Текст книги "Игра с огнем"

Глава 7

Я не стала звонить вечером бабушке. Уже было поздно, мне завтра опять на целый день в салон, я решила, что позвоню в свой выходной. Наверное, если бы было что-то срочное, она позвонила бы еще раз или попросила бы Андрюшу передать мне, чтобы я с ней связалась.

Потом я ругала себя, что не позвонила и не узнала, о чем же все-таки бабушка хотела со мной поговорить, причем поговорить без свидетелей. И теперь я не узнаю об этом никогда.

В мой первый выходной позвонил отец и сказал, что бабушку убили.

– Как убили?! – ошарашенно переспросила я.

Андрюша, который так и проживал на надувной кровати, резко поднял голову.

Отец сказал, что бабушку вчера утром нашли дворники-узбеки. Вероятно, ее убили позавчера вечером – ударили чем-то тяжелым по голове и затащили в кусты в соседнем с ее домом дворе. Кусты в тех дворах густые, листва еще не вся облетела, да и вечером там тьма кромешная и людей ходит мало, только жильцы. И кому вечером придет мысль лезть в кусты? Люди заходят (или заезжают) в арку и во дворе направляются к своим подъездам, над каждым из которых, отдать должное, висит фонарь.

Первым владельцем бабушкиной квартиры, как я рассказывала, был один из моих предков, занесенных в энциклопедии, и члены нашей семьи так и живут в этой квартире с XIX века. Дворик, хотя и «колодец», очень хорошо облагородили в девяностые годы весьма обеспеченные люди, купившие квартиры в домах, составляющих этот «колодец». И, как и в XIX веке, там оказались и адвокаты, и банкиры, и врачи. Никаких представителей братвы он не привлек. Там стоят две красивые скамеечки, оформлены клумбы, вдоль домов растут кусты сирени и акации. Фонтан делать не стали, хотя этот вопрос обсуждался.

Попасть во двор можно только через арку, в которой жильцы установили железные ворота с калиткой. У жильцов есть от них ключи. Для остальных установлен домофон. У меня ключей от бабушкиной квартиры не было никогда. Соседний двор, в котором нашли бабушку, оформлен аналогичным образом – скамеечки, клумбы, кусты вдоль стен. Есть участки и для автомобилей – все ставят их на «свои» места, ближе к арке, а площадки со скамеечками оборудованы в дальнем от нее углу. Часть жильцов и гости вынуждены оставлять автомобили на улице.

На первом этаже дома из нашего «колодца», фасад которого смотрит на проезжую часть, находится магазин модной одежды, на первом этаже соседнего – дорогая кофейня. В большинстве домов в этом районе магазины были и в XIX веке, и в советские времена. Они строились таким образом, чтобы на первом этаже разместилась лавка. Теперь там тоже или магазины, или кафе, или офисы. И даже в тех домах, где изначально не было лавок, первые этажи были выкуплены и перестроены.

В квартире бабушки также имелась черная лестница. Ею пользовались клиенты моего предка-венеролога и, конечно, не только они. Эта черная лестница выходит, так сказать, на другую сторону – и таким образом можно попасть на улицу, параллельную нашей, пройдя через два двора. В соседний двор, в котором нашли бабушку, из нашего двора попасть нельзя. Мы можем там очутиться только как все остальные – выйти из нашей арки, пройти по улице и зайти к ним (если пустят). Или выйти через черный ход на параллельную улицу, а потом аналогичным способом войти к ним, но ведь и черные двери не стоят открытыми! У жильцов есть от них ключи, у посторонних – нет. Хотя, конечно, на Руси всегда были мастера, способные открыть любой замок.

Но зачем в тот двор пошла бабушка?!

Хотя, наверное, она знала кого-то из живущих там людей. Но поздно вечером?

Насколько я понимаю, ее убили, когда она возвращалась из моей квартиры. Серега, Андрюшин друг, проводил бабушку и родственниц Андрюши до ближайшего ко мне метро. А у себя от метро бабушка шла одна. Но там же оживленная улица! И вся территория перед кофейней и перед магазином модной одежды хорошо освещена. Калитки в железных воротах и в нашем, и в соседнем дворах запираются. Да, во дворах нет яркого освещения, но там и посторонних нет!

И зачем ей было лезть в кусты?!

– Ее ограбили? – спросила я у отца.

– Да. Я сейчас в их квартире, мастера меняют замки. Ключи тоже пропали. То есть все, что было при ней, пропало. Сняли серьги, кольца, браслет. Аня, ты можешь приехать?

Я собралась и поехала. Андрюша хотел составить мне компанию, но я сказала, чтобы он долечивался. Выздоровеет – будет ездить. Да и случившееся – это наше семейное дело, несмотря на то, что Андрюша служит в соответствующих органах. Хотя расследованиями убийств он никогда не занимался. Может, потом поможет получить какую-то информацию.

К моему появлению в квартире бабушки слесарь уже ушел.

– Влезть не успели, – сообщил отец. – По крайней мере, разгрома нет. Может, конечно, и залезли и что-то взяли, но тогда я не могу определить что. Вроде здесь все как было.

Я прошлась по квартире. Я здесь никогда не жила, но бывала. Разгрома на самом деле не было. Я поняла, в какой комнате жили (или ночевали) Яна со Славой, а прошлой ночью наш с Яной отец. Одна комната здесь служила гостиной, и спальные места там отсутствовали. Потом была спальня бабушки с дедушкой (а до них прабабушки с прадедушкой) с огромной старинной кроватью, на которой супруги при желании, наверное, могли даже не слышать дыхания друг друга. Потом был кабинет хозяина, в котором мои предки вели прием, а в последние годы работал дедушка. И вроде он и спал там в последние годы жизни. Этот кабинет находился рядом с черным ходом, хотя в других подобных квартирах рядом с черным ходом располагалась комната прислуги. Но в квартире венеролога все было организовано по-другому! И так и осталось до наших времен. Хотя предназначение еще двух комнат менялось на протяжении истории нашей семьи.

В одной из них, большего размера, всегда была детская, в которой проживало разное количество детей, в другой в далеком прошлом жила гувернантка. Или обе комнаты были детскими. Именно в этих двух комнатах проживали в свое время мой отец и тетя Майя. Сейчас они считались гостевыми. И в большей комнате явно размещалась Яна. Сейчас огромная кухня представляет собой единое помещение, но раньше, как мне рассказывали, она была разделена на два, чтобы у кухарки была своя комната, правильнее сказать – каморка. Еще рядом с черной лестницей имелась большая кладовка, и я даже не представляла, какие богатства там могут храниться. Печи, выложенные изразцами, до сих пор в рабочем состоянии, и дед иногда их топил – пока не давали центральное отопление. В таких старых домах очень тепло, когда есть отопление, но дико холодно, пока его нет. Даже в новых домах не бывает такого холода. Может, все объясняется дворами-«колодцами»? Ведь солнце в эти окна не заглядывает и эти дома не согревает никогда.

– Бабушке можно было помочь? – спросила я. – В смысле: она сразу умерла? Или, если бы ее нашли…

– Сразу. Там ударили не один раз. Но били, чтобы убить и ограбить. Орудие убийства не нашли. То есть его забрали с собой. И все, что при ней было, забрали. Это я тебе уже вроде бы сказал.

– А камеры видеонаблюдения?

– Во дворе их нет.

– Но у кофейни-то должны быть! И по всей улице должны быть! Она же от метро шла – тут у всех должны быть камеры, причем и городские, и частные – владельцев кафе и магазинов.

– Камеры показали, что она зашла в соседний двор – то ли сама открыла дверь, то ли ей открыли, то ли калитка у них стояла открытая. Это не видно. Но она не набирала никакой код на домофоне. Домофон там на стене справа, как и у нас. То есть подошла к калитке в арке – и скрылась во дворе. Все. Утром ее нашли дворники. Никто не слышал криков, никто не видел, как она заходила, никто в том дворе не видел никаких подозрительных личностей. Вообще никаких незнакомых людей не видел! Да ведь и время-то не позднее! Многие люди как раз возвращаются с работы.

Я слушала отца и при этом думала, зачем же все-таки бабушка хотела со мной встретиться? Что она собиралась мне сказать? Почему я ей не позвонила вечером?! Хотя я бы до нее уже не дозвонилась. Она не доехала до дома. Но, может, я бы спугнула своим звонком убийцу? Хотя опять нет. Я еще трудилась в салоне, когда бабушку убили. За что?!

– Что тебе сказали в полиции? – спросила я у отца.

– Ничего! Что они могут сказать? Ищут, работают.

– Ты ее опознал? Как ее изначально опознали, если при ней не было ничего?

– Да дворники и опознали. Она им недавно дедову одежду отдала, и вообще иногда привлекала к работе. И видели они ее часто. В этих домах же проживает мало народа, не то что в наших. Дворники показали квартиру, полиция позвала соседей, соседка тоже опознала, дворники-то не знали фамилию, потом соседка позвонила мне – мать ей в свое время оставила телефоны. Я вчера днем не сообразил, что замки надо поменять, да и некогда было. То в морг, то к следователю. Вообще про замки твоя мать первая сообразила, я еще вечером сюда понесся, дверь на ночь забаррикадировал, а с утра позвал мастера. У меня старые ключи-то были – мать отдала после смерти отца его связку.

– Никто ночью не ломился?

Отец покачал головой. Я спросила, как себя чувствует Яна.

– Плохо, – тут же опечалился отец. – У нее амнезия. То есть она помнит детство, юность, недавнее прошлое, но совсем не помнит аварию. Может, так и лучше. Разум отсекает неприятные воспоминания.

«Что убила четырех человек?!»

– У нее сотрясение мозга?

– Да. И есть внутренние повреждения. Но ты же не медик, Аня. Не буду тебя грузить диагнозами. Поверь на слово: твоя сестра получила серьезные травмы.

– Она получит инвалидность?

– Нет, – удивленно ответил папа. – С чего ты взяла?

«А что ты только что говорил про диагнозы?»

– Она ходить может? Себя обслуживать?

Папа кивнул.

– Ей предъявили обвинение?

– Аня, откуда ты…

Папа осекся, помолчал и спросил:

– Что ты знаешь про аварию?

– Ты забыл? Я была на месте аварии. И разговаривала с тобой по телефону, когда ты звонил с бабушкиной дачи.

– Но за рулем был Слава!

– Когда туда приехала полиция. А в момент аварии за рулем была Яна. И все городские камеры, которые попались на пути следования машины от Славиного дома, показали, что вела машину Яна. И у Славы была сломана рука – это произошло во время предыдущей аварии, в которую он попал опять же по вине Яны. Он физически не мог вести машину!

– Откуда ты это знаешь?!

Я сказала, что от матери Славы, которая приняла меня за Яну и высказала все, что думает. И меня не в первый раз приняли за сестру, и мне не в первый раз пришлось выслушивать «комплименты», которыми осыпали Яночку.

– Что вы собираетесь делать? – устало спросила я.

Отец сказал, что они с матерью уже наняли дорогого адвоката. Пока к Яне никаких представителей органов не пускают. Она же лежит в больнице, где работает мама, в отдельной палате.

– Но придется платить, – вздохнул отец. – Много. Аня, у тебя есть деньги?

– Ты забыл, что я плачу ипотеку?

– Но можно же пропустить платеж и…

– Платить штраф? Ради того, чтобы отмазать Яночку? С какой стати я буду за нее платить? И в любом случае мои деньги вашу очередную проблему с Яночкой не решат. Хотя… Ты теперь наследуешь за бабушкой. Ты и тетя Майя. У бабушки, в отличие от деда, не было других детей и второй семьи.

– Наследую через полгода, а деньги нужны сейчас, если вообще наследую. Она могла оставить завещание. Ты разве забыла, как она чудила в последнее время? Все должны были представить ей достойных спутников жизни.

– Но вроде достойного успела представить только Яна?

– Аня, я не знаю! Мало мне в жизни проблем, так еще и мать теперь…

– Поищи завещание здесь, – предложила я, делая круговой жест. – Ты же жил в этой квартире. Должен хотя бы примерно знать, где лежат документы. Вот и посмотри.

– И что делать, если она все оставила Фонду мира или защиты аквариумных рыбок? Уничтожение завещания ничего не даст – у нотариуса же остается копия.

– Хотя бы будешь знать точно. Если оно вообще есть. Ты сам только что предлагал мне вспомнить, как она чудила в последнее время.

Папа неопределенно передернул плечами.

– Ты займешься похоронами? – спросила я.

– Майя займется. Она сама сказала. Зину, может, подключит. Когда отца хоронили, ведь сразу двойное место покупали. Так что с местом проблем нет. Ты прическу сделаешь?

– Сделаю, – кивнула я, после чего уехала из бабушкиной квартиры.

Отец остался. Искать завещание? Искать деньги? Я не спрашивала. Пусть делает все, что хочет. Мое мнение в этой семье никогда не учитывали и не считались с ним.

Глава 8

Я вернулась домой, рассказала все Андрею.

– Надо выяснить, к кому твоя бабушка шла в том дворе.

– Это твои коллеги выяснят. Я не представляю, с кем она там была знакома, с кем регулярно общалась. Я никогда не жила в бабушкиной квартире, только приходила в гости.

– Там есть что воровать? – уточнил Андрей.

Я пояснила, что это старая петербургская квартира, в которой жило несколько поколений моих предков, причем квартира никогда не была коммуналкой. И я объяснила, почему мои предки избежали уплотниловки. Андрей рассмеялся и сказал, что надо было идти в венерологи.

Я сказала, что в квартире очень много книг, большинство – старинные, и несмотря на то, что многие люди в наше время прекратили читать бумажные книги, эти, из квартиры моих предков, явно представляют интерес для коллекционеров. Там точно есть библиографические редкости, и в большом количестве. Книжные шкафы тоже старинные, от пола до потолка. Я знаю, что дед даже приглашал какого-то мастера, когда они стали рассыхаться, для реставрации, и они с бабушкой поставили по аквариуму в каждой комнате, правда без рыб, только с водой и водорослями, для увлажнения воздуха. Во всех комнатах стоит старинная мебель, что-то новое имеется только в кухне – и холодильник с микроволновкой там смотрятся странно.

– Навряд ли кто-то будет выносить мебель, – хмыкнул Андрюша. – Пусть она и антикварная, но сделать это очень сложно. А как насчет драгоценностей?

Я пожала плечами. Бабушка регулярно меняла кольца, серьги и браслеты – на одном мероприятии я видела ее в одном комплекте, на следующем – уже в другом. Но я не знала, сколько у бабушки было драгоценностей, какие именно и сколько они стоят, даже примерно. Мне бабушка никогда не дарила ювелирные украшения. Пока я жила в квартире родителей, она не дарила их и Яне. Я ничего не могла сказать про тетю Майю и ее дочь Зину. Нам с Яной уши прокололи в двенадцать лет – мы обе этого хотели, пожалуй, впервые проявив единодушие хоть в каком-то вопросе. Я ношу серьги, подаренные бабой Клавой на двадцать пять лет. Она сказала, что эти серьги носила еще ее мать, а ей их некому оставлять, кроме меня. Кольца я не ношу – они мешают мне работать. И ими же можно поцарапать клиентку! Цепочку и золотой крестик я покупала себе сама. У меня есть браслет, подаренный одним любовником. Моя жизнь как-то не предполагала приобретения драгоценностей – передо мной всегда другие проблемы стояли. А богатых мужчин не было. Родственники драгоценности не дарили никогда.

– Антиквариат там есть? Вазочки, сервизы?

– Есть и вазочки, и сервизы, и тарелочки, и статуэтки. Но я не знаю ценности всех этих вещей. И понятия не имею, есть ли в квартире что-то особенное. В кладовку я вообще никогда не заглядывала. Да, все эти вещи, наверное, потянут на круглую сумму, но я сомневаюсь, что у бабушки было какое-то яйцо Фаберже или крупный бриллиант, изумруд или рубин, которые сами по себе представляют целое состояние. Насколько я знаю, мои предки были увлечены наукой, да и практикой тоже. Они шли в медицину лечить людей и при этом занимались исследованиями, преподавали. Конечно, благодарные пациенты делали врачам подарки. Но я не думаю, что дарили что-то многомиллионное. И огромных денег в нашей семье не было никогда. Жили хорошо – врать не буду. И до революции, и после революции, и в советские времена, и в этом веке. Но все много работали, тратили свои деньги на исследования, если не было достаточного государственного финансирования. На женщин, – усмехнулась я, вспоминая деда и отца. – Так что на бабушкину квартиру, то есть ее содержимое, мог позариться только мелкий воришка. Гастарбайтеры могли.

– Но твой отец уверен, что в квартиру не залезли?

– Не видно, чтобы кто-то что-то искал. Я прошлась по комнатам. И в той квартире, по-моему, вообще что-то сложно найти! Ты только подумай – там люди живут с девятнадцатого века! Одно, другое, третье поколение. Никогда не переезжали, мебель не меняли. Ты представляешь, сколько там всего скопилось?! Там даже стоит старинная пишущая машинка, там куча трудов, написанных от руки, – дед мне показывал эти горы рукописей. Возможно, в них таятся какие-то открытия. Вид моей квартиры бабушку шокировал! Она в первый раз приехала, когда в комнате стояла одна надувная кровать! Салон был в процессе оформления. В кухне было то, что сейчас.

– В целом в квартире бардак или все хорошо организовано? Хозяева при необходимости могут быстро найти нужную вещь?

– Бардак. Дед жаловался, что тратит много времени на поиски нужных книг. Он все собирался каталог сделать, но постоянно времени не хватало. Так и не сподобился. Дед говорил, что там хранятся невероятно интересные книги по медицине, есть средневековые трактаты на латыни. Он это все читал.

– Кто убирает квартиру?

– Бабушка. Она считает, то есть считала, что нельзя допускать постороннего человека до всего того, что там есть. Какая-нибудь домработница может повредить книги. Вообще и бабушка, и дед самыми ценными считали книги. Дед с них пыль вытирал, но нерегулярно. Я помню, как мы в детстве приезжали в гости в ту квартиру, и я видела, сколько там везде пыли. Но ни бабушка, ни дед на это не обращали внимания. У нас в семье быт всех мало интересовал. Всех интересовала медицина. До революции всегда была прислуга – кухарка, она же – домработница. Обычно какая-то деревенская женщина, которая вела хозяйство. К детям брали гувернантку.

– А где твои родственники были в блокаду?

– Те, кто жил в Ленинграде, работали в госпиталях, – как само собой разумеющееся ответила я. – Бабушка была ребенком. Ее родители, бабушки с дедушками не отправились на фронт, где-то здесь трудились, точно не знаю. Ведь госпитали же развернули в школах, институтах, точно был в Аничковом дворце, где до войны и после войны размещался Дворец пионеров. По официальным данным, на начало блокады в городе было шесть с половиной тысяч врачей. Мои родственники были в их числе.

Я знаю, что мои предки в блокаду не сожгли ни одной книги – и всегда этим гордились. Паркет сожгли полностью, так что он относительно новый. Книжные шкафы тоже остались. Вроде какую-то мебель сожгли. Но если бабушкины родители и бабушки с дедушками работали в госпиталях, то большую часть своего времени они и проводили там, а не дома, так что грелись по месту работы. Никакие снаряды в дом, где находится бабушкина квартира, не попали. Возможно, потому, что поблизости не имелось важных объектов, которые хотели уничтожить немцы.

– А при чем здесь блокада? – спросила я.

– Так, к слову пришлось. Для общей картины.

Андрей задумался. Я тоже задумалась, вспоминая то, что знала о своих предках. Почему-то на ум пришли бабушкины слова о том, что если кто-то в нашей семье бунтует и не идет в медицину, это плохо заканчивается. Мне это было сказано в семнадцать лет. Тогда я и узнала про двух предков, которые не пожелали стать врачами. В одном, как говорила бабушка, «заговорила купеческая кровь» – со стороны его матери были купцы. В НЭП этот наш предок открыл лавку в Апрашке[1]1
  Апрашка – народное название Апраксина двора в Санкт-Петербурге, названного по фамилии первого владельца земельного участка, это самый дешевый рынок города и считается антиподом дорогого Гостиного двора. – Прим. автора.


[Закрыть], а потом оказалось, что он вместе с другими торговцами лишал детей рабочих фруктов. Ему как минимум грозило лет десять лагерей, и родственники подняли все связи, чтобы его спасти. В результате он сам уехал в Сибирь с семьей, и связь с нашей ветвью прервалась. Еще один бунтарь был летчиком. На него был написан донос, и расстрела удалось избежать опять же только благодаря семейным связям. Потом началась Великая Отечественная война, и летчик отправился на фронт, где геройски погиб в тысяча девятьсот сорок втором году.

– Ну, что скажешь? – поторопила я задумавшегося Андрея.

– Может, и простые воришки, – вздохнул он. – А может, и нет. Кому в твоей семье нужны деньги?

– Ты считаешь…

– У меня профессионально деформировано сознание, – хмыкнул Андрей. – Но согласись, что такой вариант исключать нельзя. Родственники очень часто убивают ради денег. Вообще мотивов убийства не так много, и корысть среди них, наверное, занимает первое место. Я не думаю, что твоя бабушка владела какой-то информацией, опасной для некоего человека, а если и владела, то собиралась ее разгласить. Любовь? Ревность? Ненависть? Поздновато. Как-никак ей было семьдесят пять лет. Здесь скорее деньги.

Я напомнила, что бабушка в день своей смерти хотела встретиться со мной. Кстати, она встретилась с мамой и сестрой Андрея. Мне хотелось бы знать, о чем они все-таки беседовали в течение шести часов.

– Уверен, что о тебе и обо мне. Бабушка расхваливала тебя, а мои – меня.

– Но вдруг они что-то вспомнят? После того как узнают, что бабушку убили?

– Ты готова встретиться с моими родственницами?

– Готова. Ради бабушкиной памяти.

– А можно я не буду присутствовать при разговоре? Я пойду пить пиво с Серегой.