Текст книги "Брат мужа"

10

– Севка… Сев… – Иван аккуратно трогает Севу за плечо, и я тревожно поджимаю губы: слишком огромная рука у него, такая пугающе темная на фоне белой футболки Севы. Кажется, стоит ему чуть-чуть неаккуратнее двинуть пальцами, и сломает что-нибудь. Навредит.

Но это, конечно, дурацкий, иррациональный страх. Иван не причинит вреда. Он же брат.

Брат, о котором Сева не говорил никогда, только упоминал пару раз. И приглашать его не планировал к нам, знакомить не собирался.

Брат, который знает наш адрес… Откуда? Сева написал.

Я смотрю, как Иван склоняется над Севой, щелкает перед его глазами пальцами, и вздрагиваю от звука щелчков, громкого, жесткого.

На секунду мне кажется, что Сева сейчас отшатнется, моргнет. Но нет. Смотрит по-прежнему в экран, там идут советские мульфильмы про Новый год.

Иван поворачивается ко мне:

– Полгода уже?

– С сентября, – коротко отвечаю я.

– И врачи что говорят?

– Не обнадеживают.

Мне становится неприятно, словно отчитываюсь перед ним. Тон такой, требовательный, жесткий. И взгляд тоже сканирующий, словно ищет во мне темные места. Изъяны.

Да и сам Иван…

В памяти возникает недавняя картинка: я открываю дверь и в шоке отшагиваю назад.

Потому что возникший передо мной мужчина пугающе огромен. В растерянном ужасе отмечаю самые яркие, самые запоминающиеся черты его. Руки. Плечи. Борода. Взгляд. Ох…

Иван настолько пугает, что машинально дергаюсь, чтоб захлопнуть дверь, и он в последний момент упирает огромную темную ладонь в дверное полотно, препятствуя.

– Можно зайти? – голос его, не смягчаемый больше дверью, громким эхом отдается по нашей небольшой квартирке, наполняет ее гулом.

– Я… – мне тут же становится стыдно за свою реакцию, глупую, такую глупую! – Конечно… Пожалуйста, проходите…

Иван делает шаг, переступая порог, и наша, и без того маленькая прихожая, кажется еще меньше, в ней буквально не хватает воздуха и пространства.

– Спасибо, – гудит Иван, оглядывается, ведет плечом, и на пол тяжело падает большая спортивная сумка.

Его вещи? Он к нам с вещами?

– А где Севка? – спрашивает Иван, и я перевожу взгляд с сумки на полу опять к его лицу, моргаю удивленно.

– В комнате…

Он же не знает…

– Он… болен.

– Да? – Иван хмурится, темные густые брови съезжаются к переносице, – так сильно, что не встречает?

– Да.

У меня как-то не хватает слов, чтоб описать ситуацию, да и с порога это как-то… неправильно.

Потому только киваю и жестом приглашаю Ивана пройти в комнату.

А затем стою на пороге, наблюдая, как Иван идет в сторону совершенно не обращающего на него внимания Севы.

По пути коротко, в нескольких словах, обрисовываю ситуацию.

Получается холодно и отстраненно.

Словно со стороны, слышу свой голос и немного удивляюсь его безэмоциональности. Ничего не осталось у меня, похоже. Никаких сил, никаких реакций.

И вот теперь, когда брат мужа, похоже, окончательно убеждается в том, что я не шучу, Сева не шутит, и все плохо, мне хочется, чтоб Иван ушел.

Как можно скорее.

Все равно не поможет же, а терпеть его здесь сил никаких нет.

– Слушай… Эм-м-м…

– Алина, – подсказываю я.

– Да, прости… Так вот, Алина, я бы хотел помочь. Ты не против?

– Нет, конечно, – усмехаюсь я горько, – вот только чем?

– А чем надо? – он поворачивается ко мне, смотрит, серьезно, строго, и мне снова становится не по себе под этим взглядом. Надо же, манера общения какая… Требовательная. Словно ему все вокруг должны.

– Как бы это ни звучало банально, но будет неплохо поддержать материально, – пожимаю я плечами, машинально складывая руки на груди, закрывая себя в позе защиты. Слишком уж взгляд у Ивана жесткий. И сам он неприятный. Большой и грубый, словно лесоруб.

– Мази от пролежней, памперсы, лекарства… – начинаю перечислять, чтоб не думал, что просто так денег прошу. Нет, я, конечно же, могла бы встать в позу и сказать, что у нас всего хватает, но это же не так! Не хватает! Моей одной ставки не хватает! Инвалидность Севе не оформляют тоже. И сбережений нет. И кредиторы! Но про кредиторов я не говорю, это кажется совсем стыдным. Как-нибудь сама разберусь. А Иван, если денег даст чуть-чуть на лекарства и памперсы, то буду рада и благодарна.

– Список составь, что нужно, – кивает спокойно Иван, – я привезу. А еще что требуется? Может, врачи какие-то? Исследования? Анализы? Или этот… как его… мозгоправ? Ты говоришь, что у Севки все работает, но он просто не хочет? Значит, надо сделать так, чтоб захотел…

– Легко сказать, – устало вздыхаю я.

И молча иду на кухню.

Там ставлю чайник, достаю печенье, скромную нарезку сыра и колбасы из холодильника, режу хлеб. Иван – гость, его надо, наверно, покормить… Опять же, судя по большой сумке с вещами, приехал издалека.

Пока вожусь по хозяйству, машинально прислушиваюсь к мерному гудению мужского голоса из комнаты. Похоже, Иван не теряет надежды вот так, с разбегу, растормошить брата и привести его в чувство. Грустно улыбаюсь… Наивный. Я в первые пару месяцев тоже вот так… Не теряла надежды. Да и до сих пор разговариваю с Севой, чисто по привычке… Или нет. Наверно, я тоже жду чуда. Хочу его.

Может, появление Ивана к лучшему? И это – та встряска, что так необходима Севе?

Между тем, голос в комнате утихает, скрипит пол, прогибаясь под немалой тяжестью, и в кухне становится тесно.

Я не поворачиваюсь, просто ощущаю, как сгустился воздух от чужого присутствия. Чувствую, как Иван на меня смотрит, молча, внимательно изучает. Настойчивый взгляд скользит от ног до головы и обратно, словно сканирует опять.

Мне от этого не по себе. Неприятно и жутковато даже.

Потому разрушаю возникшую напряженность первой.

– Хочешь чаю?

Иван первым стал называть меня на «ты», потому не считаю нужным деликатничать.

– Да, – гудит он, – не откажусь… И пожрать тоже.

– У меня не особенно что-то есть… – Боже, почему я оправдываюсь-то? – Я не готовлю… Только для Севы, но тебе вряд ли подойдет его диета.

– А зачем ему диета? – Иван садится за стол, прямо на место Севы, и это почему-то коробит. Кухня у нас маленькая, конечно, и посадочных мест всего два, но чужой человек на месте мужа смотрится неправильно.

Тот же участковый сидел на моем месте…

– Доктор прописал, – отвечаю я, нервно переставляя чашки, и продолжаю зачем-то, – он лежит, это – проблемы с желудком, внутренними органами… Чем дольше лежит, тем больше проблем… И потому пища должна быть здоровая, чтоб дополнительно не раздражать пищеварительную систему.

– А может, ему наоборот, дать чего-нибудь вкусного? Или невкусного? – Иван, словно не замечая моего раздражения, берет чашку, отпивает, цепляет бутерброд с тарелки и откусывает сразу половину.

– Смотря что считать вкусным, – говорю я, злясь уже, – от жирного или острого у него случится понос, – тут я кошусь на второй бутерброд в руках Ивана и думаю, что была бы рада, если б мои слова отбили у него аппетит. Конечно, этого не происходит. Иван, судя по внешности и поведению, явно не из тех мужчин, кого можно отвратить от еды словами про физиологические отправления. Он спокойно жует, кивает, признавая мою правоту, – или запор, – продолжаю я еще более злобно, – представь, каково это, с лежачим больным.

– Кстати, а почему он не встает в туалет? – тут же спрашивает Иван, – он же может? Я думал, что это – естественная потребность…

– Может, – я с грохотом ставлю тарелку из-под бутербродов в мойку, – но не хочет.

– А если водить?

– Кто будет его водить? Я? Как ты себе это представляешь? – злость моя переходит уже края, потому что вопросы у Ивана глупые, а я устала, – во мне сорок восемь кило, в нем – около восьмидесяти. При всем моем желании, я его не утащу.

– Понял, – кивает Иван, – я буду таскать. Может, он быстрее в себя придет… – и договаривает, глядя в мои, наверняка, безмерно удивленные глаза, – сама же говоришь, что ему нельзя лежать постоянно… Внутренние органы, то да сё…

11

Следующим утром, стоя у закрытой двери в туалет, я понимаю, что вот она, моя новая реальность, все объемней и многогранней становится.

Как-то вчера, после безапелляционного заявления Ивана о том, что он будет таскать Севу в туалет и вообще заботиться о нем серьезно, я не предполагала такого развития событий…

А Иван, не получив от меня никакой внятной реакции, да и какая может быть реакция, когда все настолько неожиданно, развил серьезную деятельность. Оказалось, что в той сумке, оставленной в коридоре, все его вещи. И имеется там спальник, который Иван совершенно спокойно бросил у окна, с другой стороны от кровати Севы.

Саму сумку пристроил там же, неподалеку. Вытащил из нее небольшой кофр с принадлежностями для личной гигиены, унес в ванную.

Обжился, короче говоря.

И все это – в течение десяти минут!

Я только и успевала, что ресницами хлопать на такую резвость.

Иван не спрашивал моего разрешения, не договаривался по условиям проживания, словно наш недолгий диалог в кухне был определяющим, и после него ничего не требовалось больше.

И я не понимала, как действовать дальше. Отказываться от его помощи? Так, вроде, согласилась уже. Выгонять? Как-то это неправильно… Он же помощь предложил… И за Севой ухаживать… Понятно, что это будет удобней делать, если Иван здесь останется. Но все равно скорость и размах поражали.

Наша, и без того небольшая квартира стала неожиданно еще меньше, оказалось, что присутствие еще одного взрослого человека значительно сгустило атмосферу. К тому же, у Ивана были такие габариты, что сложно оставаться незаметным…

В итоге я, так ничего и не придумав, ушла в другую комнату, прилегла на диван, который обжила после несчастья, случившегося в нашей семье, и закрыла глаза, чтоб хоть как-то отгородиться от всего.

Присутствие в моей квартире постороннего человека неосознанно напрягало. Постоянно тянуло прислушаться, понять, что именно сейчас делает Иван. Старый скрипучий пол выдавал его с головой.

Вот тяжело и натужно запели доски, когда мужчина прошел на кухню. Там чем-то гремел, что-то переставлял. Такая бесцеремонность… Не спрашивая меня… Возмущения не было, только вялый, невнятный протест. Больше формальный, чем реальный.

Вот протопал обратно. Тихий бубнеж, в котором едва различались слова «Севка», «брат», «давай, попробуй…»

И надо было бы встать, сказать, что Севу кормить пора. И что у него есть специальная кружка-поильник… И что он может все выплюнуть, а потому нужно держать под рукой полотенце и влажные салфетки…

И где-то между этими мыслями я и уснула. Самым позорным и странным образом отключилась, словно в кому впала.

Без сновидений, только с каким-то постоянным неопределяемым полностью ощущением неправильности происходящего. Тревоги.

И проснулась от этой тревоги, словно по лицу кто-то ударил!

Подскочила, прижала ладонь к пылающей щеке, пытаясь унять тяжело бьющееся сердце.

Огляделась, с недоумением отбросила плед, который, я совершенно точно знала, лежал в шкафу. А теперь оказался на мне. То есть… То есть, Иван заходил сюда, смотрел на меня, спящую… И потом полазил по шкафам, нашел плед и укрыл!

Это уже была какая-то незамутненная наглость, простота, которая хуже воровства!

Нахмурившись, я встала с твердым намерением высказать Ивану все, что думаю о его поведении. Всему есть предел, в конце концов!

Мог бы меня просто разбудить. Тем более, что надо Севу кормить и менять ему памперс, вовремя это не сделаешь, и сразу будет масса дополнительных забот…

Но на пороге комнаты я остановилась, глядя на широченную спину Ивана, сидящего возле кровати Севы.

– И вот прикинь, брат, я выхожу и вижу, как над буровой дым…

Иван говорил, похоже, уже давно, рассказывал какую-то странную историю про пожар на буровой платформе, и я, пораженная мирной теплотой картины, хотела отступить обратно в коридор, но тут Иван обернулся.

Каким образом он услышал меня, не знаю, ведь это его скрипучий пол выдавал с головой, а меня-то – нет. И подошла я совершенно беззвучно.

– Привет, Алина, – кивнул Иван, скользув взглядом по моим босым ногам, – выспалась? А мы тут болтаем…

– Да… – ответила я, как-то разом растеряв весь свой боевой запал, – спасибо, что укрыл. Но не стоило…

– Ты прости, я не лазил, просто первый попавшийся шкаф открыл, а там плед, – пробасил Иван, поднимаясь с табуретки. Я проследила, как макушка его едва не задела люстру. Боже, какой же у него рост? Сева тоже был высоким, гораздо выше меня, но все же не настолько. Этот словно медведь гризли, честное слово.

– Ничего страшного… – пробормотала я, хотя совсем недавно была полна намерения серьезно высказать незванному гостю все, что думаю о его бесцеремонности, – как у вас дела? Севе кушать пора. И памперс…

– Он поел, – ответил Иван, – там я кашу нашел в холодильнике, разогрел. И кружку его нашел, это же она?

Он продемонстрировал мне Севину кружку-поильник.

– Да…

– И памперс поменял я, – продолжил Иван спокойно, словно вообще в этом нет ничего такого, менять памперс взрослому мужчине, – а еще в туалет его сводил.

– Сводил? – я с надеждой кинула взгляд на Севу, безучастно смотрящего мультфильмы, – и он шел? Сам?

– Оттащил, – признался Иван с легкой досадой, – но ничего, скоро сам пойдет.

– Спасибо… – это все, что я могла ответить, обескураженная бешеной активностью Ивана.

Надо же, в самом деле помогает… Надолго ли его хватит? Хотя… Какая разница. Пусть хоть чуть-чуть, мне и это в радость.

– Ты, наверно, голоден… – внезапно вспомнила я об обязанностях хозяйки, но Иван пожал плечами:

– Да нет… Я там картошку нашел у тебя, пожарил. И окорочка замороженные разморозил и тоже пожарил. Не знаю, ешь ты такое или нет?

– Ем, почему нет? – я все больше удивлялась, в этот раз тому, что мужчина умеет готовить. Нет, я знала, что такие редкие экземпляры есть где-то, но мне до этого дня не встречались. Мой Сева мог только сварить яйца и жутко пожарить яичницу. Мыть посуду, готовить что-то хоть чуть более сложное он не был способен.

А тут, надо же…

– Ну… – немного растерянно ответил Иван, проведя ладонью по бритому затылку, – диета, там… жареное не ешь, только пареное и прочее…

– Я не сижу на диете…

– Да? Ну, тебе и не надо, – Иван осмотрел меня от пальцев ног до макушки, и я неожиданно для себя покраснела.

Смутилась, вспомнив, что, наверно, на голове полный ужас.

– Прошу прощения…

Шагнула назад, потом еще, и все это время Иван стоял и смотрел на меня.

Наконец, скрывшись от его взгляда, я выдохнула и побежала в ванную. Там умылась холодной водой, с легким удивлением заметив, что пальцы подрагивают. И долго смотрела на себя в зеркало, отмечая изменения, на которые раньше как-то и внимания не обращала.

Тени под глазами, серый цвет лица, губы бледные… И волосы паклей. Похудела к тому же.

Иван прав, мне реально не надо сидеть на диете. И без того худая и страшная.

Почему-то это расстроило, хотя еще месяц назад, да что там! – еще день назад я бы вообще никакого внимания не обратила на такие мелочи.

Выдохнув, я прибрала волосы, затем пару мгновений с легким удивлением смотрела на темный мужской кофр. Молния на нем была расстегнула, и содержимое чуть виднелось. Ничего особенного, обычные мужские принадлежности: пена для бритья, флакон туалетной воды, опасная бритва.

Повинуясь минутному желанию, я взяла туалетную воду и понюхала. Горьковато-свежий запах, обычный масс-маркет, тоже ничего особенного…

Затем, словно устыдившись, положила флакон обратно, так, как он и лежал, и вышла из ванной.

На кухне, вопреки моим опасениям, не было никакого разгрома – обычного дела, когда мужчина внезапно решает приготовить еду. Все чисто, аккуратно, все поверхности протерты, на плите, тоже чистой, сковородка с картошкой и кастрюлька с окорочками.

– Я тут чуть похозяйничал… – густой низкий бас заставил подпрыгнуть на месте и с грохотом уронить крышку на кастрюльку.

Это как он так бесшумно подошел? Почему я не услышала?

– Спасибо, – сказала я, стараясь не показывать больше, что напугалась.

Повернулась.

Иван стоял, прислонившись к дверному косяку, смотрел на меня. Руки засунул в карманы спортивных брюк. Он успел переодеться, пока я спала. И теперь его плечи обтягивала белая футболка, открывая массивные, заросшие темным волосом предплечья. В вороте футболки тоже волосы виднелись. И борода, не длинная, но густая, видно было, что Иван ухаживает за ней. Футболка сидела хорошо на нем, и сразу становилось понятно, что брат мужа не пренебрегает спортом. По крайней мере, ни пивного живота, ни дряблых мышц у него не наблюдалось. Наоборот даже…

Волосатый какой… И в самом деле, медведь гризли… О чем я думаю?..

– Сядь поешь, – кивнул Иван, – голодная, наверно.

– Да… Спасибо…

Я повернулась к плите, достала тарелку, принялась накладывать себе еду, спросила, не оборачиваясь:

– Ты будешь есть?

– Немного только.

Я спросила из вежливости, если честно. Сидеть с ним за столом мне не хотелось, и я никак не могла понять причину этого. Как и причину своей неловкости и вообще странного восприятия этого человека. Казалось бы, ну что такого? Родственник же… Брат мужа. Помогает… А мне почему-то очень сильно хотелось, чтоб он ушел. Просто взял и растворился в пространстве. Слишком много его внезапно было. Или мне слишком мало места?

Мы поужинали в молчании.

Конечно, мне бы следовало порасспрашивать Ивана о его жизни, о том, откуда он приехал, как узнал, где мы живем, ведь Сева не говорил, что давал ему наш адрес, и о планах его тоже не мешало бы узнать… Но я была взволнована и обескуражена одновременно, слова в голову не шли, хотелось побыстрее доесть и уйти к себе.

Иван тоже вопросов не задавал, словно чувствовал мой настрой.

– Оставь, я помою посуду, – предложил мне в конце ужина, – и Севку покормлю. Вообще, иди отдыхай.

– Мне неудобно, ты и так столько… – неуверенно начала я, но Иван прервал сурово и настойчиво:

– Никакого «неудобно». Ты и без того вся вымотанная. Я сам тут, ложись спать.

И я почему-то согласилась. Кивнула и пошла в комнату.

Там, на полном автомате, раздвинула диван, постелила себе, легла.

И принялась прислушиваться к происходящему в квартире, почему-то очень четко чувствуя себя лишней.

Вот Иван прошел в комнату, что-то сказал Севе, потом еще, потом вообще принялся бубнить, мерно так, успокаивающе. Заскрипела кровать, потом пол под двойной тяжестью.

– Давай, брат, пошли, пошли… – донеслось до меня.

И неожиданно именно это выбило из колеи, из того странного ступора, в который я погрузилась на целых полдня.

Он помогает, он в самом деле помогает! Тащит брата в туалет, кормит, укладывает, разговаривает… Боже… Ты решил сжалиться надо мной?

Иван пронес Севу обратно в комнату, повозился, судя по всему, укладывая его, затем зашелестел спальником…

И я, вытерев слезы, внезапно подорвалась с места и побежала в комнату к Севе.

Заглянула в царящий там полумрак, потому что Иван выключил телевизор, и теперь горел лишь маленький ночник в изголовье Севиной кровати.

– Иван… – позвала негромко.

Брат мужа, судя по всему, уже расположившийся на спальнике у окна, приподнялся, показавшись из-за кровати Севы, и вопросительно посмотрел на меня.

– У нас есть кресло, – чуть смущенно сказала я, отвернувшись, чтоб не смотреть на голые широкие плечи и грудь, заросшую темным волосом, – оно раскладывается… Некудобно на полу же. Давай, я разложу… И постельное есть… Прости, что я так…

– Да ничего страшного, Алина, – прогудел он спокойно, – кресло меня не выдержит наверняка, так что не надо. А спать мне наоборот удобно на полу. Привык уже, на мягком не могу. Спасибо за беспокойство.

– Хорошо… Спокойной ночи…

– Спокойной ночи, Алина.

Я потопталась неловко, затем развернулась и пошла к себе, провожаемая внимательным взглядом Ивана.

Легла в постель, тихо выдохнула, удивляясь самой себе.

Что это я?

Закрыла глаза, почему-то опять прислушалась, словно пытясь за наступившей в квартире тишиной услышать дыхание нашего гостя…

Поймала себя на этом, разозлилась и крепко зажмурилась.

Все. Спать. Утром будет легче.

И вот сейчас, стоя у закрытой двери в ванную и прислушиваясь к шуму воды, я думаю о том, что была не права вчера вечером.

Легче не стало.

12

Дверь открывается настолько неожиданно, что не успеваю даже отойти в сторону.

Чуть ли не утыкаюсь носом в голую волосатую грудь Ивана, оторопело моргаю и задираю подбородок, чтоб заглянуть ему в лицо.

Он стоит, смотрит на меня сверху, очень серьезно, чуть нахмурив брови. И я снова теряюсь, настолько несуразное ощущение от происходящего: Иван очень большой, кажется, что плечами полностью проем двери закрывает.

Это почему-то не чувствуется опасным, его размеры, его близость, хотя должно бы. Просто… Неуютно.

– Доброе утро, – басит Иван вежливо, – я долго, да? Специально пораньше пошел, не хотел потом мешать…

Надо же, как в нем интересно сочетаются вот такая бытовая вежливость, деликатность даже, и тот бесцеремонный напор, который так удивил меня вчера.

– Доброе, – миролюбиво отвечаю я, – как спалось?

– Отлично, – кивает Иван, – тепло и тихо. Что еще нужно?

– Так мало требований…

– Я вообще неприхотливый.

Я вспоминаю, как Сева не мог спать в отелях и вообще где-либо, где было хоть какое-то неудобство, и снова поражаюсь, насколько они разные… Точно родные?

– Вы точно родные братья с Севой? – вырывается у меня, прежде, чем успеваю подумать.

И Иван хмурится:

– А Севка не говорил ничего про меня, да?

– Эм-м-м…

А вот это неожиданность… Какая-то семейная тайна, что ли?

В любом случае, наше стояние у дверей ванной становится не особенно уместным. Иван полуголый, кожа влажная еще после умывания, распаренная, и пахнет от него свежими нотами того самого парфюма, который я вчера нюхала во флаконе. Только почему-то сейчас запах мне кажется совсем другим. Более… глубоким, что ли… Интимным.

А я, в своей пижаме и наброшенном сверху халате, заспанная и небрежная, чувствую себя вдвойне неуверенно. И вообще, вся ситуация неловкая какая-то…

– Я просто, может, не помню…

– Ну, тогда, думаю, он сам расскажет, – серьезно кивает Иван.

И мне не остается ничего другого, как тоже кивнуть и неловко пробраться в ванную, стараясь не коснуться его влажной груди.

Меня поражает непоколебимая уверенность Ивана в том, что Сева встанет. И сам расскажет.

Это до такой степени трогает, что я какое-то время плачу, закрывшись в ванной и сидя на бортике. Мне так не хватало вот такой, спокойной, серьезной поддержки! Уверенности, что все будет хорошо! Пусть не сразу, но непременно будет!

Только теперь я понимаю, до какой степени мне было тяжело все это время, как сильно я не дышала, не жила, полностью закуклившись в своем маленьком рухнувшем мире и, на самом деле, не надеясь уже на что-то хорошее.

А оно есть, оказывается, это хорошее.

И мне, оказывается, совсем немного требуется. Чуть-чуть буквально. Просто слова, самые обычные слова не поддержки даже, а надежды на то, что все не напрасно.

Умываюсь, приходя в себя, дышу спокойно и глубоко.

Что-то меня совсем эта ситуация расшатала, то плачу, то стесняюсь непонятно чего, то волнуюсь по самым глупым причинам.

Если б точно не была уверена, что не беременна, уже бежала бы в аптеку за тестом. Но сейчас даже мысли такие звучат в голове кощунственно.

После ванной заглядываю к Севе, отмечаю, что он переодет и, похоже, накормлен, смотрит мультики.

На кухне задумчиво осматриваю накрытый стол. Все же есть в этом что-то… Когда мужчина умеет хозяйничать самостоятельно, без наведения катастрофы вселенского масштаба на всех доступных поверхностях.

– Я сварил кофе, – говорит Иван, кивая на ковшик с темной ароматной жидкостью, стоящий на плите, – не знаю, пьешь ты или нет… Я пью просто, у меня с собой всегда есть запас… А турки у тебя не нашел.

– Я как-то… – пожимаю плечами, не зная даже, что сказать. Я не могу сказать, люблю я кофе или нет. Не кофеман – это точно. Иногда пью в кафе капучино, иногда в учительской растворимый… А чтобы прямо разбираться в нем, отличать оттенки, как некоторые… Такого нет.

А вот Иван, похоже, как раз из экспертов.

– Наливаю тогда, – решает он за меня, аккуратно разливает кофе в большие кружки. А я удивленно наблюдаю, как ладно и красиво даже у него это все получается: ни капли мимо ковша, хотя эта посудина капризная, и совсем не предназначена для таких вещей. Кашу сварить в нем или яйца, это да. А вот кофе…

Сам ковш в огромной лапе Ивана смотрится игрушечным, а смуглые крупные пальцы, со сбитыми костяшками, на блестящей ручке – чужеродно.

Я замечаю, что на одном из пальцев какой-то синий рисунок, татуировка.

– Что это? – указываю на тату. Иван ничего не отвечает, разливает до конца кофе, убирает ковшик на плиту.

– Я не знаю, как ты пьешь кофе… Говорят, его надо маленькими чашками, но мне такое на один глоток. Не люблю, короче говоря. Попробуй, я туда добавил кардамона. Чуть пряно должно получиться…

Он говорит спокойно, рассудительно и дружелюбно. И вообще не отвечает на мой вопрос, словно не услышал.

Я послушно отпиваю, и с удивлением понимаю, что вкус очень даже интересный. И его хочется смаковать, раскладывая на составляющие.

Увлекаюсь, забыв уже о том, что спрашивала, и о том, что Иван на мой вопрос так и не ответил.

– Нравится? – Иван с видимым удовольствием отпивает свой кофе, наблюдает за мной.

– Да… Необычно… Где ты такому научился?

– Когда живешь один, много чему можно научиться…

Я хочу поймать момент и спросить о его жизни немного, даже кружку ставлю на стол, но Иван опережает:

– Как Новый Год праздновать хочешь?

Этот вопрос сбивает настрой на допрос, и я только глупо хлопаю ресницами, теряясь. А затем пожимаю плечами:

– Никак… А как тут праздновать? Хотела Севе салатик сделать крабовый… Он его любит. И все, пожалуй.

– Салатик – это хорошо, – кивает Иван, – можно еще запечь курицу или утку. И картошку. Если хочешь, я сам займусь.

– О-о-о… Хорошо…

Чуть было не спрашиваю, не ждут ли его где-нибудь на праздник, но вовремя замолкаю. Иван явно настроен отметить Новый Год с нами, и это, судя по его поведению, даже не подлежит обсуждению.

Ну… Ладно…

– Тебе надо что-то в магазине? – спрашивает Иван, убирая чашку в мойку, – я собираюсь.

– Эм-м-м… Я все купила, вроде… Вот только утки у меня нет, чтоб запекать. И курицы…

– Я куплю, – говорит он, моет чашку под моим удивленным взглядом, ставит ее в сушку.

Вообще, чувствуется, что брат мужа здесь полностью освоился, знает, где что стоит, чего нужно докупить… Словно мы все время вместе жили.

У меня какой-то непроходящий шок, удивление бесконечное.

И я не знаю, как это выразить, как дать ему понять о своих эмоциях. И надо ли вообще это делать.

Ведь, по сути, Иван ведет себя, как обычно, ничего сверхъестественного… Это если со стороны. А вот по сути…

И про себя ничего не рассказывает… Хотя, тут моя вина, не спрашиваю. Но когда? Когда?

– Алина, дай мне, пожалуйста, запасные ключи от квартиры, – поворачивается ко мне Иван, – а то неудобно в домофон звонить, вдруг, ты в ванной будешь. Или с Севой.

– Да… Хорошо… – мой шок продолжается. Моя жизнь по кирпичикам рушится… Хотя, она уже разрушена…

Иван хочет что-то еще сказать, но в этот момент раздается звонок в дверь.