Текст книги "Метро 2033: Нас больше нет"

– Я тебе сразу сказал, мне лучше не врать. Зачем ты сюда явился, мне уже ясно. Но кто ты такой?

Парень молчал, кусал губы.

– Упорствуешь? – мрачно поинтересовался начальник бункера. – А вот это зря, не люблю упрямых. Ну что же, мне как раз нужен доброволец-смертник. На ловца, как говорится, и зверь бежит. Думаю, через пару дней ты сам будешь умолять меня выслушать тебя и пристрелить. Сейчас не хочу даже руки марать. Увести!

– Что вы знаете?! – крикнул Женя, пока двое солдат поднимали его со стула.

– Для начала, вопросы здесь задаю я, – ледяным тоном отозвался полковник, кивая кому-то в сторону.

Женю на пару мгновений оглушил удар. В глазах потемнело, а на разбитых губах почувствовался металлический привкус крови.

– Надеюсь, ты понял, как себя нужно вести, – парень вновь услышал бесстрастный голос Рябушева. – До скорой встречи.

Конвоиры завязали ему глаза, и снова эхо шагов заплясало по бесконечным коридорам…

* * *

Декабрь 2033

Марина вышла из кабинета полковника в сопровождении солдата, прижалась взмокшей спиной к холодной стене. Женщине не хватало воздуха. Рука на перевязи ныла, силы кончились еще в середине непростой беседы с начальником бункера. Несчастной казалось, что ее сейчас раздавит той лавиной страшной правды, которую обрушил на нее Рябушев. Этот разговор еще долго будет сниться ей в страшных снах. Алексеева тяжело дышала, пытаясь дрожащей рукой убрать прядь волос, залепившую глаза, но пальцы не слушались. Решение было принято, карты раскрыты, теперь пути назад не было. Марина судорожно прокручивала в голове услышанное и увиденное, не желая верить.

– Вперед, – приказал конвоир, прерывая ее навязчивые размышления.

– Погоди, – проговорила она, запрокидывая голову. Дышать становилось легче, пелена перед глазами растаяла. «Дороги назад нет. Ты сама решила, что все будет так. Иди и выполняй!» – приказала себе женщина, но в голове отчего-то зазвучал голос ее наставника и командира, Григория Кошкина. Иди и выполняй – был его единственный ответ на слезы и боль молодой тогда еще девчонки. Но сейчас Алексеева была благодарна ему за такое воспитание.

Прошла неделя с той страшной ночи, когда чудовище внутри отступило и сдалось. Два дня женщина лежала без сознания, еще несколько дней тяжело было даже поднять голову от подушки. Бесконечные капельницы и уколы уверенно возвращали больную к жизни. В какой-то момент Марине стало интересно, откуда военные берут лекарства в таких количествах, тогда же к ней впервые зашел Андрей Сергеевич и пообещал серьезный разговор, когда ей станет легче. Мысли стали более связными, женщина быстро шла на поправку.

Пластохинон обеспечивал ускоренную регенерацию, поэтому рана затягивалась с фантастической скоростью. Через пять дней пленница смогла встать с кровати, через неделю поправилась настолько, что смогла выдержать долгую беседу с начальником бункера. Сейчас ей даже не хотелось вспоминать, о чем они говорили. Слишком тяжело. Слишком больно…

Рябушев распорядился вернуть Марине одежду. Впервые за долгие месяцы женщина вновь надела брюки и рубашку, скрывшие ее неестественную худобу. В лазарете медсестра состригла ей волосы, сбившиеся в колтун, который невозможно было расчесать. Пленница украдкой оглядела себя в большом зеркале, висевшем в кабинете полковника. «С возвращением!» – тихо сказала она самой себе. Из-за стекла на нее смотрела все та же Марина, какой она была до Катастрофы, только пережившая драму в бункере и мутации. Исковерканная несправедливой судьбой, исхудавшая, почти седая, но все же это была она.

Солдат захлопнул за ней дверь камеры.

– Ты вернулась, – прошептал из угла тихий, почти бесплотный голос. Женщину будто окатило ледяной водой. Она знала, что увидит своего товарища по несчастью, но не думала, что он будет таким!

– Женя! О боже, Женя… – Марина присела на пол рядом с парнем, взяла его за руку. Его кисть, тонкая, совсем не мужская, с жуткими фиолетовыми ногтями, бессильно свесилась вниз.

Пленник был бледен до синевы, щеки впали, под глазами залегли черные тени. Скулу украшал пожелтевший синяк, на разбитых губах запеклась корка крови.

– Ты вернулась, – повторил юноша, силясь улыбнуться. Едва успевшая затянуться ранка в уголке рта снова лопнула капелькой крови.

– Тебя били? За что? – горько спросила женщина.

– Я хотел тебя видеть, – разведчик вцепился в ее запястье ледяными пальцами, будто боясь отпускать. – Я хотел знать, что у тебя все хорошо.

– Женька, – Марина прижала парня к себе и баюкала, как младенца, гладила спутанные грязные волосы. – Спасибо тебе.

Юноша доверчиво прижался к ней, едва заметно вздрагивая от успокаивающих прикосновений.

– Не уходи снова, – выговорил он, сжимая ее пальцы.

– Не уйду. Я всегда буду с тобой. Я смогу тебя защитить, не отдам этому миру, не дам тебе погибнуть, – утешающе бормотала Марина, обнимая его за плечи. Она смотрела на пляшущий огонек керосинки, уговаривая не его – себя. В ее душе плескались жгучий стыд и невыносимое отчаянье, но лицо было спокойным и собранным. «Нельзя показывать мальчишке свои чувства. Ради него самого нельзя. Но, черт, как же тяжело!» – мучила сама себя женщина, вела непрекращающийся внутренний монолог, растравливающий старые раны.

Парень застонал, когда она неосторожно коснулась его руки. Этот жалобный звук вернул женщину к действительности. Она опустила глаза – и испугалась. На сгибах локтей несчастного мальчика чернели страшные кровоподтеки.

– Полковник снова брал у тебя кровь? – в ужасе спросила женщина. – Сколько раз?!

– Трижды… Ты потеряла много крови в ту ночь, тебе нужнее, – прошептал Женя, уткнувшись лицом ей в плечо.

– Так нельзя! – вскрикнула Марина. – Так…

Ее прервал звук открывающейся двери. Солдат поставил на пол жестяную миску с едой и снова исчез в коридоре, оставив пленников наедине в тревожном свете лампы.

– Ты должен поесть, – велела женщина, помогая товарищу сесть у стены.

– Я не хочу, – устало отозвался юноша, закрывая глаза. Ему было худо. Голова кружилась, тянуло лечь и не вставать никогда.

– Это не предложение. Это приказ, – жестко проговорила пленница, черпая отвратительного вида месиво. – Открывай рот.

Она кормила парня с ложечки, как маленького, а тот покорно глотал мерзкую баланду, не чувствуя вкуса. В животе разлилось приятное тепло, ледяные руки начали согреваться. Алексеева молчала, погруженная в свои мысли, но Женя не решался нарушить тишину.

– Нам нужно бежать отсюда. Как только представится случай, – наконец, сказала Марина, отставляя пустую миску.

– Бежать? Это невозможно! – непростительно громко воскликнул парень. Женщина укоризненно взглянула на него, приложив палец к губам.

Женя присел у стены. Его лицо перестало казаться синим, в глазах появилась жизнь.

– Это невозможно! – повторил парень уже шепотом.

– Нет ничего невозможного. До двери – один коридор. Всего-то трех часовых нужно обойти, – усмехнулась Марина.

– Даже если мы это сделаем, куда потом? Без оружия, без теплой одежды далеко мы уйдем? – безнадежно возразил пленник.

– Глупости. Одежду найдем, а идти… Я знаю короткий путь в твой бункер. Двадцать лет в этом городе прожила. Со мной можно через лес. Моя рука заживет, ты немного наберешься сил, и мы свалим отсюда.

Парень исподлобья взглянул на нее, устало и мрачно. У него в душе закопошился червячок сомнения. Настойчивый внутренний голос шептал: «Не верь!» Здравый же смысл приказывал использовать свой последний шанс. Какая разница, как умирать, если Рябушев и так прикажет расстрелять? А так появлялась, хоть призрачная и зыбкая, надежда на жизнь.

– О чем ты говорила с полковником? – наконец, решился спросить юноша.

Марина передернулась и отвернулась, уставившись в темноту.

– Лучше тебе не знать. В этом бункере творятся очень нехорошие вещи, – тихо ответила она, не глядя на своего товарища. – И еще… У меня для тебя плохие новости. Бункер автоконструкторов терпит бедствие. У них практически кончились запасы, ферма не работает, в убежище голод. Егор Коровин объявил чрезвычайное положение. Рябушев предложил им помощь в обмен на моего сына. Твой отец отказался – слишком гордый, он рассчитывает на помощь соседей, не доверяет полковнику, и правильно делает. Чем скорее мы окажемся там, тем больше шансов у твоих товарищей.

Женя опустил голову, закрыл глаза. Из-под сомкнутых ресниц потекли слезы. А внутренний голос не умолкал, изматывал: «Не верь ей!»

– Но что мы можем сделать? – тихо спросил парень. – Даже если доберемся туда, что мы можем сделать?

– Мы сможем увести людей в убежище «Метровагонмаш». У них большие помещения, но мало народу. Мы предложим им рабочие руки в обмен на пристанище и еду.

Пленник молчал. «Откуда ей все это знать?! Она не наша, чужая, она не может знать, как лучше!» – кричал внутренний голос, заглушая доводы рассудка.

– Отец никогда не решится на такое. В бункере женщины и дети. Они не вынесут перехода по снегу, – наконец, ответил юноша, поднимая голову.

– У них нет вариантов, Женя. Егор будет вынужден согласиться. А ты его в этом убедишь. Он послушает своего сына. А я помогу добраться. Поверхность мне не страшна, мутанты тоже. Главное – выбраться отсюда.

– Я не знаю, Марина. У меня совсем нет сил, – прошептал парень.

Женщина смотрела ему в глаза, и то, что она видела в них, ей очень не нравилось.

– Ты не веришь мне, – она взяла его за руку.

– Я… Я не знаю.

– О чем ты думаешь? Скажи.

– Неважно…

– Женя, – тихо сказала Марина. – Ты помог мне вернуться. Ты был рядом, когда я валялась в бреду, не понимала, кто я такая. Теперь моя очередь вернуть долг. Верь мне. Пожалуйста, верь.

На разведчика навалилось безразличие. Ему стало все равно, что будет дальше. И даже мысль о том, что полковник расстреляет его, больше не казалась такой страшной. «Если после смерти будет покой, то я уже хочу умереть», – подумал юноша, закрывая глаза.

– Ты сможешь, – твердо сказала женщина, сжав его руку. – Ты должен.

– Не смогу, – безнадежно выговорил Женя. – Я не хочу.

– Ты хочешь сдохнуть здесь? – вдруг разозлилась Марина. Она вскочила и нетерпеливо зашагала по камере. – Ты ради этого пережил столько? Чтобы полковник поставил тебя к стенке? Не смей так думать! Мы сможем. Смогли многое до этого – и с этим справимся.

– Прости меня…

– Спи. Набирайся сил. Я верю в тебя, друг, – уже куда мягче сказала Алексеева, будто устыдившись своего гнева.

А пленник видел в ее глазах беду, и голосок в голове шипел: «Не верь. Не верь…»

* * *

Женя проснулся оттого, что Марина трясла его за плечо. Юноша рывком сел, прогоняя остатки сна, заморгал от яркого света фонарика, направленного ему в лицо.

– Подъем. Нас ждут великие дела, – как-то слишком весело и бодро сказала Алексеева. Она была сосредоточенно-собранной, деловой и неестественно спокойной для человека, замыслившего побег.

Дверь в камеру была открыта, на пороге вниз лицом лежал часовой.

– Что это? – парню вдруг стало жутко. Все было неправильно, не так!

– Быстрее, времени нет, – жестко приказала женщина, рывком поднимая товарища на ноги.

Она схватила его за руку и потащила за собой, как безвольную куклу. Женя шлепал босыми ногами по бетонному полу, едва успевая за своей спасительницей.

– Бегом, бегом, – шептала Марина, деловито подталкивая спутника вперед.

Солдат у дверей лежал, раздетый до белья, также лицом вниз. Марина подхватила с пола какую-то сумку, раскрутила вентиль на двери. Она действовала слишком уверенно, но Жене не хотелось знать, как ей это удавалось.

– Скорее, они живы и скоро очухаются, – поторопила женщина.

Парень затравленно озирался по сторонам, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Он хотел что-то сказать, но не смог, горло перехватило спазмом от страха и удивления.

– Не тормози! – рявкнула на него Марина, потянула за руку, вытолкала в коридор.

Замелькали ступени, в лицо ударил холод. Сзади хлопнула тяжелая створка, Марина догнала пленника в середине коридора. У нее на плече покачивались два автомата, в руках была брезентовая сумка. Запыхавшаяся Алексеева нервно одернула куртку и заторопилась вперед.

– Сейчас – бегом до серого высокого здания. Не задерживайся, – приказала женщина через плечо, не оборачиваясь.

Выбежали на улицу. Босые ступни обожгло льдом, пальцы мгновенно онемели. Ветер бросал в лицо хлопья снега, ядовитого, радиоактивного снега.

– Быстрее! – крикнула Марина, за руку потянув потерявшего способность сопротивляться и соображать разведчика.

Было темно, небо затянулось тяжелыми облаками. Мысли замерзали, двигались неохотно и медленно. Из одежды на юноше были только тонкая футболка и вытертые до дыр джинсы, этот скромный наряд не спасал от холода. В ноги впивались тысячи иголок, тело, казалось, существовало отдельно от разума.

Марина тянула его за руку, и парень повиновался – безразлично, отупело. Споткнулся, упал, разодрал об лед колени, оставив кровавый след в свежем снегу.

– Ну же! Еще немного! Еще пару минут! – уговаривала его женщина, пытаясь поднять. – Вставай! Я прошу тебя, вставай!

Голова казалась тяжелой, неподъемной. Мрачные силуэты расплывались перед глазами, менялись местами в серой дымке, теряли контуры, черная стынь завывала ветром на сотни ладов, пугала, лишала воли. Но усталость пересилила страх, пересилила желание жить.

– Женя, вставай! – отчаянный крик слышался как сквозь вату, глухой и очень далекий.

Чернота неумолимо надвигалась и, наконец, поглотила мир.

– Давай же, – женщина растирала его щеки. Ее ладони были мокрыми от снега и холодными, как лед.

Евгений с трудом открыл глаза.

– Мы в бывшем общежитии военных, – предупредила его вопрос Марина. – Одевайся – и вперед.

Парень приподнялся на локтях, с трудом сел и молча начал натягивать военную форму. В голове бродили сотни вопросов, не желающих оформляться в слова, и, как всегда, ответов не существовало. Жене казалось, что с ним играют в игру, правил которой он не знает, и это напрягало, сводило с ума.

– Ты отобрала это у часового, – наконец, сказал он, застегивая куртку.

– Даже если и так, какая разница? Готов? Химзащита в сумке. Надевай, я сейчас вернусь, – Алексеева была невозмутима и спокойна настолько, что парень с трудом пересилил желание схватить ее за шею и вытрясти из интриганки правду, какой бы она ни была.

«Она меня спасла. Я должен быть благодарен. Мы сбежали от полковника, куда уж лучше?» – сам себя уговаривал юноша, натягивая прорезиненный костюм и противогаз. Но тревога кусала, ранила, не давала покоя. Что-то не так. Все не так! Так не бывает. Так не должно быть. Слишком уж все хорошо сложилось. Жди беды…

Женщина исчезла за дверью, но через пару минут появилась на пороге.

– Погони пока нет, все чисто. Идем.

Женя встал, но тотчас пошатнулся и сел обратно. Слабость придавила его к земле, сопротивляться ей, казалось, было невозможно.

– Не могу… – выговорил он.

– Можешь, – тон Марины не предвещал ничего хорошего. Ее прищуренные глаза сверкнули устало и недобро. Евгению на мгновение показалось, что из омута показного спокойствия и безразличия вынырнула та, другая, настоящая Марина, пугающая и чужая.

– Нет! У меня нет сил! – наконец, выговорил парень, безрезультатно пытаясь подняться.

– Ты мужик или тряпка?! – взорвалась женщина. – Нет – так и оставайся тут, замерзай! Сил у него нет, мямля! Встал и пошел! Вставай! Сейчас же!

Голос эхом отозвался от стен и внезапно придал парню стойкости. Женя выдержал ее взгляд, не отводя глаз, и страх отступил, изгнанный мрачной решимостью. «Помирать – так с музыкой. Хуже уже не будет!» – вдруг решил пленник и успокоился.

– Идем, – сквозь зубы прошипел он.

Марина протянула ему автомат.

– Не обижайся на меня. Нам нужно вернуться в твой бункер, – уже мягче сказала она.

– Я сейчас даже не буду тебя спрашивать, как тебе удалось нас вытащить, – улыбнулся разведчик.

– И не спрашивай, – подмигнула женщина, направляясь к выходу.

Она на мгновение задержалась у разбитых стеклянных дверей общежития, обернулась назад, взглянула с грустью.

– Я не позволю тебе умереть. Но не проси меня о большем, – непонятно сказала она и быстро пошла вперед.

Женя поплелся за ней, не решившись переспросить. С трудом выдворенный страх вернулся и тугим комком застрял где-то внутри – казалось, навсегда.

На улице завывал ветер. Женя натянул капюшон защитного плаща, оглянулся на Марину.

Она стояла, подняв лицо к небу, и улыбалась снегу.

– Так же нельзя, – глухо выговорил парень сквозь фильтры противогаза. – Так нельзя.

– Мне – можно, – в голосе Марины послышалась печаль.

Женщина застегнула тонкую куртку, закинула автомат за спину и зашагала по снегу. Женя поспешил за ней, однако оружие держал наготове.

От общежития направились по дороге, ведущей в противоположную сторону от храма. На картах разведчиков этот путь был обозначен как небезопасный, раньше там часто пропадали люди, потому этот квартал старались обходить стороной. Высотные дома некогда радовали взгляд цветными панелями, но сейчас это облупившееся великолепие нагоняло жуть. Тянувшиеся вдоль дороги гаражи скалились беззубыми пастями ворот, ветер ухал в их темных недрах, свистел на разные лады, бросался снегом.

Парень остановился, на несколько шагов отстал от Марины, оглядываясь по сторонам. Женщина замедлила шаг, повернулась к нему раздраженно и нервно.

– Что? – довольно резко спросила она.

– Это опасный путь. Лучше идти через станцию, – неуверенно пробормотал разведчик. Автомат в его дрожащих руках ходил ходуном.

– Ты мне веришь?

Жене показалось, что последние несколько дней этот вопрос звучал слишком уж часто. Однако выбирать не приходилось.

– Я тебе верю.

– Тогда я веду – а ты молчишь и идешь за мной. Ясно?

Марина дернула плечами и пошла вперед, не оборачиваясь. Женя поторопился за ней. Ему было страшно верить ей, но еще страшнее – остаться одному среди мертвого заснеженного города.

Метель усиливалась. Скоро пошел настолько густой снег, что на расстоянии вытянутой руки ничего не было видно. Парень поравнялся с Мариной, боясь потерять ее силуэт в этой бесконечной круговерти. Ему хотелось схватить ее за руку и не отпускать. «Мне страшно! Спаси меня!» – едва не закричал юноша. Но устыдился своей слабости, одернул сам себя. «Это ты должен был ее спасать. Ты – мужчина, а тебя за ручку вытаскивает из беды слабая женщина. Тряпка, тряпка, тряпка!» – ругался внутренний голос с интонациями отца.

Они шли по проезжей части, огибая машины, медленно превращавшиеся в сугробы. На обочинах в зыбком мареве угадывались силуэты домов.

Вдруг сзади раздался странный, чужой для погибшего мира звук, разорвавший ледяную мглу неприлично громко. Автомобильный клаксон. Женя вздрогнул, не понимая, что происходит, Марина же как будто совершенно не удивилась. Более того, парню показалось, что его спутница вздохнула с облегчением. Показалось. Мокрое от снега лицо женщины было сосредоточенным и тревожным. Она схватила парня за руку и потащила за собой куда-то в сторону.

Под ногами захрустел битый кирпич, мелькнул наполовину разломанный забор, впереди показались два здания, соединенные галереей. Беглецы обогнули одно из них, вбежали внутрь и только тогда остановились.

Женя с удивлением оглядывал чудом сохранившийся интерьер. Наверх уходила широкая лестница, над ней большими буквами было написано «Здравствуй, школа!». По обеим сторонам от нее сохранились деревянные щиты с надписью «Расписание» и металлические вешалки с крючками – школьная раздевалка. Налево уходил коридор, темнели дверные проемы – бывшие кабинеты. Кое-где сохранились и таблички. «Кабинет истории» – гласила одна из них. С правой стороны был большой холл, сквозь разбитые окна туда нанесло снега.

Марина стояла перед лестницей. Ее плечи предательски вздрагивали, казалось, его спасительница растеряла весь боевой дух, сгорбилась и даже стала меньше ростом. Женя подошел, коснулся ее руки. Женщина обернулась. Ее лицо было залито слезами.

– Это моя школа. Я училась здесь, когда была маленькой. Одиннадцать лет в этих стенах, – прошептала она, задыхаясь от рыданий. Страдальчески улыбнулась. – Я не думала, что смогу когда-то сюда вернуться.

Парень смотрел на нее, обескураженный, удивленный.

– Ты плачешь?

Ему казалось, такого не могло быть. Несгибаемая, пережившая все на свете, утешавшая, вытащившая его из страшного плена женщина не могла плакать. Неправильно, не так… Жене вдруг стало невыносимо стыдно. Он обнял ее, гладил по спине, успокаивая.

– Прости меня. Я не верил тебе. Сейчас верю.

Простое, человеческое проявление чувств рассеяло его страхи. Нет, он ошибался на ее счет. Она не может предать. Она спасла его.

Женщина пристально посмотрела ему в глаза. Отвела взгляд.

– Не верь никому в этом мире, – тихо сказала она, отирая рукой соленые капли со щек. Ее губы вновь сомкнулись в суровую линию, а лицо приняло прежнее невозмутимое выражение. Казалось, Алексеева устыдилась внезапного проявления слабости.

Марина поднялась по лестнице, парень поторопился за ней.

– Здесь когда-то был кабинет директора, тут – кабинеты труда, а впереди – актовый зал и столовая, – буднично сказала она, будто за окнами светило солнце, и не произошло страшной, последней для человечества войны.

Женя удивился ее самообладанию. Его спасительница успокоилась мгновенно, будто и не было ничего. В ее голосе не слышалось ни страха, ни сожаления. Только спокойствие и решимость, такие же холодные, как пурга за стенами их пристанища.

Вошли в большой зал. Женщина потянула спутника за руку, завела на небольшую сцену и застыла, напряженно вглядываясь в снежную темноту за окнами. Парню показалось, что среди метели мелькнул луч мощного фонаря, описал круг и снова исчез. Наверное, почудилось. Юноша тревожно взглянул на свою спутницу, но ее лицо не выражало ничего. Точно, показалось. «Или нет?» – шепнул изнутри вредный голосок.

– Почему мы здесь? – наконец спросил Женя, когда Марина повернулась к нему.

– Ты же слышал гудок на улице. У военных есть машина, она на ходу, думаю, они отправились на наши поиски. Переждем здесь, а потом сменим маршрут и пойдем дальше.

– Ты знаешь то, чего не знаю я.

– Это к лучшему. Меньше знаешь – меньше у тебя проблем, – грустно усмехнулась женщина. – Хочешь, покажу тебе школу?

– Это не опасно? Откуда ты знаешь, что здесь никто не водится? – инстинкт, выработанный за десятки вылазок, взял верх над любопытством. Все же не в первый раз парень оказался на поверхности, а главное правило разведчика гласило: «Не суйся в незнакомое место без надобности!»

– Я тебя прошу, не задавай мне вопросов, откуда я знаю. Моя задача – довести тебя до дома. Если я что-то предлагаю, значит, уверена в том, что твоей жизни ничто не угрожает.

Женя смотрел неодобрительно, хмуро.

– Ты не жила здесь после Катастрофы. А я водил отряды не один год, – довольно резко сказал он. Парня начинала раздражать ее самоуверенность. «Я не наивный юнец, в конце концов! И отец не зря доверял мне командовать вылазками!» – сам себя убеждал юноша, безнадежно чувствуя, что он не прав.

– Глупый, – улыбнулась Марина. – В этих местах ты тоже никогда не был. Но я в этом городе жила двадцать лет, знаю кое-какие нюансы, уж не спрашивай, откуда.

«Твой отряд погиб в лесу. Ты провалил задание. Ты рыдал, как мальчишка, когда полковник оставил тебя наедине с чудовищем. Тебя спасает баба. Тебе страшно. Тряпка, тряпка, тряпка!» – горько стучал в голове голос отца.

– Я очень хочу тебе верить, – вслух проговорил Евгений.

Женщина смотрела в глаза юноши за мутным плексигласом противогаза – огромные, перепуганные.

– Полковник сломал тебя, – прошептала она. – Ты больше не командир разведгруппы. Ты просто испуганный мальчик.

Женя отшатнулся, будто она ударила его, но промолчал.

– Об этом я и говорю. Даже не решился возразить мне. Ты сломлен, дружочек. Как изломан и весь этот мир. Ты сейчас больше всего на свете боишься, что я уйду и оставлю тебя одного здесь, поэтому молча соглашаешься со мной, хотя я вижу, что тебе больно слушать и вспоминать. Полтора месяца страха и унижений – и от прежнего человека не осталось ничего. Это не упрек, не думай. Я когда-то была такой же, как полковник. Командиром бункера. Заставляла слушаться себя, за попытки бунта карала смертью. Видела людей, что держались дольше тебя, видела тех, кто ломался сразу. А ты лучше многих. Не предатель, не сволочь. Я прошу тебя, не сомневайся во мне, пока не доберемся до убежища. Впереди лес, там нужно быть осторожнее. Ты не веришь мне, я знаю. Прощения просить не буду – ты даже не догадываешься, что мне показал в бункере Рябушев. Знал бы – простил бы меня. А пока что нам пора идти.

В голосе Марины звучало отчаянье. Женщина отвернулась и пошла вперед.

– Когда-нибудь ты тоже предашь меня, – бросил ей в спину парень. – Но пока я верю тебе.

Она обернулась, с горечью посмотрела на него.

– Если бы ты знал, сколько народу я когда-то предала и погубила. Таких же юных и глупых. Тех, кто верил мне, – тихо ответила женщина. – Тебе просто некуда деваться. Ты напуган, тебе больно и страшно. И мне жаль тебя. Я не хочу, чтобы тебе было плохо. Только…

Она замолчала и поспешила к выходу из школы.

– Только вот все равно ничего хорошего мне не светит, – мрачно заключил Женя, спускаясь по выщербленным ступеням.

– Заболтались, Евгений. Времени нет. Сейчас внимательнее, автомат держи наизготовку. За мной! – лицо Марины утратило печальную мягкость и вновь стало собранным и строгим.

Парень шел, утопая в свежих сугробах по колено, тревожно оглядываясь вокруг, поминутно отряхивал свободной рукой снег, залеплявший окуляры. Темная снежная мгла жила своей жизнью, где-то вдалеке завывали собаки, похрустывали ветви деревьев. То ли прячется кто-то, то ли просто ветер… Воспаленные после бессонных ночей глаза слезились, хотелось снять противогаз и вытереть лицо. Было холодно, руки под тонкой резиной перчаток коченели. Следы ударов на теле противно ныли, отвлекали. Не было сил, голова кружилась от усталости и волнения, ноги казались чугунными, каждый шаг становился маленьким подвигом.

Его спутница шла впереди, торопливо и сосредоточенно, ее светлые волосы были запорошены снегом, куртка намокла и была похожа на мешок. Марина останавливалась каждые несколько минут, приглядывалась и прислушивалась к этой живой и враждебной темноте.

Вышли на широкий проспект. Направо убегала полуразрушенная эстакада, внизу темнели остовы поездов. Отсюда отлично было видно лес, черный и жуткий, за ним укоризненным кривым пальцем пронзала небо башня бизнес-центра, та самая, которая была ориентиром для его группы разведчиков.

Сворачивать не стали, шли прямо, мимо разрушенных домов. Мелькнуло сквозь метель здание еще одной школы и снова скрылось в зыбком мареве. Впереди показались железнодорожные пути, а за ними начиналась чаща. Отсюда до бункера автоконструкторов – десять минут пешком по прямой.

«Неужели через лес?» – спрашивал сам себя Женя, и ответ ему очень не нравился.

– Нет, через лес мы не пойдем, – ответила на невысказанный вопрос Марина. – Точнее, пойдем, но не здесь.

Парня пугала ее манера договаривать за него то, что он боялся сказать вслух. Казалось, Алексеева знала все. Конечно же, это совпадение, но…

«Слишком много этих «но». Слишком много для меня одного. Почему именно я? Где я успел в своей жизни так нагрешить, что расплачиваюсь такой ценой?» – тоскливо подумал юноша, стараясь не отставать.

Марина поспешила в здание, когда-то бывшее колледжем, прошла по длинному коридору и остановилась в одном из классов. Сквозь окно было хорошо видно деревья, вплотную подступившие к путям.

– Мы с тобой свернем в сторону лестеха[3]3
  Лестех – МГУЛ, Московский государственный университет леса, в настоящее время является филиалом МГТУ им. Баумана. Находится в г. Мытищи.


[Закрыть] и пройдем там, – сказала женщина, пристально вглядываясь в сплетение черных ветвей.

В мирное время этот небольшой лесок, уютно устроившийся между двумя железнодорожными ветками, был излюбленным местом отдыха мытищинцев. Когда-то там находился институт леса, студенты веселой гурьбой шли через посадки до станции «Строитель», оттуда ходили поезда на Москву.

Теперь деревья захватили всю территорию больницы и института, перешагнули через железную дорогу и шоссе, и в здравом уме сюда лучше было не соваться.

Парень бессильно привалился к стене. Ему вдруг стало все равно, что будет дальше. Только бы немного отдохнуть.

– Иди сюда, – приказала Марина. Ее лицо утратило бесстрастное и спокойное выражение, в глазах плескался страх. «Ну, хоть что-то ты не знаешь!» – отчего-то злорадно подумал парень. Он с трудом поднялся и подошел к ней, заранее не желая знать, что она увидела в снежном мареве.

– Смотри левее, где бетонная будка, видишь?

Сквозь пелену метели были отчетливо заметны зеленоватые отблески, в которых плясали зыбкие тени.

– Боже… – выговорил Женя. Его затошнило от ужаса, в памяти всплывали жуткие образы товарищей, в припадке безумия расстрелявших друг друга.

Женщина пристально посмотрела на него. Лицо юноши было совершенно белым.

– Теперь – внимательно. Если я командую «Бегом!», это значит – бегом, без промедления. Мы сейчас идем прямо, почти вдоль путей, по кромке леса. В лес не суемся. Доходим до станции «Строитель», поворачиваем и через лес проходим очень быстро. Попадаем прямо на территорию конструкторского бюро. Если вдруг со мной что-то случится, то ты бежишь и не останавливаешься. Это ясно? Если вдруг разделимся, расчетное время – около десяти минут. Если я не появляюсь, ты спускаешься в бункер один. Твоя задача – бежать как можно быстрее. Ты меня понял?

– Но, Марина…

– Ты меня понял?! – крикнула женщина.

– Есть! – по-военному ответил парень.

– Я понимаю, что тебе тяжело. Вижу, что ты задыхаешься на ходу. Ты устал, фильтр противогаза почти забит, сменного нет. Если все пойдет по плану, через полчаса ты будешь дома. Все будет хорошо. Ну, вперед.

Беглецы осторожно выбрались из здания колледжа сквозь пролом в стене и пошли вперед. Алексеева казалась спокойной, но ее выдавала окаменевшая, напряженная спина. Женя старался не дышать, до звона в ушах вслушиваясь в вой ветра. Ноги увязали в снегу, идти было тяжело, каждый шаг – усилие, каждый вздох – мучение.

Шли по самой границе чащи, пристально вглядываясь в зеленовато мерцающую снежную темноту. Лес жил своей особой жизнью, шуршал, вздыхал, скрипел на ветру.

Марина торопилась. Ей и самой хотелось поскорее покинуть это мрачное место. Вдруг она остановилась так резко, что Женя не успел среагировать и налетел на нее, едва не сбив с ног.

– Твою же мать… – выговорила женщина, глядя перед собой. Она казалась совершенно растерянной. Все пошло не так, не по плану, расчет не оправдался.

Раньше здесь были старые пятиэтажки, громада Дома культуры, отвратительно серое здание психдиспансера. Сейчас здесь не было ничего. Женщина стояла на краю котлована, заполненного булькающей жижей с омерзительным запахом. Болото простиралось и дальше, на территории бывшего завода «Мосстройпластмасс», до самых жилых домов. Припорошенное снегом, живое, оно казалось бесконечным. К нему вплотную подступал лес. Путь вперед был отрезан.