Текст книги "Сиротки"

– Подожди.

Она подошла к умирающему. Его пах был разорван, выдранный член аккуратно уложен на грудь. Из кровавого месива, когда-то бывшего лицом, потрясенно смотрели глаза. Во рту все еще роились какие-то слова, но им уже не суждено было прозвучать. Шарка сняла с его пальца кольцо и нацепила на свой.

«Давно пора», – удовлетворенно проговорил Голос.

Затем Шарка подхватила трясущегося Дэйна, подняла голову на смирных демонов, кивнула им и побежала прочь из пропахшего кровью склада.

Тхоршица утонула в сумятице.

Главная площадь, на которой всего полчаса назад весело торговали, пили, ели, носились, готовились к сожжению чучел, превратилась в место ужаса. Прилежащие улицы наводнили отряды пешей стражи, к ним присоединилась стража конная, но все пребывали в полной растерянности.

Со слов очевидцев, все происходило так: на площадь выбежал человек – судя по нашивкам на плаще, один из ватаги купца Пригожи. Он был весь в крови и хромал. Подбежавшим стражам он сообщил, что за ним гонятся колдун и его демоны, жестоко убившие двадцать человек, – а затем потерял сознание и умер.

Другие говорили, что человек выбежал на площадь уже с демоном на спине, похожим не то на дракона, не то на волка; демон порвал несчастному шею и растворился в воздухе, но со стороны складов к площади приближались такие же полчища нечисти…

Никто уже и не помнил правду, но вот то, что случилось потом, было более-менее ясно.

На площадь действительно хлынула странная вязкая мгла – словно огромная, немыслимая свора бесплотных зверей пронеслась по улицам и скрылась под помостом. Кто-то говорил, что посреди своры бежал человек, вероятно, тот самый колдун, кажется, даже не один. Но во тьме его было не разглядеть, а приближаться к помосту не осмеливался никто.

Затем появился еще отряд конной стражи с арбалетами и окружил помост. Колдуна и его демонов загнали на площадь, чтобы они не сумели затеряться в узких улочках. Ничего не понимающие пешие стражи присоединились к окружению…

А беспорядок становился все сильнее. Люди носились по площади, лишившись разума: кто-то истошно орал от ужаса, кто-то до последнего пытался спасти с прилавка свой товар, кто-то смеялся и хлопал в ладоши: надо же, настоящие демоны! Представление последнего дня зимы в этом году выдалось что надо! Зеваки с улюлюканьем собрались чуть поодаль от помоста.

– Пошли отсюда на хрен! – Глава конной стражи замахнулся на них арбалетом. Те бросились врассыпную, но стоило ему отвернуться, как все тут же вернулись на свои места.

– Капитан, все выходы с площади перекрыты, – доложил белый как простыня страж. – У них не получится уйти… Только если они не летают…

– Че б они летали, – буркнул капитан. – Если это действительно демоны, а не разбойничья шайка, то я – король Редрих!

– Люди говорят, это демоны, капитан! Демоны, похожие на…

– Заткнись! – рявкнул тот и погнал свою лошадь обратно в сторону окруженного помоста. – Никаких демонов не бывает! Уже. Просто окружите и застрелите этих подонков!

Арбалетчики нацелились на плотную тьму подмостков, где скрывался преступник – капитан даже в мыслях не позволял себе назвать его колдуном. Оружие в руках стражей, не привыкших к подобному, ходило ходуном.

– Вы солдаты или что? – взревел капитан в ярости и направил свою лошадь прямо к помосту. – Эй, ты! Кто ты бы ни был, выходи с поднятыми руками!

И вдруг тьма заволновалась, зашевелилась, словно дым на ветру. Руки стражей задрожали еще сильнее, зеваки вытянули шеи, те из них, кто не успел убежать, попрятались за прилавками. Даже капитан, как бы ни храбрился, ощутил, как сердце тяжело бьется где-то в горле.

Тьма расступилась, и из-под помоста вылезла грязная молодая девушка в разорванном платье. Один глаз ее заплыл, скула была рассечена, юбки в крови; шла она медленно, сгорбившись – воплощенная боль. Девушка подняла руки, показывая, что безоружна, нашла взглядом капитана и умоляюще обратилась к нему:

– Пожалуйста… Прошу…

– Ведьма, – прошептал кто-то из воинов.

– Ведьма! – подхватили в народе.

– Ведьма и ее демоны!

– Нет, – слабо возразила Шарка. – Пожалуйста, выслушайте…

– ВЕДЬМА!

Тонко скрипнул металл – у кого-то из солдат сдали нервы, и болт из арбалета полетел прямо в голову Шарке.

Но он не успел преодолеть и половину своего пути. Сотканная из черного дыма рука со множеством когтистых пальцев вмиг возникла в воздухе и поймала болт легко, словно это была разморенная летней жарой муха.

– Что… – Капитан потерял дар речи. Девушка по-прежнему посылала ему умоляющий взгляд, никак не отреагировав ни на стрелу, ни на призрака.

– Пожалуйста, капитан…

– Стреляйте! – резко скомандовал тот – и множество болтов в тот же миг сорвались с тетив. Но теперь уже не одна рука, а огромное множество лап, рук и пастей выскользнули из-под помоста и окружили Шарку плотным кольцом. Болты застыли в воздухе и, повисев так несколько мгновений, градом осыпались перед девушкой.

– Стреляйте! – снова завопил капитан, срываясь на визг.

Новый залп ждала та же участь – только вот кольцо начало медленно растекаться, рассыпаясь на многоруких, многоголовых существ…

Зеваки кинулись врассыпную: не такого представления они ждали. Кое-кто из стражей тоже бросил арбалет и сломя голову кинулся прочь. Лошади бешено ржали и вставали на дыбы.

– Да что с вами со всеми! – заскулил капитан в отчаянии. – Стреляйте!

Крик застрял в его горле, когда одна из сумрачных тварей бросилась на него и повалила с лошади. Капитан упал наземь, скорее услышав, нежели почувствовав, как хрустнуло от удара колено. Прямо перед ним стояла ведьма – вот только в ее глазах больше не было ни мольбы, ни страха. Да и глаза ли это были? Пустые белки светились мертвым лунным светом даже через набухающие синяки. Она стояла, раскинув руки, словно говоря: «Смотри, что ты сделал. А ведь я предлагала иначе».

– Постой, – прохрипел капитан, но опоздал: одна из теней вцепилась ему в горло.

Вопли ужаса, несущаяся куда попало толпа и тени, тени, тени, демоны – они не различали мужчин и женщин, не знали усталости и жалости; вместе с тенями пришел вихрь, который выбил из рам все окна, и к музыке смерти добавился пронзительный звон битого стекла. Казалось, сама земля сотрясается под ногами чудовищ, которые все множились, ненасытные, круша все на своем пути, и с каждой секундой разрушения их мощь приумножалась…

Шарка пришла в себя. Дэйн шлепал ее по щекам и указывал куда-то. Она была не в состоянии думать – то, где она пребывала последний час, было трудно назвать рассудком.

– Что ты хочешь? – сердито спросила она.

Мальчик снова ткнул куда-то в сторону. Трупы, демоны, покосившийся навес помоста, разрушенный рынок… Лошадь. Дэйн указывал на одинокую лошадь капитана – единственную, что не убежала с площади.

Понимание возвращалось к Шарке медленно – и все же до нее дошло, что брат имел в виду. Она поймала лошадь, посадила Дэйна в седло и забралась в него сама.

Сумерки укрыли их, и вскоре они уже мчались через брошенные открытыми в суматохе ворота, покидая растерзанную Тхоршицу.

Навсегда.

IV. Плач

Плач был везде: то тихий, интимный, то надорванный, переходящий в рев, то певучий, как старая песнь. Он поднимался с площади в воздух, рассеивался над городом, замершим в скорби и растерянности, и затем возобновлялся с новой силой. От плача звенело в ушах, но оставалось только терпеливо дождаться, когда он уймется, окончательно растворится в темноте сумерек, и за ним грянет тревожная ночь новой эпохи.

За день, проведенный на прощальной церемонии, герцог Рейнар устал от плача. На середине одного из ритуалов, когда усопшему повязывали на ноги и на руки цветные ленты, он даже подумывал приказать особо усердным плакальщицам хоть немного помолчать. Но вряд ли его величеству понравилась бы такая идея, а Рейнару меньше всего сейчас хотелось приумножать его печаль.

Король выглядел неважно: всего за неделю с тех пор, как принесли роковые вести, неожиданные, как гром в зимнюю ночь, он чудовищно похудел и осунулся. Яркие янтарные глаза потухли, в длинных, по плечи, темных волосах засеребрилось еще больше седины. Никто этого, конечно, не знал: король был одет, как и полагается, в черную мантию поверх церемониального доспеха, корона красовалась поверх накинутого на голову капюшона, – но Рейнару довелось мельком увидеть его до похорон.

Редрих Первый из рода государей Хасгута не горевал так сильно ни в самые черные дни войны с Аллурией, ни в дни, когда в полях Бракадии свирепствовал проклятый Ян Хроуст со своими головорезами. Но в те времена оставалась хотя бы надежда. А сейчас воплощавший ее человек лежал мертвый на каменном алтаре…

Старый первый советник обронил, что только однажды видел короля таким. Это случилось, когда был вероломно убит его отец, славный Теобальд Великодушный. Тогда Редрих не ел, не говорил и не спал, и при дворе поползли слухи, что молодой наследник лишился рассудка. Впрочем, вся Бракадия была охвачена ужасом: никто не ожидал такого предательства даже от свиньи Яна Хроуста. Но тот сумел превзойти самого себя, отравив короля Теобальда, с которым всего пару дней назад подписал на крови соглашение о мире.

Однако в тот раз всего через неделю семнадцатилетний Редрих оправился, словно по волшебству. Ненависть поставила его на ноги, ненависть заставила взять меч, вспомнить об осиротевшем народе и заверить этот самый народ, что он готов стать ему новым отцом. С тех пор уже больше тридцати лет король не давал повода для сомнений, не позволял себе и тени печали. Даже когда все прочие за его спиной начинали перешептываться в панике, даже когда советники, смертельно бледнея, умоляли его остановиться, пересмотреть, передумать – Редрих лишь улыбался своей знаменитой уверенной улыбкой, говорившей: «У меня все решено, и никто не сможет меня переубедить».

И всегда оказывался прав.

Сейчас этой живительной ненависти и король, и народ были лишены. Ее не к кому было приложить, и от этого в душе каждого поселился ядовитый непокой, словно фантом недобитого врага, поджидающий за темным поворотом.

Колонны людей подходили к каменному алтарю с двух сторон, с севера и юга. Рейнар плелся в северной. Казалось, очереди конца не будет. Уже почти два часа члены королевской семьи, дворяне, уважаемые представители древних родов, воины, мудрецы, фавориты короля, родственники почившей королевы и главы гильдий по очереди подходили к алтарю, чтобы принести усопшему последние дары.

В этом нет никакого смысла, сварливо думал Рейнар. Куда они денут весь этот хлам? Вопреки традиции тело не будет погребено в Крипте Великих – усопший с незапамятных времен, перед каждой битвой требовал, чтобы, если он падет, тело сожгли, а прах как можно скорее развеяли. Редрих, конечно, согласился, несмотря на возможное нытье священников Единого Бога. Но их можно проигнорировать: эта смерть, которая для Бракадии означала начало темных времен, для них, наоборот, была лучшим из даров судьбы. Шутка ли: главный язычник и еретик, по совместительству – правая рука короля, соизволил отправиться к своим кровавым богам! Сейчас в храмах святоши, наверное, пируют, танцуют, поют… или что они там делают в случае большой удачи? Едят младенцев язычников во славу господа?

Рейнар вдруг обнаружил, что на него устремлено множество неодобрительных взглядов тех, кто уже воздал почести и дожидался остальных. Кажется, им не понравилось, как он усмехался своим мыслям и совершенно забыл о маске скорби. «Конечно, – подумал он, делая шаг и оказываясь во главе очереди, прямо перед алтарем, – они стоят уже два часа без еды и питья, боясь хоть на секунду утратить печальный вид. А я стою и улыбаюсь – хотя что с меня взять?»

Он подобрался, нахмурился и сжал губы. Герцог Рейнар славился высоким ростом, крепким телосложением, здоровьем быка и всегда мрачным, почти зловещим выражением лица. Усмешка на его губах появлялась нередко, но и в ней было что-то болезненное и угрожающее одновременно.

«Ладно, Рейн, они правы, – уговаривал он себя, – давай попробуем сосредоточиться на том, ради чего мы здесь».

Он заставил себя посмотреть на лежавшего на алтаре покойника – и вдруг понял, что все это время старательно отводил взгляд от воскового лица и рук, сложенных на груди. Смотреть на мертвеца было сложно, хотелось поскорее зажмуриться, сердце разогналось. Он видел огромное множество мертвецов, он вел в бой солдат, он воевал с младых ногтей, но этот труп выглядел странно. Точнее, именно этого человека было страннее всего на свете видеть трупом…

Рейнар отвел взгляд и, чтобы отвлечься, уставился на женщину, подходившую с другой стороны. И это тоже было ошибкой. Он не сдержался и выругался себе под нос; слова, к счастью, утонули в рыданиях плакальщиц.

Невысокая девушка в облегающем черном платье быстро подошла к алтарю, не глядя ни на кого и ни на что, кроме белого лица. Даже не подошла – кинулась к нему жадно, одним сильным рывком преодолев локтей шесть – и без всякого стеснения склонилась над мертвецом.

Рейнар спиной чувствовал перешептывания собравшихся и их неодобрение. Он украдкой бросил взгляд на короля – но тот по-прежнему сидел в своем кресле, прикрыв лицо ладонью; его губы кривились в плохо сдерживаемом плаче.

«Если это совпадение, что она идет прямо передо мной, – думал тем временем герцог, – то я такие совпадения в рот ебал».

Тем временем девушка сняла капюшон, демонстрируя не по-женски коротко остриженную голову и опухшее от слез, но все еще красивое острое личико. На сей раз публика не сдержала удивления, и перешептывания заметно усилились – их было слышно даже сквозь плач. Где же ее знаменитая черная копна до пояса, краса и гордость, предмет ядовитой зависти придворных дам и постыдного вожделения господ?

Ответ не заставил себя ждать: девушка положила к телу почившего длинную толстую косу – ту самую косу раздора – и, склонившись еще ниже к мертвецу, что-то зашептала ему на ухо. Ее слезы закапали на лицо покойника.

Насколько знал Рейнар, традиция не запрещала орошать ушедшего слезами – но он снова ощутил, как над собравшимися набухла волна негодования. Из южной очереди раздалось раздраженное громкое покашливание. Стриженая девушка в последний раз заглянула в лицо покойного, коснулась его щеки и наконец тяжко, словно это требовало от нее огромного усилия воли, оторвалась от него и ушла в круг тех, кто уже попрощался.

Вот и пришла его очередь. Герцог Рейнар подошел к алтарю, собираясь как можно скорее разделаться с церемониальной обязанностью и ускользнуть прочь под привычные ехидные улыбочки и змеиные шепотки. Но, оказавшись перед трупом, застыл. Его могучее тело налилось свинцом; предплечья мучительно заныли…

– Ну что ж, – произнес Рейнар, – пришло наконец и твое время.

Он протянул свой дар: моток толстых ниток с воткнутой в них иглой. Шепотки становились громче, кусали его в затылок, но чем дольше он вглядывался в усопшего, тем меньше его волновало происходящее вокруг.

– Не знаю, как тебе это поможет там, – продолжил он, укладывая дар в ногах мертвеца, – но чертова традиция хочет, чтобы я подарил что-то значимое для нас обоих. Заштопаешь себе плащ…

Он запнулся. Его сильный низкий голос звучал сдавленно.

– Знаешь, я часто представлял, что на этом алтаре – не на этом самом, конечно, куда мне! – буду лежать я, а ты придешь меня провожать, тоже с дурацким подарком. Но вот мы здесь. Ты мертв, а я – жив. Это самый странный из миров. Так глупо. – Герцог Рейнар немного помолчал и закончил как можно холоднее: – Прощай, Свортек.

Он отвернулся и быстро зашагал, почти побежал прочь от алтаря. Резкое раздражение захлестнуло его, обычно невозмутимого. «Все это какой-то абсурд, – думал он, ища в толпе Фубара, – начиная с самой смерти Свортека – бессмертного, несгибаемого, всесильного защитника Бракадии – и заканчивая этим спектаклем». Рейнар своими глазами видел, как Свортек в одиночку откинул армию аллурийцев, высадившуюся на берег с огромных крепких кораблей, а затем и сами корабли пустил на дно, словно они были сложены из бумаги, – и на нем не осталось ни царапины в тот день. Он всего лишь запыхался немного, и то скорее от ярости, нежели от усталости.

Этим олухам в расшитых платьях в его смерть до сих пор не верится, судя по тому, как внимательны они к глупостям вроде срезанных волос Морры или странного прощального дара Рейнара; им совершенно все равно, кто и какой ценой защищал их шкуры все эти годы от Аллурии, от Яна Хроуста и многих других. Зато очень интересно, кто быстрее найдет тропинку к опустевшему сердцу короля…

– Я бы предложил тебе вина, Рейн, но традиции есть традиции, – прошептал ему на ухо Фубар – великан с мальчишеским лицом, мелкопоместный землевладелец, друг детства, бывший оруженосец, боевой товарищ и, по мнению всего двора, любовник Рейнара. – Придется подождать, пока все не воздадут почести.

– Я хочу сегодня накуриться мадеммы как свинья и уснуть сном монаха. Ты со мной?

К его изумлению, легкий на подъем Фубар покачал головой:

– Не получится. Пока ты прощался со Свортеком, первый советник его величества просил передать: после церемонии ты очень нужен в Зале Глухих Стен.

– Что? – простонал Рейнар. Впрочем, к чему-то такому он отчасти был готов. – А зачем, он не сказал?

– Сказал? Мне? – фыркнул Фубар. – Я больше не твой оруженосец, и никто не доверяет мне твои секреты.

– Очень жаль… Но ведь прощание не может длиться вечно. Редрих не в том состоянии, чтобы толкать длинные речи. Подожди меня в нашем месте, и мы…

– Я, конечно, мысли читать не умею, – перебил его Фубар, – но лицо у советника было очень, очень серьезное.

Рейнар снова выругался – на сей раз даже не пытаясь понизить голос.

Спустя какое-то время обе очереди наконец закончились, и присутствующие собрались вокруг алтаря. Лампы погасили, и площадь перед храмом Единого господа освещали теперь только факелы и звезды. Последним воздавал почести его величество, король Бракадии, Галласа и Янвервольского Хвоста, Редрих Первый Самоотверженный, сын Теобальда Второго Великодушного из рода государей Хасгута. В полной тишине он медленно и величественно прошел по коридору, который ему выстроила толпа, неся в руках факел и свой дар – потрепанный старый кинжал. Рейнар знал историю этого кинжала: им Свортек заколол на поле боя врага, который навис над юным Редрихом.

Пока Редрих, склонившись над телом мага, что-то шептал ему на ухо – что-то личное, так, чтобы больше никто не услышал, – Рейнар обернулся и уставился в звенящую темноту. Он, Фубар и все остальные обладатели высокого роста занимали последние ряды гостей. За их спинами площадь заканчивалась и переходила в длинный широкий мост, соединявший Нижний и Верхний Город. На мосту выстроилось немыслимое количество самых лучших, свирепых и верных воинов всей Бракадии, словно в войну. Шутка ли – столько дворян и важных особ в одном месте, похороны великого кьенгара и король, потерявший бдительность в своей черной печали…

Но Рейнара интересовало не это. Он пристально смотрел дальше, за спины воинов – на заполненные людьми площади, улицы, крыши домов, террасы, балконы, даже фонари и деревья Нижнего Города… Там, в этой темноте, разливалась другая скорбь – тихая, перемешанная с ужасом, не облаченная в витиеватые речи и церемонии. Безмолвие детей, лишившихся своего настоящего защитника. Безмолвие людей, потерявших последнюю надежду, людей, которых не впечатляло закованное в латы, вооруженное до зубов воинство.

Герцог не заметил, что плакальщицы давно умолкли. Голос Редриха разорвал тишину и легко разнесся по площади, полетел дальше, к народу, тусклый, но по-прежнему сильный:

– Здар, Свортек, и пусть наша скорбь озарит твой последний путь! Бракадия потеряла величайшего из сыновей. Твое имя никогда не будет забыто; твоя память никогда не будет осквернена. Любовь к тебе никогда не покинет наших сердец. – Он помолчал, словно собираясь с силами. – Ты был мне братом. Я учился у тебя мудрости, храбрости и милосердию. Прости, если я в чем-то перед тобой провинился…

Дворяне слушали молча, без единого движения. А вот простолюдины изумленно разинули рты. Они и представить себе не могли, что король способен перед кем-то извиняться!

– И обрети долгожданный покой.

Рейнар содрогнулся: едва не затушив факелы, на площадь налетел резкий порыв ледяного ветра – последнего отголоска уже отступившей зимы.

Король поклонился телу Свортека и ушел с площади, окруженный гвардейцами.

И грянул новый вой и плач – уже не вымученный, не похожий на пение, а леденящий душу, как предсмертный стон, и пугающий, как истерика ребенка.

«Здар, Свортек!»

«Свортек!»

«Свортек!»

«Ворон Смерти!»

«Дракон Свободы!»

«Последний кьенгар!»

«На кого ты нас оставил, Свортек?»

Рейнар зашагал прочь с площади к своему коню, чтобы поскорее добраться до дворца и больше не видеть мертвое, спокойное лицо кьенгара и не слышать завывания народа. Удовлетворить просьбу короля, какова бы она ни была, и наконец-то броситься в объятия дурмана…

«Свортек!»

Зал Глухих Стен не просто так носил свое неуклюжее название. Строго говоря, это был и не зал вовсе, и стен в привычном понимании здесь не было. Это была площадка на вершине башни, вырезанной прямо в скале – самая высокая точка столицы. Подняться по скале было невозможно, а площадку покрывал огромный купол из толстого стекла. О его происхождении до сих пор ходили самые причудливые слухи. Казалось невообразимым, что кто-то действительно затащил на такую высоту стеклянную полусферу и аккуратно насадил на башню, не отколов ни кусочка. Впрочем, с такими кьенгарами прошлого, как Свортек, ничего удивительного в этом не было. Внутри башни – винтовая лестница на триста тридцать три ступени, плотная дверь с хитрым замком… Да, «стены» этого зала действительно никому бы ничего не рассказали.

Рейнару, голодному и по-прежнему облаченному в церемониальный доспех, пришлось не раз останавливаться, чтобы перевести дух. Вверху кто-то кряхтел и ругался себе под нос. Судя по голосу, это был глава Гильдии Чудес Гримвальд. «Это хорошо», – уговаривал себя герцог. Гримвальд таскается за королем на все собрания, большие и маленькие… Может, все не так серьезно, как показалось Фубару.

Но стоило Рейнару войти под купол, как его надежды рассыпались в прах.

Здесь уже собрались два верховных советника короля и сам Редрих, развалившийся в скромном кресле. Глава Гильдии Чудес без всякого стеснения встал на четвереньки и пытался отдышаться – для человека его возраста это восхождение было поистине героическим. Еще здесь был генерал Златопыт, командовавший центральной армией, и его верный пес по кличке Ураган – один из самых свирепых воинов, каких только видела Бракадия. Ниже Рейнара на голову, худой и жилистый, с хитрыми глазами наемника, он прошел множество войн без единой царапины и за свою верность заслужил не только титул, но и место у трона, поднявшись с самых низов.

Некоторые из собравшихся все еще пытались унять одышку, но король и его советники уставшими не выглядели. Рейнару оставалось только гадать, как они сумели опередить его, гнавшего свою лошадь через притихший город во весь опор. Советники тихо переговаривались, собравшись в маленькую стайку, и беспокойно поглядывали в почти черное безоблачное небо за толстым стеклом.

Герцог опустился было на колено перед королем, но тот устало махнул на него рукой:

– Не нужно, Рейн.

В последний раз ему позволяли не кланяться перед тем, как Аллурия объявила Бракадии и Галласу очередную войну. Рейнар еще раз взглянул на почти распластавшегося по полу Гримвальда и насупился. Тревога в груди стала тяжелой, как ядро. Что на этот раз?

В обитую железом дверцу в полу постучали, и Ураган легко откинул ее носком сапога, словно лист бумаги. В проеме показалась коротко стриженная голова.

«Да какого хрена?!»

Девушка, бледная, тоже с трудом переводившая дух, кинулась из последних сил к королю, но тот и ей велел подняться и помолчать.

Ураган захлопнул дверцу и накрепко задвинул засовы. Зал Глухих Стен освещали три лампы – в их неверном свете лица присутствовавших приобретали жуткую угловатость. Луны сегодня не было, и только приглушенные в память о Свортеке огни столицы рассеивали страшную, древнюю тьму.

Наконец, когда даже Гримвальд задышал ровно и смог выпрямиться, Редрих срывающимся голосом заговорил:

– Видят боги, я умолял его туда не ехать! Я приказывал – но вы ведь знаете, если Свортек что-то решил, его было не остановить, и сам король был ему не указ. А я доверял ему… И вот снова мне в затылок дышит проклятая Аллурия с ее проклятым Блоддуэдом, а где-то на границе с Галласом ходят слухи, что призрак Яна Хроуста собирает под знамена новых повстанцев. Хотя вы, вы меня убеждали, что я больше никогда о них не услышу!

Члены ночного совета стояли перед королем, опустив глаза. Этот монолог Рейнар слышал уже в который раз; король никак не желал принимать новую реальность.

– Я безоружен и разбит, – заключил Редрих. – Все не так должно было происходить. Не так! Гримвальд…

Глава Гильдии Чудес мигом встрепенулся – со скоростью реакции у него всегда было хорошо – и ловко подхватил:

– Его величество имеет в виду, что перед смертью Свортек не успел реализовать наш самый важный план, от которого зависит ни много ни мало дальнейшая судьба нашего королевства и народа. Мы говорим о церемонии наследования великой силы, которую Свортек хранил в себе. Мы собирались разделить Дар между Свортеком и самыми верными и талантливыми его учениками, членами моей Гильдии…

Девушка, стоявшая слева от Рейнара, вздрогнула.

– Свортек сам этого хотел, – сказал Редрих. – Это была его идея. Ему тяжело было нести это бремя. Вы сами видели – он не гордился своей силой, она его душила… Но его упрямство все перечеркнуло. – Его взгляд, прямой и светящийся могуществом, прошелся по лицам присутствовавших. – И все же надежда у нас еще есть.

– Мы не знаем, как именно Свортек собирался это сделать, – снова подхватил Гримвальд, нервно теребя длинную серебристую бороду. – Никаких записей он не оставил, никого не посвятил в секреты своего искусства. Верно ведь, Морра?

– Верно, – глухо откликнулась девушка. – Он лишь твердил, что сделает все сам, так же как сам получил Дар.

– Но тем не менее кое-что может нам помочь.

Справа от Рейнара дернулся теперь уже генерал Златопыт. Даже не глядя в его сторону, герцог чувствовал нервозность этого крепкого, гордого воина. Златопыт коротко прочистил горло и, подбадриваемый взглядом короля, выпалил:

– Кольцо.

«Кольцо?»

Первый советник развернул свернутый в трубочку лист, который он все это время мял в потных руках. На нем в нескольких ракурсах был изображен крупный перстень в виде рваных крыльев, поддерживающих большой острый камень. Рейнар хорошо помнил это кольцо; наверное, его помнили все, кому доводилось встречаться с магом. Свортек не носил никаких украшений, одежда его всегда была хоть и дорога, но проста, и потому единственное кольцо бросалось в глаза. Рейнар никогда не видел Свортека без него. Когда кьенгар погружался в раздумья, он тер кольцо, снимал и вертел в руках. Неужели…

– Мы полагаем, – продолжил Гримвальд, – что в кольце заключалась если не вся, то некая часть Дара. И именно это кольцо может помочь нам в неизбежной войне против тех, кто уже узнал об… уходе кьенгара.

Рейнар коротко взглянул на Морру – та не выглядела ни удивленной, ни ошарашенной.

– Но вот что печально, – заговорил король снова. – Когда тварь, которую мы больше никогда не сможем наказать, нанесла Свортеку удар в спину, кольца на его руке уже не было. Те, кто шел с ним в битву, перстня тоже не видели.

– Его украли? – ахнула Морра.

– Очевидно, – ответил Златопыт. – Мы вместе шли в бой. Перед битвой Свортек, как обычно, всю ночь где-то гулял в одиночестве. Но, когда он погиб и мы притащили его в шатер, вынули из спины кинжал, которым он был заколот, и осмотрели тело, кольца не было.

Король снова начал морщить лицо и жмуриться. Напоминание о мертвом теле Свортека выбило его из колеи. Остальные молчали, и Рейнар решил, что пришло его время.

– Чушь! – громко заявил он. Редрих мгновенно открыл глаза. – Вы действительно думаете, что у такого человека, как Свортек, можно украсть вещь, с которой он никогда не расставался?

– Тогда как ты объяснишь отсутствие кольца? – мигом взвился Златопыт и вплотную подошел к Рейнару. Этот великан был даже выше его. Глаза его метали молнии; он был похож на быка, готового атаковать. – Хочешь сказать, это я его снял?

– При чем здесь ты? – скривился Рейнар и сделал шаг в сторону, чтобы Златопыт не загораживал ему короля. – Его величество же сказал, что, когда Свортек был убит, кольца на нем уже не было. А ты говоришь, что всю ночь он гулял. Может быть, он спрятал кольцо, потому что предчувствовал гибель?

– Предчувствовал? – тихо переспросил король.

– В конце концов, он был кьенгаром и не раз делал очень точные предсказания, – поспешил объясниться Рейнар. – Разве не разумно, ваше величество, спрятать самый могущественный в мире предмет, зная, что скоро погибнешь и не сможешь сохранить его сам?

– Он мог бы оставить его мне или кому-либо из наших солдат в лагере, – заметил Златопыт.

– Свортек? Вам?

– Хватит, – вмешался Редрих, заметив, что генерал собирается снова наброситься на герцога. – Рейн, я понимаю ход твоих мыслей. Но ты не дослушал. Присядьте, если вы устали. Я хочу, чтобы вы сосредоточились на том, что я скажу.

Рейнар, Златопыт, Ураган, Морра и Гримвальд расселись на полу. Некоторые заметно нервничали: то ли им никогда еще не приходилось так расслабленно вести себя перед королем, то ли они не знали, к чему себя готовить.

– Как вы знаете, Свортек отправился вместе со Златопытом разбить последний отряд Сироток Яна Хроуста, которые засели на севере, – устало начал король. – Край там пустынный, унылый. Городишко Тхоршица – единственное крупное поселение на многие мили, но вряд ли это название вам о чем-то скажет. Однако в ночь перед битвой именно туда отправился Свортек. Гулять. – Он сделал особый упор на это слово. – Свортек никого с собой не брал. Отправился он либо в трактир, либо в бордель, а вернулся в лагерь уже под утро и без кольца, как утверждает его слуга. Что произошло дальше, вы знаете. – Тяжелый вздох и долгая пауза. – Свортек был заколот кинжалом в жалкой битве с оборванцами. Говорят, при нем был только меч, он даже не надел кольчугу… и ни разу не использовал Дар. Только теперь я понимаю, что если его магия заключалась в кольце, то ясно, почему Свортек не колдовал перед смертью. А мы были так убиты горем, что не сразу заметили пропажу. Златопыт, который привез тело, тоже не знал, что кольцо настолько важно, и поэтому не остался в Тхоршице, не стал искать…