Текст книги "Райское место"

Джейк вовремя понял, что я вот-вот захлопаю ртом, как выброшенная из воды рыба, и к концу мамбы похитил близняшек, объявив, что танцует лучше меня. Только когда они повернулись ко мне спиной, я стер со лба пот. А сердце все еще плясало. Никогда раньше я не танцевал так долго без отдыха. Я вообще не особо люблю танцы; за то, что сегодня не ударил в грязь лицом, спасибо маме – семнадцать лет назад она решила, что мальчик обязан уметь танцевать, и каждое воскресенье отправляла меня в танцкласс, не слушая возмущенных криков и жалоб на разболевшийся живот. Прости, мама, но откуда же я тогда мог знать, что мне придется танцевать с ангелами во плоти?

Я присел на скамью и привалился спиной к стене. Никаких мерзких запахов, никаких видений. Выступы бревен были приятны на ощупь, я двинул плечами вверх-вниз, почему-то вспомнились карусели. И так же, как в детстве, люди улыбались мне отовсюду. Миссис Гар-делл приветливо помахала с другой стороны зала, сидящая рядом с ней крохотная старушка тоже махнула кружевным платочком. Я больше не был чужаком, и все, что для этого понадобилось: принять выпивку из рук местного бармена и пригласить женщину на танец. Вот бы в Эл-Эй так – в нашем доме, где к нам с Джейком соседи почти год присматривались, прежде чем начали при встречах произносить «добрый день». Или в том снобистском квартале, где живет Терри Прескотт. Блин, я туда до сих пор приезжаю с опаской: вдруг охрана решит, что недостаточно респектабелен? А здесь так же уютно, как в родительском доме в День Благодарения, среди толпы родственников всех возрастов.

Всех возрастов… Вот чего не хватало на моухейских танцах. Детей. Младше толстой девочки, которая болтала с близняшками, здесь никого не было. Правильно, а чего я хотел? Чтобы малышей притащили на вечерние танцульки, а то под ногами путаться некому? Это я в какой-то книге вычитал, что в деревне дети всегда рядом с родителями, на танцах, на всех праздниках, а на самом деле много вечеринок с детьми видел? Так что все в порядке. Джейк недаром назвал эту деревушку райским уголком. Радость, веселье, уют, доброжелательность – чего еще хотеть?

Рядом со мной кто-то сел. Делберт Энсон. Он явно не танцевал: не запыхался и усталым не выглядел. Только унылым. Смотрел себе на колени, углы сжатых губ опустились.

– Извините, мистер Хиллбери, – наконец пробормотал он. – Я не должен был вам дерзить. Прошу прощения.

– Забыли.

Взгляд мальчика взметнулся, но мигом вернулся к сложенным на коленях рукам.

– Вам тут нравится?

– Да, – теперь я был уверен, что говорю правду. – Удивительно приветливые люди.

Делберт сглотнул.

– Вы за один вечер можете определить, какие люди перед вами?

Так, началась философия. Самая заразная болезнь для подростков, куда там ветрянке с корью.

– Могу, – коротко ответил я.

– И мистер Риденс говорит, что может. Так в больших городах принято?

– Там еще принято отправлять детишек спать не позже десяти. Тебя, наверное, сейчас мать позовет.

Второй дешевый ход за вечер, будто я не на пятнадцать лет, а всего на год старше – и гордость за этот факт меня распирает. Я рассердился на себя, а Делберт покачал головой.

– Мама меня утром разбудит, а успею выспаться или нет – моя забота. У нас слюнявчики до совершеннолетия не носят. А вы в воскресенье уедете или в субботу?

– Может, подзадержусь.

– Не надо. – Он понял, что снова выглядит странно, и замялся. – Я в том смысле, что вам здесь компании нет. Мистер Риденс только своей рукописью занят, а кроме него вам и поговорить толком не с кем.

– А с тобой?

Его взгляд стал таким же, как на поле, когда он смотрел на отца. Взгляд щенка, знающего, что он облезлый и хромоногий, так что почесывать ему брюшко никто не станет.

– Шутите? О чем вам со мной говорить, я же ничего не знаю.

– Ты всю жизнь здесь живешь?

– Конечно.

– Значит, знаешь все, что мне может понадобиться. Местность, растения, – я горячечно придумывал, что мне якобы надо узнать. – Животных, какие тут водятся, птиц. Я буду описывать окрестности, а ты меня проконсультируешь.

– Правда? – глаза мальчика заблестели.

Я не ответил, через голову сидящего Делберта увидев его брата. Дилан хотел танцевать с Айрис О'Дон-нел, но выражал свое желание так же любезно, как ополоумевший от весеннего гона заяц, неожиданно налетевший на самку. Ухватив девочку за руку чуть ниже локтя, он тащил ее к танцующим, преодолевая сопротивление. Айрис морщилась от боли, отталкивала руку парня, а с другой стороны нахмуренная Айлин толкала его в плечо, но крика сестры не поднимали. Может, боялись, что отец прибьет дурака, а может, в Моухее в таких ситуациях женщина изначально считается виноватой. Я не из тех, кто оправдывает насильников: куда, мол, беднягам было устоять против женской провокации? Это же она вот так шла, вот так вертела бедрами, вот такую юбку надела. А накинулась бы на такого защитничка баба из породы тяжеловесов за то, что он вот так ходит, вот такие брюки носит, вот так пепел с сигареты стряхивает, и прихватила бы его эта баба походя по всем статьям, разбив морду и угрожая ножом, вот тогда я бы послушал, что добровольные адвокаты запоют. Хотя и так могу представить.

Делберт проследил за моим взглядом и вскочил, забыв о полученной час назад трепке. Он торопливо пошел к брату, а я направился следом, как иногда ходил за Джейком, опасаясь, что этот вечно витающий за облаками олух отчебучит что-то, дающее бесплатный ордер на больничную койку. Сейчас я бы с удовольствием выписал такой документ Дилану.

Айлин первой заметила нас и громко произнесла мое имя. Сглаживая ситуацию, она заулыбалась, а наследный принц рода Энсонов оглянулся, оскалился и, оттолкнув ее сестру, преувеличенно вежливо предложил Айлин руку. Делберт остановился и негромко позвал Айрис, но она отступала, поглядывая то на него, то на меня, то на Дилана, и, когда решила, что никто из нас до нее не дотянется, бегом выскочила за дверь. Делберт кинулся за ней, зато Айлин и не глянула вслед сестре. Улыбнулась кавалеру, и они пошли танцевать. К моему удивлению, танцевал Дилан неплохо.

От стойки Джейк завопил:

– Уолт, иди сюда скорее!

Вокруг Ларри О'Доннела толпились жаждущие, и мой друг красовался в середине толпы как почетный гость. Я разделил с ним общее внимание и до конца вечера отключился от проблем подростков. Первым эту тему затронул Джейк, когда после долгих прощаний и обещаний обязательно заглянуть в гости мы возвращались домой.

– Я видел, ты снова с Делбертом трепался, – сказал он. – Нравится паренек?

Я пожал плечами:

– Запуганный, но сердцевина, кажется, есть.

– Он здесь самый горячий поклонник моего творчества. У тебя ничего не просил почитать?

– Нет.

– А за мной с первого дня бегал, как щенок: можно посмотреть, что вы пишете? А у вас никаких книг с собой нет? А можно взять почитать?

– Разве ты привез с собой книги?

– Купил по дороге «Моби Дика» и детектив Ивена Хантера. Отдал ему обе.

– Рецензию получил? Джейк покачал головой.

– Мальчишка целыми днями в поле не разгибается. Когда читаешь в свободное время, которого у тебя нет…

– То здорово экономишь на книгах. Библиотека здесь прогорела бы.

– Кинотеатр тоже. Здесь даже телевизоры не у всех.

– Перестань!

– А ты посчитай антенны, – логично предложил Джейк.

Он бы еще предложил комаров посчитать в такой темноте! Но я был доволен: Джейк не вздрагивал, не вспоминал о своих кошмарах, ничего не боялся и вел машину так уверенно, будто прожил в Моухее всю жизнь. Я бы обязательно наскочил на колдобину. Свет из окон до дороги не дотягивался, а вдоль нее никаких фонарей не было. «Свои знают путь, – объявляла темнота, – а чужаки пусть сюда не суются!»

ГЛАВА 5

Я шел по бульвару Сансет, разглядывая девушек, и лениво представлял, что скажет Энни, когда, явившись из телестудии за полночь, обнаружит у меня в постели вот эту цыпочку с грудью на зависть Памеле Андерсон… Или ту, с красивыми ногами… Нет, вон ту, у которой в придачу к роскошной груди и длинным ногам еще и длинные светлые волосы. Да это же Айлин! Айлин О'Доннел собственной персоной прогуливалась по ночному Лос-Анджелесу, и я автоматически окликнул ее, пошел навстречу, уже готовый услышать, что обознался. Но это действительно была Айлин, и никто, глядя на ее раскованную походку, гордо вскинутую голову и сверкающий стразами топ, туго натянутый на груди, не посмел бы назвать ее деревенской девчонкой.

– Привет, Уолт, – сказала она, протягивая мне руку. Я услышал, как тихо поскрипывает ее юбка, миниатюрный намек на одежду из блестящей и словно позолоченной кожи. Юная баядера, дорогая проститутка, предмет восхищения и зависти – Айлин улыбалась так же открыто, как в Моухее. И серо-голубые глаза сохранили то же приветливое выражение.

– Откуда ты тут взялась? – пробормотал я.

– Приехала посмотреть большой город. – Айлин ! пожала загорелыми плечами, и ее собственная кожа блеснула апельсиновым переливом. – Мистер Риденс нарисовал мне план пути. Вот…

Я не представлял, как может между ее юбочкой и телом поместиться карман, но она провела рукой вдоль бедра и вытащила из незаметного разреза в золоченой коже сложенный вдвое листок. Я узнал почерк Джейка: «прекрасная инопланетянка подошла ближе и положила ладонь на грудь капитану»… Ну, как обычно. Айлин развернула бумагу; нарисованный план очень походил на тот, что Джейк прислал мне.

Это и есть тот план, это мое письмо!

– Я смотрела на него всю дорогу, – улыбнулась Айлин.

Я чуть не вскрикнул: «Ты украла его у меня!» Но девушка повела себя еще более странно: взмахнула листком перед моим лицом и пронзительно закричала:

– Разорви это! Разорви сейчас же!

Я схватился за листок, но он скользил в пальцах, извивался, как живой, а Айлин снова кричала:

– Разорви это! – и ее голос стал грубее… мужским. Я проснулся, дернувшись, и сообразил, что сжимаю вместо листа край одеяла. Но крик не оборвался. За стенкой Джейк истошно вопил: «Разорви это!» Черт его знает, какой раз он выкрикивал эту фразу. Вскочив, я чуть не врезался в стул, стоящий спинкой к кровати, пробежал до двери, толкнул ее, опомнился и дернул на себя, а крик стал громче. Да что тут творится?!

Дверь в комнату Джейка подалась мгновенно. Я сощурился от света: под потолком горела люстра. Джейк сидел в постели, подтянув колени к груди и низко опустив голову, будто боялся увидеть перед собой что-то жуткое. Он отмахивался обеими руками от пустоты и вопил, как оглашенный.

– Джейк! – гаркнул я. – Какого черта?! Что случилось?

– Уолт! – он буквально взвизгнул. – Разорви это!

– Что?!

– Это! – Трясущаяся рука ткнула в стопку листов на тумбочке около кровати. – Все это! Скорей!

Я подошел и поднял верхний лист. «Сермахлонка указала на отверстие в скале. «Наш вождь ждет вас, – сказала она. – Не принуждайте его ждать, иначе он выйдет после первого дождя». Астронавты переглянулись. Джон Рассел первым пошел ко входу в пещеру».

– Рви! Рви, я сказал!

Да ради бога! На Нобелевскую премию это все равно не потянет. Пусть Джон Рассел катится к черту. Лист разорвался с шуршанием, как будто застегнулась «молния» на курточке гнома.

– Все! Все, Уолт, скорее!

Я уже не читал перлы, записанные на листах… на половинках листов… на мелких обрывках. Звук рвущейся бумаги успокоил Джейка. Он поднял голову и исподлобья смотрел, как я уничтожаю новую главу его романа; покрасневшие глаза опухли, темные круги под ними стали шире. Полубезумный, встрепанный Джейк с приоткрытым ртом и трясущимися губами сейчас выглядел именно тем существом, увидев которое возле своей кровати нормальный человек завопит и попытается спрятаться.

– Хорошо, – бормотал он. – Хорошо, Уолт, хорошо, вот так…

– Что с тобой происходит? – я бросил на пол пос-ледние клочки рукописи и присел на край его кровати. – Чего ты испугался?

Джейк помотал головой. Сильно потер глаза и обхватил себя руками, но, когда глянул на разбросанные обрывки, улыбнулся. От этой его улыбки мне стало холодно.

– Выпить хочешь? Он кивнул.

– Я сейчас принесу.

– Уолт…

– Что такое?

– Шоколада у тебя нет?

– Есть. Подожди.

Я включил свет в коридоре и на кухне, нашел в шкафу не допитую днем бутылку, а в кармане пиджака – шоколадку, купленную в придорожном кафе. Содовую мы вроде бы прикончили. На столе стоял пустой стакан, из шкафа я вытащил рюмку побольше. Покрытый линолеумом пол был холодным,

как дно могилы

и у меня уже замерзли ноги. Подумав секунду, я взял еще одну рюмку, сунул бутылку под мышку, набрал в стакан воды из крана и вернулся к Джейку. Он слегка расслабился, привалился спиной к стене и прикрыл глаза.

– Как тебе разбавить? – спросил я, сгружая свою ношу на тумбочку.

– Лей чистое. И давай сюда шоколад.

Выполнив его просьбу, я плеснул немного виски себе, долил рюмку водой до краев и стал наблюдать за весьма экстравагантным способом питья: Джейк с быстротой и методичностью машины отламывал от шоколадной плитки маленькие кусочки, совал их в рот и проглатывал, почти не жуя, но запивая каждый кусок глотком чистого виски.

– Вкусно? – поинтересовался я.

Джейк кивнул. Его ужас отступил, а когда от шоколадки остались только крошки на фольге, в глаза вернулось полностью осмысленное выражение. Вздохнув, Джейк протянул мне рюмку и жестом попросил наполнить ее еще раз.

– Я писал перед тем, как уснуть, – сказал он, не дожидаясь расспросов. – Помнишь, как раньше…

Я помнил. Джейк, еще будучи школьником, приловчился писать лежа и, если укладывался в постель один, обязательно записывал несколько строк, а иногда и пару страниц, сбив подушку комом, чтобы голова оказалась повыше. Я прекрасно помнил, как тысячу раз засыпал в нашей комнате в университетском кампусе, повернувшись лицом к стене, чтобы свет от настольной лампы Джейка мешал меньше, и сквозь дрему слышал, как шуршит его ручка по бумаге, как он ерзает, устраиваясь поудобнее, шелестит черновиками, бормочет – и снова торопливо карябает. А иногда он вслух смеялся над собственными выдумками, даже будил меня и, выслушав мою ругань (чего, спрашивается, я тогда сердился? лучше просыпаться от смеха, чем от крика), извинялся и снова писал. Это была не просто работа, но молитва на сон грядущий. Наверное, самая искренняя молитва, на какую только способен писатель.

В кампусе Джейк подкладывал под листы какую-нибудь книгу побольше, чаще всего оксфордский словарь. Интересно, чем он здесь пользуется? Справочником садовода? Поваренной книгой?

– Лежал и писал, – продолжал Джейк. – Положил бумагу вот на эту штуку…

Он сунул руку под одеяло и вытащил доску для резки хлеба. Я не удержался от смеха.

– Если кто-то из твоих врагов это увидел бы, тебя объявили бы не только графоманом, но и извращенцем.

– Сами они козлы, – автоматически огрызнулся Джейк. Значит, полностью оклемался. – Будешь слушать или перебивать? Тогда вали спать.

– А ты опять заорешь?

Взгляд Джейка в который раз метнулся к обрывкам.

– Не заору, не бойся. Самому, что ли, кошмары никогда не снились?

Я разлил по рюмкам остатки «Уайлд теркл», положил пустую бутылку на пол и ногой толкнул ее к Джейку под кровать.

– К мусорному ведру идти не буду, сам утром вынесешь. А если пообещаешь больше не вопить, утром и поговорим. Я спать хочу.

– Нет! – Джейк вскинулся, будто это не он только что предлагал мне «валить». – Не уходи! А то опять… Не уходи, пожалуйста!

– У тебя снотворное есть?

– Нет. Слушай, я все объясню. Только выслушай! Я ерзнул на твердом стуле, отпил глоток и кивнул.

Испуг, уходя, уволок за собой бодрость, меня действительно начало клонить в сон. Если рассказ затянется, усну прямо здесь. Спой мне колыбельную, дружок… Впрочем, на таком сиденье не уснешь. Который час? За окном темно, хоть глаз выколи, часы я вечером снял, а Джейковы где? Ни на руке, ни на тумбочке нет.

– Мне так хорошо писалось, – сказал Джейк. – Мысли потоком шли, у меня тут почти все время так. Думал, сегодня после выпивки усну быстро, а сам часа два писал без передышки, даже рука заныла. И так здорово получалось!

Он поднял правую руку и продемонстрировал мне красное пятно на пальце, след давления ручки. Удивил, нечего сказать: у него эта «профессиональная мозоль» и в Эл-Эй месяцами не сходила.

– А потом уснул – и все, о чем писал, увидел. – Джейк поежился. – Только не на чужой планете, а тут, в Моухее. Вот этот дом, спальня, а со страниц инопланетяне лезут. Как из луж выныривают. И вождь их…

Теперь он не просто поежился: вздрогнул и еще раз по-детски мотнул головой.

– Я его боюсь, Уолт. До смерти боюсь. А он с листа выбрался и прямо на меня попер.

– Как он выглядел?

– Не знаю. Большой, темный… мохнатый, кажется.

– Медведь, что ли?

– Тебе бы такого медведя увидеть! – Джейк подтянул одеяло, завернулся в него и глубоко вздохнул. – Я свихнусь, Уолт. Если это не прекратится, точно свихнусь.

– Значит, чтобы не свихнуться, не будешь пару дней ничего сочинять. Утром погуляем до завтрака, потом – до обеда. Покажешь мне местные достопримечательности.

Джейк слушал меня, кивая, как ребенок, и это было неприятно. Я всегда питал уважение к бунтарям и не хотел видеть, как вечный бунтарь, проколотившись ночь в кошмарах, становится готовым на что угодно, лишь бы больше их не видеть.

Я пожалел, что в самом деле не купил по дороге снотворного. Ничего, завтра… то есть сегодня днем, выясню, есть ли в Моухее аптека, и если нет, съезжу в Гэлтаун. А заодно запасусь там виски. Почему-то вспомнилось предупреждение Делберта. Не пейте виски сегодня вечером… Джейк пил много. Может, здесь принято к виски добавлять, кроме содовой, какое-нибудь наркотизирующее вещество? Поэтому мальчишка и не удивился, что я глюки ловлю. А Джейка вот теперь пробило. Корчится, как конченый торчок.

– Ложись и успокойся, – твердо сказал я. Примерно таким тоном говорила со мной в детстве мама, если я капризничал. – Все в порядке, не из-за чего психовать. Не думай об этом романе и сам не заметишь, как уснешь. Почитай про себя стихи, если хочешь.

Джейк покорно улегся. Натянул одеяло, опять-таки по-детски сунул ладони под подушку и, зажмурившись, пробормотал «спокойной ночи». Но когда я протянул руку к выключателю на дверном косяке, он крикнул:

–Не надо!

Я дернулся от испуга и рассердился.

– Хватит дурака валять!

– Извини. Но я подумал, ты сейчас свет выключишь. Не надо. Я здесь с первой недели сплю только при свете.

– Я днем найду телефон и позвоню Терри. Он знает пару дельных психоаналитиков.

Джейк хихикнул, показывая, что оценил шутку. Черта с два это была шутка! Но заводиться я не стал. Пусть хихикает. Пусть спит или орет, я в няньки не нанимался.

Кстати, может, в мой роман ввести няньку? Симпатичную молодую женщину, которая понимает героя… Нет, делает вид, что понимает, а на самом деле просто хочет отхватить себе богатого мужа. Герой поддастся, поверит и уедет с ней на уик-энд, а его жена…

Я уснул, не придумав, что бы такого подлого или благородного могла сделать жена. Она, между прочим, представлялась мне теперь похожей на Кэтлин О'Доннел. Хоть меняй все прежние описания! Может, и изменю… Когда проснусь.

* * *

Разбудил меня трубный голос миссис Гарделл. Она за что-то выговаривала Джейку, беззлобно, как любящая мать, но громко, как кавалерийский полковник. Что он отвечал, я не слышал. Поднялся, потянулся… Можно было бы еще часок поспать, я все равно не признаю пословицу о ранней пташке и червячке с тех пор, как мне Билли Родвэй растолковал, что сожранный червячок тоже рано поднялся, кретин. Но спать под тирады миссис Гарделл, наверное, и Рип Ван Винкль не смог бы.

Что-то стукнуло в окно. Я обернулся и увидел Делберта Энсона. Мальчишка запрокинул голову, пытаясь разглядеть мой силуэт за занавеской. На нем были джинсы и, кажется, та же рубашка, что и вчера вечером.

Откинув гардину, я не меньше минуты дергал окно, пытаясь его открыть. Честное слово, поступить в университет было легче! Наконец рама со скрипом подалась. На лице Делберта сразу засияла счастливая улыбка – как вчера днем, когда он подтверждал, что Джейк живет здесь.

– Добрый день, мистер Хиллбери! – выпалил он.

День? А куда, в таком случае, девалось утро? Насколько я знаю, день наступает во время ланча, а не в момент, когда человек только-только продрал глаза.

– Привет, – ответил я. – Я не заметил, как солнце взошло.

В глазах Делберта сверкнула лукавинка, но на язык он ее не пустил.

– Отец позволил мне побродить с вами, пока он с ланчем управится. Идете, сэр?

– Я тоже не прочь бы позавтракать. А ты?

– Я утром плотно поел. – Он не отвел глаз. Я уже оценил его талант честно врать. – Но если вы сейчас не можете выйти, придется перенести прогулку на вечер. Когда мы работу закончим.

– Снова камни таскаете?… А без тебя отец не обойдется?

Делберт улыбнулся еще шире.

– И спрашивать нечего.

– А если я лично его попрошу на пару часов тебя отпустить? – красоты природы я, конечно, сам мог рассмотреть и, честно говоря, вообще плевать на них 1 хотел, но еще раз освободить мальчишку от изматывающего труда, который ему не по силам, казалось неплохим делом.

– Тогда… может быть, – Делберт передернул плечами. – Вы моему отцу понравились, сэр.

Дверь у меня за спиной открылась с каким-то похрустывающим звуком. Понятно, что я не обратил на него внимания ночью, когда мчался к Джейку, но вчера дверь вроде бы не скрипела.

– С кем это вы болтаете, мистер Хиллбери? – поинтересовалась миссис Гарделл. – А ну, пошел отсюда, паршивец!

Я представить не мог, что дама ее возраста и ее комплекции способна с такой скоростью промчаться по комнате.

– Пошел вон! – повторила она, уставившись на мальчика яростным взглядом. – Дел у тебя других нет, что ли? Ишь, взял привычку: под чужими окнами шнырять! Выродок!

Делберт не огрызнулся. Отступил, опустив голову, и пошел к отцовскому полю, ускоряя шаг. Ссутуленная спина показалась мне совсем хрупкой.

– Зачем вы так, миссис Гарделл? – ошарашенно спросил я. – Это я попросил мальчика показать мне окрестности, он выполнял мою просьбу, а не шнырял…

– Нечего вам с ним возиться, – отрубила хозяйка. – Надо уважение к себе иметь, мистер Хиллбери! Он же выродок! Вот свалилось горе на мою голову, думала, хоть один взрослым окажется, а вы с мистером Риденсом два сапога пара.

Пояснений я не дождался. Миссис Гарделл удалилась, громко сетуя на городских растяп, которые ничего в жизни не понимают, можно подумать, у них матерей не было, чтобы элементарные правила человеческих взаимоотношений объяснить. Слышала бы ее моя мама, ух, и поднялся бы скандал! До свистящих в воздухе полотенец точно бы дошло.

Но как бы миссис Гарделл ни сердилась на горожан, готовых с любым выродком сюсюкать, на приготовленных ею блюдах это не отразилось. Я давно так вкусно не ел. Будь здесь Энни, сразу начала бы жаловаться на количество холестерина и ковырять еду вместо того, чтобы с удовольствием набить желудок. Дожевывая стейк и щедро политую маслом картошку, я серьезно усомнился в том, что люблю Энни. Она тоже вряд ли обо мне переживает. А хоть бы и переживала, телефонов, по словам Джейка, здесь нет. Не ехать же в Гэлтаун ради теплой беседы с ее автоответчиком.

Миссис Гарделл принесла и бутылку виски, которое показалось мне слегка мутноватым. На бутылке была этикетка «Четыре розы», но, рассмотрев содержимое, я решил, что оно имеет мало общего с названием.

Больше похоже на самодельное пойло. Правду Делберт говорил: лучше обойтись без этого угощения.

– Для аппетита рюмочка – самое лучшее, – безапелляционно заявила дама. – Тогда и мясо быстрее пройдет по горлу.

Не спрашивая нашего мнения, она достала две рюмки и налила больше чем наполовину.

– Вам теперь и без меня есть компания, мистер Риденс, так что пейте вдвоем, а я не буду.

– Я не пью с утра.

Она уставилась на меня, будто услышала, что перед ней опасный маньяк. Взгляд напомнил мне миссис Энсон. Того гляди, в ближайшие две минуты окажусь под замком, а старуха побежит за врачом. Хотя тут, наверное, врача нет.

– Для аппетита, – повторила она. – Мистер Хиллбери, да вы что? Опьянеть от одной рюмки боитесь?

– Нет. Но я никогда не пью до вечера. Из принципа.

– Никогда? – миссис Гарделл перевела взгляд на Джейка. – Он не врет?

– Нет.

На настоящего друга всегда можно положиться! ' Держится так, будто забыл, как мы вместе надирались в университете, не посмотрев на часы, и как в тот день, когда Терри Прескотт сообщил, что мою вторую книгу берет «Схоластик Инк» (позвонил он, между прочим, в девять утра), я, не успев положить трубку, жестами показывал Джейку, чтобы он открывал шампанское. Через час мы перешли от шампанского к коньяку, и к тому времени, когда Терри приехал рассказать о договоре с издательством подробнее, подающий надежды молодой писатель лыка не вязал.

Но сказанному Джейком «нет» миссис Гарделл поверила. Слову, произнесенному настолько веско, сам Эдгар Гувер поверил бы. Кроме того, Джейк, кажется, забыл о своем ночном кошмаре. Ел картошку, держа вилку в левой руке, а в правой, естественно, была ручка—и сермахлонцы снова приглашали астронавтов на встречу с вождем.

Когда мы добрались до кофе (миссис Гарделл, не прекращая ворчать, удалилась, сообщив, что в обед принесет жаркое, и посоветовав нам погулять, вместо того чтоб глупости выдумывать), я убедился, что «кажется» было лишним приложением к слову «забыл». Джейк стал зачитывать мне написанное за завтраком и фразу «Джон Рассел первым пошел ко входу в пещеру» я не мог не узнать.

– Ты что, дословно помнишь, что ночью карябал? – спросил я.

– Ночью? – вытаращился Джейк. – Да я почти ничего ночью не написал. Перебрал вчера на танцах с выпивкой.

– А те листы, что я порвал?

– Какие листы?

Пришлось в двух словах объяснить, о чем я говорю. Джейк захлопал глазами:

– Что, правда? Наверное, миссис Гарделл обрывки убрала, пока я спал. А ты не врешь?

Я прикусил ноготь в качестве клятвы и показал на лист в его руке:

– То же самое, слово в слово.

– Да ну? – приличия ради Джейк изобразил удивление. И тут же расплылся в улыбке. – Такое с гениями случается, знаешь?

Гений! Со склада удобрений… Не соображает, что ли, что Нобелевку «за самый гениальный заскок» пока еще не дают?

– Сейчас не боишься, что со страниц монстры полезут? – хмыкнул я.

– Со страниц? – но он быстро сообразил, что к чему. – Это мне снилось? Ничего не помню, Уолт. Раньше помнил, а теперь – ничегошеньки. Видишь, как хорошо ты на меня влияешь.

– Ага. Амнезирующий окружающих живой организм. Можешь это куда-нибудь вставить.

Скажите, пожалуйста, кто меня за язык тянул? У Джейка глаза засверкали, как у ребенка, который в коробке с надписью «макароны» обнаружил модель звездолета.

– Амнезирующий окружающих, – пробормотал он. – Блин, Уолт… Живое существо, контакт с которым приводит к частичной… нет, к полной потере памяти… Уолт, ты тоже гений. Мы с тобой гении. На Сермахлоне будут такие животные. А чтобы восстановить память… Чтобы восстановить, надо…

На меня уставились уже ничего не видящие глаза. Звать этого одержимого на прогулку не имело смысла. Для очистки совести я все-таки предложил побродить часок, но ответа не получил: Джейк наискось по листу записывал названия сермахлонских растений, из которых можно приготовить зелье для восстановления памяти. Красавица сварит это зелье для капитана, и он вспомнит, что значит слово «Земля», а Джон Рассел в это время изловит амнезируюшего зверька, и зверек сам полезет к напитку, а когда он его выпьет, он станет… Черт, чем же эта сволочь станет? Ладно, потом. Пока зелье… Красавица пошла собирать травы…

Хотел бы я знать, а для восстановления психической нормальности на Сермахлоне ничего не растет? Я бы слетал за пучком такой травки, заварить Джейку вместо чая.

* * *

По накатанной колее я дошел до поля, которое расчищали Энсоны. Они не сразу заметили меня, двумя ломами выворачивая из земли настоящий валун. Как я вчера эту каменюгу не заметил? И почему отец обоих сыновей не берет работать? Пусть Дилан – любимчик, но хоть немного помочь мог бы. Впрочем, и без Дилана дело шло в хорошем темпе. Груда камней на краю поля по сравнению со вчерашним днем заметно выросла.

Я остановился возле нее и стал рассматривать серые бока камней, отмеченные выбоинами и украшенные прилипшей травой. На нижних травы было особенно много, она буквально облепила неровную поверхность. Слишком густой слой для обычных стебельков, налипших, когда камень катился по полю. Присев на корточки, я обнаружил, что эти куски валунов обросли мхом. Толстые пушистые стебельки не длиннее дюйма покрыли камни до половины, будто в махровое полотенце укутали. Я отщипнул один стебель, на ощупь оказавшийся не мягким, а колючим, поднес его к носу, но уловил только запах пыли. Крохотные иголочки кололи мне пальцы. Вот и верь после этого, что мох всегда мягкий. Книги обманывают нас с детства: все мои знания о мхах укладывались в несколько предложений из сказок вроде «устал Джек и прилег поспать на мох». Посмотрел бы я, как Джек на этом мху выспится!

Земля дрогнула, принимая вес нового камня, катящегося в мою сторону, и, едва я поднял голову, громоздкий валун дополнил кучу, тяжело ударившись о другую глыбу. Роджер Энсон выпрямился и вытер со лба пот. Его лицо налилось краской, дыхание сбилось. Я видел, как поверх набухших мышц на руках пульсируют вздутые вены.

– Самый здоровенный, – выдохнул Роджер. – Теперь быстрее дело пойдет. День добрый, мистер Хиллбери. Погулять вышли?

Делберт молчал. Он тоже запыхался и раскраснелся: валун они с отцом толкали вместе. Но если Роджер шумно дышал и массировал себе руки, его сын отвернулся, низко опустив голову. Спина слегка подрагивала, но мальчик старался не издать ни звука. Снова синдром побитого щенка.

– Здесь смотреть не на что, – сказал Роджер. – Голая земля да камни. Вы бы за холмы прошлись, там красивые луга. И небольшая рощица есть. Вон туда, к востоку идите.

– Если отпустите со мной Делберта.

– Ему работать надо. И так вместо завтрака где-то шлялся.

– Это моя вина. Поверьте, Роджер, он мне очень нужен, – я постарался вложить в голос максимум убеждения.

– Зачем?

Пришлось повторить вчерашнюю выдумку о «консультации» насчет местной природы.

– Вы мне здорово помогли, —улыбнулся я под конец. – Хорошо бы, и сын ваш помог.

– Я помог? – искренне удивился Роджер. – Чем это?

Я выложил идею насчет сборника рассказов «Кроличья жизнь» (приятно уверенный, что Энсон не кинется тут же за ручкой или диктофоном. Общаться не с писателями – одно удовольствие).

– Почему кроличья, если вы о людях писать собираетесь? – Роджер удивился еще сильнее.

– Это метафора. В характере многих людей есть кроличьи черты. А у других – волчьи. Или змеиные. Понимаете?

Он повертел головой. То ли показывал, что я не совсем нормальный (ну и пусть, все равно в сравнении с Джейком я образец здравомыслия), то ли шея затекла.