спину Штирлиц. – Вот дура! – Но этого она уже не слышала.

Сашка бродила по магазинам, но мысли ее были заняты не нарядами. Даже примерка платья – такого, какое она хотела, – не принесла радости. Перед глазами стояли ряды унылых металлических клеток.

– Можно, я похожу, подумаю, брать или не брать? – спросила Сашка продавщицу. – А потом вернусь.

– Хорошо, я это платье отложу. Если через час вы его не купите, продам кому-нибудь другому. – Продавщица аккуратно сложила наряд Сашкиной мечты и сунула под прилавок.

Девушка вышла из павильона, в котором находился магазин, и огляделась по сторонам. Начинало темнеть. В воздухе кружились легкие снежинки.

Сашка с минуту постояла на месте и поняла, что за платьем не вернется.

Посетителей на выставке уже почти не осталось. У дальних клеток бродила престарелая супружеская пара, да мамаша с ребенком разглядывали чернобурую лисицу у входа. До закрытия оставалось двадцать минут.