Текст книги "Волчий интерес"

Часть 2

Глава 13. Иллария, принцесса Севера

Здесь огромные пространства, анфилады на двадцать комнат, соединенные крытыми и открытыми галереями, засаженными яркой, по-южному пышной зеленью. В крытых галереях – высоченные оконные витражи, щедрый солнечный свет льется через них, разбиваясь на радужные осколки лучей. Безумно красиво. Безумно ярко. Безумно чуждо.

На Севере такие галереи, окна и витражи не встречаются. Они попросту невозможны, потому что ни одни стекла не выдержат напора ветров и толщи снега. У нас строят высокие, тесные дома, устремляющиеся ввысь пиками башен. На остроконечных крышах не задерживается снег, их легко обдувают метели. И толщина стен из камня такова, что нередко в древних кладках находили не только спрятанные там сокровища, но и мертвецов, вмурованных в середину…

Я щурюсь на яркое утреннее солнце, ласковое, нежное, но такое чужое. Оно гладит голые плечи и шею, и невольно хочется подтянуть повыше корсаж платья. Тоже непривычного. У нас такие не носят, непрактично, да и холодно… А здесь… Здесь мои развратные наряды, презентованные матушкой императрицей, смотрятся по-монашески скромными… Видела бы мама…

Поправляю легкую косынку на шее, без которой в последние несколько дней не выхожу на люди, оглядываюсь, отмечая, что в этой части дворца на редкость малолюдно. Придворных не видно, только вдалеке слуги что-то делают у одного из витражных окон.

Я выдыхаю, надеясь поскорее преодолеть расстояние до своих покоев и досадуя на матушку императрицу, затеявшую утренний моцион именно в этом крыле дворца. Нет, сам моцион – это чудесно, конечно, свежий воздух, ранние распустившиеся бутоны сладко пахнущих цветов, травяной бодрящий напиток, приятные беседы придворных дам и кавалеров… Я даже получила удовольствие от разговора с одним из приближенных императрицы, графом Дерриком, очень вежливым, таким легким, ненавязчивым… Он говорил комплименты и мягко прикасался к моему локтю, обращая внимание на очередной изысканный цветок в оранжерее императрицы. Он был настолько галантен, что я немного расслабилась и даже поулыбалась удачным шуткам…

Так что утренний моцион прошел очень хорошо, мне понравилось… Вот только идти от дальних галерей до покоев не близко. От предложения графа сопроводить я благоразумно отказалась, и, как теперь понимаю, правильно сделала… Быстрее преодолею расстояние, а то как-то не очень правильно оставаться с мужчиной наедине… Хотя, здесь к этому относятся проще… Наверно, это и хорошо…

Я как раз размышляю, что, возможно, решение обратиться к императору Анджееру не самое плохое, когда жесткая лапа перехватывает меня за талию и одновременно запечатывает рот.

Дыхание сбивается, сердце заходится в диком, болезненном стуке, я слепо таращу глаза в полумрак, на нападающего… И выдыхаю чуть-чуть, узнавая его.

Конечно, рано я это делаю, судя по жесткому лицу и сурово сжатым челюстям, ничего хорошего не будет впереди, но уже радует, что это знакомый. Даже слишком знакомый. Чересчур, я бы сказала!

Мое проклятье, мой жуткий, безумный, развратный сон, Волк императора, прижимает меня к подоконнику в узкой, непонятно откуда взявшейся тут нише, держит крепко, не давая возможности пошевелиться, зажимает рот, не позволяя вырваться крику. И смотрит. Так страшно, что невольно ноги начинают подрагивать. И руки. И все внутри.

Ох, Единый, да у меня с самой нашей первой встречи все дрожит в его присутствии! И никак от этой позорной реакции не избавлюсь!

Справедливости ради стоит сказать, что он и сам этому не помогает, с каждой новой встречей погружая во все более и более глубокие слои мрака…

– Доброе утро, принцесса, – вежливо хрипит Волк, блестя разбойным, бешеным взглядом, – как моцион у матушки императрицы? Хороши ли кавалеры?

Вежливые слова вообще никак не вяжутся с ледяной интонацией и, особенно, с сумасшедшими глазами говорящего. Ну, и жесткая ладонь, переползшая с губ на горло, тоже намекает на неправильное развитие будущей беседы…

Невольно облизываю губы, ощущая на них вкус его кожи, выдыхаю, пытаясь подобрать правильные слова и лихорадочно анализируя ситуацию.

Он видел, как я общаюсь с графом… И поэтому разозлился…

Вопроса, с какой стати Волк злится на вполне невинный разговор с приятным мужчиной, не возникает в голове, хотя и должен бы, как самый первый и логичный.

Но не в моей жизни. Не в этой ситуации.

В моей новой жизни и сегодняшней ситуации более логичен другой вопрос: как выбраться из ловушки без потерь. Пока что это не представляется возможным, слишком бешеный взгляд у Волка, слишком нервно подрагивают ноздри чувствительного носа, слишком жестко лежит ладонь на моем горле.

Он едва себя контролирует.

Он в ярости.

Он… Он сделает все, что захочет сейчас.

Он всегда это делает, животное проклятое…

С нашей первой встречи…

– Я… – надо, все же, хоть как-то защищаться. Тем более, что моей вины нет совсем! Но ему этого не объяснишь, зверю дикому… – Я просто разговаривала…

И по довольно полыхнувшему взгляду понимаю, что подобрала не те слова! Не ту интонацию!

Волк усмехается жутко, скользит большим пальцем по нижней губе:

– Просто разговаривала… Просто позволяла себя… трогать… А еще что позволила бы? Проводить? Почему отказала? Не понравился? Или… Договорилась о другой встрече? В другом месте?

Единый, да у нас тут заболевание во всей красе! Впрочем, ничего нового… Я давно это подозревала и сейчас только все больше и больше убеждаюсь…

– Не несите ерунды… – не выдерживаю я чудовищности и абсурдности обвинений, выпрямляюсь, некстати вспоминая, что я, вообще-то, не девка трактирная, а принцесса! И никакой Волк, даже если это Волк императора, не имеет права…

Больше я ничего не успеваю сказать, потому что Волк с тихим, жутким рыком прижимается к моим распахнутым губам жестким, подчиняющим поцелуем…

Последняя моя мысль перед падением в бездну бьется в голове умирающей бабочкой: “Нас увидят… Нам конец…”

Бессмысленно упираюсь ладонями в каменные плечи Волка, по телу проходят судороги страха и… предвкушения?

Это ужасное открытие, хорошо, что я его сделала не в это мгновение, а давно уже, чуть ли не в первую нашу ночь.

Он тогда был груб, по-животному, грязно и дико. И мне, воспитанной правильно, в чопорной строгости двора Нордарии, даже сама мысль о подобных отношениях, о том, что меня будут так касаться, должна казаться тошнотворной… Должна казаться… Но не казалась.

И сейчас, он делает со мной невероятно грубые, грязные вещи, целует так по-животному, а я, вместо отвращения, испытываю странную дрожь и возбуждение. Меня это губит, погружает на самое дно, откуда уже не выбраться.

Перестав даже пытаться показывать сопротивление, я покорно позволяю целовать себя, проникать языком в рот, сжимать несдержанно и жадно.

На самых задворках помутившегося сознания бьется надежда, что он сейчас насладится наказанием и отпустит меня, позволит дойти до покоев… Ведь день, утро даже… До этого он так не рисковал, всегда ночью приходил… Надо быть покорной, надо дать ему то, что он хочет, успокоить…

Но через пару мгновений приходит понимание, что выбранная тактика в корне неверна.

Волк не успокаивается от моей покорности, а только больше заводится!

Рычит мне в губы низко, с горловым страшным рокотом. Так в дикой природе самец призывает самку к покорности, это отдается на таком глубинном уровне, что сначала подчиняешься, потом только с ужасом понимая, что именно сделала…

В следующее мгновение взлетаю и ощущаю под собой жесткий подоконник. Теперь мы с Волком на одном уровне, и его рукам гораздо больше простора для маневра.

В момент просветления растерянно упираюсь опять в его плечи, что-то даже шепчу, испуганно протестуя против происходящего, но Волк, как обычно, не слышит, он сдергивает с шеи косынку, довольно скалится на оставленные с ночи следы на коже и тут же обновляет их, заставляя меня задохнуться протестом и застонать жалобно. Потому что больно, все еще больно. И так ярко. Так остро!

Выгибаюсь, ударяясь затылком о витраж, закрываю глаза, не в силах смотреть в лицо своему мучителю, но тьма под веками не помогает, не позволяет спрятаться, только делает ощущения острее.

Его руки под юбкой, укусы по шее и груди, низкий рык:

– Он тебе понравился? Да? Да?

На каждое “да” – жесткий след по коже от его губ, рывок все ближе к краю подоконника, мое колено, высоко задранное, перекинутое через его руку, его пальцы внизу… Треск нижнего белья… Я уже ничего не понимаю, стыд и горячее, влажное возбуждение заполняют каждую частичку моего тела, превращая его одновременно в камень и мягкое суфле… Он не останавливается! Он… Он намеревается… Нет, нет, нет… Это же… Это же ужас… Это стыдно и жутко…

Жесткий, испытующий взгляд темных звериных глаз, грубая рука, зажимающая губы, еще один рывок… И меня выгибает от боли и остроты проникновения! Кричу в его ладонь, кусаю ее, ощущая металлический привкус во рту.

Волк чуть подается назад, а через мгновение опять вперед, и еще раз, и еще, закрывая по-прежнему мне рот, потому что на каждый грубый рывок я вскрикиваю, не в силах сдержаться.

– Тихо, принцесса, – хрипит он, не прекращая двигаться, – тихо… Ты же не хочешь, чтоб нас остановили?

У меня все больше мутнеет в голове, теперь уже и от вернувшегося ужаса, что нас застанут…

Моргаю, давая понять, что все осознаю, и влажная от крови рука спускается к горлу, зажимает, контролируя каждый вздох. Ему нравится так делать, нравится держать, понимать, что от него зависит каждый миг моей жизни. Он – проклятый зверь, у него только животное на первом плане… И у меня сейчас тоже. Он заразил меня этим, испортил…

И теперь я, вместе с уместным и правильным стыдом и ужасом от происходящего, получаю неуместное и неправильное удовольствие… Его не должна испытывать честная девушка, принцесса… Но ему плевать на то, что я должна или не должна. Ему хочется, и все остальное не имеет значения… Проклятый Волк…

Взгляд его бешеный, бездонный, руки сильные, грубые, животные движения во мне, искривленные в надменной усмешке губы… Это все должно отвращать, а не привлекать!

Почему привлекает?

Почему горю так, что все внутри плавится, течет? И он это чувствует, понимает, что опять победил, опять выиграл сражение. Именно поэтому насмешливое снисхождение на губах, именно поэтому жуть и морок в глазах…

Я не в силах больше смотреть на него, стыдно и страшно от своих чувств из-за происходящего, потому бессильно упираюсь лбом в каменную грудь, покорно выгибаясь так, как ему нравится. Волк ощущает мою капитуляцию, довольно рыкает, ускоряясь, все сильнее двигаясь во мне, все грубее вбиваясь, все жарче дыша в шею. Он огромный, тяжелый такой, одним движением сломать может. Но держит, бережно, не больно уже, ладони скользят по голым бедрам, сжимают, оставляя синяки…

От него пахнет зверем… Почему мне это нравится?

Внезапно в стороне раздается звон, словно стеклянное что-то падает на каменные плиты галереи, разбиваясь. Все внутри мгновенно сковывает холодом, сжимаюсь, ощущая дикий ужас пополам с обреченностью. Нас поймали. Конец…

– Ва-ваша милость… – голос молодой, наверно, мальчик-паж или слуга, на свою беду забредший в этот конец галереи…

Всхлипываю от ужаса, сжимаю пальцы на плечах Волка, отчетливо понимая, как это все выглядит со стороны. Очень однозначно. Не спишешь на галантный разговор или внезапную помощь, которую можно оказать даме…

Задранные юбки, моя нога на локте Волка, характерные движения… Единый… Я хочу умереть прямо тут, пожалуйста…

– Пошел вон! – рычит страшно Волк, даже не оборачиваясь и удерживая мое дрожащее тело в той же жутко развратной позе.

– Простите, ваша милость, простите… – голос удаляется, я дергаюсь, желая выбраться, добежать… куда-нибудь, например, до края галереи, и выпасть там с высокого балкона, потому что не отмыться, не спастись…

Но Волк резко дергает за подбородок вверх, смотрит в мои перепуганные глаза, скалится:

– Испугалась, принцесса? Не бойся, он тебя не увидел…

– Увидел… Единый… Увидел… – не соглашаюсь я, и слезы по щекам текут от стыда и ужаса произошедшего. Опять пытаюсь высвободиться, потому что дико и страшно, и он все еще внутри!

– Нет, он видел только твое платье и ногу… Не бойся… – словно в доказательство своих слов Волк опять принимается двигаться, и для меня это ужас, растерянность… и страшное в своем разврате сладкое возбуждение волнами по телу… Невольно подаюсь опять к нему, не сводя взгляда с хищного лица.

– Мне понравилось, как ты меня сжала, когда испугалась, принцесса, – хрипит Волк, снова разгоняясь, нанизывая меня на себя, словно бабочку на горячую иглу, – еще раз так сделай… Давай, принцесса, представь, что на Ежи застал…

Я невольно представляю, как нас прямо тут застает император, и испуганно сжимаюсь.

А Волк рычит довольно, ускоряясь, впиваясь в мою многострадальную шею крепкими зубами:

– Молодец, послушная принцесса… Еще разок… А если матушка императрица? О, да… Вот так… Хорошо тебе? Хорошо? Да? Да? Развратная моя принцесса…

Меня трясет от ужаса, причудливо перемешанного с удовольствием и вскоре выносит за грань, словно я все же добралась до конца галереи и упала с балкона. И лечу. Знаю, что непременно разобьюсь, но этот полет стоит боли…

Глава 14

Волк пришел в мои покои в первую же ночь во дворце.

Я едва успела дух перевести, все еще пребывая в недоумении и легком страхе от случившегося.

На самом деле, визит к императору Анджееру был скорее жестом отчаяния, чем обдуманным решением.

Лара увезли в императорскую темницу, его могли там мучить, ведь гордый засранец ни за что не признался бы, кто он! Да, даже если бы и признался, кто бы ему поверил?

Проклятый Волк не желал слушать моих просьб, только взглядом многообещающим одарил, прежде чем забрать моего брата в тюрьму! И это после того, на что я пошла ради поиска Лара! После всего, что позволила этому жестокому животному, похотливому, гнусному Волку! Как он мог?

Да, я тогда поступила плохо, пытаясь воздействовать на него, силой отбить брата, но сдерживаться не было возможности, казалось, что это последний шанс… И привычная мне холодность, умение контролировать себя дали слабину именно в этот момент!

Наверно, если бы убила Волка, нечаянно выпустив чуть больше силы, чем требовалось, то потом жалела бы… Немного… Но брат важнее! Пусть и такой взбалмошный и бессовестный, как Лар.

Но Волк даже не почувствовал моего магического удара, просто встряхнулся, словно гигантская псина, глянул на меня злобно, обещая мне страшную кару за содеянное… И от его взгляда неожиданно стало жарко и безумно… Единый, как в нем это сочетается?

И увел. Увел моего маленького, сумасшедшего, такого беззащитного брата!

В темницу!

Ну вот что мне следовало делать? Как поступить?

Я знала, что раскрывая свое инкогнито, поступаю опрометчиво, что император – далеко не та фигура, которой стоит доверять, несмотря на дружбу наших родителей… Там, где вступает в игру политика, человеческие отношения исчезают… А мне не хотелось больше политических игр, я так устала от них за время нашего противостояния с Беллитой, папиной второй женой.

Лар может говорить что угодно, придумывать грандиозные планы и питать иллюзии, но реальность такова, что нам всегда будет угрожать опасность. Нам с ним. И не только, потому, что мы дети Иллария Северного. Илий, сын Беллиты – тоже его наследник…

Основная опасность нам с Ларом грозит в первую очередь из-за непонятно, откуда взявшегося дара, гуляющего в нашей крови.

Дара, проявившегося очень рано и тщательно скрываемого ото всех.

Потому что магия – это грех. Книги Единого вполне однозначны на этот счет. Долгое время я считала, что мы с Ларом – страшные грешники, что на нас печать проклятия, и пыталась, как могла, избавиться от жуткого, непонятно, откуда взявшегося наследия.

Его не должно было быть, просто не должно! Неоткуда взяться! По линии отца в роду нашем – только высшие аристократы! Наша династия насчитывает более двухсот поколений! И со стороны мамы – та же чистая кровь! Ни одного упоминания в родовых книгах! Откуда это у нас с Ларом? За что нам такое проклятие?

Для отца наша с Ларом порченная кровь стала огромным ударом. Он винил во всем маму и так и не смирился с произошедшим.

Когда мама умерла, он женился на одной из своих фавориток, уже беременной к тому времени, а меня с братом отправил с глаз подальше.

Не знаю, что отец планировал делать с престолонаследием, потому что Лар по всем законам – наследник первой очереди, и лишить его этого, значило во всеуслышанье признаться в порченной крови.

Сложность была еще в том, что отец не мог доверять никому из советников, потому что это сразу делало его уязвимым. В итоге, про нашу с Ларом особенность знала только наша кормилица, Мэсси. И Дон Сордо, но уже гораздо позже.

Так что ни о какой возможности возврата в родную страну и речи быть не могло, что бы по этому поводу ни фантазировал себе мой взбалмошный братик.

Сколько я пыталась его убедить быть осторожнее! Сколько усилий прикладывали мы с Мэсси, чтоб удержать его от опрометчивых поступков, доказывали, что таким образом он ничего не добьется, народ не пойдет за наследником с порченной кровью! Мы только поставим себя под удар, если будем добиваться своего права на трон!

Но Лар, проявив родовое упрямство и характерную для всех сординских наследников бессмысленную отвагу, решил, что он в состоянии позаботиться о себе и нас с Мэсси самостоятельно… Вот и позаботился…

Я не ожидала от императора Анджеера ничего доброго, когда просила об аудиенции, возможно, лишь послабление приговора, ведь Лар был виновен, и вина эта была доказана… И потому его предложение об участии в нашей с братом судьбе было неожиданностью. А еще большей неожиданностью было присутствие на аудиенции проклятого похотливого зверя, Волка, который оказался ни много, ни мало, Названным братом императора. Я не знала, что это за титул, у нас таких не было, но уже по самому определению понятно, что что-то крайне близкое, родственное, можно сказать, к императорской семье…

И что делал такой высокородный человек в грязной таверне, и каким образом с ним познакомился когда-то Дон Сордо, в котором родовитости и титулованности не было ни на грамм… Все эти вопросы пролетели у меня в голове, пока император представлял лорда Вулфа.

Чуть позже, уже после аудиенции, закончившейся нашим с Ларом домашним арестом, пленением практически во дворце, я узнала более подробно о том, кто такие эти Названные братья императора, какие у них привилегии (безграничные), какие обязанности (у каждого свои) и прочее. Оказалось, что родовитость тут вообще не играет роли, и братья императора, по духу, не по крови – это несколько человек и, как ни странно, не человек, с которыми император провел бурные годы юности, когда еще был только наследным принцем. Юность прошла, а люди, сохранившие будущего императора для страны в целости и сохранности, получили пожизненные привилегии и неограниченную власть…

И человек, забравший мою девственность, грубый, жестокий, похотливый и наглый, оказывается, из числа этих самых братьев…

За оставшиеся полдня, прошедшие после аудиенции у императора, я много чего узнала про него, причем, из самых разных источников.

После того, как нас с Мэсси разместили в отведенных нам покоях, пришел посыльный от матушки императрицы и пригласил на обед в ее крыле.

Мы с Мэсси отправились знакомиться с одной из самых влиятельных женщин империи, не подозревая, что уже на следующий день я получу от императора предложение пополнить ряды фрейлин его матери. Конечно, эта должность мне не по статусу, все же, наследница Нордарии…

Но, учитывая наше положение, отказываться было глупо и недальновидно. Как и от предложения спрятать Лара среди студентов Академии Драконов. Да-да, тут и такая была! И учились там такие же одаренные мальчики и девочки, как Лар!

И вообще, оказывается, здесь, в землях Империи, нас с Ларом не считали порченными, прокаженными, а совсем наоборот, людей с даром ценили и старались поддерживать…

Уже только ради этого следовало принимать все предложения императора! Мы могли тут жить без боязни в любой момент попасть на костер, это ли не счастье? Зачем желать чего-то большего?

Именно эту умную мысль я и пыталась донести до своего твердолобого брата перед его отъездом в Академию. Не знаю, насколько успешно, но Лар по крайней мере твердо пообещал никуда не исчезать, доехать до места обучения и хотя бы посмотреть, что там происходит. Идею о возврате своих прав на престол он не оставил, конечно, но согласился, что на воплощение ее нужны не только средства, которые он пытался добыть нечестным путем, но и время. Не знаю, как императору удалось брата в этом убедить, но за это тоже безумно ему благодарна…

Вообще, все начинало складываться на редкость удачно…

Если бы не проклятый Волк императора…