Текст книги "Их безумие"

4. Рэй

На следующий день после неслучившегося секса в библиотеке, Рэй с огорчением понимает, что все его догадки подтвердились.

Керри морозилась, пряталась от него, опускала глаза, сворачивая за угол сразу, как только он показывался на горизонте.

На совместных занятиях старалась быть как можно тише и незаметнее.

А вот Рэя уже несет. И неслабо так несет.

Глаз от нее оторвать он просто неспособен. Постоянно ищет с Керри встречи, отслеживает ее передвижения по колледжу. И это, похоже, начинают замечать. Вот только комментировать боятся. Ну, само собой, этому он не удивляется.

Что Рэй, что Шон в свое время, сумели выступить в этом вшивом городишке так, что только стекла звенели. Уокеров здесь помнили, знали и справедливо обходили десятой дорогой.

И в целом, такая слава всегда была младшему из семьи на руку. Не приставали, лишний раз не трогали, тихо радовались, что спокойно сидит на занятиях и не отсвечивает.

Лишь мистер Джефферсон, учитель английской литературы еще со средней школы, переведшийся затем в колледж, прекрасно помнивший не только Шона, но и самого старшего Уокера, подошел к Рэю перед очередным занятием и похвалил, что за ум взялся, колледж решил закончить. Хоть кто-то из семьи с мозгами.

Уокер не стал разочаровывать учителя и рассказывать, что ходит он на занятия исключительно потому, что одна худая кукла покоя не дает, что стоит на нее каменно уже который день, что мысли все только там, у нее в трусах, а не в учебнике.

Отмалчивается, короче, как всегда.

Многозначительно так получается, вдумчиво даже. Мистер Джефферсон, похоже, остался доволен.

А Рэй продолжает ломать голову над исправлением ситуации. Керри от него шарахается, как от прокаженного. Даже не подойдешь, не поговоришь с ней. Как будто он раньше мог просто так это сделать!

Да он и пары слов не придумал бы!

Остается только смотреть.

И ловить подходящий момент, а вдруг в критической ситуации язык развяжется?

Ждать долго не приходится.

После уроков Рэй заглядывает в спортивный зал, чисто на автомате, не ожидая ничего такого. И застывает, завороженный.

Керри летает по ковру, легко вскидывая ноги, завихряя ленту вокруг себя, высоко подбрасывая, ловя, изгибаясь так, что, казалось, позвоночника нет у нее.

Она нереальна. Видение, бл*.

Рэй зажмуривается даже, мотает головой. Неловко переступает с ноги на ногу, успокаивая стояк.

Но бесполезно, конечно же.

Обтягивающее трико не скрывает ровным счетом ничего. Крепкая попка, тонкая талия, небольшая грудь. Затылок с забранными наверх волосами. Изящные движения ломких рук. Возбужденно горящие глаза в пол лица.

Сука!

Ну вот как можно терпеть? Никак.

Ниша рядом с залом была удобной. Темной и глубокой.

А Керри не успевает пискнуть.

Рэй рассчитывал поговорить все-таки. Для начала. Может, пригласить куда-нибудь. Как все нормальные люди делают. Но девчонка опять дергается, роя себе этим яму. Возбуждение от увиденного в зале накладывается на ощущение желанного доступного тела в руках, и крыша уезжает, не прощаясь.

Остается только жажда. Ее кожи под пальцами, ее распахнутого рта, ее тихих стонов. И Рэй погружается в эту жажду, утоляя ее неистово и горячо. И не обращает внимание на беспомощные протесты, и не думает ни о чем. Просто пьет, захлебываясь и сходя с ума окончательно. Плевать на все, пока она рядом, пока дрожит в его руках, пока стонет от его губ. Плевать.

Когда успел посадить девчонку себе на бедра, так потом и не может вспомнить. Как и не помнит, что конкретно делал с ней. Тело само реагировало, руки сами сжимали, гладили, обхватывали. Губы сами впивались, оставляя следы, до боли, до вскриков.

Каким образом он за всем этим мороком умудряется услышать голос учителя, зовущего Керри, непонятно. Но слышит. Останавливается. Ослабляет захват, немного приходя в себя.

И в очередной раз упускает свою добычу.

Херовый из него охотник!

Керри убегает, как вспугнутая косуля, забыв обо всем. Даже сумку свою бросает.

Рэй сидит, дышит, успокаивается.

В очередной раз удивляется, как так ее бережет ангел-хранитель. Не дает девчонку в обиду. Да и его от тюряги спас. Ведь никакого, бл*, самоконтроля!

Все-таки, наверно, гены матери-шизофренички сработали. Хотя, то, что она шизофреничка, он знал только со слов отца, а тому верить вообще последнее дело.

Может, все же по их линии, по уокеровской эта хмарь идет. Деда-то своего он не помнил и не знал. А вдруг тот маньяк со стажем?

Не зря же они с Шоном такие дикие. Но брат, сколько Рэй его помнил, всегда себя контролировал. Если не под дозой, само собой. Но даже тогда соображал хорошо. И таких диких вспышек Рэй за ним не замечал. Конечно, Шон тот еще говнюк, и творил совершенно отмороженные вещи, за что и сел в итоге, но того черного страшного зверя, что сидит в младшем, у старшего не было. Не было такого, чтоб голова отключалась, чтоб в ярости себя забывал, чтоб потом удивлялся, когда рассказывали, чего творил.

И таких бешеных эмоций по отношению к бабам тоже не было.

Да и у Рэя не было. До недавнего времени.

Все было хорошо.

Пока не появляется эта анимешная кукла. Пока зверь не поднимает голову и не облизывается радостно и предвкушающе. И унять его самостоятельно Рэй уже не способен.

5. Керри

Неделю после жуткого происшествия возле спортзала ничего не происходит.

Керри, понимая, что надо что-то делать, тем не менее, никому не решается ничего сказать.

Ей страшно и стыдно.

И ночами мучают кошмары, наполненные грубыми, настойчивыми тактильными ощущениями.

Как будто он здесь, с ней, рядом. И от этого болит грудь, немеют губы и ноет низ живота, наливаясь каменной тяжестью.

Керри просыпается в поту, словно наяву ощущая на себе дикий темный взгляд.

И да, она совсем не хочет знать, что было бы, если б его не остановил тогда учитель.

Как это было бы.

Она делает успехи в спорте, поэтому на длинный уикэнд ее приглашают на соревнования в соседний город.

Живут и тренируются спортсмены эти несколько дней в специальном хостеле, что сняла Федерация.

Он в нескольких часах пути от города, на берегу прекрасного озера. Купаться еще рано, но вот гулять в свободное от тренировок время очень приятно.

Кругом почти нетронутая дикая природа, и на озеро прилетают дикие гуси.

Керри вылетает с соревнований в предпоследнем туре, но не огорчается. Она понимает, что недостаточно старалась, и вообще чудо, что ее заметили и пригласили. Ну не будет она чемпионом штата по художественной гимнастике, и ладно.

Вечером озеро особенно тихое. Луна горит, отражаясь в воде, и создавая невероятный сюрреалистичный пейзаж.

Керри кажется, что она в сказке, в каком-то другом, волшебном мире, и вокруг все ненастоящее.

Может, именно поэтому она не сразу реагирует, когда видит неподалеку от себя знакомую высокую темную фигуру.

Керри какое-то время просто смотрит, как Уокер приближается к ней, все еще, похоже, искренне считая его частью пейзажа, или частью своей фантазии, ведь из головы он у нее ни на секунду не выходит, даже во время соревнований.

Уокер застывает на секунду, смотрит на нее, как и она на него, как на привидение, похоже, совершенно не веря, что она настоящая. Одет он в темную куртку, в руках винтовка, на поясе куча всяких необходимых охотнику мелочей.

Керри внимательно и даже с удовольствием изучает его крепкую жилистую фигуру, широкие плечи, взлохмаченные волосы, думая о том, что она никогда его не видела ни в чем другом, кроме его грязного худи. Странно, что он ей привиделся в другой одежде…

О Боже!

Он ей не привиделся!

Он реально здесь!

Они идет к ней!

Прямо к ней!

Прямо сейчас!

Керри явственно ощущает, как дрожат ноги, как бьется быстро и заполошно сердце, разворачивается и бежит к корпусу. Быстрее, быстрее назад!

Ощущает резкий рывок, и, уже падая на землю, понимает, что не успела.

Уокер наваливается сверху, тяжело дышит, жадно и радостно разглядывает ее испуганное лицо.

Керри понимает, что кричать бесполезно, место довольно безлюдное, и на помощь к ней никто не придет, поэтому решает попытаться уговорить его, образумить.

Открывает рот, мимолетно удивленно понимая, что это будет первый раз практически, когда она сама с ним заговорит, шепчет тихо и умоляюще:

– Уокер, Уокер, отпусти! Отпусти пожалуйста, не надо так, слышишь? Не здесь, Уокер…

Но, видимо, она не находит нужных слов, потому что Уокер прерывает ее лихорадочный бред в присущей ему грубой манере. Поцелуем.

Керри, осознавая, что сделать она ничего больше не сможет, чтоб защитить себя, лишь обреченно стонет, когда он отрывается от ее губ для того, чтоб оставить отметины на ее шее, груди, животе, легко высвобождая ее из олимпийки, стаскивая спортивный лифчик.

Он не особенно торопится, как будто понимая, что искать ее сейчас никто не будет, что им не помешают.

Ночная трава холодит голую спину, спортивные штаны на резинке улетают в сторону поразительно быстро, вместе с его курткой и футболкой.

Он ошеломляет Керри внезапно горячей кожей тела, прижавшись голой твердой грудью, перехватывая над головой пытающиеся оттолкнуть его руки.

Ткань его джинсов, грубая и жесткая, неприятно царапает нежную внутреннюю поверхность бедер, он замирает на секунду, пытливо и пристально вглядываясь в ее глаза, и не отводит взгляда, делая внезапное резкое движение навстречу.

Боль оглушает, боль разливается по телу неконтролируемо и неожиданно. Керри кричит ему в ладонь, выгибаясь, кусая до крови, и неосознанно, на инстинктах, пытаясь избавится от источника боли, делает попытку выползти из-под тяжелого торса Уокера, но безуспешно.

Он убирает окровавленную ладонь, не закрывает ей рот, незачем, никто не услышит, а руки и губы можно занять более приятными вещами. Он пережидает чуть-чуть, понимая, что ей надо привыкнуть, что-то тихо шепчет на ушко, словно пытаясь успокоить.

Керри не слышит, уже не крича, а лишь жалобно плача под ним. Она не хочет смотреть, не хочет слышать. Она хочет только, чтоб он прекратил, чтоб оставил ее в покое, наконец.

Как в своем кошмаре, ощущает она его руки, плавно исследующие ее тело, его язык, слизывающий слезы с горящих щек, тяжесть его твердой груди на себе.

И так же, как и со сне, невозможно прекратить, невозможно очнуться от марева, длящегося так мучительно.

Рей не отпускает ее из рук, после того, как кончает, рыча и матерясь. И его большая ладонь на животе обжигает и не дает вздохнуть.

Керри уже не плачет, безвольно лежа рядом с ним на измятой траве, не чувствуя ни прохлады от воды, ни овежающего ветерка. Только жар его кожи. Невыносимый, удушающий.

И ощущает, как в испуге замирает сердце, когда его ладонь движется вверх по телу, обхватывает грудь, сжимает.

Рей переворачивает ее опять на лопатки, смотрит какое-то время в полные слез глаза, а затем тянется к губам. Керри уворачивается, тихо всхлипывая, хотя бы этим смешным сопротивлением показывая свое отношение к происходящему.

Но ее оживший кошмар это не волнует.

Потому что руки приходят в движение, забрасывая безвольные ноги на плечи, потому что опять больно, так больно, что хочется кричать, но Керри только стонет и смотрит в черные безжалостные глаза своего мучителя.

Она знает теперь, что будет видеть во сне каждую ночь. Что будет чувствовать.

Холод травы под спиной, тяжесть чужого горячего тела, резкие грубые болезненные движения внутри нее, и луну, холодно и отрешенно взирающую на нее с неба. Луну, отражающуюся в зрачках ее кошмара.

Когда утром он провожает ее к корпусу, держа за руку крепкой сухой ладонью, Керри лишь покорно переставляет ноги, сосредоточиваясь на том, чтоб дойти. Чтоб не упасть.

Она не говорит с ним, не плачет.

Она не оглядывается, когда он отпускает ее и уходит обратно в лес, лишь усмехается устало. Что же, он, наверно, неплохо поохотился.

Судя по всему, ему понравилось.

Через день, молча глядя на темную фигуру, сидящую на подоконнике в ее комнате, Керри думает, что она была права в своем предположении.

Ему точно понравилось.

Она не сопротивляется, не издает ни звука, когда он спрыгивает с подоконника, подходит, проводит грубыми пальцами по губам, заставляя их раскрыться, опускается ниже, захватывая ее пижаму в горсть на груди и стягивая через голову.

Она молчит, когда он, больно и бесцеремонно обхватив ее мгновенно налившуюся грудь, прикусывает затвердевшие соски, тяжело дыша, подхватывает ее на руки, опускает на жалобно скрипнувшую кровать.

На секунду замирает, когда кровать опять скрипит, уже громче, под его весом, затем встает, поднимает ее, и, захватив подушки и одеяла, бросает их на пол, укладывая Керри туда же.

Теперь ничего не скрипит.

Теперь ничего не мешает.

Теперь можно делать все, что хочет.

Все, что он хочет.

Потом он курит, задумчиво разглядывая ее небогатую комнатку, поглаживая неподвижно лежащую Керри по мокрой от пота спине.

Потом уходит. Так же, как и пришел.

А Керри так и остается до утра лежать на полу, не в силах пошевелиться, не в силах пережить свой позор.

Свой ужас от осознания ситуации. И от осознания того, что он тоже это знает. Что он понял.

Что увидел, как сегодня ей было хорошо.

Что, несмотря на боль, на его грубость, на всю дикость ситуации, ей было сладко.

Невыносимо, тягуче, мучительно сладко.

Эта сладость разлилась по телу внезапно, перехватила дыхание, затуманила голову, заставила застонать громко и жалобно, так, что пришлось самой прикусывать его крепкое плечо, оставляя на нем свою метку.

Это было унизительно.

Еще более унизительно, чем то, что он с ней делал.

Потому что это, в отличие от самого секса, произошло по ее воле. Ее никто не заставлял кончать, никто не заставлял стонать под ним, выгибаться под ним, кусать его.

Она сама.

И он это увидел и понял, и ответил ей так, что она кончила второй раз, до того остро и болезненно, что от судороги даже пальцы ног поджались.

Он ушел довольным. Конечно, чего бы ему не быть довольным?

А вот как ей теперь жить, непонятно.

Решения у ситуации не было никакого.

6. Рэй

После его срыва в спортзале прошло несколько дней. Рэй все так же ходит в колледж. Не мог не ходить. Очень хотел. Но не мог. Там была возможность увидеть ее. Попытки начать нормально общаться он уже оставляет. Не с его удачей. Но хотя бы смотреть-то можно? Просто смотреть. Больше ничего. Ну, и потихоньку убирать всех, кто, как ему кажется, может неровно дышать к Керри. Расчищать пространство вокруг нее. Потому что мысль, что она может захотеть быть с кем-то, приносит физическую боль. Зверь внутри поднимает шерсть на загривке и рычит. И бьет хвостом.

Рэй надеется, что все пройдет само собой. Пока не проходило.

Только острее все становилось, только яростнее.

Но не может же так быть постоянно?

Нехило отвлекали от задурманившей голову одержимости семейные дела.

Старый говнюк допился до того, что заложенный дом пошел с молотка.

Рэй осознает, что вскоре придется искать себе угол. Пока что временно переезжает в автомастерскую, хорошо, что хозяин пускает. Добрый мужик. Денег не взял. Ну, так, урезал зарплату в половину. И все. Святой человек.

Папаша свалил к новой бабе. И где он их только находит, марамоек этих? И, самое главное, что они все в нем находят?

Не иначе, хваленое уокеровское обаяние срабатывает.

Шон, помнится, про это всегда заливал, особенно по пьяни. Типа, бабы любят говнюков. И чем говнянее говнюк, тем больше любят. И примеры приводил из личного опыта. Обычно Рэй в этот момент старался свалить, уж очень мерзко было.

Тем более, что на нем, судя по всему, природа отдохнула, семейной харизмы не досталось, иначе не бегала бы от него куколка, как от огня. Наоборот, после первого поцелуя потекла бы и ножки раздвинула свои.

Красивые. Точеные. Как бы они у него на плечах смотрелись, ух!

Он бы языком ступню пощекотал, прикусил мягкое местечко рядом с пяточкой, придерживая за тонкие щиколотки, чтоб не дергалась.

У нее щиколотки легко можно обхватить двумя пальцами, и еще место останется.

А потом провел бы языком по гладкой вкусной коже к коленям, бедрам, вдохнул бы ее запах… И дернул на себя, так, чтоб охнула, закусила губы свои нежные, закатила глаза, когда почувствует его в себе первый раз…

Со стояком – неизменным приятелем таких фантазий, приходилось разбираться по-старинке, потому что на шлюх Рэя по-прежнему не тянуло.

* * *

Длинный уикэнд был к месту. Работы в автомастерской не было, и Рэй рванул в лес на три дня.

Охоту он любил. Тишина, запах леса, полное ощущение отключки от внешнего мира. И мысли как-то выглаживаются что ли. На место в голове все становится. Рэй очень рассчитывал, что и в этот раз поможет.

Вообще, в последнее время ему жилось спокойнее. От папаши не было ни слуху ни духу, может, сдох уже где-нибудь под забором и избавил младшего сына от необходимости помогать ему в этом и приятной встречи с братом в тюрьме.

Хозяин автомастерской отдал Рэю за просто так остов старого байка, из которого вполне можно было сварганить нормальное железо. Обещал после колледжа оставить его работать у себя и добавить деньжат к зарплате. Жизнь однозначно налаживалась.

Вот бы еще одна кукла несговорчивая в его сторону посмотрела…

Рэй как раз думает об этом, не может выкинуть из головы мысли о ней, как ни старается, когда вечером, черти за сколько миль от родного города, прошагав два дня за косулей, он видит Керри. Она стоит на берегу небольшого гладкого озера и смотрит прямо на него.

Рэй даже не задумывается, откуда она здесь.

Он вообще сначала не понимает, что это реальность. Решает, что продолжение его мыслей, фантазий. Может, болезнь прогрессировала и сейчас активно жрет его мозг, выдавая желаемую картинку.

Вот Керри стоит, смотрит, как он подходит. Глазищи в пол лица, светлые, испуганные. Соблазнительные.

Сейчас побежит. Конечно, побежит. А он догонит. И трахнет, наконец-то. Хотя бы в фантазиях.

Керри действительно разворачивается и бежит. А он действительно догоняет. И валит на траву, прижимая обе тонкие руки над головой ладонью.

И смотрит, жадно и недоверчиво, только теперь осознавая, что это не бред, не фантазия. Реальность. Реальность, бл*!

И она лежит под ним, реальная!

Теплая, испуганная, дрожащая. Говорит что-то, губки шевелятся. В глазах огромных слезы, умоляющее выражение. Невозможно заводит. А куда уж больше заводиться?

И Рэй, посылая нахер все здравые мысли в голове, все намерения держаться подальше, все прогнозы о счастливом тюремном будущем, делает то, что хотел всегда. О чем думал, о чем вспоминал. Отсекая себя чертой от всего. Просто шагая за грань, из-за которой, он это точно знал, возврата не будет.

Керри еще пытается упросить его, уговорить, слабо и уже с какой-то обреченностью дергаясь под горячим тяжелым телом, а Рэй уже знает, что сегодня будет с ней делать.

Уже все решил для себя.

Зверь хлещет хвостом и скалится, принюхиваясь и решительно прихватывая желанную добычу за холку.

Рэй молча рвет молнию джинсов, одновременно присасываясь к суматошно бьющейся жилке на шее, втягивая ее в рот, причиняя боль, заставляя стонать жалко и тихо, дурея от этого еще больше.

Ножки, тонкие и изящные, и в самом деле удобно ложатся на плечи, ступни дрожат и поджимаются, тело выгибается от боли, из закушенной ладони, что плотно закрыла рот, не позволяя кричать, выступает кровь, Рэй замирает, еле сдерживаясь, из последних сил унимая животное, что рвется наружу.

Он убрирает руку, мазнув кровью по бледной щеке, заглядывает в глаза.

Керри смотрит на него, не отрываясь, и ужас на дне ее зрачков сладко отдается в паху, заставляя терять терпение. Рэй наклоняется и впивается в раскрытые губы глубоким долгим поцелуем, кайфуя от вкуса своей крови в ее рту, пытаясь успокоить и утешить.

И одновременно двигается, неспешно и сильно, не отрываясь от соленых губ, выпивая стоны боли, желая прочувствовать все, до конца, до самого донышка. Каждое движение, каждый маленький вздох, каждую вибрацию. Насладиться. В последний раз. А то, что этот первый раз будет последним, он даже и не сомневается.

Вот и берет все по-максимуму.

Во второй заход Керри уже не плачет. Только стонет, беспомощно цепляясь за крепкие плечи, и пытаясь отвернуть искусанные губы, чтоб не целовал. А ему хочется, так хочется опять скользнуть языком ей в рот, проникнуть как можно дальше, чтоб задыхалась, чтоб сердце билось еще сильнее и заполошнее.

И Рэй разворачивает к себе ее лицо с солеными дорожками слез, и слизывает эту соль, и шепчет что-то утешительное, и целует, бесконечно долго целует дрожащие губы. И кайфует даже не от того, что наконец-то она его, что взял ее, а от того, что руки положила ему на плечи, что в волосы, отросшие на затылке, пальцы вплела. Безотчетно, не думая, инстинктивно, стараясь приласкать, умилостивить зверя, каким-то чисто женским чутьем, диктующим самосохранением.

От этой неосознанной ласки на душе становится тепло, хочется не боль причинять, не брать, так, чтоб душу вынести, а давать, дарить, беречь.

Конечно, никакого удовольствия она не получает с ним, да Рэй и не надеется.

Уже под утро все так же молча провожает к хостелу, где она жила, сжимает сильно плечи, крепко целует напоследок безвольно раскрывшиеся губы, заглядывает в уставшие, оглушенные глаза.

И уходит.

Обратно в лес, серьезно раздумывая над тем, чтоб и вовсе из него не выходить. А что? В лесу его точно не найдут.

Но мысли эти дурацкие прочь прогнать было легко. Нет уж.

Он ответит.

За все в жизни надо платить.

Он не сдержался, выпустил на волю зверя, получил свое. Он был счастлив этой ночью, как никогда в жизни. Он реально ни о чем не жалел. И ответит, если надо будет.

Времени ему гулять на свободе осталось мало, скоро Керри очнется и заявит на него в полицию. И правильно сделает. Такому животному, как он, место в клетке.

Рэй идет домой и думает только о том, что во второй раз она положила руки ему на плечи. И вплела пальцы в волосы.

* * *

Когда на следующий день за ним не приходят копы, Уокер, страшно удивленный, идет к дому Керри. Забраться в окно – плевое делом. Он хочет выяснить ситуацию. Может, она решила потянуть время? Или не хочет заявлять? Почему?

Понимание бьется где-то на грани, там, где бережно хранятся воспоминания о ее руках в своих волосах.

Понимание накрывает, когда видит ее, тонкую и нежную, в смешной короткой пижамке, неловко прикрывающую огромный засос на шее, след его губ, и испуганно глядящую на нежданного гостя. Или… Жданного?

Рэй разом забывает, о чем хотел спросить. Да и неважно это теперь.

Важно только ощущение ее кожи под руками, ее покорная сладость, ее тихие вздохи под ним.

А еще важнее внезапный ответ ее тела на его движения. Прошившая мышцы дрожь, мучительно изогнувшая талию, бедра, судорожно обхватившие, сжавшиеся вокруг него. И удивление, паника в огромных глазах. И зрачок, затопивший радужку. И крик, заглушенный вовремя прижатой ко рту ладонью. И слезы, в ответ на первый в жизни оргазм.

Рэй от этого просто улетает. На второй заход идет практически сразу, теперь уже целенаправленно двигаясь так, чтоб довести девочку до пика. Чтоб дать прочувствовать до конца весь кайф. Чтоб приучить. К себе.

Потому что, похоже, ему впервые в жизни охренительно повезло. И его косяк, его ошибка, его бездна, внезапно оказались подарком. Сделали ему подарок.

Маленькую анимешную куколку, искреннюю и чувственную. Открытую и нежную.

Отдали в лапы зверю.

И да, Рэй понимает, что, по-хорошему, ему бы отстать от Керри, забыть про нее, после причиненной боли.

Но, бл*, он никогда не был хорошим и совестливым. Если бы заявила на него, убегать бы не стал.

Но не заявила. Почему? Не важно теперь.

Важно только то, что она с ним. Она – его. И отпускать он ее не собирается. Ни за что на свете.