Текст книги "Задача с одним бриллиантом"

Глава 11

Не могу сказать, что второй из увиденных мною магазинов семьи Миллеров произвел на меня большое впечатление. В том, который служил базой Шурику, ювелирные украшения не предлагались вообще, но выбор предметов антиквариата впечатлял. И выставлялись по-настоящему красивые вещи! Здесь, наоборот, ювелирные изделия являлись основным товаром, как, вероятно, было до революции. Работал оценщик ювелирных изделий, предлагался мелкий ремонт и изготовление ювелирных изделий на заказ. Шурик сказал, что в двух других магазинах ювелирки нет. В третьем посуда, включая дорогую современную, в четвертом, как и на его «базе», – статуэтки, открытки, большие часы, вазы, шкатулки, лампы, картины и отдельно рамы, немного мебели и прочие предметы.

Магазин располагался в старой части Петербурга, минутах в пятнадцати ходьбы от дома Фаберже на Большой Морской. Известно, что семья Фаберже покинула Францию из-за религиозных преследований, и тогда у них была фамилия Фаври. Фаберже они стали в 1825 году, и прародителем «наших» Фаберже считается Густав, который приехал в Петербург учиться ювелирному делу. Он же открыл первый магазин семьи по известному адресу. Это был фешенебельный район – самое место для ювелирных лавок. Знаменитый Карл – это сын Густава.

Миллеры приехали в Россию и с первой, и с второй волной переселенцев. Первые немцы прибыли при Петре Великом, который приглашал иностранных ученых и мастеровых, чтобы они обучали, передавали опыт и знания россиянам, но основная масса приехала при Екатерине Великой. Известно, что при Екатерине население России увеличилось в полтора раза, и Россия стала самым населенным государством в Европе. Желая прирастить страну территориями и увеличить население, правитель-мужчина наверняка развязал бы войну. Великая женщина действовала по-другому – она приглашала иностранцев переселяться в Россию. Она издала манифест «О дозволении всем иностранцам, в Россию въезжающим, поселяться в которых губерниях они пожелают и о дарованных им правам». Таким образом заселялись плохо обжитые районы России. Конечно, сразу поток переселенцев не хлынул. Екатерина приказала напечатать Манифест на четырех языках – русском, немецком, английском и французском, по сто экземпляров на каждом языке и отправить российским дипломатическим агентам за границей.

Но люди все равно не решались на такой отчаянный шаг. Сама-то Екатерина приехала в Россию невестой наследника престола. А простым людям требовались какие-то гарантии, обязательства помощи – чтобы они поняли: в России им будет лучше, чем дома. Екатерина издала «Манифест о даруемых иностранным переселенцам авантажах и привилегиях» и еще несколько указов. Было создано учреждение для защиты их прав – Канцелярия опекунства иностранных переселенцев. Больше всего приехало выходцев с юго-запада Германии.

Они получили невероятные льготы! Считается, что немцев больше всего привлекло освобождение от воинской повинности. Правители немецких земель постоянно воевали между собой, а для этого требовались люди. Поэтому молодым немцам было очень сложно избежать армейской службы. А тут их от нее освобождали! И при этом даровалась свобода вероисповедания и разрешалось строить свои культовые сооружения. Плюс было освобождение от налогов (на разные сроки в городах и сельской местности), организовавшим производство разрешалось торговать беспошлинно, даже вывозить товары за пределы Российской империи.

За три года приехали двадцать три тысячи человек – среди них была одна ветвь семейства Миллеров. Потом один из потомков тех Миллеров, которые приехали при Петре и обосновались в Петербурге, женился на дочери «екатерининских» переселенцев. Они были какими-то очень дальними родственниками, и девушку решили пристроить в столицу, в семью с ювелирным магазином и мастерской.

Не все Миллеры становились ювелирами. Например, в семье Рудольфа Карловича, который продал дочь Тамару за бриллиант, старший сын, которого ювелирное дело не привлекало, ушел на фронт во время Первой мировой войны, воевать за Россию, которую считал своей родиной и где хотел сделать военную карьеру. То есть в первую очередь он хотел делать карьеру, а не родину защищать. Военные в России всегда пользовались уважением, а жалованье было стабильным, в отличие от ювелирного дела. Старший сын видел резкое падение спроса на ювелирные изделия в 1905 году.

В конце концов он карьеру сделал – красным комиссаром. Он быстро сориентировался в меняющейся обстановке. Он не занимал высоких постов, чтобы войти в историю, но выжил и, так сказать, жил и не тужил. Старшая дочь, как уже говорилось, вышла замуж за инженера-путейщика, оказавшегося нужным новой советской власти. Второй сын, продолжатель ювелирных традиций, тоже пристроился. Ведь награбленное нужно было оценивать, а солдаты и матросы, ошалевшие от вседозволенности, ничего не понимали в драгоценных камнях и часто не могли отличить бижутерию от на самом деле ценной вещи.

Я не стала спрашивать, прилипало ли что-то к рукам старшего и второго сыновей Рудольфа Карловича Миллера – таких вопросов не задают. Но если они делились с вышестоящим начальством, то почему бы и нет?

Я спросила: что случилось с самим Рудольфом Карловичем, его супругой и остальными детьми? Ведь их было девять, как говорила мне Екатерина Рудольфовна.

– Они все уехали к родственникам. В Астраханскую губернию. Я же вам рассказал про две ветви нашей семьи. Одни приехали в петровские времена и поселились в Петербурге. Другие приехали при Екатерине Великой осваивать малозаселенные территории. Не все ж в Поволжье отправились. Наши люди почему-то считают, что при Екатерине немцы заселяли именно Поволжье. Это не так. Еще ехали в Астраханскую, Оренбургскую, Белгородскую губернии и некоторые другие места. Точно я не знаю, когда уехал Рудольф Карлович с семьей. Вы правы, Юля. Наверное, ювелирный магазин был уже закрыт. Может, мой предок с женой и детьми уже сидел на чемоданах, когда появился Сидней Рейли со своим предложением и бриллиантом? Рудольф Карлович в бриллиантах понимал и его взял.

– А желание Тамары кто-то спрашивал?

Шурик улыбнулся.

– Не знаю. Но попробуйте поставить себя на ее место. Ей предлагают войти в императорскую семью – пусть и таким путем. Ведь никто не мог предположить, что и царя, и всю его семью расстреляют! Тамара, наверное, думала, что отправится вместе с царской семьей в Европу, где она никогда не была.

– Но отношение к Романовым в тот период было не самым лучшим – и это мягко сказано, – заметила я.

В период после Февральской революции в петербургских газетах публиковалось много материалов о Романовых, причем все они были со знаком «минус». Можно сказать, что это были сплошные разоблачения – ведь в Николае II русской крови было очень мало, одна сто двадцать восьмая! Это все скрупулезно подсчитывалось и объяснялось народу. Ругали Александру Федоровну, говорили, что она буквально захватила власть, а царь во всем слушался жену. А она-то наверняка шпионка…

Масла в огонь подливал великий князь Кирилл Владимирович, двоюродный брат Николая II. Он выступал с заявлениями, что все родственники предупреждали царя, тот никого не слушал, кроме Александры Федоровны. Будто родственники сами знали, чем все может закончиться.

– Это который себя потом провозгласил императором всероссийским Кириллом I? – уточнил Шурик.

– Он самый, – сказала я. – Он не поддержал Николая II и первым из императорской фамилии нарушил присягу царю – и со своей воинской частью перешел на сторону Государственной Думы. А потом бежал из России через Финляндию, которая тогда еще оставалась в составе Российской империи. Умер в Париже.

– Своя рубашка ближе к телу, – заметил Шурик.

Не подумайте, что я осуждаю Кирилла Владимировича или кого-либо из прошлого. Я не вправе это делать (хотя Юровского считаю редкостным подонком). Мы не жили в те времена. Мы просто не можем знать всех обстоятельств. Мне посчастливилось застать людей, которые жили в те годы, – прадеда, деда, бабушку, послушать их воспоминания. Хотя я не исключаю, что на их воспоминания наложили отпечаток последующие годы жизни в Советском Союзе. Человек физически не способен фильтровать всю поступающую информацию.

Сама я с интересом просматривала газеты 1917 года, например «Биржевые ведомости» и «Вечернюю газету». Меня поразило единодушие после Февральской революции – ее поддержали все: интеллигенция, военные, даже аристократы. Возможно, одна из причин – это малое количество жертв в сравнении с подобными событиями на Западе. Например, Федор Сологуб писал о Февральской революции: «Мирный незлобный характер – может быть, это чисто русская, славянская революция», он говорил про «медовые дни свободы», а в его стихах присутствуют голубое небо и белый снег – даже природа радуется победе революции. Но на фотографиях – серое небо и грязный снег. А ведь подобные слова для Сологуба нетипичны, с его-то пессимистическим творчеством и репутацией «певца смерти». Но Февральскую революцию он принял с оптимизмом.

В газетах того периода также немало разоблачений Распутина и рассказов о том, как вскрывали его могилу, сжигали тело, развеивали прах. То есть радость от новой эры свободной России, с одной стороны, и критика царя и его окружения – с другой.

Тамара Миллер была образованной барышней, ее отец и другие члены семьи явно читали газеты того времени. В конце концов, они жили в Петрограде! Они не могли не знать про отношение к Николаю II в те дни!

Шурик пожал плечами:

– Понимаете, Юля, это история нашей семьи, которая передается из поколения в поколение. Я не ставил ее под вопрос. Я просто знал, что Сидней Рейли купил Тамару за индийский бриллиант. Бриллиант был ему выдан англичанами для выкупа одной из дочерей Николая II. Он на него купил Тамару для обмена. Зачем ему было отдавать бриллиант царю? Им свои драгоценности было некуда девать. В лифчики зашивали. Мои предки считали, что Рейли подменил великую княжну Татьяну на Тамару и Тамару потом расстреляли вместе с царской семьей. Я не знаю. А после разговора с вами вообще начинаю думать, что все это – сказка.

– Но бриллиант был?

Шурик предложил мне поехать вместе с ним в квартиру, где он живет с детства и где жил его умерший отец. Бриллиант должен быть там! И если он там, Шурик мне его покажет, только не разрешит снимать.

Я, конечно, согласилась – с моим-то любопытством и страстью к авантюризму. Пашка, как всегда, не спорил, только молча меня сопровождал.

Глава 12

Квартира Миллеров находилась в Петроградском районе, в старом доме, в котором недавно был сделан капитальный ремонт. Теперь Шурик проживал в ней один. Завидный жених! Квартира состояла из четырех комнат и огромной кухни площадью метров тридцать. По центру стоял огромный старинный дубовый стол. С двумя старинными буфетами не очень сочетались огромный современный холодильник, плита, микроволновка, мультиварка и прочая современная техника. Но Шурику, как, вероятно, и его отцу, было плевать на дизайнерские изыски. Дизайнера тут точно никогда не было, как и женщины, которая бы специально занималась подбором обстановки, обоев, штор и всего остального.

Я знала, что тут бывает приходящая домработница. И свою работу она выполняла – пыль нигде слоем не лежала, паутина с потолка не свешивалась, носки по всей квартире не валялись. Но вся квартира была обставлена абы как. Больше всего было старинных шкафов от пола до потолка. Часть была заполнена книгами, по большей части старинными, но и советскими подписными изданиями. Современных книг с кровавыми сценами или томными любовниками на обложках я не заметила. Отдельно стояли альбомы. Также внимание привлекали стеклянные шкафы со всякими статуэтками, шкафы с посудой. Вероятно, самые интересные или дорогие вещи Миллер забирал домой, а не выставлял на продажу в магазинах.

Шкафы стояли во всех комнатах. Одна из них явно была мастерской, хотя, только увидев эту мастерскую, я не смогла бы сказать, мастер какой специальности здесь трудится. Пожалуй, кое-какое оборудование было старинным. Миллер сам что-то изготовлял, или чинил, или реставрировал? Еще в одной комнате жил Шурик, в третьей – покойный Николай Рудольфович, четвертая, вероятно, выполняла роль гостиной – там было больше всего шкафов, они стояли у всех стен и даже между двумя окнами. Книг в них не было, только изделия из стекла, фарфора и серебра. В центре располагались два дивана, между ними – журнальный столик. Больше никакой мебели. И картин в квартире тоже не было.

– Вы тут полюбуйтесь пока, – сказал Шурик. – А я кое-что проверю.

Я кивнула и стала передвигаться от шкафа к шкафу, ощущая себя скорее как в музее, чем в городской квартире. Чего тут только не было… Я не могла оценить стоимость посуды и статуэток – я в этом не разбираюсь. Но я не заметила ни одного выставленного ювелирного украшения. Все в сейфе? Пашка содержимым шкафов не заинтересовался. Он просто сел на диван и припал к бутылке пива, предложенной Шуриком. Хозяин и себе бутылку пива приготовил, так как больше сегодня квартиру покидать не собирался. Я отказалась, так как была за рулем.

Вскоре Шурик вернулся в задумчивости и плюхнулся на диван напротив Пашки. Я села рядом с оператором и вопросительно посмотрела на хозяина квартиры.

– Камня нет, – сообщил он. – И кое-чего еще нет. Код от сейфа знали отец и я. И где сейф находится, тоже знали только мы двое. И тут еще есть одна хитрость…

– То есть драгоценности из него мог достать только ваш отец?

Шурик кивнул.

– Но неужели он их все отдал Лильке?! С какой стати?!

– Может, хотел обеспечить ее на всю оставшуюся жизнь? – высказала предположение я.

– Да не брошу я ее! И Рудик с Костей всегда говорили, что позаботятся. Хотя теперь, конечно, придется мне одному. И еще Екатерина Рудольфовна. И Нина Константиновна – это первая жена моего отца, мать Рудика. У нее, конечно, еще один сын есть, но он в Америке. Может, теперь она к нему уедет. В общем, я остался старшим мужчиной в семье.

– Екатерина Рудольфовна считает себя главой семьи, – заметила я.

– Пусть считает. Деньги-то я зарабатываю. А у нее пенсия, какой-то курс лекций и консультации время от времени. Лилька… Она не сможет драгоценностями распорядиться! Она даже не сможет их продать за нормальную цену. Ее же обдерут как липку! И неужели она на самом деле сунула бриллиант в руку отцу?! Зачем?!

Чтобы немного сменить тему, я спросила про самочувствие Николая Рудольфовича в последние дни жизни. Я знала, что он умер от обширного инфаркта в больнице.

Шурик рассказал, что его отца нашли в его собственной машине на улице. Ему стало плохо, он съехал на обочину. То ли сам успел вызвать «Скорую», то ли карета мимо проезжала, и врачи заметили, что водителю плохо, в общем, его доставили в больницу, но там ничего не смогли сделать. Особых проблем со здоровьем не было – или Николай Рудольфович просто не обращал на них внимания. Там кольнет, здесь кольнет – ну и ладно. Нельзя сказать, что он был сердечником. Он не был язвенником. Он не страдал от онкологического заболевания. Какие-то таблетки принимал. Работал фактически до последнего дня. Но работа в случае Николая Рудольфовича была и хобби, и делом его жизни. Он трудился без выходных, но ему это нравилось. Он встречался с какими-то коллекционерами, люди приезжали в эту квартиру, Миллер ездил к ним. Он лично выезжал оценивать вещи в пределах Петербурга, консультировал в музеях, аукционных домах, посещал выставки. Выезжал за границу на аукционы и выставки. Больше сын ничего не знал. Явно просто не интересовался.

– Вообще его смерть была для меня шоком, – признался Шурик. – Мне из больницы позвонили. Он успел номер сказать, то есть написать. Мой рабочий, тот, что в магазине. Мобильный, конечно, не помнил. Вещи все его отдали, включая ключи от машины. Я поехал, забрал, она так и стояла на месте. Хотя это старенький «Форд»… Наверное, его врач «Скорой» закрыл. Я бы его поблагодарил, да где искать? А потом еще братцы учудили… Вы с Лилькой хотите поговорить?

– Конечно, – ответила я. Правда, предпочла бы без Шурика, но можно и вместе с ним.

Шурик достал из кармана телефон, спросил сестру, где она находится, и заявил, что сейчас приедет.

– Вы меня отвезете? – посмотрел он на меня. – Я вам могу интервью в домашнем интерьере дать за работу таксистом. – Шурик рассмеялся.

Я, конечно, согласилась. Пусть скажет несколько слов про отца на фоне всех этих шкафов с посудой и безделушками. Пашка расчехлил камеру.

Глава 13

По пути в собачий приют Пашка с Шуриком обсуждали пиво, оба были специалистами. Просто родственные души! Но, может, такое родство поможет вытянуть побольше информации из Шурика? Я ведь так и не знаю, какие несчастья преследовали семью Миллеров после появления у них бриллианта.

Тамару расстреляли вместо великой княжны Татьяны? Так она вроде бы уже была отрезанным ломтем. Старший сын, старшая дочь и второй сын не подверглись репрессиям, выжили и вроде бы жили неплохо. Остальные уехали не в Поволжье, где вскоре начался голод, а в Астраханскую губернию. Что было дальше? Мне еще предстояло это узнать. А пока послушаем Лилю Миллер.

Лиля очень обрадовалась нам с Пашкой, так как решила, что мы приехали делать репортаж о собачьем приюте, в котором она трудилась. Мы, конечно, что-то сняли, включая выступление Лили, которая явно не первый раз говорила журналистам, что им нужна любая помощь. Я передам съемку Виктории Семеновне, пусть попробует куда-нибудь вставить. Реквизиты счета напечатаем в «Невских новостях».

– А вы не хотите взять собаку? – спросила у меня Лиля.

Я ответила, что у меня живет кот, который не потерпит второе животное, собаку в особенности, да и гулять с собакой мне некогда. Моя работа не предполагает стабильного графика. Она тут же обратилась к Пашке. Пашка ответил, что живет один, пьет и вообще может не прийти домой ночевать.

Если у Шурика была яркая внешность, Лиля оказалась бледной поганкой, хотя умело наложенный макияж мог бы здорово изменить ее внешность в лучшую сторону. Но она косметикой не пользовалась, и, похоже, ей было все равно, как она выглядит. Она была натуральной блондинкой – волосы ее имели почти белый цвет, какой встречается у женщин в Прибалтике, ресницы и брови тоже были белесыми, глаза – серыми. Хотя, несмотря на ноябрь, лицо выглядело загорелым, возможно, из-за того, что Лиля круглогодично гуляет с подшефными собаками.

После съемки во дворе мы прошли в небольшой кабинет, который занимала Лиля, и с трудом там разместились. Пашка остался стоять, подпирая дверной косяк. Я тихонечко включила диктофон.

– Когда ты в последний раз видела отца? – спросил Шурик.

– В день его смерти. – Лиля мгновенно расплакалась.

– Он умер ночью, – заметил Шурик.

– Он от нас ехал! Он у нас был в тот вечер! Я себе никогда не прощу, что его не остановила!

– Ваш отец жаловался на здоровье? – мягко спросила я.

– Да! Говорил, что сердце в последнее время покалывает. Я его убеждала, что надо обязательно показаться врачу. А он отмахивался.

– Но у него же не было приступа, пока он находился у вас, – заметила я. – Вы не виноваты!

– Не было. Но он никогда раньше не говорил о смерти. А тут заговорил!

Шурик спросил, что именно говорил отец.

– Он камень мне привез, – вместо ответа сообщила Лиля.

– Какой? – спросил Шурик.

– Прозрачный, – пожала плечами Лиля.

«Она не знает семейную легенду? Или ей не положено как незаконнорожденной дочери? От гражданской жены? Или ее это просто не интересовало?»

Шурик взял листок бумаги и нарисовал камень, явно увеличенного размера, но ему нужно было показать форму и грани.

Лиля кивнула.

– И где сейчас камень? – спросил старший мужчина в семье Миллеров (если не считать отбывшего в Америку).

Лиля оправдала наши подозрения: согласно воле отца, она вложила его ему в руку перед тем, как гроб с телом опустили в землю. Шурик выразился непечатно, правда, очень тихо, себе под нос.

– Что еще он тебе оставил? – спросил Шурик ничего не выражающим тоном.

– Только один камень.

– А кольца? Серьги? Броши?

– Папа всегда дарил мне на день рождения какие-то драгоценности. Но куда мне их носить? Их иногда надевает мама, когда идет на какую-то выставку. Ей папа тоже дарил. Он говорил, что они – наша страховка. Деньги обесцениваются, а камни и золото всегда будут в цене. Мы всегда сможем их продать. Но как можно продать память о папе?

– Вместе с камнем он тебе что-то подарил? – еще раз уточнил Шурик.

– Нет. В тот вечер он принес только камень и просил положить вместе с собой в могилу. В руку вложить. Он показал, как вкладывать. Но я не думала, что будет так сложно вкладывать в мертвую руку – чтобы он зажал камень, и камень не выпал на грудь. Я с трудом справилась. Я рыдала, но сделала все так, как хотел папа. Ты же видел.

«Ах, вот почему присутствующим показались странными твои действия!»

– Если бы я знала, что вижу папу в последний раз!

Лиля опять расплакалась. Я налила ей воды из графина, который стоял на столе, и встретилась взглядом с ее братом. Выражение лица Шурика точно показывало его мнение о сестре: «Идиотка». Но старый Миллер явно знал, что делал. Если он хотел, чтобы проклятый бриллиант ушел из этого мира, он мог или сам каким-то образом от него избавиться, или попросить помощи у Лили.

Кстати, а почему он сам от него не избавился, если уж на то пошло? Ведь его можно было продать, обменять на большое количество его любимых статуэток, на квартиры, дачи, машины? Миллер крутился в этом мире. Он знал людей, к которым можно обратиться для продажи такой вещи. Он знал ее цену. Да, конечно, могли дать по голове, как давали многим старикам в нашем городе и других местах – тем, которые хотели продать старинные вещи, потому что жалкой пенсии не хватает на жизнь. Но Миллер-то был из этих кругов!

Или этот бриллиант нельзя было продать законно? Вообще нельзя продать по каким-то кармическим или подобным законам? Может, мне стоит поискать какую-то настоящую ведьму, которая объяснит суть дела?

Вскоре мы свернули беседу с Лилей и молча проследовали к моей машине.

– Юля, притормози у какого-нибудь супермаркета, я коньяку куплю, – попросил Шурик. Пашка сказал, что ему только пива.

Когда Шурик вернулся в машину, уже отхлебнув коньяка из горла, он спросил, когда я смогу с ним вместе съездить к своим знакомым из МВД для организации эксгумации.

– Завтра. Я созвонюсь с утра с ребятами из Управления, и мне точно скажут, что делать. Только я бы тебе посоветовала вначале подыскать место на каком-то сельском кладбище. Сейчас же многие хоронят родственников в области, а не в городе. Цены-то в разы отличаются. Насколько я понимаю, ты не хочешь снова закапывать на Борисоглебском?

– В Новгородской области похороню. Там родственники со стороны матери. Я знаю, где могила бабки и деда. И тетка еще жива. Меня в детстве отец летом туда отправлял. Там без проблем. Мне главное – его здесь откопать. Ты права: скажу, что не хочу осквернения могилы этими некромантами и самоубийцами. Кстати, еще чье-то согласие потребуется? В смысле из родственников?

– Не думаю. С первой женой твоей отец был разведен, твоя мать умерла раньше его, на Саломее он женат не был. Из ныне живущих законных детей, кроме тебя, есть один, а он в Америке, на похороны не прилетал. Лиля…

– Она признанная, хотя и от гражданской жены.

– Наверное, твоего желания будет достаточно. В крайнем случае убедишь Лилю – отцу не дают покоя и все в таком роде. Я ей съемку до монтажа покажу. Там в самом деле толпы. Да, кстати, а где собираются хоронить Рудика и Костю?

Шурик сказал, что Константина Екатерина Рудольфовна собирается подхоранивать к его отцу и, соответственно, своему умершему мужу. Насчет Рудольфа Шурик не знал.

– А к отцу можно? – спросил он. – Если отца мы все-таки оставим?

– В ту же могилу? Нет. Надо место рядом покупать. А если вместо твоего отца похоронить Рудольфа… наверное, да. Вы же официально покупали участок.

– А урну можно подхоронить? – спросил Шурик. – Юля, я сейчас подумал, что если я отца перевезу в Новгородскую область, Нина Константиновна с Саломеей меня живьем сожрут. И они же участвовали в оплате. Нет, все-таки оставлю здесь. Камень заберу, а потом опять закопаю. А урну с прахом Рудика – к отцу.

– Какая урна?! Труп проходит по уголовному делу. Кремация в таком случае запрещена.

Шурик сказал, что Екатерина Рудольфовна как раз собиралась сына кремировать. Я пояснила, что в таком случае требуется специальное разрешение.

– Кто его дает? – спросил Шурик.

Я ответила, что вначале нужно обратиться к следователю. Возможно, придется дойти до заместителя прокурора города. По каждому случаю решение принимается отдельно. Как криминальный репортер, я знаю, что ситуации случаются разные. Нередко бывает, что нужно уточнить причину смерти покойного, например, после того, как открылись новые обстоятельства дела. И сотрудники соответствующих органов понимают, в каких случаях такие обстоятельства могут открыться.

– В случае моих родственников его в принципе можно получить?

– Думаю, да. Дело понятное. Откапывать навряд ли придется для новых экспертиз. Хотя… Шурик, я не знаю. И не тебе же этим заниматься? Ты собираешься заниматься их похоронами?

– Да я даже материально не собираюсь участвовать. Я оплатил треть отцовских похорон. Хотя можно было все сделать гораздо дешевле. Он же хотел, чтобы его подхоронили к нашим предкам. Но Нина Константиновна с Саломеей просто с катушек съехали! Я обалдел от такой ревности к моей матери. Она давно умерла, а оказалось, что эти две бабы успокоиться не могут. Мне отец говорил, что больше всех любил мою мать. Вероятно, они это знали или чувствовали. Хотя Саломею я не понимаю. Ладно Нина Константиновна – отец от нее ушел к моей матери. Но с Саломеей он познакомился через несколько лет после ее смерти! И любимым ребенком моего отца была Лилька!

– Ты ревновал отца к Лиле?

– Нет, вообще я Лильку люблю. И она всегда была какая-то несчастная, то есть скорее неудачливая. Убогая. Отец ею много занимался, их проблемы с Саломеей решал. А они у них все время возникали – то одно, то другое. Мне с детства внушал, что нельзя забывать своих детей – законных и незаконных. Отец всем помогал – и первой семье, и Саломее с Лилькой. С братьями у меня контакта никогда не было. Мы знакомы с детства, я знал, что у отца была другая семья. Они знали про мать и меня, потом про Саломею с Лилькой. Нина Константиновна с Саломеей никогда не общалась. А тут выступили единым фронтом. Мне было проще согласиться, чем спорить.

Я сказала Шурику, чтобы он очень хорошо подумал, что говорить в Управлении. Поразмыслив, я решила, что все-таки стоит сказать про камень. Это веское основание для эксгумации. Оно обязательно должно быть. И лучше камень, чем некроманты. От некромантов наши органы вполне могут отмахнуться. Еще доказать надо, что они мешают покойникам. А посетителей в ноябре почти нет. А если бы и были? Некроманты же своим делом занимаются, ни к кому не цепляются и свои услуги не предлагают. Но Шурику следует решить, что говорить, а о чем умолчать. В Управлении не идиоты работают. Камень же поможет сотрудникам органов закрыть дело о двойном убийстве – в смысле Рудольфа и Константина. Лиля положила камень в руку отца, двоюродные братья решили его откопать и поубивали друг друга. И другие члены семьи или знают про камень, или могут узнать от наивной Лили, которая любому может сказать, что выполняла волю отца. И не членам семьи может сказать. И к чему это приведет? Кому нужны новые жертвы? А за такой бриллиант немало людей могут поубивать друг друга. Лучше представить фото камня – чтобы не было вопросов. Если Шурик захочет, а сотрудники органов посоветуют, я потом сюжет дам в «Криминальной хронике» – камень достали и вернули владельцу, можно расходиться. Владельца называть не буду. И все будут довольны.

– Не все, – хмыкнул Шурик.

Я спросила, кто сможет ему предъявить претензии. Лиля?

– Нет, Лилька живет в своем хорошем мире, «Криминальную хронику» не смотрит. И ей бриллиант не нужен! Хотя на него можно десять приютов для животных построить! А то и двадцать. И содержать всех бездомных собак нашего города на протяжении многих лет. Но она этого не понимает. Она равнодушна к драгоценностям, нарядам. Ты же видела ее. Саломея тоже не будет на камень претендовать. Она, как и Лилька, живет в своем мире. А вот Нина Константиновна…

– Откуда она узнает?

– Например, от некромантов. Она же проводит спиритические сеансы и общается с этой публикой. Нина Константиновна драгоценности любит.

Я напомнила, что Нина Константиновна – бывшая жена Николая Рудольфовича. Более того, она не из Миллеров. А камень – Миллеров. Я считала, что прав на бриллиант у нее нет никаких. Какие-то права могут быть у ее сына, который живет в Америке. Но он в Америке, а Шурик здесь. Камень всегда лежал в квартире, в которой Шурик живет с рождения. В крайнем случае Шурик может рассказать в Управлении историю появления индийского бриллианта в их семье. История семьи Миллеров уже была вкратце представлена в телепрограмме, а потом подробно в еженедельнике и на сайте нашего холдинга. Можно развить тему с упором на то, что теперь главный Миллер – Шурик. Он – наследник и носитель традиций.

– Ты писала про бриллиант?!

– Я писала про то, что Сидней Рейли купил Тамару, дочь ювелира Рудольфа Карловича, чтобы обменять ее на великую княжну Татьяну. Открой наш сайт и прочитай. Про Сиднея Рейли подробно написала – и не только то, что Екатерина Рудольфовна рассказала. Это же историческая личность. Уже несколько статей опубликовано о вашей семье и вашей семейной легенде. Смонтированное интервью с Екатериной Рудольфовной тоже можешь на сайте посмотреть. Но, конечно, я не упоминала бриллиант, только сообщала, что твой предок продал дочь. Цену не называла, но про ситуацию в Петрограде рассказала. Правда, Екатерина Рудольфовна хотела объявить народу, что бриллиант проклятый. Это не пошло в эфир.

– Правильно сделала, что не упоминала, – кивнул Шурик. – Спасибо. Обязательно прочитаю.

– Кстати, ты сказал, что твой отец хотел, чтобы его «подхоронили к нашим предкам».

Про склеп Миллеров на Борисоглебском кладбище я уже слышала от вдовы Рудика. Теперь про него рассказал Шурик. В нем похоронены их предки, умершие еще в XIX веке. Именно тогда их семьей был приобретен участок и построен вместительный склеп. Он находится в лютеранской части кладбища.

– И вашей семье удавалось хоронить там родственников и в двадцатом веке? – поразилась я. – В семейном склепе?

– Мои родственники умели приспосабливаться, – хмыкнул Шурик.