Текст книги "Идеальная жена"

– Хорошо.

– Значение хорошей пищи нельзя переоценить.

– Нельзя.

– И он обязательно должен есть свежие фрукты и овощи.

– Ольга Степановна, прошу прощения, но мне сейчас не совсем удобно разговаривать, я на службе…

– В первую очередь ты мать! – сказала свекровь так назидательно, что Ирина чуть не выронила трубку. – Прежде всего ты должна думать о ребенке.

– Всего хорошего, Ольга Степановна!

Положив трубку, Ирина задумалась. Егор действительно ест не так что прямо всем на зависть. Набегается, проголодается, так и поужинает с аппетитом, а если весь вечер просидел за книгой или занимался музыкой, то может попить только чаю.

Ирина никогда не делала из этого проблемы, считая, что нормальный здоровый ребенок никогда не съест меньше, чем требует организм, главное, не приучать его к перекусам.

Когда родился сын, она подошла к его воспитанию ответственно, проштудировала Спока, выслушала множество советов умудренных матерей и бабушек, намотала на ус, а применять не стала. Не смогла. Корила себя за то, что слишком мягкая, балует ребенка, распускает, но так и не сумела научиться наказывать его как следует. Егор рос слишком быстро, а ей так мало времени удавалось уделять ему, что тратить его на ругань и нотации казалось просто абсурдным.

На языке ответственных родителей это называлось «попустительство», и Ирина переживала, что она такая безалаберная, пока не заметила, что Егор объективно ведет себя лучше и спокойнее тех детей, которых держат в ежовых рукавицах.

Недавно она виделась со знакомым профессором психиатрии, и тот заметил, что она в интересном положении. Ирина призналась, что не умеет воспитывать детей и боится, как все будет, а профессор расхохотался и сказал, что большинство граждан воспитывает у своих детей только неврозы и комплексы. «Просто любите и сами живите достойно, – улыбнулся он, – и результат вас приятно удивит. А еще помните, что воспитание это либо усилие над собой, либо насилие над ребенком».

Теперь Ирина прикладывала эту простую формулу к житейским ситуациям, и она ни разу еще не подвела. Взять хоть еду. Конечно, гораздо важнее, что ты готовила, старалась, так не выбрасывать же, в самом деле! Пусть ребенок давится, главное, не придется мне расстраиваться, отправляя плоды своих трудов в мусорное ведро. Чувство, что я хорошая мать, напичкала ребенка витаминами по самые уши, оно ведь настолько необходимо, что ради него можно силой заставить ребенка сломать естественный биологический барьер – чувство сытости.

Так во всем. Лучше мы будем заставлять ребенка сутки напролет чахнуть над учебниками, чем посмотрим в лицо правде и поймем, что родили не гения, а обычного, даже немного глуповатого человека.

К сожалению, у нас слова «сильный» и «насильник» не только однокоренные, но и синонимы, а ведь должны быть антонимы…

Ирина усмехнулась. Интересно, что будет, если она посоветует Ольге Степановне класть Егору на тарелку столько, сколько он попросит, потому что еду выбрасывать действительно нехорошо, а со своей тревогой по поводу низкой концентрации во внуке питательных веществ справляться самостоятельно? Что начнется?

Понятно что. Гнилая риторика, что она слишком много дает свободы сыну, распустила, тогда как ребенок должен знать свое место и уметь слушаться. Припомнит обязательно прежние времена, когда дети с трех лет пахали землю и чуть что, немедленно получали деревянной ложкой по лбу. Почему-то любят у нас с какой-то сладострастной ностальгией вспоминать крестьянские порядки, как муж единственный имел в доме право голоса, жена пикнуть не смела, ну а о детях и говорить нечего. Лишний раз они главе семьи вообще старались на глаза не попадаться. И старые пословицы все на устах: «ты – последняя спица в колеснице», «нос не дорос», «всяк сверчок знай свой шесток», «волос длинный – ум короткий» и «баба должна раз – лежать, и два – тихо». Хотя последняя, кажется, из современного.

Ирине всегда хотелось предложить таким желающим создать для себя царство всеобщего послушания сначала отпахать пару дней, как русский крестьянин, и чтобы еще помещик за какую-нибудь ерунду на конюшне розгами посек, а потом только разворачивать семейный уклад к истокам домостроя.

Кроме того, не надо забывать, что русские крестьяне были рабы и воспитывали таких же рабов, как сами. Слава богу, крепостное право отменили, зачем теперь пропагандировать эти методики, которые, вероятно, и не применялись в таком карикатурном виде, как их сейчас представляют. Зачем хвалить методы, подавляющие личность? Почему не взять за образец воспитание дворянских детей?

Видимо, самой свободной стране не нужны свободные люди.

Ладно, хватит пустомыслия, пора работать.

Ирина попыталась углубиться в дело, но ничего не выходило, разговор со свекровью выбил ее из колеи.

Когда к тебе лезут без спросу в душу, то, может, сильно и не насвинячат, но все равно приходится тратить время, чтобы расставить все обратно по местам, протереть следы от грязной обуви. А не пустить… Будет расценено как злостное превышение необходимой самообороны.

Нет, Тиходольской только оправдание, а следователю накатить по полной.

Нужно внедрять в массовое сознание непостижимую для нашего человека мысль, что если ты лезешь, куда тебя не просят, то действуешь исключительно на свой страх и риск. Никто не обязан тебя щадить и с тобой считаться. Пригласили тебя, например, в гостиную, так и сиди в гостиной, тут радушные хозяева обеспечат тебе комфорт и безопасность, это их долг гостеприимства, но если сунешься без спросу в спальню, то не обессудь, если тебя выкинут вон.

Свекровь – взрослый человек и должна бы понимать, что если ей разрешают общаться с внуком, то это не значит, что можно воспитывать Ирину. Но, увы… Такие люди, они как чернила, если уж пролились, то растекутся по всей твоей территории.

Ирина несколько раз глубоко вздохнула, чтобы прогнать остатки злости, и открыла скоросшиватель.

Биография Ульяны Алексеевны в данном случае для дела большого значения не имела, но Ирине было просто по-человечески любопытно, все же надо иметь определенный склад характера, чтобы дать насильнику достойный отпор. Не всякая женщина на такое способна, большинство будет плакать, звать на помощь и умолять, но кончается это обычно плохо. Преступник неумолим, а крики никто не слышит или делает вид, что не слышит, надеясь, что отзовется кто-то другой. Дом большой, людей в нем живет много, каждый думает: кроме меня герой найдется. Да что там, просто люди веселятся, и я буду выглядеть полным идиотом, если позвоню в милицию. Еще штраф выпишут за ложный вызов, оно мне надо?

Женщины прекрасно это знают, и тем не менее только примерно один из ста насильников гибнет или получает увечье. А если учесть, что далеко не все выжившие жертвы заявляют о преступлении, то и того меньше.

Нормальному человеку, особенно женщине, крайне сложно преодолеть этот барьер «не убий», он составляет неотъемлемую часть личности, так что даже непосредственная опасность для собственной жизни неспособна его сломать.

К счастью, Ульяна Алексеевна врач, оперирующий акушер-гинеколог, а эта специальность не просто младенчики сюсю-мусю. Иногда требуются хладнокровие и жесткий расчет, чтобы новая жизнь появилась на свет. Есть даже такое понятие «акушерская выдержка».

Нет, без умения держать себя в руках и ориентироваться в экстремальной ситуации Тиходольская не добилась бы успеха в профессии. Точнее, регалий, ученых званий, всяких там заслуженных врачей Советского Союза у нее мог быть целый мешок, для этого нужны другие качества, но вот репутации врача, попасть к которому на роды – настоящая удача и гарантия успеха, у нее точно не было бы.

Итак, судя по биографической справке, жизнь поначалу была не слишком ласкова с Ульяной. Она родилась в деревне со смешным названием Тумботино, известной своим заводом медицинских инструментов. Родители – колхозники, отец, вероятно, крепко пил, потому что умер, когда девочка только пошла в школу. Мать растила ее одна и, видимо, неплохо справлялась, потому что Ульяна после восьмилетки пошла в медицинское училище, которое окончила с красным дипломом, что позволило девушке поступить в Ленинградский мединститут.

Достойная судьба и на первый взгляд благополучная, но Ирина знала, сколько сил приходится приложить сельским детям, чтобы выбиться в люди. Их сокурсники из интеллигентных семей, потомственные ленинградцы, и понятия не имеют, что пришлось пережить ребятам из деревни, которых они презирают, обзывают лимитой и не берут в свою компанию.

Ирина слегка покраснела, вспомнив, как сама фыркала и отпускала язвительные замечания насчет Люси Туркиной и Оли Климовой, двух подружек родом из сельской местности, как высмеивала их туалеты и повторяла выражение, что можно вывезти девушку из деревни, но нельзя вывести деревню из девушки, казавшееся ей тогда очень остроумным.

Когда однокурсник пытался подкатить к Люсе, его высмеяли, ах, стираешь грань между городом и деревней, и парень стушевался.

А когда один старшекурсник, родом из какой-то станицы, дерзнул ухаживать за Ириной, она была даже оскорблена. Как это колхозник, перифериец, сельпо – и лезет к ней, воспитанной ленинградской девушке! Все равно что кучер посватался к графине, ха-ха, немыслимая ситуация! Ирина до сих пор помнила, как сказала ему: «Я бы назвала тебя парвеню, но ты ведь даже не поймешь, что это значит». Старшекурсник неизвестно, понял ли, но на высокомерный тон обиделся и отстал, а она долго еще в его присутствии говорила как бы в пространство: «Где родился, там и пригодился».

Сейчас ей было мучительно стыдно за свое тогдашнее поведение.

С другой стороны, что нас не убивает, то делает сильнее, и ребята, сообразив, что нечего ждать милостей от природы, брали их сами. Старшекурсник стал прокурором района, Люся – ведущим юрисконсультом на Кировском заводе, а Оля работала в Москве следователем по особо важным делам.

Зато Ирина вышла замуж за коренного ленинградца и оглянуться не успела, как осталась разведенкой с ребенком.

Она вздохнула и поморщилась, прогоняя жгучий стыд.

Наверное, над Ульяной Алексеевной тоже смеялись, и теперь ее однокурсникам тоже стыдно, но что толку? Прошлого не изменишь, даже если сгоришь со стыда.

Вряд ли мать могла сильно поддерживать дочку материально, наверняка Ульяне приходилось надеяться только на природную красоту и аккуратность. В принципе двадцать лет назад еще не было такого культа импортных шмоток, но все равно женихи смотрели, как девушка одета. Если в фирму, значит, семья со связями, а если носит круглый год одну и ту же юбочку, то ничего, кроме самой себя, предложить не может. Тут уж только по большой любви… Которой, видимо, у Ульяны не случилось, потому что она до окончания института замуж так и не вышла. Зато ей удалось не уехать по распределению черт знает куда, а получить должность врача в ленинградском роддоме, не самом престижном, но и не таком, что роженицы выпрыгивают из машины «Скорой помощи», когда узнают, что их туда везут.

Вместе с работой Ульяна получила место в общежитии, поступила в заочную аспирантуру на кафедру акушерства и гинекологии, словом, в жизни появились перспективы, как вдруг девушка родила сына неизвестно от кого.

Смелый поступок. И сейчас-то к одиноким матерям относятся прохладно, а двадцать лет назад любая уважающая себя женщина считала своим долгом вылить ушат помоев на голову такой мамаше. Родить без мужа значило обречь себя на позор и всеобщее презрение и поставить крест на карьере, но Ульяна Алексеевна решилась на этот шаг.

Наверное, как обычно, сапожник оказался без сапог. Акушер-гинеколог не поняла, что беременна до тех пор, пока что-то делать не стало уже поздно. А может, сознавала риск первого аборта и не захотела жертвовать счастьем материнства.

К счастью, в трудном положении одинокой мамы есть одно преимущество – ее невозможно уволить. Ульяна сохранила место в роддоме, а вот с аспирантурой пришлось проститься, кандидатом наук женщина так и не стала.

Ирина нахмурилась. Кажется, в те годы декретный отпуск составлял сто двенадцать дней, и три месяца можно было еще сидеть без сохранения содержания. Потом или бабушки, или ясли. Интересно, как выживала бедная Ульяна? Помогал ли отец ребенка? Наверное, нет. Если он был свободный человек, то почему не женился, а если женатый – то не мог выкраивать для любовницы значительные суммы. Десять-двадцать рублей, если больше – супруга заметит утечку средств.

Ирине снова стало стыдно. Был грех, она сама когда-то была любовницей женатого и собиралась родить от него, чтобы увести из семьи. После развода вляпалась в классический служебный роман с начальником, принимая великий ужас перед одиночеством за великую любовь. Стыдно вспоминать, на что она тогда была готова. Любовник Валерий был, конечно, редкой сволочью, но спасибо, что у него хватало ума предохраняться. Иначе куковала бы она одна с двумя детьми, озлобленная и разочарованная.

Да нет, пожалуй, Ульяна была еще слишком молода для того, чтобы связаться с женатым мужиком. Нравы тогда были построже, посуровее, а Ульяна не какая-то разведенка и брошенка, а двадцатитрехлетняя девушка с высшим медицинским образованием, хорошей работой и ленинградской пропиской, хоть и в общаге. Не могла она себя так низко ценить в юные годы.

Наверное, просто парень оказался безответственным, как первый муж Ирины, только исчез на более ранней стадии. Тоже какой-нибудь интеллигент в сто пятом поколении, с пропиской, заменяющей все нравственные качества. И с мамочкой, куда ж без нее. Припугнули, наверное, девчонку, что будешь нам тут права качать, тут же вылетишь с работы и из города. Как в любимом народом фильме «Москва слезам не верит».

И как в фильме, судьба в конце концов сжалилась и вознаградила Ульяну, только не облезлым психопатом Гошей, а нормальным мужиком, и не стала ждать для этого двадцать лет.

Когда ребенку исполнился год, Ульяна познакомилась с Дмитрием Тиходольским, начальником кафедры Высшего военно-морского училища имени А. С. Попова. Несмотря на солидную должность, звание полковника и ученую степень доктора наук, мужчина был относительно молод, всего тридцать пять лет. Год назад его жена умерла, оставив новорожденного сына. Наверное, Ульяна с Дмитрием, вращающиеся в совершенно разных сферах, пересеклись благодаря детям-ровесникам, в поликлинике или на детской площадке, и, как знать, чего там было больше, любви, или усталости от одиночества, или желания одаренного ученого скинуть с себя быт, но, главное, брак оказался крепким, еще через год Ульяна родила дочь, и все, казалось, идет прекрасно. Свидетели в один голос твердили, что Тиходольская была прекрасной матерью не только родным детям, но и сыну Дмитрия от первого брака и различия между ребятишками не делала.

Женщине, обремененной тремя детьми и мужем, погруженным в науку, трудно сделать головокружительную карьеру, и действительно, Тиходольская так и осталась рядовым врачом, но квалификацию приобрела высочайшую.

Ирина вздохнула. Умная, неординарная, решительная и самостоятельная женщина. На гнилом Западе она бы тратила процентов тридцать своей зарплаты на няню и домработницу, и преуспевала бы, и дети не стали бы тормозом карьеры.

Правда то, что вместо того, чтобы ныть и ругать «проклятый совок», надо снять драную майку и посмотреть, а что ты сам можешь сделать если не для родины, то хотя бы для себя. Все верно. Нечего высматривать по сторонам врагов, если хочешь увидеть человека, виноватого в твоих неудачах, посмотри в зеркало.

Действуй, шевелись, повышай свой уровень, стань уникальным специалистом и будешь жить хорошо.

Это так, и это правда для молодых людей, только вступающих в жизнь.

А что делать таким, как она или как Ульяна Алексеевна? Как принять, что они шевелились, как электровеники, и таки стали уникальными специалистами, но для того, чтобы жить изобильно, им нужно только одно – переехать на загнивающий Запад, устроиться на ту же должность и делать там абсолютно ту же самую работу.

В общем-то ей, судье городского суда, грех жаловаться, она и до замужества неплохо жила, а теперь так вообще богатая женщина, но только лучше ее доходы не сравнивать с доходами судьи где-нибудь в Америке…

А пропасть между врачами на Западе и врачами у нас вообще гигантская. Колоссальная пропасть. Хорошо, что Тиходольский был известный ученый мирового значения и военный человек, иначе на одну докторскую зарплату Ульяна Алексеевна с тремя детьми ноги бы протянула, когда он умер.

А происходит это потому, что КПСС, как раковая опухоль, сжирает все, что производят граждане. И это бы еще полбеды, главное, что она отравляет народ своей идеологией, как опухоль своими токсинами здоровые клетки, и люди работают вполсилы, а то и меньше.

И к этой опухоли Ирина готовится примкнуть.

Она засмеялась. Ну а что, тут либо ты, либо тебя. Хотя Кирилл бы возразил, что в итоге хозяин и паразит все равно гибнут вместе.

Нет, о своем партийном будущем она подумает потом.

Ирина перелистнула страницу.

Итак, десять лет Ульяна Алексеевна прожила в любви и согласии, но есть люди, к которым судьба неласкова, ничего им не дает в подарок и отнимает даже то, чего они добились сами, вопреки обстоятельствам.

Шесть лет назад Дмитрий Тиходольский скоропостижно скончался.

Ульяна вырастила и вывела в люди всех троих ребятишек. Сыновья успешно окончили школу и поступили в Поповку, куда их приняли, может быть, честным образом, а может, как дань памяти их знаменитому отцу.

Дочь пошла по стопам матери в медицинский институт.

Сыновья жили теперь в казармах училища, усердно там строились и занимались самоподготовкой, а девочка осталась при маме.

Несмотря на то что Ульяна Алексеевна женщина была еще не старая, а, наоборот, в самом соку, и весьма интересная внешне, после смерти мужа она не имела отношений с мужчинами, полностью сосредоточившись на работе и на детях. Коллеги рассказали, что, когда дочь поступила в медицинский, Тиходольская задумалась, а не написать ли ей все-таки диссертацию, и спрашивала, не слишком ли она глупо будет выглядеть, если поступит в аспирантуру в столь солидном возрасте.

Ирина усмехнулась. Что ж, изрядный кусок жизни женщина посвятила детям, теперь они выросли, можно вернуться к собственным делам. И вот только все налаживается, появляются интересные цели, как к тебе в дом вваливается какой-то урод, и вместо аспирантуры ты рискуешь загреметь в совсем другие университеты.

Ну, на то она и судья, чтобы не допустить подобной несправедливости.

Так, а что у нас насчет урода? Как потерпевший проводил свои дни, прежде чем так глупо их закончить?

Смышляев был уже немолод, слегка за пятьдесят, не такая уж и короткая жизнь для засиженного зэка. Официально со стези добродетели он свернул довольно поздно, будучи курсантом Военной академии имени Дзержинского. С третьего курса ушел топтать зону за нанесение тяжких телесных повреждений, повлекших смерть потерпевшего.

Раз поступил в военный вуз, значит, или действительно был безгрешен до этого преступления, или вел себя очень осторожно и в поле зрения милиции не попадал. Отбор в будущий офицерский состав ого-го какой!

Оказавшись на зоне, отбыл свои семь лет от звонка до звонка, видимо, нарушал режим, раз не освободился досрочно.

После возвращения мать прописала сына к себе, так что Смышляев осел в Ленинграде, устроился разнорабочим в НИИ и несколько лет вел себя тихо и законопослушно, как вдруг устроил на работе пьяный дебош. Что-то там побил, испортил и снова отправился на зону за хулиганку. Там получил новый срок по своей любимой статье за нанесение тяжких телесных, повлекших за собой смерть потерпевшего, и освободился только в прошлом году.

Стандартный жизненный путь не слишком умного, но агрессивного человека без тормозов. Бедняге повезло, что его мама оказалась еще жива и снова прописала его к себе, но на работу его никуда не брали. Правильно, кому нужны лишние проблемы?

Но мать уже старая, на ее пенсию вдвоем не проживешь, тем более что Смышляеву хочется не овсянки, а покурить и выпить. Пришлось перебиваться ограблениями, и неизвестно, как много он успел накуролесить, прежде чем его остановила Тиходольская.

Не спросишь теперь у него, сколько нераскрытых преступлений на его совести.

Нехорошо так думать, цинично, но мир не погрузился в траур после смерти Смышляева, а совсем наоборот.

Соседи по коммуналке готовы ноги целовать Ульяне Алексеевне, и даже старушка-мать… Нет, мать есть мать, но, насколько можно судить по протоколу допроса, в отчаяние она не впала.

И все же Ирина испытывала что-то вроде сочувствия или жалости, что человек так бездарно прожил хорошо начавшуюся жизнь. В чем, интересно, состояло его первое преступление? Хладнокровное убийство или банальная драка на танцах, где непонятно, кто прав, кто виноват?

К сожалению, система так построена, что если уж прикусит, то вырваться от нее потом практически нереально.

* * *

Гарафеев с удовольствием втянул носом аромат свежей, только что порезанной зелени. Жена приготовила обожаемую им окрошку, и Игорь Иванович облизнулся, но вспомнил, что они теперь без пяти минут чужие люди и питаются каждый сам за себя.

На пороге кухни он развернулся – лучше вообще не заходить, чтобы не расстраиваться, но жена окликнула его:

– Гар, окрошку будешь?

– Нет.

– Садись, я тебя приглашаю.

– В чем подвох?

– Просто приглашаю тебя отведать окрошечки. Если мы разводимся, это еще не значит, что я не могу тебя угостить.

Гарафеев молча сел. Жена поставила перед ним глубокую тарелку, полную восхитительно ароматной окрошки. В центре светилась половинка яйца, а от растворяющейся сметаны шли маленькие пузырьки.

– Волшебно, – сказал Гарафеев и заработал ложкой.

– Горчички?

– С удовольствием.

– Приятного аппетита.

– Спасибо.

– А ты не боишься? – засмеялась Соня.

– Чего?

– Вдруг я хочу тебя отравить?

– Судьба, значит, такая, – фыркнул Гарафеев.

Соня села напротив и тоже стала есть.

Сколько было таких окрошек в их жизни, не сосчитать. Как только в магазине появлялась редиска, Гарафеев хватал трехлитровый бидон и бежал к бочке за квасом. Всегда к ней была тихая молчаливая очередь из детей и старушек, а настоящие мужики стояли за пивом, и там можно было очень душевно пообщаться.

Когда Гарафеев выходил с маленькой Лизой в коляске, то в квасной очереди стоял на общих основаниях, но стоило подойти к бочке с пивом, мужики начинали подвигаться и махать «О, нянька! Пропустите няньку!»

Сегодня, значит, Соня сходила за квасом сама…

– Так здорово пахнет летом, – улыбнулся он.

– Да уж. Ах, как я мечтала, что когда-нибудь буду с собственной грядки все это рвать…

– Да?

– Представь себе! Больше мне ничего в жизни так не хочется, как свою дачу, чтоб в земле копаться.

– А что ж ты мне не говорила никогда?

– А смысл? Все свои проблемы я всю жизнь вынуждена была решать самостоятельно.

– Может, я тоже хотел.

– И все наши общие проблемы я тоже всегда решала сама. Что тебе говорить, что стенке – результат одинаковый.

– Соня, но я не такой уж был ужасный муж. Отдавал тебе все деньги и меньше чем на полторы ставки не работал никогда.

– И что же у нас в сухом остатке? – жена засмеялась фальшиво и язвительно. – вот эта роскошь?

– Вообще-то люди в коммуналках живут.

– И на шикарных дачах тоже люди живут. Мог бы и подсуетиться, найти нормальное место, а не рвать задницу за три копейки. Вот Белоглазов…

– Не начинай. Белоглазов – конъюнктурщик.

– А ты у нас такой бескорыстный, дело прежде всего.

– Да, прежде всего.

– Ну вот когда ты думаешь только о деле, то только оно и делается, а ты сам как сидел в заднице, так и сидишь. Себя тоже нельзя забывать, особенно когда у тебя семья. Ты думаешь, мне степень доктора наук прямо позарез была необходима?

– Думаю, что да.

– А вот и нет! Я старалась только ради вас с Лизой. Только для семьи.

– А я думал, что диссертации пишут ради научного прогресса, – буркнул Гарафеев.

– Вот из-за таких идиотских идей ты и сидишь там, где сидишь! Жил как хотел. Жена пять лет в одних сапогах, дочь в обносках – плевать, главное, чтобы какой-нибудь алкаш не окочурился. Вот истинно достойная цель!

Гарафеев промолчал.

– Ладно, извини, – сказала Соня, – раз мы все равно разводимся, то нечего ругаться. Прости, если испортила аппетит.

– Все в порядке, – примирительно вздохнул Гарафеев. – Аппетит к такой окрошке ты ничем не перебьешь.

– Еще тарелочку?

– А давай.

Гарафеев предвидел, что скоро в животе начнет булькать, но останавливаться не стал.

Жена улыбалась, глядя, как он ест, и Гарафеев отложил ложку:

– Слушай, Сонь, ты если хочешь ругаться, то давай.

– В смысле?

– Ну ты никогда раньше мне не говорила, что я ничтожество и неудачник.

– Такое нельзя говорить своему мужику.

– Но тебя ж распирало, верно?

Соня кивнула.

– Так говори. Все, что накипело.

– Зачем?

– Просто как-то глупо разводиться с целыми нервами. По идее достойная женщина не должна выпускать мужика на свободу, пока не сожрет весь его мозг.

– Твоим мозгом сыт не будешь.

– Чем богаты… Но я да, наверное, был совсем не такой хороший муж, как о себе понимал. Может, и врач не такой хороший… Действительно, помру – и что обо мне будут вспоминать? Что болтался тут один придурок, как пришел после института рядовым врачишкой, так всю жизнь и просидел, пока не сдох на рабочем месте. Ничего не достиг.

– Я сейчас заплачу.

– Правда?

– Нет. Просто ты подвижник, Гар. Это достойно и вызывает восхищение, но подвижник должен быть одинок.

Гарафеев кисло улыбнулся.

* * *

Вернувшись домой, Ирина без сил опустилась на низенький пуфик. Последнее время ей стало тяжело ходить на каблуках, но она крепилась, не сдавала позиции. Было страшно, что, если сейчас перейти на удобные тапочки, нога разобьется, а то и, о ужас, вырастет на целый размер (Ирина слышала, что беременность выкидывает с женщинами подобные страшные вещи). У кого выпадают зубы, у кого – волосы, а у других, наоборот, вырастают, где не надо, кто-то превращается в аэростат, по крайней мере, живот точно перестает быть нежным и упругим, ну а про грудь уж и говорить нечего. Егор нисколько не забрал у нее красоты, но вторая беременность после тридцати не будет так снисходительна.

Пока с Ириной не происходило таких жутких перемен, но она страшно этого боялась, ведь ей так важно оставаться красивой и желанной для мужа, который сам красавец, да еще и моложе почти на пять лет.

Прислонившись к стене, Ирина закрыла глаза. На кухне что-то жарилось, пахло перцем и слышно было, как шкворчит масло. Вдруг зашипело – это Кирилл бросил мясо на сковородку.

Он, кузнец, по профессиональной привычке всегда раскалял посуду до температуры плавления и вообще готовил гораздо лучше, чем Ирина, до брака с ним считавшая себя великолепной кулинаркой.

Ирина пригорюнилась. Скромный скучный быт работающей женщины. Нет у нее сил ни на крахмальные салфеточки, ни на пироги, ни на три салата каждый день. Чистый пол и обед на два дня – вот ее максимальный максимум. А суп – на три, если быть точной.

В маленькой квартирке тесно, а скоро станет еще теснее, а размен даже не начинался. У нее нет сил, а Кирилл целыми днями на работе, плюс левые заказы у него (о которых она как представитель закона ничего не знает и даже не подозревает).

Он муж, добытчик, приносит в семью очень немаленькие деньги и вправе рассчитывать, что все остальное обеспечит подруга жизни, а в реальности все наоборот. Нерадивая подруга приползает позже мужа к готовым котлетам.

Позор! Нет, надо срочно решить хотя бы жилищный вопрос, чтобы до родов переехать.

Она будет занята с малышом и не сможет обслуживать Кирилла лучше, чем сейчас, но хоть бедному парню не придется приходить в крошечную коробочку, увешанную пеленками и ползунками. Эта маленькая двушка, плюс комната Кирилла, плюс доплата, которая у них образовалась очень приличная, плюс гараж он хочет продать… Выходит на все про все шикарная трешка, и уже через месяц можно в ней поселиться, только надо приложить немного усилий. Есть вообще простой вариант – соседки Кирилла готовы выехать из своих комнат, если им предоставить каждой по однушке. Тогда и гараж можно оставить себе, хотя Ирине очень хотелось его продать. Из принципа.

Тоже ситуация – пример необходимой самообороны. Когда-то в незапамятные времена после смерти отца Кирилл пустил в свой гараж папиного близкого приятеля Коркина. Это был дружеский жест, никаких денег Кирилл не брал, пустил просто из добрых чувств и чтобы помещение не простаивало.

Приятель пользовался активно, забил гараж разным барахлом и так уверенно стал считать его своим, что ни разу не предложил Кириллу выкупить его или хотя бы подновить за собственные деньги.

После свадьбы Кирилл заикнулся, что хотел бы продать гараж или вернуть его себе, чтобы перевезти с дачи свою доморощенную студию звукозаписи, ибо не с руки устраивать оргии там, где отдыхают жена и дети.

Приятель отца не только огорчился, но и обрушил на Кирилла град упреков в меркантильности и мелочности, ах, не думал я, что сын Венечки вырастет таким мещанином, и прочая риторика.

В результате Кирилл чувствовал себя виноватым, что выгоняет человека босым на мороз, а что разрешал этому человеку двенадцать лет бесплатно пользоваться своей недвижимостью, совершенно выветрилось у него из головы.

…Кажется, она задремала, потому что очнулась уже босая у Кирилла на руках. Он уложил Ирину на диван и сунул под ноги валик.

– Устала?

Ирина улыбнулась.

– А ты Егора из садика забрал?

– Естественно. Он просто так погрузился в Шерлока Холмса, что ничего не видит и не слышит.

Ирина улыбнулась.

– Не хотел я в эти выходные ехать на дачу, но, видимо, придется.

– Зачем?

– За следующим томом.

Ирина развела руками.

– Надо так надо.

Хорошо быть за городом, самой дышать свежим воздухом и надышивать Егорку и будущего малыша, но Ирина все еще не могла освоиться, что она на этой даче хозяйка.

Да, срочно, срочно надо решать с обменом, потому что получается, что и Кирилл чувствует себя в ее квартире гостем. Немедленно найти надежного маклера, для гарантии десять раз повторить ему, что она работает судьей и в случае чего из-под земли его достанет, и переезжать.

– Давай такси закажем, – сказал Кирилл.

– В смысле?

– Поедем на такси, а то в твоем положении тяжело трястись в электричке.

– Это во столько встанет, что проще еще одну дачу купить.

– Можем себе позволить.

Угрызения совести погнали Ирину с дивана, но Кирилл мягко удержал ее на месте:

– Лежи, лежи.

Она закрыла глаза. Интересно, а если…

– Слушай, а позвони Коркину, – пробормотала она, – попроси, пусть отвезет твое семейство, раз уж пользуется твоим гаражом.