Текст книги "Небо № 7"

Облако № 4
Наука лжи. Канд. минимум

Если друг оказался вдруг

И не друг, и не враг, а так…

© В. Высоцкий

Знаете, некоторые уверены, что если день плохо начался, то это обязательно значит, что вечер принесет много радости, – можете отправить этих людей к черту. Я вам скажу, что если после первого бокала шампанского вас начинают с заразительной систематичностью преследовать неудачи, то мой вам добрый совет – езжайте домой и не повторяйте моих ошибок.

Я сидела в туалете ресторана и смеялась в тон маме, так и не добившись от нее ответа на вопрос о совместном ночепрепровождении.

Тут резко освободился Друг из Бронкса с просьбой разделить с ним один-другой бокал чего оставить покрепче, чем шампанское.

С чистой совестью я попросила у мамы денег на такси, которые она дала мне в счет зарплаты, и побрела на встречу с Сашкой.

Он сидел злой и нервный в небольшом баре на Якиманке.

– Ты откуда такая нарядная? – спросил меня он.

– У Эмиля день рождения был!

– А-а-а! Ну передавай мои поздравления! Маш, посмотри на меня, я молодой пиздатый парень, за что мне столько?

– Что случилось, Саш?

– Да ничего. Мне сегодня принесли видеозапись, как Женька целуется-обнимается с люберецкими бандитами. И что я должен делать? Она мне клялась, что я у нее был первым мужиком и единственным. Понимаешь?

– Сашкин, но ты же ей тоже изменял. Сам мне об этом писал.

– Да, но я при этом не клялся в вечной любви и не орал на все встречные и поперечные, что отдаюсь «тебе одному». Я же тебе всего не рассказал…

Ну вот, а вы говорите, что мы избалованные жизнью…

Знаете, что скрывалось за Сашкиной карьерой?

Когда он придумал саму идею интернет-ресурса, он сразу, без единой чашки кофе и не спав предварительно, засел за бизнес-план своего интернет-ресурса. Хотя это был больше, чем ресурс, – ему казалось, что впоследствии под этот бренд можно подписать полмира.

Знаете, сколько таких бизнес-планов пишется ежедневно?

Миллион.

А потом, распечатанные, они отправляются в мусорные баки, файловые в корзину и стираются навсегда. Из памяти, из жизни и с жесткого диска воспоминаний. Так опустошаются надежды.

Так рушатся мечты.

Но это был не Сашкин случай. Он был из того рода персонажей, которые напрочь отказываются обламываться. Нет у них этого резус-фактора в крови.

Друг из Бронкса подключил в разработке бизнес-плана одного финансиста из компании отца. Тут вы должны сказать, что с таким папой немудрено многого добиться, но именно в этот момент я должна вас остудить – выдохните пар, ваше мнение ошибочно. Отец редко потакал забавам сыновей – давал что нужно, некоторый минимум.

Сашка самостоятельно разложил по полочкам всю структуру сайта и возможность продвижения, он был слепо влюблен в ночь и Москву. И именно эта слепая и почти щенячья верность сопутствовала мужскому и зрелому не по годам напору. Он не верил – он не сомневался.

Я же всегда мечтала сменить московский потолок на кусочек неба.

Спустя время Сашка написал прекрасную концепцию интернет-издания с неограниченными возможностями развития.

Отправил на конкурс. Не выиграл, но жизнь его свела с двумя нужными ему на тот момент людьми – Ярославом и Владом, профессиональными хэд-хантерами.

Они встретились в маленьком кафе в здании ЦДХ, почему там, для всех загадка. Ярослав чуть не упал со стула, когда увидел 19-летнего мальчишку, в широченных штанах и кедах «Адидас», белых олдскульных.[7]7
  От слова oldschool – стиль в одежде, возникший в Южной Калифорнии. Родился от определенного дизайна обуви у скейтеров.


[Закрыть] Последнее он согласно носит до сих пор и ни минуты не комплексует по этому поводу.

Перед этой встречей он позвонил мне в пять утра по лондонскому времени и торжественно поклялся никогда не давать себя (ну и меня за компанию) в обиду, не покупать любовь и носить кеды «Адидас» до конца дней.

Знал ли Друг из Бронкса в тот день, что станет лишь пешкой в чужой игре?

Влад с партнером готовы были инвестировать шестьдесят процентов и сделать его генеральным директором. Если он найдет оставшиеся.

В девятнадцать лет генеральным директором компании? Представляете?

Тогда он представлял себе все, что угодно, – но не поездки на рынок «Лужники» за чеками для обналички, что постоянно придется ввязываться в сомнительные авантюры, продавать подаренные отцом часы, чтобы в трудный период расплачиваться с работниками. И никогда не рассказывать Жене об этих проблемах.

В день той встречи она купила первый в своей жизни номер журнала «Vogue» – заложила листком-самоклейкой страницу с понравившейся девушкой. И забыла про клятву, что никогда не будет красить волосы.

Она мечтала, что когда-нибудь Саша приведет ее в бутик, не на вещевой рынок, куда ее в детстве возила мать, и не в обычный магазин, а в бутик и купит платье от Oscar de la Renta. И тут она поняла, что нет пределов совершенству. И чуть не расплакалась от этой мечты. Ведь все люди как люди, а она обязательно станет Королевой.

А что потом – так это не важно. В ту секунду они были оба на Небе № 7 от рухнувшего им на плечи счастья. Или его иллюзии…

Спустя полгода она появилась на открытии ресурса в колье и браслете «Tiffany amp;Co», комплект которых стоит сто с небольшим тысяч рублей, сказав Саше, что вся родня скинулась ей на подарок, деревенская родня, не знающая, что такое ресторан, скинулась на колье Tiffany amp;Co??? Но Сашка верил, и никто не был в силах его разубедить.

Об этом мне только что поведал Сашка за очередной порцией односолодового виски.

– Машкин, мы можем заехать к Ярославу минут на сорок?

– Зачем?

– Мне нужно ему антибиотики вколоть, просто самому можно только под коленку, а это больно неимоверно.

– Хорошо. А что с ним?

– Да так, простуда, а таблетки ему нельзя пить.

Спросите, в чем залог идеальных отношений – в идеальной лжи. Думаете, я не знала, что Саша приезжал делать Ярославу уколы от венерических заболеваний, полученных от проституток? А Сашка был добрым – он не умел отказывать людям, которых уважал, в помощи – вколоть антибиотики, выбрать джинсы, подогнать девок… и так по нарастающей.

Такое приложение к игре во взрослую жизнь.

Мы поехали в сторону Сокольнического вала, где делал вторую по счету квартиру Ярослав, но продолжал жить с мамой.

– Саш, я понимаю, что не следует такое спрашивать, но почему твой отец дал деньги на ресурс?

– Потому же, почему твой отправил тебя в Лондон. Я до сих пор помню тот день. Я приехал с переговоров с Ярославом глубоко за полночь, уверенный, что он ни при каких условиях не даст мне сто сорок тысяч долларов. Это большие деньги. У меня рос младший брат, Мишка, кстати, ты в курсе, что Мишка гей?

– Как так? У него же девушка была? Помнишь, такая хорошенькая, с яркими глазами необычного кошачьего цвета, ты ее еще все увести хотел.

– Помню. Ну так как-то сложилось. Так вот… Тогда у Мишки был самый возраст сложный – он определялся, куда идти учиться, и, сама понимаешь, пример моих махинаций в семье был недопустим. Я был уверен, что отец этого не позволит.

У меня из головы все не вылетала мысль, что Мишка гей. Прошло три года. А если бы я прожила в Лондоне чуть больше – к чему бы я вернулась?

– Саш, скажи мне только одно? Как думаешь, что было бы…

Он не дал мне закончить начатое:

– Нас никто не заставлял. Мы сами выбрали.

– Так расскажи мне, почему отец дал тебе эти деньги?

– До сих пор вся эта картина перед глазами. Отец сидит на диване, видит, как я вхожу, тяжелой походкой двигается на кухню. И потом, оборачиваясь, спрашивает, буду ли я чай, и сообщает, что Вона загрызли. Одним предложением выдает мне все. Без расстановки ударений и пауз – такой монолитной фразой.

Я расплакалась.

– Ты чего? – спросил он у меня.

– Ничего. Почему ты не говорил мне, что Вона загрызли?

– Ты не плакала из-за смерти отца и теперь будешь рыдать из-за собаки? Смирись! Научись смиряться с событиями, когда ничего не можешь объяснить.

Я обняла Друга из Бронкса и еще очень долго рыдала у него на плече. По всем поводам. Не могу сказать, что я была преисполнена чувства жалости к нам обоим, – просто выливалось накопившееся. Боль за три года выходила по капле, шло очищение организма.

– Почему ты мне не рассказал обо всем? Я бы прилетела или хотя бы с тобой поговорила.

– Зато ты спокойно прожила три года. Знаешь, что меня тогда удивило в отце, – то, с какой выдержкой он все это перенес. Ты знаешь, как он любил Вона – на охоту только с ним. Любимая лайка. Пока никто не видел, он рассказывал Вону истории своей молодости, и ему казалось, что тот его слушал, тихо посапывая на заднем сиденье «мерина». Для него не было жалко обивки салона. Даже если бы он в кожу разодрал бежевую кожу сидений – ему бы простили. Как прощают сыновьям глупость, как женам прощают измены.

– Ты так красиво говоришь, что мне не по себе. Почему боль всегда на словах такая красивая?

– Боль и на бумаге красивая. Мне почему-то кажется, что в боли больше кайфа, чем в радости.

– Мы с тобой извращенцы.

Мне не нужно было спрашивать, какой именно разговор был у них с отцом, потому что я знала, что в такие моменты ты отдаешь все самым близким. И отец дал Сашке самое главное – веру.

– А теперь мы нацепляем улыбки и забываем все, что обсуждали.

Машина подъехала к дому, и мы пошли в сторону подъезда. Светила ярко-желтая полная луна, даже рыжая. Похожая на тыкву. Может, можно отметить Хэллоуин в начале июня?

Я вытерла потекшую тушь и намазала губы блеском. Теперь я не просто зареванная пьяная дура, я накрашенная зареванная пьяная дура. Разницу чувствуете?

– Почему нам всегда приходится врать? – поинтересовалась я у Сашки.

– Во-первых, не врать, а просто недоговаривать, а во-вторых, welcome home!

– Не знаю, как ты, а я буду стараться говорить людям правду!

– Посмотрим, насколько тебя хватит.

Мы вошли в небольшую квартиру, без мебели. Только что отремонтированную. Достаточно безвкусно. Ремонт был сделан без женской руки и к уюту не располагал.

– А вы верите в жизнь после смерти? – сказала я вместо приветствия Ярославу.

– Нет, я не буду с ней разговаривать, если она будет выкать у меня дома. – Он улыбался.

– Я Маша.

– Я бы удивился, если бы ты сказала: «Привет, я Глаша».

– Так ты веришь?

– Я не верю, я знаю.

Мне бы тоже хотелось верить, что есть то самое Небо № 7. Не обязательно рай с золотыми вратами и апостолами, достаточно родных лиц и походить по облакам, а не осколкам чужих судеб.

– А Сашка не верит. – Я посмотрела на Друга из Бронкса как на оппозиционера мнения.

– Я не говорил, что я не допускаю возможности существования чего-то иного, но, пока мне оттуда никто рукой не помашет, доказывать другим существование высшего разума не буду.

– Именно поэтому у тебя в графе религия написано «православие»? – решила я выстебать чье-то мнение.

Ну хочу я поверить в жизнь после смерти. Ну приведите мне уже все возможные доводы! Неужели не ясно?

– Маш, перестань, – у тебя в разделе вероисповедание вообще стоит светский гуманизм.

– Я не знаю, что это, но, согласись, подобные слова мне идут.

– Ребят, перестаньте ругаться по мелочам! – сказал Ярослав, доставая из шкафа бутылку красного вина.

– Мне показалось или он только что назвал Бога мелочью? – Сашка пытался перевести беседу в мирное русло. Это уже по моему рецепту дипломатии: посмейся над тем, что не можешь принять.

Если честно, я за три недели так и не запомнила свой номер, и поэтому до сих пор нервничала и переживала, не ошиблась ли я в паре цифр, написанных на сторублевой купюре. Посмотрел ли Макс на номер? Не оставил ли мой номер на чай в виде чаевых?

Одна моя знакомая, кстати, писательница и певица, говорит, что если сильно о ком-то думать, то он обязательно позвонит?!! Мне кажется эта версия ошибочной. Однако нет исключения из правил.

В сумке завибрировал телефон. И я почему-то всем нутром чувствовала, что это Макс.

– Алло!

– Маша?

– Да.

– А может, все-таки Света?

– Может, и Света.

– Как твои дела? Рассказывай! Кстати, первый раз вижу, чтобы за номер телефона еще и доплачивали сто рублей. Такой товар, да еще и с предоплатой!

– Ты долго будешь надо мной издеваться?

Он посмеивался. Так расслабленно и спокойно, что не хотелось ни вина, ни спать, ни думать о вегетососудистой дистонии.

– У тебя очень красивая девушка. – Мне показалось нужным добавить и это.

Макс снова начал смеяться.

– Ну что? Скажешь, что некрасивая? – не могла я выдержать второй по счету смех вместо ответа.

– Да нет, красивая-то красивая, только… Ладно, не важно.

– Почему не важно?

– Ну я сначала хотел сказать, а потом передумал. Не нужно. Стало быть, тебе девушка моя понравилась?

Я поперхнулась:

– Нет, я просто заметила, что она очень красивая.

– Ревнуешь?

Я снова поперхнулась.

Начала откашливаться.

Пыталась делать это как можно тише, чтобы Друг из Бронкса не пришел мне постучать по спине и не испортил такой разговор.

– В смысле? – Иной реакции я выдать не могла.

– Ну что я, не вижу, что ты ревнуешь?

– А какие у меня могут быть права на тебя?

– Дело же не в правах, а в отношении. Что ты там пьешь?

– Чай. Травяной.

– Врешь.

– Вру.

Сзади послышались шаги Друга из Бронкса.

– Ну и долго ты будешь трындеть по телефону?

– Парень твой? – поинтересовался Макс веселым голосом, наперед зная отрицательный ответ.

– Ревнуешь?

Он снова засмеялся.

– Ладно, перезвони мне, как будешь одна!

– А если ты будешь не один?

– Я уж как-нибудь разберусь. Уж если я справился с утилизацией волос с сиденья машины и из спальни дома, то уж с удалением твоих сообщений как-нибудь справлюсь.

– А вдруг я тебе не буду писать?

Он снова засмеялся.

Повесил трубку.

Без «пока» и «привет».

Ну не бред? Мог бы быть и поделикатнее.

Я вернулась на кухню с серьезным выражением лица.

Никак не могу решить, что сложнее – натянуть улыбку, когда хочется плакать, или скрыть свинячий восторг?

– Смотри-ка, ее больше не волнуют ментальные поля! – Ярослав видел в людях больше, чем хотели бы того люди. – И что такого хорошего случилось с нами? Давай делись!

– Да ничего ровным счетом. Правда!

Сашка понял, что я начала врать спустя полчаса после обещания этого не делать. Хотя я лично не могу согласиться с тем, что врала, скорее так – недоговаривала.

Мы ехали домой молча. Мне не хотелось рассказывать о произошедшем Другу из Бронкса – не потому что ревностно относились, а потому что считали все окружающее недостойным нашего внимания. Если бы наутро он решил бы жениться, то на фразе «И если кто-то из присутствующих знает причину, по которой этот брак не может быть совершен, то пусть говорит сейчас или вечно хранит молчание» – я бы вряд ли кусала себя за язык. Именно поэтому Сашка никогда не пригласит меня на свою свадьбу.

Когда я зашла в квартиру, мама все еще не спала. Эмиль сильно надрался и полночи блевал в ванной, а она ждала, пока все устаканиться и заливала себя валокордином.

– Где диск Алены Свиридовой? – спросила я с порога.

– Да ты пьяна?

– Нет. Я выпила немного, но пьяной себя не считаю.

Я с закрытыми глазами дотронулась кончика носа и прошлась взад-перед по кромке паркетной доски.

– Ладно, иди спать!

Я двинулась в сторону комнаты, как вдруг мама меня окрикнула, странным таким криком, больше напоминающим шепот:

– Иди сюда. Скажи мне, он знает, что ты моя дочь?

– Ты о ком? – Тут до меня разом дошло, и я внесла поправку. – Нет, с чего ему – он вообще думает, что я Света.

– Телефон ты ему не оставляла?

– Мам, почему ты так беспокоишься?

– Ладно, я скажу тебе правду. Он никакой не издатель. Мы с ним знакомы достаточно давно, еще при моей совместной жизни с отцом романа так и не получилось, легчайший флирт, но ты знаешь, для замужней женщины это оставляет безумные шрамы. Когда тебе под сорок, но ты еще хороша и тебе отказывает легкое как перышко внимание двадцатисемилетний юноша.

– Для тебя он юноша. Сколько ему сейчас?

– Тридцать три. Расскажи мне, какой он в сексе! Прошу тебя!

На мое счастье из душа вышел Эмиль.

И мама переключилась на него, пытаясь уговорить его принять энтеросгель, пока я по-тихому улизнула в свою комнату.

Забурилась под одеяло, задернула сначала шторы, потом нажала кнопку закрытия наружных жалюзи, поставила кондиционер на восемнадцать градусов. Мне все равно, что сейчас июнь – для меня самый настоящий сентябрь в мыслях.

Осталось мне влюбиться в Эмиля, и мы с мамой можем смело убирать Набокова с полок книжных магазинов.

* * *

Мне не спалось. Но впервые за долгое время я не думала о жизни и смерти и не придумывала себе страшные болезни, принимая аллергический прыщ за экзему.

Около восьми утра я не выдержала и встала. Побродила по квартире, взяла Фиму и пошла гулять. Мы долго искали клумбочку побольше, чтобы покакать, в результате остановились на зеленом коврике у входа в магазин – к такой траве привыкают собаки, живущие на Остоженке.

Я вернулась домой.

Долго думала, можно ли зайти утром в спальню к маме, когда у нее есть молодой супруг. Потом подумала, что ничем из раздела гениталий меня удивить не возможно, и приоткрыла дверь.

Эмиль спал один.

Где же мама?

Я прошла по коридору до кабинета.

На разложенном кожаном диване спала мама, укрывшись пледом. Солнце пробивалось в незашторенные окна.

– Мам, давай продадим квартиру и купим огромный дом. Нам с Фимой негде гулять.

– Милая, – сказала он, потирая глаза и открыв один из них ровно наполовину. – Ну кто же будет этим заниматься, это тебе не стеллаж новый купить. Давай поспим еще?

– Мам, расскажи мне про Макса, все, что ты знаешь! Иначе я не усну и превращусь в девочку из фильма «Звонок».

– А я злой мамой, которая кричит: «Я тебя породил, я тебя…» – Она забыла конец предложения и решила изобрести свой: – Хочешь, я тебя завтраком накормлю?

– Хочу!

– Тогда иди готовь, а я тебя буду кормить с ложечки.

– Почему, мне кажется, если я его увижу, то разочаруюсь? Может, все дело в стрессе и вегетососудистой дистонии?

– Да нет, все намного проще – ты просто дура. Это все объясняет.

Мама закурила тонкую вкусную сигарету, дала мне затянуться, я легла рядом с ней – обняла ее. Первый раз за пять лет.

– Почему ты не спишь с Эмилем?

– Не захотелось сегодня. Не умею засыпать рядом с одним мужчиной и думать о другом. Моральное блядство в этом доме недопустимо.

– А как же правила касательно мата?

– Ты помнишь, как отец матерился? – Мама засмеялась в голос. – Он только гостям говорил, что забывает мат, выходя из театра, а на самом деле – иногда такое говорил, что я едой кидалась. Один раз кинула в него куском цветной капусты. Было очень смешно. Ты помнишь?

– Забыть все пытаюсь.

– Зачем?

– Так ведь помнить – это так больно. Вот говорят, не плачь по тому, что ушло, а радуйся тому, что это было. Это слишком сложно для таких, как я!

– Почему ты считаешь себя особенной? Хотя что я спрашиваю, в Лондоне все считают себя особенными – вся жизнь там состоит в том, чтобы стать как можно более уникальным, в то время как здесь все метят под одну гребенку. Как же все надоело!

– Мам! А расскажи мне про Макса. Все, что ты знаешь.

– Да я толком ничего не знаю. Одно время мы часто виделись у Брушевских, почти каждые выходные я ездила пообщаться с Нонной – ты помнишь, я все время уезжала. Он тогда снимал дом по соседству. Сначала снял на лето – потом решил, что и зимой неплохо, решил, что как закончит ремонт во второй квартире, начнет строительство дома.

– Я была там.

– У Брушевских? Конечно была, но строит он не там.

– Да нет, я была у него в новом доме.

– В ту ночь, что ли?

Мама перевернулась на бок и посмотрела на меня достаточно сурово, задавая свой вопрос, на который у меня не было желания отвечать.

– Пошли зубы почистим. А лучше давай продадим эту квартиру и построим дом, – настаивала я на своем.

– Зубы почистим. О доме вопрос закрыт. Просто тебе понравился мужчина, вот тебе и захотелось быть на него похожей. Это пройдет. Через недельку. Пошли потренируемся.

В соседнем доме открылся спортклуб, где у нас (у них, постоянное это «у них», я с ними без году неделю и имею прав не больше, чем лабрадор Фима) семейная карта. Мы пришли вместе с мамой, где она раз сто повторила врачу о моем диагнозе на почве стресса из-за смерти отца. Да плевать мне на ваше странное слово «тахикардия».

Хотя признаюсь, в кардиозале меня всегда настораживают эти циферки – от 110 до 140… Пульс возрастал. Такое странное чувство, что внутри тебя нечто отбивает чечетку, и ты не совсем контролируешь ритм, однако йоги говорят, что всем, сердцем и прочими органами, реально управлять, мне на это очень хочется ответить как в том ужасном анекдоте «Дамочка, вы бы хоть за пиздой последили».

Мы с мамой встали на соседние беговые дорожки. Шли в одном ритме, поглядывая на плазменные панели с новостями.

– Что у вас с Максом было, рассказать не хочешь? – давила на свое мама. – Никогда не думала, что буду с дочерью обсуждать мужчин своего круга.

– Ничего. Просто секс. Утром он довез меня до метро, и я вернулась домой. А кто такая эта Ника его?

– Насколько я знаю, он ее очень сильно любит, относится к ней безумно трепетно. Расскажу тебе одну историю. Только никогда и никому – это что-то вроде сплетен. Нику он практически подобрал, она девушка из очень бедной семьи – он помог ей во всем, вырвал ее из того злачного круга. Она балерина. До сих пор танцует. Может, поэтому за эти почти восемь лет у них так и не появились дети.

Я сразу провела ассоциативную линию к Другу из Бронкса и его Женьке. Правду говорят – все мужики одинаковые. А бабы дуры!

– Она очень красивая, – высказала я маме свое впечатление от Ники.

– А мне не нравится – вобла какая-то, на рыбу похожа – видела такие рыжие в ресторанных аквариумах плавают, брррр. Мы лучше.

– Откуда ты все это знаешь пор него?

– От Нонны. Тот еще информатор. Но после того, как он съехал из того дома, о нем ничего не слышно. Так забавно было – когда Ника была на гастролях, он часто бывал с нами по выходным, шутил, был очарователен и безумно приятен. Я влюбилась в него того. Но стоило ей вернуться – он становился каким-то мрачным и нервным. Хотя отношения у них были хорошие.

Я и сама не заметила, как пульс перестал скакать – я стабильно остановилась на ста двадцати сердечных хуках в минуту.

– Я не боюсь вас, показания пульса на тренажере. Я же просто хочу танцевать. Одна. Потому что я счастлива! – закричала я на тренажер.

Мама настоятельно попросила меня больше не разговаривать при ней с неодушевленными предметами. Стыдно ей. Краснеет.

А все оттенки красного дамам в районе сорока не к лицу.

* * *

Температура была в норме – 36,6 за бортом. Никогда не могла понять, почему человеку так некомфортно быть одной температуры с воздухом?

Жара нахлынула внезапно, как сказала мама. А поскольку английские дожди в мой чемодан не уместились, то температура лишь росла с моим появлением.

Мы вернулись домой. Эмиль как раз пришел в себя и извинялся перед мамой.

Они покричали еще полчаса друг на друга.

Я сквозь сон слышала, как они ушли. Дверь щелкнула. Я снова погрузилась в мутное зарево мыслей.

Меня разбудил Друг из Бронкса, который сказал, что со мной хочет познакомиться Евгения.

Я открыла им дверь в пижаме, с размазанным по лицу выражением обиды на раннее пробуждение. Около десяти часов вечера.

Если честно, от той Жени – сморщенной и забитой в угол серой мышки, осталось только название. Передо мной стояла высокая блондинка с длинными прямыми волосами, достаточно худая – тех щек, которые я видела на фотографиях, обнаружено не было, одетая с иголочки – не могу сказать, что дорого или суперстильно, скорее взято самое неброское и не столь кричащее и скомпоновано между собой. Она была очень хорошенькая, не глянцевая фарфоровая красавица, а очень хорошенькая!

Пока Женя мыла руки, а я ставила чайник, Сашка на удивление цинично произнес:

– Посмотри, что я сделал! Как тебе произведение искусства?

– Ты считаешь, что девушку можно взять и слепить, и тебе не стыдно вот так об этом говорить? – моему возмущению не было предела.

– А почему нет, если это МОЯ женщина?

– Странное потребительское отношение к людям у тебя возникло.

Женька вышла из ванной, такая радужная и молчаливая. Она улыбалась. Вот объясните мне логику: сначала кричать, что не разрешает разговаривать со мной по телефону, а потом приходить ко мне в дом и улыбаться как ни в чем не бывало? Если честно, логика и вправду железная.

Держи друзей близко, а врагов еще ближе.

– Много одежды из Лондона привезла? – это было первое, что Женя произнесла за вечер. Ей казалось, что с девчонками с Остоженки можно говорить только о шмотках. Москва полнится ошибочных мнений, как видимо, и Зеленоград с претензией.

– Нет, больше впечатлений. У меня прошла мания тряпками лет в шестнадцать.

– Маш, перестань хамить, – осадил меня Друг из Бронкса.

Беседа явно направилась в ненужное русло.

Надеюсь, Саша не будет мне читать лекции про точки Бифуркации?

– Я не хамлю. Терпеть не могу двух вещей – мужских слез и женских разговоров о тряпках. Тряпки нужно носить, а не трепаться! – сказала я еще более грубым тоном.

– Ладно, какие у тебя еще неприятности за сегодня? – повопросничал Сашка, чтобы разбавить крепкий коктейль женского подтрунивания.

– Влюбилась в своего первого клиента.

Я поведала Саше и Жене свою историю. Оба смеялись и офигевали, впрочем как и я.

– Слушай, а классно было бы, если бы у вас все получилось. Такой роман можно было бы написать. Очень классно было бы, – Женя почти хлопала в ладошки.

– Для кого классно? – спросила я, глядя ей прямо в глаза.

А ведь сто раз говорила Другу из Бронкса, что женщин, страдающих вегетососудистой дистонией, нельзя трогать в первые три часа после утреннего (ну или в моем случае вечернего) пробуждения.

– Для всех? – переспросила я. – Для его девушки тоже?

Сашка слинял в туалет, понимая, что это принципиально женский спор, и вставив сейчас хоть слово, он подтвердит древнюю аксиому, что женщины дружат не с кем-то, а против кого-то. И этим «кем-то» становиться не спешил.

– Будет лучше для меня. Тогда вы будете меньше общаться и я стану спокойнее спать. Теперь ясно? – у нее откуда-то появился здравомыслящий тон в голосе.

– Саш, а я ее одобряю! – крикнула я ему в туалет, перебив физиологические процессы, судя по звукам, а Жене добавила: – Ты бываешь честной.

– Я и есть честная! – добавила Женя.

И снова соврала.

– Я же никогда не претендовала и не претендую на Сашу, почему такая агрессия?

– Агрессии нет. Я прекрасно понимаю мозгом, но не сердцем, что ты не претендуешь на него, но ты занимаешь то время, которое он должен отдавать мне.

Меня безумно покоробили слова «должен отдавать».

С каких пор мы экспроприируем людей? Превращаем их в собственность и требуем полного правообладания? Неужели в Москве такой невыносимый дефицит доверия?

Кстати, о доверии, как бы мне проверить, не светясь, какие отношения у Макса и Ники. Может, проследить?

Сашкин телефон звонил не переставая, ему нужно было вести очередные деньги за ротацию рекламного ролика. Срочно, чтобы успеть поставить в эфирную сетку по выгодному тарифу.

Когда только запускали его ресурс, отец заказал им пятнадцатисекундный рекламный ролик для телевизионной рекламы.

Сашка с отцом хоронили умершего пса. Был конец ноября, утренний запах дачи не внушал спокойствия, они стояли с лопатами, который час пытаясь победить промерзшую землю.

Копали долго, чтобы только вырыть эту скудную ямку для любимого пса. Все это время они молчали. Потом отец не выдержал, зашел в дом, принес бутылку водки, разлил на пару стопок и пил, чокаясь за будущее сына. Похоронив любимую собаку, он пересилил себя и не скорбел, а смотрел вперед.

Сашка держал себя, чтобы не расплакаться.

Теперь каждый раз, когда ему трудно, он вспоминает тот день, мысленно бьет себя по щекам и идет вперед.

– Я проверю твоих партнеров и дам тебе деньги, – вынес жизненный вердикт отец.

Тут же позвонил и заказал графический рекламный ролик.

– Не надо, я сам!

– Ты и будешь сам, ты вернешь мне эти деньги спустя три года. И прими на будущее один совет: никогда не подбирай то, что плохо лежит.

А ведь подобрал же. Женю.

Этот ролик пах ноябрем 2005 г.

– Саш, – начала Женя, заставив меня вынырнуть из воспоминаний. – А давай ты съездишь, все сделаешь, хотя я не понимаю, почему ты должен делать это именно в субботу, и заберешь меня отсюда! Мне очень лень! Кисуль, пожалуйста!

Фу, мерзость какая, рыба заливная и та лучше.

– Машка, ты же пока не собираешься уходить? – спросил меня Друг из Бронкса.

– Пока не собираюсь.

– Ладно, тогда я скоро вернусь.

Мы остались сидеть на кухне.

В голове крутились слова Макса: «Позвони, когда будешь одна». Но ведь Женя не считается?

Я вышла на балкон набрать волшебный позывной, покинув свой домашний морозильник.

– Ничего, что я врываюсь в твой субботний вечер? – начала я с вопроса, даже не представившись.

– Да ничего. Главное не спрашивай, как мое ничего, и я буду к тебе благосклонен.

Я слышала сквозь его голос звуки комментатора.

– Ты что, смотришь хоккей? Обычно во время подобных зрелищ входящие звонки игнорируют.

– А может, ты особенная?

– Мама говорит, что это вредно. К тому же особенный, когда тебя любят. Это не мой случай.

– А сама себя любить не пробовала?

– Пробовала. Пальцы устают. – Почему я сегодня так груба со всеми?

– Будешь хамить, перестану разговаривать с тобой.

– Ух ты! Будешь молчать и слушать? Пошли в кино! – не знаю, почему у меня это вырвалось, сначала я запрыгнула к нему в машину, теперь пытаюсь вытащить на встречу. Веду себя отвратительно. Необдуманно.

– Нет.

Так я и знала.

– На нет и суда нет! – я собиралась уже повесить трубку.

– Ты не обижайся, я просто вообще не хожу в кино. Раньше я смотрел почти все, были периоды, когда, что ни спроси – все смотрел. А потом понял, что все фильмы одинаковые. Ничего нового. С тех пор в кино и не хожу.

– А в хоккее разве можно увидеть что-то новое?

– Нет, в общем-то просто любопытно, и не берут денег за билет. Хочешь – приезжай.

– А ты где?

– В гостинице «Космос».

– А я приеду!

– Позвони мне, как доберешься.

Обыденный такой разговор, ничего особенного! А вы как думаете?

Стоило, наверное, спросить его, что он делает в субботнюю ночь в гостинице и один ли он… А то вдруг я окажусь лишь частью выходного рандеву.

Я вернулась на кухню.

Женька просила разрешения налить чаю. Я уверена, что пока меня не было в комнате, она уже попила из всех чашек и не побрезговала отхлебнуть из носика…

Но тем не менее я кивнула.

– Какой же Москва блядский город!

– И не говори, – подтвердила сей факт Женя. – Ты знаешь, я так устала – вокруг Саши столько девок. Каждый раз, как он в клубах – а это его работа, я не сплю, я жду сообщения, что все хорошо и он дома. Он мне столько изменял, а я терпела, терпела, потому что любила. Мне сначала было так стыдно видеть себя на ночных фотохрониках, я все время себе не нравилась. У меня обычно щеки на полкадра – так стыдно было…