Текст книги "Сиротки"

– Хорошо, не буду вам далее докучать. Вы и так уже очень помогли. Буду за вас молиться.

Это была, конечно, ложь: Пригожа ничем не помог, а молиться герцог перестал уже много лет назад. Стараясь больше не встречаться взглядом с Пригожей-младшим, он развернулся к выходу – но на его предплечье вдруг крепко сомкнулись чужие пальцы.

В любой другой обстановке он такого бы не допустил: трогать высокородного пана без разрешения не смеет никакой купец, это всем известно, а уж за руки Рейнара хватать не может вообще никто, это уже личное. Но Пригожа решительно впился в его ноющую плоть, приподнялся на носки и – еще одна невиданная наглость! – прошептал на ухо:

– Я много слышал о вас, мой герцог, и знаю: вы – человек чести. Умоляю, найдите и накажите эту тварь! Отомстите за моего единственного сына и за семьдесят других ни в чем не повинных душ, которых она убила!

Раздражение притупилось, и Рейнар коротко кивнул. Хватка ослабла, и герцог чуть ли не бегом выскочил из пропахших гнилью и травами покоев, а затем и из укутанного скорбью поместья.

На улице было светло. Год и впрямь выдался теплый, яркий: начало весны ощущалось как ее середина, на деревьях уже набухали почки и щебетали наперебой птицы. От этого все, что происходило в городишке, казалось бредом, шуткой чьего-то воспаленного сознания. Солнце радостно заливало площадь, с которой еще не убрали разрушенный помост, перевернутые прилавки и битое стекло. Дожди накануне смыли кровь с брусчатки, но не стерли ужас и смятение с лиц людей. В маленьком городке каждый потерял кого-то знакомого. А забрала этих людей сила, которая, как они думали, ушла из мира навсегда, – ведьма в окружении сотканных из тьмы псов. Многие так и не смогли в это поверить и клялись, что видели на площади самого Свортека, восставшего из мертвых. Мол, он хохотал и кричал, что это расплата Тхоршице, не так давно укрывавшей у себя людей Яна Хроуста.

Рейнар устало поплелся к «Хмельному Кабанчику». Генерал рассудил, что это идеальное место для ожидания новостей от местных следопытов, которых разделили на две группы и отправили искать следы шлюхи. Те не заставили себя долго ждать и в день прилета людей короля уже нашли неподалеку от дороги, ведущей к горам, бесхозную лошадь с упряжью и седлом капитана конной стражи. Дальше дело оставалось за малым: дождаться, когда парни нападут на след Шарки и ее брата, и отправиться за ними, прихватив с собой отборных воинов из соседней цитадели, а также солдат Златопыта – на случай если ведьма откажется отдать кольцо мирно.

Эта часть плана вызывала у Рейнара беспокойство. Ему не раз приходилось видеть, до чего бесполезно против Свортека любое оружие. С тем же успехом можно попытаться убить медведя палкой… Но Златопыт – человек, много лет сражавшийся с кьенгаром бок о бок! – был отчего-то убежден, что сможет справиться с девчонкой и так. Что ж…

«Хмельной Кабанчик» был тих и пуст. Теперь, когда в покоях трактира расселили высоких особ, ни о каких случайных людях с улицы не могло быть и речи. В каждом углу сидело по вооруженному до зубов солдату, а местные обходили трактир стороной. Зато в день, когда выяснилось происхождение ведьмы, они едва не подняли на вилы трактирщика и всех, кто работал в его заведении. Умеющие писать покрыли стены «Кабанчика» проклятиями и угрозами, а те, кто грамотой похвастаться не мог, ограничились рисунками членов, кишок, отрубленных голов и тому подобного, у кого на что хватило храбрости.

А когда пришли стражники, разогнали людей и оцепили помещение и двор, вокруг «Кабанчика» начали каждый день то тут, то там появляться собачьи трупы. Всех бесхозных собак Тхоршицы поймали и забили от греха подальше прямо в день трагедии: слишком уж демоны, по словам очевидцев, напоминали псов. Кто-то в трактире, спасаясь от наказания, проболтался, что Шарка всю жизнь подкармливала помоями свору на заднем дворе. После этого началась безжалостная облава.

Сейчас одинокое старое дерево во дворе трактира как раз обзавелось очередным «подарком». Мелкий пес был прибит длинным гвоздем прямо к стволу. «Интересно, здешние стражи настолько тупы, что не заметили, как кто-то приколачивает к дереву визжащую дворняжку? Или все видят, но попустительствуют?» – подумал Рейнар.

– Ты! – крикнул он стражу, дежурившему у входа. Тот, спотыкаясь от волнения, кинулся к герцогу. Рейнар указал на дерево: – Это еще что такое?

– Босяки, мой пан, – заморгал тот.

– Я вышел отсюда два часа назад, и пса здесь не было. А на дежурстве, я точно помню, стоял ты.

– Я… ну, они… – Страж что-то мямлил, а над бровью у него залегла глубокая морщина: меньше всего на свете он ожидал, что высокому герцогу есть дело до мертвой шавки.

– Ты снимешь это немедленно, – Рейнар наступал на несчастного парня, как разъяренный медведь, – и если я еще раз увижу рядом с трактиром нечто подоб…

– Пан герцог, прекрати! – раздался недовольный голос генерала Златопыта с крыльца трактира. – Стража хорошо поработала в эти черные три дня. Невозможно уследить за всем.

– Но собаку ты все равно снимешь. – Рейнар даже не взглянул в сторону генерала.

– Да, мой герцог…

– Рейнар! – взревел Златопыт.

Рейнар наконец повернулся к нему. Странно было видеть генерала в одежде горожанина, без знаменитого двуручного меча за спиной, с волосами, собранными в растрепанный хвост, но все еще не по-простолюдински блестевшими на солнце, как жидкое золото. Но грозной стати он не потерял. Напротив, на фоне бедных, сгорбленных и подозрительно щурившихся горожан он стал словно еще выше и крупнее – эдакий герой-великан из легенд.

– Собаку ты снимешь, – повторил Рейнар и пошел за Златопытом.

Внутри было темно и душно. Разбитые окна уже заколотили – не хватало еще, чтобы какие-нибудь новые мстители напали на главных воинов короля. Помимо стражей в комнате были трактирщик и двое следопытов, которые склонились над кучей карт, но послушно вскочили, чтобы отдать честь высокородному пану.

– Напомни мне, почему мы решили остановиться именно здесь, – сварливо сказал Рейнар. – Почему нельзя было остаться в лесу рядом с грифоном, например? Или выбрать другой постоялый двор, который никто не пытался сровнять с землей?

– Потому что девчонка могла сюда вернуться, – терпеливо объяснил Златопыт и сел за накрытый на двоих стол. – Ей больше некуда идти, насколько я знаю. Тут бы мы ее и сцапали. Лично.

– Ну да, прибитая к дереву собака, которую она подкармливала, ее бы совсем не смутила. Как и пятьдесят стражей внутри и вокруг.

Златопыт сморщился, не донеся ложку с супом до рта:

– Помолчи. Сядь, поешь и послушай, что я скажу.

– Я не голоден. Меня тошнит с тех пор, как мы сюда прилетели.

– Великого всадника грифонов укачало?

– Не поэтому…

– Нет, поэтому, Рейнар. Король зря оставил тебя при дворе. Ты стал мягкий, вредный. Ты не был таким. – Златопыт помолчал, чтобы проглотить еду и дать Рейнару обдумать его слова. – Лучше бы ты остался со мной. В армии. Пусть ты уже не великий воин, как раньше, но…

– Мой генерал, – перебил Рейнар раздраженно, – мне плевать на собаку. Это просто неумно, если ты действительно рассчитываешь на возвращение девчонки.

– То был изначальный план. Сейчас все уже поменялось.

Рейнар заметил, что на плече у одного из следопытов сидит иссиня-черный сокол с головой, покрытой клобуком. Златопыт вытер платком капли супа с усов, запустил руку в карман и кинул Рейнару крошечный сверточек.

– Они нашли ее. Первая группа, естественно. Мы выдвигаемся через полчаса, вторая к нам присоединится по пути. Так что советую поесть.

Он отставил тарелку, залпом осушил целую кружку пива, поморщился и вышел из трактира на воздух. Судя по лицу, генерал был очень доволен тем, как продвигается его миссия.

Без Златопыта в трактире стало просторно и тихо. Следопыты свернули свои карты и вышли вслед за ним. Только глаза стражей в этой искусственной тьме поблескивали из-под забрал, да иногда цеплялся к Рейнару вороватый взгляд трактирщика из-под воспаленных век. Да уж, всю жизнь прислуживать быдлу и пьяницам, чтобы затем за неделю принять у себя людей, более всех приближенных к королю…

Первое, что они со Златопытом сделали, прибыв в город, – допросили трактирщика, чудом спасшегося от народного гнева. Спрашивали о девчонке, о ее прошлом и о том, что случилось прежде, чем она разнесла в одиночку полгорода. О том, не видел ли он на ней каких-то новых вещей после визита Свортека – ну там, какой-нибудь милой безделушки… Трактирщик, едва живой от страха, выложил им все как на духу, но ничего особо полезного они из этого не извлекли.

Однако сейчас Рейнару нужно было другое, совершенно не связанное с миссией. Он навалился на стойку – трактирщик испуганно отпрянул, но в считаные мгновения поборол себя, морщась от боли. Да, отделали его здорово, просто удивительно, как засранец умудрился выжить…

– Эй, – прошептал Рейнар, – как там тебя, Дивочак, да? Мне нужно кое-что раздобыть, может, ты знаешь где.

– Я весь внимание, мой герцог, – пролепетал Дивочак разбитыми губами.

– Где я могу найти мадемму?

– Найти что? – неподдельно удивился тот.

– Мадемма. Кристалл блаженства… – Трактирщик неуверенно покачал головой. – Да ладно тебе, не делай вид, что не понимаешь.

– У нас тут такого нет, мой герцог, клянусь, – выпучивая глаза для убедительности, зашептал Дивочак. – У нас тут за такое смертная казнь… Приказом короля… Разве что кто травку выращивает, ну вы знаете. Но кристаллы…

Рейнар застонал и уронил голову на стойку. Как же он не подумал?

– Но рулька сегодня вышла хороша! – выпалил Дивочак. – Попробуйте, пан герцог; я распорядился для вас и генерала. В этот раз уж точно вышло лучше, чем в тот, что со Свортеком! Хотя и непросто было, никто не хотел продавать свинину. Сволочи…

Его глаза заблестели при воспоминании о недавних событиях, да и сам он, кажется, напугал себя тем, что откровенничал перед герцогом. Но тот поднял голову и с любопытством спросил:

– А что со Свортеком? Ему не понравилась еда?

Странно, за все те часы, что они со Златопытом опрашивали Дивочака, ни разу не додумались спросить, как вел себя в тот вечер Свортек. Про кольцо спрашивали, про девчонку спрашивали, но вот о нем самом…

– Сказал, представляете, – захихикал Дивочак и резко оборвал себя на полуслове. Рейнар подбадривающе кивнул. – Сказал, что превратит меня в псину, потому что еда ему не понравилась. Сказал…

Трактирщик нахмурился, словно внезапная – и странная – мысль пришла ему в голову.

– Это его слова, а не твои, – нетерпеливо сказал Рейнар. – Ну?

– Сказал, что моя еда не годится для последнего ужина, – потрясенно продолжил Дивочак. – Как будто знал, что умрет.

Рейнар нахмурился:

– Больше он ничего такого не говорил? «Последнее пиво»? «Последняя шлюха»?

– Нет. Простите, пан герцог, что не сказал сразу, – снова начал плакаться Дивочак. – У меня совершенно вылетело… Свортек тогда смеялся, сказал, что плохо шутит. Я не придал значения… О, боги…

– Забудь. – Рейнар убрал локти со стойки и повернулся к выходу. – Он действительно шутил дерьмово. И время от времени нес бред, которого никто из нас не понимал.

Герцог вышел во двор. Солнце скрылось за облаками; без него город посерел, как ему и полагалось, и замер в ожидании какой угодно развязки.

Собаку с дерева сняли. От нее остались только дыра от гвоздя в коре, как рана, да лужица крови в корнях.

Шарка сидела на крыльце приюта с бутылкой в руке, без всякой мысли улыбаясь луне. Ночь была ясная, теплая, дружелюбная; даже шорохи и скрипы леса уже не пугали девушку. В конце концов, ее тени, верная стая, тоже были здесь, рассеянные во мраке.

Луна, звезды и глаза демонов двоились. Тело было таким тяжелым, что уже долгое время Шарка заставляла себя встать, но с каждым глотком становилась все тяжелее, заваливалась на крыльцо. «Ну и что, – думала она. – Дэйн все равно спит, Хоболь охотится, кому какое дело?»

Здесь не было никого. Ни Дивочака, от которого она убежала; ни трупа Душана в стогу сена; ни Дэйна, на которого замахивались обитым железом сапогом; ни Пригожи с кровавой кашей вместо лица; ни стражей и зевак на площади… Ни матери…

Все это исчезало, едва в ее горле разливалась обжигающая волна. Водка закончилась, и Хоболь продал ей какую-то лесную настойку на травах. От нее крутило желудок, но со своей задачей пойло справлялось не хуже. Забыть, запить и наедине с луной, бесконечно порывающейся убежать за кроны, просто порадоваться способности дышать. Шарка откинулась на спину, снова проваливаясь в крыльцо, и закрыла глаза. Счастье беспамятства…

Вдруг ее руки оказались в тисках. Ее резко поставили на ноги, но она сразу же рухнула на колени и, открыв глаза, увидела перед собой темные очертания, расплывавшиеся так, что стоило больших трудов понять, сколько здесь на самом деле людей. Замотанные с ног до головы в черное мужчины, большие, злые и непонятно чего хотевшие, тащили Шарку куда-то.

– Я же вас пр-р-росто в кл-клочья разорву, – заплетающимся языком прорычала она. – Не заставляйте меня…

Мужчины засмеялись. Один что-то сказал второму, она не поняла ни слова, а потом ее снова потащили.

– Не заставляйте меня! – повторила Шарка, чувствуя, как накатывает гнев. «Почему они не слушают? Неужели придется снова оторвать кому-то голову, вырвать кишки, снять с черепа лицо? Ради чего?!»

– Эй, тупицы, – раздался вдруг новый голос – четкий, звонкий, высокий.

Похитители отпустили Шарку, словно им не очень-то и хотелось с ней возиться, и повернулись к источнику голоса. Незнакомец, быстрый, как молния, подскочил к ним и с размаху уложил одного на обе лопатки. Второй, не успев прийти в себя, получил удар в пах и, вопя на весь лес, осел на колени.

– Я покажу вам, как обижать безоружную девушку! – грозно кричал незнакомец, подхватывая Шарку под локоть и пряча себе за спину. Подросток? Голос был похож на женский, но волосы были короткие, глаза злые, тонкая, стремительная фигура облачена в ладный мужской костюм… Да и что за женщина умеет так драться?

Тем временем мужчины оправились от потрясения, но подросток уже откуда-то выхватил изогнутый нож. Его клинок в свете луны горел, как зачарованный.

– Лучше убирайтесь подобру-поздорову, – отчеканил он, – или, клянусь, оставите свои яйца на этом дворе!

– Ладно, ладно. Ебанутая, – просипел один, и оба, о чудо, развернулись и побежали прочь.

Шарка, которая уже успела приложиться к бутылке, пока незнакомец, или незнакомка, смотрел вслед бегущим, с трудом поднялась. Она выпрямилась, открыла было рот, согнулась пополам – и ее вырвало прямо под ноги спасителю.

VI. Верность

В седле бешено качало, словно у лошади заплетались ноги. Шарка безуспешно пыталась усесться поудобнее, чтобы ее не швыряло из стороны в сторону. Ладно бы хоть трясло равномерно, но лошадь то спотыкалась без всякой причины, то припускала трусцой, то снова замирала.

А еще невыносимо хотелось пить.

– Терестань прястись, тупое, – проворчала Шарка, пытаясь шлепнуть лошадь по плечу. Но та забилась еще яростнее, и Шарка не удержалась в седле. Как она ни пыталась за что-нибудь ухватиться, лошадь словно выскальзывала из-под нее. Земля бросилась навстречу, и…

Открыв глаза, она увидела Дэйна, все еще закутанного в тряпки, но злого, как лисенок, угодивший в капкан. Оказывается, это он тряс ее за грудки; никакой лошади и в помине не было.

Запинаясь в жестах, Дэйн стал быстро показывать что-то. В глазах все еще двоилось, и от этого казалось, что у него выросли еще две или даже четыре руки, которые хором твердили:

«О чем ты только думала? Дура! Что ты наделала? А это кто вообще? Быстро просыпайся!»

Шарка не с первой и не со второй попытки сумела схватить Дэйна за руки и сесть в кровати. Когда утренний свет из окна ударил по глазам, голова отозвалась дикой болью; мир снова покатился куда-то… Пытаясь остановить его, Шарка увидела соседнюю кровать – и рука сама взметнулась к нагрудному карману, к кольцу. В падающем мире снова сгустились тени, глаза псов вспыхнули, как жемчужины, морды заострились, но тот – точнее, та, – кто лежал на соседней кровати, пока их не видел.

Кольцо оказалось на месте. У немного протрезвевшей Шарки отлегло от сердца. Сейчас она видела, что перед ней – никакой не подросток, а молодая женщина в мужском костюме для верховой езды, ладно пригнанном по фигуре. Надо признаться, таких фигур Шарка еще не видывала: талия, тонкая сама по себе без всякого корсета; грудь – небольшая, но заметно, что своя, а не подложенные в лиф тряпки; длинные ноги, узкие плечи… Чуть вьющиеся черные волосы гостьи, обрамлявшие чистое лицо, были коротко обрезаны.

«Кто это?» – Дэйн влез между Шаркой и незнакомкой.

– Я не знаю, – призналась Шарка. – Я ничего не помню.

«Она притащила тебя пару часов назад, – сказал Дэйн, – ты была пьяная. Я сказал уложить тебя сюда и больше никого не подпускал. Она улеглась на другую кровать и уснула».

Шарка думала так судорожно, что оставила без внимания множество оскорблений, которые Дэйн вставил в свой рассказ. Мысленно она сама себя еще хуже ругала. Но брат был прав: что же случилось ночью?

Веки девушки затрепетали: солнце поднялось выше и теперь светило ей в лицо. Она лениво поморгала, стряхивая сонливость, потянулась и наконец широко раскрыла большие ярко-голубые глаза.

В горле Шарки стало еще суше, щеки разгорелись, что-то кольнуло в груди и даже в паху: это было странно, это происходило редко, а при виде женщины вообще впервые. Но надо признать, таких прекрасных женщин ей еще видеть не доводилось.

– О, ты проснулась! – радостно воскликнула девушка и подалась к ним. Но Дэйн с той же недружелюбной гримасой спрыгнул с кровати и встал между чужачкой и сестрой.

– Уймись, – прошипела Шарка, отпихнула его и вскочила с постели сама. Но ноги немедленно предали ее, мир опять упал – и Шарка оказалась на коленях незнакомки.

Та рассмеялась и помогла ей заползти на свою кровать. Чертова комната вокруг снова пустилась в пляс. В руках у Шарки оказалась фляга с водой – наверное, ее дала гостья. От жажды сводило горло, но, когда Шарка поднесла флягу ко рту, Дэйн вцепился в ее руку.

– Твой брат – настоящий боец, – сообщила незнакомка. – Не разрешал к тебе подойти, не позволял дать тебе хотя бы напиться. Эй, малой, – она взяла у Шарки флягу и отхлебнула, – ты правда думаешь, что я хочу вас отравить?

Шарка приложилась к фляге и осушила ее несколькими огромными глотками.

– Спасибо, – простонала она, чувствуя, что тело снова в ее власти.

– Пф, было бы за что. – Девушка поджала под себя ноги, усаживаясь поудобнее, чтобы видеть Шаркино лицо. – Я Тлапка, кстати.

– А я Лишка, а это Томи. – О своих новых именах Шарка и Дэйн договорились еще в лесу. – Расскажи мне, что случилось-то? Я ничего не помню…

– Какие-то мудилы пытались напасть на тебя, – ответила Тлапка. – Я их отогнала, а потом притащила тебя сюда, сама бы ты не дошла. А я как раз искала, где бы остановиться.

Шарка похолодела.

– А кто это был? Ты не видела?

Память начала просыпаться. Она вспомнила, как ее подхватили и потащили, как она безуспешно пыталась освободиться своими силами… Хорошо хоть, догадалась не звать сразу демонов!

– Какие-то разбойники, наверное. В этих краях много всякого отребья шастает.

– Но не стражи?

Дэйн сзади сильно дернул Шарку за растрепанную косу. Уголок рта Тлапки приподнялся в легкой усмешке.

– Не-а, точно не они. Иначе я бы с ними не церемонилась.

Вздох облегчения отдался сильнейшей болью в голове, которая все еще гудела после вчерашней попойки. Шарка схватилась за виски и заскулила.

– Эй. – Тлапка поднялась с кровати. – Отдохни. А я попробую найти здешнего хозяина. Спрошу, не против ли он, если я тоже здесь остановлюсь.

Она тихонько вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Дэйн снова оказался перед Шаркой.

«Тебя могли схватить и убить! Это могли быть стражи! Не пей больше никогда и возьми себя в руки. Мы в опасности! Мы должны быть осторожнее всех на свете».

Все это, понятно, Дэйн разбавлял ругательствами. Ощущение собственной взрослости придавало ему задора, так что даже лихорадочная бледность почти сошла с лица.

– Я смотрю, ты отлично себя чувствуешь, – кисло отозвалась Шарка.

«И эта девушка, ты ей доверяешь? Мы ничего про нее не знаем!»

– Если бы не она, кто знает, что бы мы сейчас делали?

«Я больше не оставлю тебя одну».

– Ох, заткнись, умоляю тебя! – рассердилась Шарка и откинулась на спину. – Не одному тебе тяжко! Заткнись! – Она перевела дух. В голове стало немного тише, и Шарку больно уколола совесть. – Прости. Такое больше не повторится. Сегодня мы соберемся, а завтра уже отправимся в путь. Хорошо?

Ближе к полудню Шарка и Дэйн вышли в столовую. Хоболь уже вернулся с охоты: судя по его недовольному молчанию, появление Тлапки не привело его в восторг. Но она сидела здесь же, над кружкой с травяным настоем – значит, как-то им удалось договориться.

Шарка и Дэйн сели напротив. Хоболь молча поставил перед ними по миске своей неизменной похлебки и вышел из столовой.

– Я не стала ему рассказывать о тех ублюдках, – прошептала Тлапка. – Дед, наверное, совсем не в себе: расспрашивал меня про короля, про Яна Хроуста, запросил каких-то невероятных денег. Но мы все решили.

– А ты – за кого? – спросила Шарка.

– Я сама за себя. Мне плевать на стариков, вцепившихся в свои троны синеющими пальцами. Но Хоболю я, конечно, сказала, что за Хроуста. Только дурак не поймет, на кого этот охотник тут молится.

– Ага, – ответила Шарка и уткнулась в свою миску. Немудреное блюдо малу-помалу возвращало ей силы, но она не представляла себе, о чем заговорить с Тлапкой, чтобы ненароком не сболтнуть лишнего. Кольцо лежало в нагрудном кармане, его тяжесть успокаивала, тени по-прежнему чернели в углах. И говорить с Тлапкой было совершенно не обязательно, как намекал разумный Дэйн, но отчего-то Шарке этого страстно хотелось.

Когда их деревянные ложки уже соскребали со дна последние капли, Тлапка предложила:

– Не хотите прогуляться, Томи и…

– Лишка. – То, что Тлапка забыла ее, пусть и фальшивое, имя, отозвалось в Шарке легкой обидой.

– Лишка, – расплылась в улыбке Тлапка, – какое милое имя, как из сказки.

Обида испарилась.

– Давай, конечно.

Дэйн рассерженно вздохнул, но двинулся следом. «Я же сказал, что больше не оставлю тебя одну», – заявил он, поймав взгляд сестры.

Снаружи их встретил совсем уже теплый весенний ветерок вместе с птичьими трелями и скрипом зеленеющего леса. Вокруг Тхоршицы леса и рощи были совсем не такие. Время скрутило ветви местных деревьев в костлявые лапы, а корни сплелись между собой так плотно, что почти не оставили места траве. Летом из-за плотных крон тут, должно быть, царил полумрак – это подтверждали густые мхи на стволах и ветвях, похожие на старые истлевшие тряпки.

– Как ты нашла этот дом? – спросила Шарка, чтобы как-то начать разговор, пока они забирались все дальше в чащу. Все же она следила за тем, чтобы не терять приют из виду.

– Так и нашла, – пожала плечами Тлапка. Шарка заметила у нее на поясе ножны с ножом. – А что?

– Хоболь говорил, это непросто.

– Фу-ты ну-ты! Мой отец тоже был охотником, и я в лесах что-то да понимаю. И даже моих знаний хватило, чтобы его отыскать.

Значит, для стражей и прочих, кого могли послать за Шаркой и Дэйном, это тоже дело нетрудное…

– Мы с моей лошадкой прошли много верст без отдыха, и я искала хоть какой-то ночлег, – продолжала Тлапка. – Вышла на поляну, увидела, как эти два козла тащат куда-то бедную пьяненькую тебя, и не смогла не вмешаться.

Шарка вдруг почувствовала в воздухе влагу. Они вышли на каменный берег бурной горной речки, над которой весело переливалась радужная дымка. Тлапка села на большой плоский камень, нависавший над водопадом, достала из походной сумки два яблока и кинула Шарке и Дэйну. Шарка села рядом. Дэйн, подкупленный яблоком, нерешительно потоптался, а затем, утратив бдительность, отвлекся на ящерицу, вылезшую погреться на солнце … Наконец-то ребенок внутри него одержал победу над взрослым.

– Спасибо, – сказала Шарка, – что не оставила меня в беде. Я бы не справилась сама.

– А я бы не смогла просто пройти мимо, даже если бы мне не нужен был приют. – Тлапка уже не улыбалась и говорила тихо и серьезно; ее голос почти сливался с шумом речки. Во всяком случае, Дэйн ее точно не слышал. – Мы, женщины, должны стоять друг за друга, потому что больше этого не сделает никто. Ну, может быть, брат, если он есть. У меня вот нет. У меня больше никого нет.

Шарка кивнула. Слова Тлапки подняли в ней что-то, что ей самой трудно было облечь в слова.

– Но даже когда они обещают, что будут о нас заботиться и защищать, все это лишь до тех пор, пока им самим в этом есть какая-то выгода, – продолжала Тлапка. – Если твой папаша большой человек и дает за тебя хорошее приданое, или если ты можешь принести кучу детей, или если рядом с тобой он лучше выглядит в обществе, или если ты хорошо сосешь. Но ради тебя, именно ради тебя он и пальцем не шевельнет… У тебя есть мужчина? Или был?

Шарка покачала головой, немного поразмыслив и решив, что вряд ли Тлапка имела в виду ее клиентов.

– Значит, ты еще не знакома с этим разочарованием. Счастливая… – Тлапка подняла руку, будто хотела дотронуться до руки Шарки, но передумала. – Главный миг в жизни любой женщины – это когда ты понимаешь, что сказки про принцесс, которые рассказывала на ночь мама, все до одной вранье. Но мама никогда не расскажет тебе правду, потому что уже давно приучила себя верить в эту ложь…

– А у тебя кто-то есть? – затаив дыхание, спросила Шарка.

Тлапка замерла, пристально уставившись ей в глаза. «Никогда не смотри людям долго в глаза, – говорил ей когда-то давно Дивочак, – люди этого не любят, ой не любят! Могут подумать, будто ты пытаешься залезть куда-то, куда тебя не приглашали. Не в нашем положении, девочка…»

– Муж, – ответила наконец Тлапка, отвернувшись к реке. – Папа нашел мне хорошего человека, как он думал. В нашем городе, Марнице, папа знал всех и выбирал, как ему казалось, по размеру сердца, а не кошелька. И муж действительно обращался со мной пристойно – первые четыре года. Вот только дети у нас отчего-то не получались. У меня было два выкидыша, а еще мертворожденный сын и девочка, умершая на пятый день…

Она говорила в сторону, словно обращаясь к самой себе. Дэйн, время от времени поглядывавший в их сторону, не смог бы ничего расслышать: шум воды и не к месту радостное пение птиц заглушали историю. Шарка же хватала каждое слово жадно, чтобы ничего не потерять и не переспрашивать.

– А затем папа умер, и я поняла, что только он не позволял моему мужу показать, каков тот на самом деле. – Тлапка мрачно усмехнулась, словно пытаясь спрятать боль в гримасе. – Все началось с обвинений, что я порченая, раз не могу принести ему дитя. Затем пошли оскорбления, приступы ревности… Однажды он схватил меня за волосы – длинные, до колена – и отрезал их под самый корень. Сжег в печи для мусора, чтобы никто и никогда даже не вздумал со мной лечь! Но и этого ему было мало. Оскорбления перешли в побои, а затем он убил мою фретку.

Руки Тлапки сжались в кулаки. В ее небесно-голубых глазах уже стояли слезы – пелена ядовитого воспоминания, словно она заново проживала свою историю. Шарке было хорошо знакомо это чувство.

– Старенькую, слепую фретку, которую мне подарил папа. Схватил ее и сломал шею, потому что я, видите ли, встретила его дома «без блеска в глазах» – так он сказал. И тогда я… – Тихо зазвенел клинок, вынимаемый из ножен. – Сорвала с его пояса этого малыша… – Клинок ярко блеснул на солнце, пока Тлапка рассматривала нож с любовью, как лицо старого друга. – И воткнула в его поганую глотку!

Тлапка сделала выпад в воздух, скалясь на воображаемого врага. Лицо ее посветлело, гримаса ненависти снова превратилась в широкую улыбку, словно солнце вышло из-за плотного облака и осветило все вокруг. Шарка вдруг осознала, что сидит с полуоткрытым ртом, близко склонившись к Тлапке.

– И вот я здесь, – невесело рассмеялась Тлапка, убирая клинок в ножны. – Меня разыскивают во всей Восточной Бракадии от Марницы до Этиржена. За мою голову назначена награда в тысячу золотых грифонов. А я, прихватив лошадь, оружие и целую кучу денег этого ублюдка, еду куда глаза глядят, и чувствую себя счастливее, чем когда-либо в жизни.

– Я знаю, каково это! – выпалила Шарка. Последние крупицы опасения и недоверия смыло в речной водоворот. Впервые в жизни ей открылся человек, который прошел через ад, почти такой же, как ее собственный. – Я тоже убежала от злых людей.

Тлапка положила руку на ее плечо и крепко сжала его.

– Расскажи мне.

И Шарка начала рассказывать историю, которую они с Дэйном придумали после побега из Тхоршицы, но все же не совсем ту самую. Огромных усилий стоило не вывалить своей новой подруге, как все происходило на самом деле.

История Лишки и Томи была такова: она работала в трактире подавальщицей, а когда случилось что-то очень плохое (что именно, они не поняли – какая-то битва в городе), оба воспользовались случаем и убежали. Но сейчас в истории появились подробности, о которых они с братом не договаривались. Например, о том, кем именно работала Шарка, или как Дивочак, тысячу раз клявшийся, что не будет продавать ее тело, нарушал раз за разом свое обещание. И что у Шарки был возлюбленный, который хотел забрать ее из города, но его убила местная банда под предводительством сына богатого купца. И как этот самый сын изнасиловал ее, пока его дружки держали в заложниках Дэйна…

Она не заметила, что уже рыдает, а Тлапка прижимает ее к груди и шепчет на ухо какие-то простые, добрые слова, пока рядом вертится перепуганный Дэйн и требует, чтобы она заткнулась. Лишь о кольце, которое кололо грудь, зажатое в кармане между ней и Тлапкой, Шарка не рассказала, хотя соблазн был. Уж очень хотелось избавиться от этой истории, выбросить ее в реку… Наверное, не утони ее рассказ в рыданиях, Шарка вывернула бы душу наизнанку.

Но даже эта толика правды столкнула с сердца камень. Нарыдавшись вдоволь, она отстранилась, утирая слезы с лица рукавом, и увидела, что Тлапка тоже плачет.

– Бедные, бедные вы, – прошептала Тлапка. – Теперь понимаю, почему твой брат так яростно тебя оберегал. Вы ведь не знали, что я такой же изгой… Эй! – Она подпрыгнула на месте, и улыбка снова расцвела сквозь слезы. – Куда вы идете? Пойдемте вместе! Начнем новую жизнь, жизнь отвергнутых, но не сломленных!

Шарка и Дэйн переглянулись.

– У меня есть лошадь, деньги, а еще я очень неплохо дерусь и уберегу вас от чего угодно, – жарко продолжала Тлапка. Руки Шарки вдруг снова оказались в ее руках: – У меня больше никого нет, и жить мне незачем. А так будет и компания… И смысл.