Текст книги "Наондель"

Гараи

Другие рабыни, с которыми я ночевала в одном лагере в Харрере, дали мне один-единственный совет: «Если ты начнешь кричать и царапать его, то только сделаешь себе хуже. Притворись, что наслаждаешься, и ты станешь его фавориткой. Может быть, получишь какие-то привилегии. Это единственное, на что такие, как мы, могут надеяться».

Я надеюсь на большее. Но я все же последовала их совету. Он оказался правильным.

Само собой, я испытывала страх. Я боялась с того момента, как меня взяли в плен. Не решалась сопротивляться. Даже тем мужчинам, явившимся среди ночи, которые пленили меня и моих сестер, пока мы спали. Должно быть, они долго следили за нами. Они напали на нас, когда мы на несколько дней отклонились от остального клана, чтобы собрать лекарственные растения к югу от пустыни Мейрем. Никто из оседлых жителей не решается заходить далеко в пустыню. Там мы были бы в безопасности. Но мы не думали об опасности, не ожидали, что нам что-то угрожает, мы не были начеку. Как я проклинаю себя за это! Ведь я старше всех. Мне следовало бы быть внимательнее.

Мужчины боялись нас. Они верили, что мы могущественные жрицы, способные убить их, произнеся лишь несколько слов. Они были из тех, кто боится всего, чего не понимает. Поэтому они завязали нам рты и скрутили руки. Нас спешно везли на юг, строго на юг, обычно под прикрытием ночи. В северных странах работорговля запрещена. В одной деревне нас продали длинноволосым и бородатым работорговцам с юга. Мы попали в одно место – я слышала, что его называют Харрера – вонючую и отвратительную дыру. Меня разлучили с сестрами. Мы не плакали. У нас не осталось слез.

На невольничьем рынке меня привязали к столбу на возвышении вместе с другими женщинами моего возраста. Все мы были из разных стран, я видела это по цвету их кожи и волос. Я оказалась единственной с белыми волосами и серыми глазами. Мужчины, стоявшие вокруг возвышения, разговаривали друг с другом, указывая на меня.

Начался аукцион. Меня оставили напоследок, желая, чтобы все взоры были устремлены на меня. В Харрере солнце немилосердно, никогда раньше я не переживала подобного зноя. Мои губы пересохли и потрескались, юбка прилипла к ногам от пота.

К возвышению подошел какой-то мужчина, одетый в белые и синие одежды. Высокий и стройный, но широкоплечий, с густыми темными волосами. У него были ярко-красные губы. Он единственный заглянул мне в глаза и долго смотрел. Потом он крикнул мужчине, продававшему меня:

– Как вы заботитесь о своих сокровищах? Вы портите ее красоту на этом палящем солнце. – Он достал свой кошелек. – Назови цену. Я плачу.

Когда мужчина начал что-то бормотать про аукцион, он стал проявлять нетерпение.

– Назови цену, говорю тебе, чтобы я мог забрать свое имущество с этого зноя до того, как оно будет вконец испорчено.

Он наполнил их ладони серебром и золотом – я и не подозревала, что на свете существует столько золота и серебра. И это была моя цена. Такой ценной я оказалась. Потом он стал отдавать приказы. Какой-то мужчина взбежал на возвышение и перерезал веревки. Я упала на колени. Красивый мужчина протянул мне кувшин с холодной водой. Я была не в состоянии поднести его к губам, и он сам держал его у моего рта, пока я пила. Потом сам унес меня на руках прочь с рынка. В тень. В конюшню.

Там он позволил мне отдохнуть и напиться воды, кто-то принес мазь для моей обгоревшей кожи. На следующий день он пришел и посмотрел на меня.

– Ну вот, уже гораздо лучше. Теперь я должен проверить, верно ли поступил, столько заплатив за тебя.

Все закончилось очень быстро. Он остался доволен.

– Женщина, которая знает свое место, не сопротивляется и не молчит с отвращением на лице. К тому же самая красивая женщина, какую я видел. Ты станешь сенсацией в Ареко. Да, могу сказать, что я сделал хорошее вложение. Я с удовольствием дал бы тебе помыться, но мы должны поскорее уезжать. Я провернул несколько сделок, после которых оставаться здесь было бы неразумно.

– Да, мой господин, – ответила я.

Я, Гараи из народа кочевников, назвала его так. У нас нет правителей. Мы подчиняемся только самой земле и ее призывам. Поэтому мы постоянно кочуем, воздаем честь святым местам и стараемся держаться подальше от оседлых. Тех, кто придумал дома и монеты, господ и законы. Человеческие законы на нас не распространяются. Силовые линии земли, ее кровеносные сосуды, направляют нас в наших скитаниях. Земля дарит нам пропитание и защиту, в которой мы нуждаемся. Свою историю мы несем с собой в мифах и преданиях. Наши мудрецы заботятся о нашем духе и теле, ведут нас вперед во время песчаной бури. Но теперь у меня появилось новое «я». И это мое новое «я», новая Гараи имела господина, которому кланялась и подчинялась во всем.

В тот же день мы покинули Харреру. Я сидела в конце каравана на осле с поклажей вместе с другими покупками моего хозяина. Он дал мне шаль и накидку, защищающую от солнца, у меня было предостаточно воды, меня кормили утром и когда мы останавливались на ночлег. Я спала со своим господином в его шатре. Он не связывал меня – да и куда бы я могла сбежать в бескрайней пустыне? Я умерла бы еще до того, как скрылась из виду.

Каждую ночь мой господин проводил со мной. Однако я понимала – мое прежнее «я» надо спрятать в самый отдаленный уголок моей души. То, какой я была, больше не должно выйти наружу. Ибо хотя мой господин обращался со мной хорошо, и чем сговорчивей я была, тем лучше, вся правда о нем была мне известна. Я видела ее в глазах тех мужчин, которые похитили меня и моих сестер в ту ночь. Видела ее в глазах мужчин, продавших меня за серебро и золото. Для них я была вещью. Существом, не имеющим чувств и собственных потребностей. Существом, которого можно бояться, на котором можно нажиться или использовать по своей прихоти. Как только я начну доставлять им неудобства, они отделаются от меня. А я хочу жить, этого хочет прежняя Гараи. Она мечтает снова увидеть пустыню Мейрем, услышать пение своей матери в сумерках, держать в руках ладони своих сестер. Новая Гараи не верит, что это возможно. Но прежняя Гараи отказывается сдаваться.

Теперь мы в Ареко. Это столица страны моего господина. Мы приехали вечером, после путешествия, продолжавшегося несколько лунных месяцев. Мне дали возможность искупаться и отвели в маленькую комнатку в доме моего господина. Он рассказал мне, что будет жить здесь временно, пока не построят его новый дворец в Охаддине. Потом он переведет туда весь двор правителя. Но правитель об этом еще не знает. Назавтра мой господин собирается показать меня всем, чтобы все подивились. В мою комнату принесли одежду, незнакомые мне предметы из шелка с яркими вышивками. Гребни, чтобы скрепить ими мои волосы. Кольца на пальцы и браслеты на руки. Красивые вещи, призванные показать всем, насколько я ценна. Здесь они все помешаны на вещах. В клане у нас было только то, что необходимо, что мы можем унести на спине. Ножи, веревки, лекарственные растения, огниво, еда. Может ли кольцо согреть тебя ночью? Можно ли наесться гребнем для волос? Может ли вышитая куртка вылечить гниющую рану?

Из корзин с товарами моего господина я украла бумагу и приспособления для письма. Моя мать знает буквы и умеет писать. Этому она обучила и меня, поскольку готовила меня стать ее преемницей, мудрейшей в клане. Но у меня нечасто были причины упражнять свои умения. Что мне записывать? Все знания матери заключены в ее голове, как семена в семенной коробке. О чем бы я ее ни спросила, она могла извлечь знания из тайников своей памяти и ответить на мои вопросы. Для чего же писать? Она обучила меня этому искусству просто потому, что сама им владела, а ей хотелось, чтобы я научилась всему, что умела она.

И сейчас впервые в жизни у меня появились причины что-то записывать. Дело идет медленно. Моей руке не хватает ловкости, которая дается привычкой. Но я продолжаю бороться. Я нахожусь в чужой стране. Вокруг меня говорят на чужом языке. Кое-что я понимаю. В моем клане мы говорили на сиддхи – одном из языков кочевых народов, но я знаю и множество других языков. Так само собой получается, когда постоянно путешествуешь и встречаешься со множеством людей. Даже не знаю, сколько языков знает мать, – наверняка больше, чем пальцев у нее на руках. Язык, на котором говорят здесь, в Ареко, тот же, который я выучила, когда мы посетили святую гору Омоне. Она находится гораздо дальше к югу, чем мы обычно заходим, а язык, на котором говорили в провинциях вокруг горы, был непохож на все прочие, какие я слышала до того. Мне показалось, что он звучит жестко и сердито, совсем не так, как мягкие певучие наречия возвышенностей. Здесь, в Ареко, говорят на диалекте – произношение немного иное, но многие слова те же. Я очень этому рада. Это сильно облегчает жизнь новой Гараи. Она мало что может сказать, но от нее этого никто и не ожидает. Достаточно того, что она понимает.

Мне спокойнее оттого, что у меня есть мой язык, на котором я могу писать. Никто не сможет прочесть то, что я написала. Записывая, я поддерживаю свой язык живым. Впрочем, слова на бумаге кажутся мне мертвыми. Словно жизнь вытекает из них, когда я ловлю их кончиком пера. Помимо букв, в языке еще так много всего. Интонация, ритм, тон, паузы – все это я не в состоянии запечатлеть. Или же все это невозможно поймать, не убив? Как ялопона – редкую птицу, живущую как раз на склонах Омоне. Говорят, что его песня может исцелить дух, если он заболел, застрял в скорби или страхе. Ялопон берет свои силы у самой Омоне, и если поймать птицу и унести с горы, то она скоро умрет. Возможно, так же обстоит дело и с душой языка. Не знаю, я никогда раньше не писала так много. Но теперь я должна попытаться – боюсь, иначе я забуду, кто я. И в золотой клетке, в которую меня сейчас посадили, я захирею и умру, как ялопон.

Я пишу по ночам, пряча записи в своей комнате. Все, что есть настоящая я, Гараи с горячей кровью, нужно скрывать и прятать.

Я сладкое мясо саламандры.

Я закат над золотыми камнями Мейрем.

Я песня силы в сумерках.

Я босые ступни на просыпающейся по весне земле.

Я острые листья Языка Богини.

Я красные шрамы на светлой коже.

* * *

Сегодня я впервые встретилась с женой моего господина. На меня пришли посмотреть многие, даже сам правитель. У его сыновей были похотливые глаза. Но единственный человек, с которым я встретилась, единственный, кто заговорил со мной, была жена моего господина. Она пришла в мою комнатушку после того, как мой господин показал меня всем. Она высокая и угловатая, в ней совсем нет мягкости и вкрадчивости. Она носит дитя, где-то на полпути, как мне показалось. Выглядит она старой, гораздо старше, чем мой господин. Должно быть, у нее есть какая-то тайна, раз ей удалось женить на себе такого мужчину. Наверное, ее отец был несметно богат.

Я упала на колени и низко поклонилась ей. Эта новая Гараи, покорная слабая девушка, она знает, как всем угодить. Знает, в чьих руках власть, кому следует кланяться и насколько глубоко. Она просто поражает меня своими познаниями. Откуда она их взяла? Но поклоны Гараи не порадовали жену. Она решительно шагнула ко мне и вырвала из моих волос гребни.

– Ты продана в рабство, – прошипела она. – Только жене разрешается носить семь гребней в волосах. Тебе хватит и одного.

Тут я поняла свое положение. В самом низу, продана в рабство. Ниже уже некуда падать. Я продолжала кланяться до пола, пока она подкалывала мои волосы. Мое молчание и покорность успокоили ее. Закончив, она сделала шаг назад.

– Встань.

Я сделала, как она велела. Она внимательно оглядела меня со всех сторон, грубо поворачивая меня.

– Я вижу, что их всех так привлекает. У тебя очень необычные цвета. Но на тебе не та одежда. От желтого цвета твои волосы теряют свой блеск. Тебе больше пошел бы голубой. Пожалуй, с серебряной вышивкой, чтобы подчеркнуть блеск твоих волос и цвет кожи.

Я не сказала, что такую одежду мне дал господин. Я только кивнула.

Она вздохнула.

– Если Искан будет доволен тобой, то, возможно, будет держаться подальше от моей постели. Я восприму это как добрый знак.

Тут черты ее лица смягчились, и увидела, что она совсем не такая старая, как мне поначалу показалось. Похоже, она всего на несколько лет старше меня. Я сделала жест в сторону ее живота.

– Первенец?

Суровое выражение тут же вернулось.

– Нет. Мой третий сын.

Не сказав больше ни слова, она вылетела из комнаты. Но позднее в тот же день вошли служанки, неся с собой красивые куртки бледно-голубого цвета с вышивкой серебряными нитями и жемчугом. Они весили больше, чем все мои пожитки в клане. Каждое утро новая Гараи надевает на себя эту непрактичную одежду. Закалывает свои волосы гребнем. Прячет свои шрамы под длинными рукавами и тяжелыми серебряными браслетами. Но я записываю, чтобы не забыть, и прячу свои страницы под каменной плитой в моей комнате. Вот что мне следует помнить:

Настоящая Гараи носит на своей коже отметины.

Три шрама за кровавое жертвоприношение.

Два шрама за клятвы, которые она принесла.

Один шрам за побежденного врага.

Новая Гараи никогда не забудет воина, знания, силу.

* * *

Вчера я спросила жену господина, можно ли мне выйти в сад. Из своего окна я увидела, что он есть.

– Это сад правителя, – коротко ответила она.

Но чуть позднее она пришла за мной и провела меня к закрытым воротам, ограждающим женскую половину от остального дворца. Там стояли два стража в синих куртках и с саблями на боку.

– Его величество соблаговолил дать нам разрешение погулять сегодня после полудня по его саду, – сказала она.

Один из стражей отпер ворота, и мы вышли через золотую арку. Под присмотром стражей мы спустились по маленькой боковой лестнице. Мне хотелось идти поскорее, мне хотелось побежать, но шаги жены моего господина были тяжелы из-за ребенка, которого она носила в себе, и я обуздала свой пыл. Мы вышли на террасу – перед нами простирался роскошный зеленый сад. Я и сама не понимала, до чего же мне не хватает живых растений, пока снова не оказалась среди них – легкий вздох вырвался наружу, прежде чем новая Гараи успела подавить его. Жена господина бросила на меня проницательный взгляд.

– Я посижу в тени.

Один страж встал позади скамьи, на которую она уселась, а второй пошел за мной, когда я неуверенным шагом двинулась по саду.

Растительность здесь совсем другая, нежели та, что я видела во время своей кочевой жизни. Встречаются растения с толстыми листьями и мясистыми цветами – думаю, они приспособились к местному климату и могут сохранять в себе влагу во время длительной засухи. У других цветы с огромными чашечками – больше моего лица, и они издают восхитительный запах. Думаю, они не пережили бы знойного лета, не поливай их садовник правителя. Я заметила нескольких мужчин, которые поливали и пололи клумбы, но они отворачивались от меня, а страж, кашлянув, направлял меня в другую сторону. Все ясно: мне не разрешено разговаривать с другими мужчинами, помимо моего господина, и даже нежелательно, чтобы они меня видели. Интересно, кастрированы ли стражи. Они стройные и безбородые с гладкой мальчишеской кожей – вполне возможно, что так и есть. Дикий обычай.

Поначалу я была просто потрясена изобилием цветов и подумала, что никогда не найду то, что ищу. Все растения были мне незнакомы, а между цветами, источающими нектар, порхали огромные бабочки – я и представить себе не могла, что такие существуют. Красиво подстриженные деревья дарили тень и защиту от жаркого солнца, я могла бы бродить по саду и удивляться весь день. Но я подозревала, что время мое отмерено, и рано или поздно страж вернет меня на террасу, где ждет жена господина. Так что я сделала глубокий вдох и послала вперед свои чувства – и там, глубоко под поверхностью, ощутила пульсацию силы земли. Здесь она была не такая дикая и суровая, а жирная и плодородная, полная жизни. Остановившись, я закрыла глаза, пропустив эту силу через себя, дав ей заполнить себя. Когда я открыла глаза, взгляд мой упал на каменную стену, окружавшую дворцовый сад и отделявшую его от горы, жизнь и звуки которой я могла слышать, но не видеть. На стену падали послеполуденные лучи солнца, и там, в щелях и просветах между камнями, вилось знакомое ползучее растение с длинными острыми листьями и маленькими невзрачными красными цветочками. Я улыбнулась себе под нос.

Когда страж на несколько мгновений отвлекся, глядя в другую сторону, я сорвала пучок тонких листьев. Их терпкий аромат наполнил меня интенсивным чувством счастья. Так пахло дома. Я засунула букетик в рукав, и острые края листьев царапнули мои шрамы.

Эта боль заставила меня вспомнить. Другие шрамы. В другом месте. Закрыв глаза, я мгновенно перенеслась туда, на окраину пустыни, и мать оказалась рядом со мной.

Мы идем по восточному горному хребту. Раннее утро, первые лучи солнца освещают наши шаги, пока в пустыне еще царит ночь. В руках у нас копья, седые волосы матери блестят в розоватых лучах утреннего света. Скала блестящая от влаги, оставленной облаками, опустившимися сюда ночью, которые солнце снова прогоняет к самым вершинам гор. Мать наклоняется и указывает на что-то.

– Видишь, Гараи? Это невзрачное растение называется Язык Богини. Ему мало нужно, чтобы расти, оно выживает почти везде. Запомни его. Оно может стать лучшим другом женщины.

– Когда? – спросила я, тоже наклоняясь. Тонкие остроконечные листья держались на тонком стебле, который вился по трещинам в скале.

– Когда она хочет сохранить свое ежемесячное кровотечение. Когда не хочет понести.

– Но ведь дети – это дар, – проговорила я, выпрямляясь. – Так ты меня учила.

– Это правда. Сама я никогда не пользовалась Языком Богини. Но есть женщины, жизни которых беременность представляет угрозу. Или мудрые, кто хочет оставить свое ежемесячное кровотечение течь свободно, чтобы поддерживать контакт с изначальной силой.

Мать подняла руки к востоку, приветствуя солнце, и, когда ее рукава соскользнули, я увидела все ее шрамы, переливающиеся при мягком свете. Сколько шрамов! Сколько клятв, жертв и побед. Я пожелала, чтобы и мне однажды довелось носить столько же шрамов.

Оглядевшись, я обнаружила, что я снова на террасе – лежу на прохладном мраморном полу. Жена господина сидела на скамье, глядя на меня.

– Ты лишилась чувств, – коротко пояснила она. – Страж принес тебя сюда.

Я моргнула. Видение было таким сильным. Неужели это всего лишь воспоминание? Память о матери в одном из наших многочисленных восхождений на гору. Я закрыла глаза, скрывая боль. У новой Гараи нет воспоминаний, нет тайн. Глубоко вздохнув, я отпустила силу земли где-то далеко внизу под нами. Медленно села.

– Должно быть, это от зноя. Сейчас я хорошо себя чувствую.

Мы вернулись в дом, в моей комнате меня ждал ужин, когда страж отвел меня туда, я поела в одиночестве, а напоследок съела один из узких листьев. Я не хочу носить его ребенка. И никогда не захочу. Я хочу сохранить мои кровотечения, мой контакт с силой, и не забыть, кто я такая.

Гараи жрица.

Гараи дочь.

Гараи охотница.

Гараи кочевница.

Гараи.

* * *

Мой господин в Охаддине, наблюдает за работами по строительству нового дворца. Многое из того, что он купил во время поездки в Харреру, – материалы для строительства. Перед тем как уехать туда, он рассказал мне, что работы идут уже три года. Мы лежали в его постели, куда он призывает меня всякий раз, когда у него возникает потребность в моих услугах. Комната у него с редкостной обстановкой – на полу дорогие ковры, везде стоят большие глазированные глиняные кувшины, вдоль стен – ширмы с нарисованными на них картинами, а серебряных ламп столько, что мне и не сосчитать. Я не понимаю, зачем столько серебра, золота и картинок. Крышу над головой от дождя и холода – это я понимаю, что оседлые хотят иметь. Они не такие выносливые, как мы, кочевники. Но для чего все остальное? Что еще нужно, кроме окна навстречу небу, ветру и солнцу?

Словно прочтя мои мысли, мой господин презрительно махнул рукой на всю эту роскошь. Он пояснил мне, что новый дворец – это будет нечто совершенно другое. Нечто потрясающее. Он уже послал целый флот купцов закупить бревна в Терасу, поросшем джунглями островном государстве на юге, и бригаду работников на мраморные каменоломни на севере. Лучшие архитекторы, каменщики и плотники Ареко уже заняты строительством.

– Мой дворец станет центром мира! – произнес он и заложил руки за голову.

Я подумала, что он шутит. У мира один центр – бездонное озеро Семаи, оно пупок мира, откуда тянулась пуповина к телу самой Богини, когда она родила Землю в потоке крови и соленой воды. А я-то считала, что это всем известно! Мне захотелось его поправить, но новая Гараи остановила меня. Я провела кончиками пальцев по шраму на внутренней стороне запястья и ничего не сказала.

– Потребуется еще три раза по три года, прежде чем он будет закончен. Но я надеюсь перенести сюда весь двор еще до того, как пройдет такая уйма времени.

– Весь двор, мой господин?

– Да, моя прекрасная дикарка, – он улыбнулся с довольным видом. – Здоровье правителя пошатнулось. Я даю ему укрепляющую воду из особого источника, который находится на моей земле в Охаддине. Она помогает ему. Иногда.

Он засмеялся, словно знал какую-то тайну.

– Но я пояснил ему, что гораздо полезнее для его здоровья было бы жить ближе к источнику. Многие другие, конечно же, хотели бы добраться до сил источника, но я разъяснил правителю, что это достойно лишь монарха.

Он повернулся на бок, глядя на меня. Его кожа блестела в мягком свете ламп. Он не жилистый, как мужчины моего клана. Но сильный и гибкий, как кавол, – гигантский кот, властвующий в горах вокруг пустыни Мейрем.

– Многие завидуют мне. И завидовали с самого рождения. Моя мать с самого начала знала, что я особенный, избранный. Предназначен для больших дел. И теперь я докажу, что она была права. То же самое она видит в моих сыновьях, Корине и Эноне. Я строю империю, а они будут помогать мне ею управлять. Корину всего четыре года, но он уже мастерски умеет стрелять из лука, владеть кистью и скакать на лошади.

– У моего господина есть дочери?

Я редко задаю вопросы. Мой господин и без того любит поговорить. Но тут мною овладело любопытство. У его жены лицо и тело женщины, которая много раз носила в себе дитя.

– Дочери? Зачем они мне? С ними одни расходы на воспитание и приданое. Нет, у меня будут только сыновья. Много. Я это видел.

Новая Гараи запретила мне говорить. Она проглотила все слова, которые пытались сорваться с моих губ.

На некоторое время он предался своим мыслям.

– Сам правитель видит мудрость моих планов. Он дал мне доступ к золотому запасу, но средства уже иссякают. Мне казалось, что он куда богаче. Но, конечно же, есть способы пополнить запас. Повышение налогов. Войны и военные трофеи. И еще я позабочусь о том, чтобы окрестные города поняли: в их интересах поддержать Ареко материально. А иначе…

Он зевнул.

– Далее я еще не решил, как я поступлю. Но когда я закончу, слух о дворце в Охаддине пройдет по всем известным странам.

Он приподнялся.

– Иди сюда.

Я лежала неподвижно, и вскоре он заснул. Я продолжала лежать, пока он не захрапел, потом тихонько проскользнула через проход обратно в свою комнату.

Теперь я сижу и записываю это при свете моей лампы. Я должна выплеснуть все то, что новая Гараи помешала мне сказать: что дочери очень ценны. Моя мать видела огромную ценность в своих четырех дочерях. Она считала, что мы – дары, каждая из нас. Мать рассказывала, что когда-то давным-давно в мире было много мудрых женщин, и все народы следовали по тому пути, по которому идут кочевники. И все знали, что Земля произошла из Богини. Но теперь нас, знающих правду, преследуют. Хотя мы обладаем знаниями, владеем искусством целительства, приносящим пользу людям, нам приходится скрывать нашу веру и наши ритуалы.

Однако мать успела посвятить меня в тайны знания. Успела поделиться со мной самым сокровенным, прежде чем меня похитили и продали в рабство. То же касается и моих сестер. Мне очень хочется знать, где они. Увижу ли я их снова при жизни? Не думаю. Но, может быть, они думают о том же, о чем и я, прямо сейчас, в этот вечер.

Тяжесть копья в руке,

Рев кавола в темноте.

Кровь Богини под поверхностью земли,

Пульсирующая у нас под ногами.

* * *

Мой господин находился в Охаддине, когда настало время его жене родить. Я услышала крики, суматоху. По коридорам забегали служанки. Я могла свободно перемещаться по женской половине за пределами своей комнаты, где обитают жена господина и другие женщины при дворе правителя. У моего господина тоже есть здесь свои покои, но туда можно попасть только по потайному ходу из моей комнаты. Думаю, у других мужчин тоже есть такие ходы к своим женам и наложницам. Но повсюду стоят стражи, следящие за тем, чтобы никто по ошибке не забрел не туда. Мой господин сказал мне, что такое решение никуда не годится и что в его новом дворце все будет по-другому. Я редко выхожу из своей комнаты, так что мне все равно.

После очередного особенно продолжительного вопля, донесшегося из покоев жены, я открыла дверь своей комнаты и выглянула наружу. Мимо пробегала служанка с кувшином и кубком на подносе. Я проскользнула за ней, и страж пропустил меня в покои жены. Передняя была заполнена народом. Несколько старушек в белом сидели и жгли благовония, бормоча молитвы. Народ здесь молится духам умерших и ничего не знает о Богине. Молодые жены высокопоставленных чиновников сидели на шелковых подушках, негромко разговаривая, но каждый раз, когда из покоев доносился крик, они бледнели, и им трудно было снова вернуться к разговору. Служанки бегали взад-вперед с предметами, в которых я не видела никакой пользы.

Я вошла в комнату жены, и никто не остановил меня. Здесь было жарко и тоже курились благовония. Я понюхала воздух, потом высунула язык, попробовав дым на вкус. По большей части состав благовоний был бесполезен и ничем не мог облегчить ее муки, но я почувствовала аулиум. Отлично, это немного ее успокоит. Здесь сидело еще больше мрачных старушек, бормоча молитвы. В большой кровати лежала жена господина – бледная, как снег, обливаясь потом. Рядом стояла высокая тощая служанка в серой куртке, меняя у нее на лбу холодные повязки. Очередная схватка сжала тело роженицы, и она закричала громко и нечленораздельно, широко открыв рот. Ее длинные темные волосы разметались вокруг на подушках, глаза ввалились. Похоже, никто не заботился о самих родах, кроме как молясь и меняя повязки. Я подошла к кровати, стянула с жены господина одеяло и быстро осмотрела ее. Она бросила на меня гневный взгляд, но потом накатила очередная схватка и лишила ее дара речи. Схватки следовали одна за другой, но ее лоно пока недостаточно раскрылось. Ребенок, похоже, лежал в правильном положении.

– Как давно она рожает? – спросила я служанку.

– С ночи, – ответила она. Держалась она спокойно и показалась мне толковой. Я решила, что она и будет мне помогать.

– Выставь за дверь всех этих женщин, – сказала я ей. – Принимать роды будем мы с тобой, но никого другого я здесь видеть не хочу.

Встретившись со мной глазами, она кивнула. Я поспешила назад в свою комнату и принялась рыться в своих запасах. В саду правителя я собрала немало растений и засушила их. Мне даже не приходится скрываться. Никто, кроме служанок, никогда не заходит в мою комнату.

Лучше всего здесь пригодился бы вороний глаз, но так далеко на юге он не растет. В саду правителя в основном росли декоративные растения, так что волчьи ягоды мне тоже не удалось собрать. Однако бао, который здесь используют как пряность, в больших количествах обладает обезболивающим эффектом. А еще у меня был тысячекорень. Сойдет. Я кинулась обратно со своими мешочками и обнаружила, что в передней стало больше старушек в белом. Они зло зыркнули на меня глазом, когда я пролетела мимо них, и забормотали свои молитвы еще громче. Есть время молиться и есть время действовать, как говорила моя мать. Сейчас настало время действовать. Богиню я поблагодарю потом.

Когда я вошла в комнату, в дверях стоял служанка. Роженица лежала на боку в постели, тяжело пыхтя. В комнате осталась еще одна женщина. Это была мать моего господина Изани. В ее седых волосах звенели серебряные цепочки, а куртка была так усыпана жемчужинами и драгоценными камнями, что она едва могла поднять руки. Лицо ее потемнело от гнева.

– Ты! Рабыня! Не твое дело отдавать приказания!

Новая Гараи упала на колени, прижавшись лбом к полу. Я заметила, эта женщина обладает большей властью, чем жена. Последнее слово всегда за ней.

– Прости меня, высокоуважаемая мать моего господина. В тех краях, откуда я родом, принимать младенца считается работой рабыни. Пусть черви съедят мои глаза за ту ошибку, которую я допустила.

– Встань.

Я поднялась, делая вид, что не обращаю внимания на жену, которая кричала от очередной схватки.

– Позволь мне взять на себя всю грязную работу, о правительница, чтобы кровь не забрызгала твои одежды.

Изани бросила взгляд на жену. Я видела, что ей хотелось бы избавить себя от присутствия здесь, но она не могла допустить, чтобы все выглядело так, будто я что-то решила.

– Выгоните прочь рабыню, – прошипела жена, и это заставило Изани решиться.

– Рабыня, ни на шаг не отходи от Кабиры. Когда ребенок родится, немедленно принеси его мне. Если это здоровый сын.

– Да, ваша милость.

Изани вышла из комнаты.

– Она ушла? – выдавила из себя жена между двумя схватками.

– Да, – ответила служанка и повернулась ко мне. – Тебе еще что-нибудь нужно?

Взглянув на нее повнимательнее, я поняла, что она, несмотря на свой рост, всего лишь ребенок. Лет тринадцати, не более. Но держалась она спокойно и собранно, не поддаваясь тревоге.

– Как твое имя? – спросила я.

– Эстеги.

– Эстеги, мне нужна кипящая вода и кубок для питья. И спокойствие. Этот ребенок хочет выйти, но ему нужно немного помочь.

Эстеги кивнула и поспешила прочь из комнаты. Я подошла к постели. Глаза жены господина подернулись поволокой, дышала она неровно. Присев на корточки, я заглянула ей в глаза.

– Я знаю, что ты не испытываешь ко мне любви. Ты ничего обо мне не знаешь, и я не могу рассчитывать, что ты будешь доверять мне. Но здесь нет больше никого, кто знает, как принимать роды. А я знаю. Я приняла десятки родов в своем клане в пустыне Мейрем.

Мне больно было произносить это имя. С тех пор как меня похитили и увели в рабство, я ни разу не произносила вслух названий родных мест. Если бы тогда у меня было мое копье! Я сжала губы, не пуская наружу все остальные имена. Имена моих сестер, моей матери, всех в моем клане, всех в других кочевых народах.