Текст книги "Говорящая собака"

Пес гордо выпятил челюсть.

– Знатная собака, – выдавил я одну из банальных фраз, которые обычно произносятся, когда при тебе расхваливают то, о чем представления не имеешь.

– Знатная? – хмыкнул Джеймс Т. Уилкинсон. – Да что вы знаете! Это просто суперстар в собачьем мире! Вы хоть понимаете, сколько может стоить такой экземплярчик? Ладно, черт с вами, берите десять тысяч. Вижу, вы понимаете кое-что в кобелях. Берите сколько влезет.

В тот момент, когда я уже собирался ответить, вмешалась Люси.

– Боюсь, ничего не получится! – Она рассмеялась.

Ценитель бошкенхаундов недоуменно воззрился на нас.

– В чем дело?

– Это не наша собака.

– Не ваша? Как не ваша? А чья же она?

– Хозяин ее, к сожалению, отсутствует.

– Где он? Назовите мне имя этого человека. Дайте адрес! Я хочу говорить с заводчиком, а не с пастухом. Вызовите его. Ну, быстрее, вы знаете, где он? – Покупатель суетливо обвел офис взором, точно суслик, высматривающий, нет ли поблизости ястребов.

– Понятия не имею, где он сейчас, – сказал я, – но если вы подождете, он обещал появиться в течение часа.

Уилкинсон перевел взгляд на запястье, хотя, как я заметил, никаких часов там опять же не было.

– Что за страна! Никого не найдешь на месте. Мне надо взять такси, съездить на пять минут по делам в город. – Он снова залез в карман и вытащил оттуда внушительных размеров кожаную визитницу. – Передайте ему, – метнул он карточку на стол.

Я поймал ее и взглянул. «Джеймс Т. Уилкинсон. Коровы, собаки, нефть – все для звезд», – гласила визитка.

Я передал карточку Люси.

– Интересно, какие это звезды имеются в виду? – полюбопытствовала она.

– Что? – недовольно рявкнул Джеймс Т.

– Каких это звезд, если я вас, верно понимаю, вы снабжаете нефтью, собаками и рогатым скотом?

– Коммерческая тайна. – Он снова тревожно осмотрелся, явно подозревая, что за ним следят. – Скажу одно, если бы мне задал такой вопрос вот этот джентльмен, я бы сказал только: «Папа, не надо нотаций!»

– Почему? – спросил я, и Люси пнула меня под столом. Я понял, что она уже знает ответ на этот вопрос.

– А почему папа не должен читать нотаций? – все равно спросил я.

– Мне пора! – заявил Уилкинсон и рванул к выходу, точно вихрь из прерий, известный под названием «пыльный дьявол».

– Он знаком с Мадонной! – воскликнула Люси, когда этот тип окончательно растворился.

– При чем тут Мадонна? Речь шла, по моему, о собаке.

– Да как вы не понимаете – он же намекал. Это ее песня «Папа, не надо нотаций».

– Вот как, – пробормотал я. – Ну да, конечно, конечно, речь шла о Мадонне, именно о Мадонне. Вот только зачем Мадонне нефть? – задумался я. – Ей что, мало бензоколонок?

– Представляю, сколько он слупит с нее за эту драгоценную собаку. А может, и не слупит…

– Ну да?

– Может, он собирается преподнести ей пса в подарок?

Пес посмотрел на нас так, будто его устраивал любой из предположенных вариантов.

Тут зазвонил телефон. Это была Линдси, моя подружка на протяжении последних четырех лет.

– Звоню, просто чтобы убедиться, что ты в порядке.

– Все в порядке. Только… немного голова кругом.

– Как я тебя понимаю.

Последовала пауза, я чувствовал, как сострадание и симпатия перетекают по телефонному проводу прямо в мое ухо.

– Слушай, – соболезнующим тоном заговорила она, – а ты не мог бы сегодня заехать по дороге домой в «Сэйнсбери» за анчоусами? Я вернусь с работы поздно, и там уже ничего не останется.

– Конечно. Ты хочешь, чтобы я их тебе завез?

– Но только завтра. И захвати красного винограда. Он тоже кончился.

Линдси помешана на антиоксидантах. В ее нежном возрасте она уже борется со старением.

– Ладно. Ничего, если я проведу сегодняшнюю ночь в одиночестве?

– Ничего. Я смогу встретиться с девчонками. Кстати, почему бы тебе не отправиться домой, нельзя в таком состоянии торчать в конторе до самого вечера.

– Я тут присматриваю за собакой.

– За какой еще собакой?

– Тут зашел один тип, у него умерла мать, и он попросил оставить собаку на десять минут. А потом, представь себе, появляется другой странный тип и говорит, что это не просто собака, а самый что ни на есть гончий блошкенхаунд.

– Бошкенхаунд, – подсказала Люси.

– Да, уточняю – бошкенхаунд, но – гончий. Этот второй тип предложил за пса десять тысяч фунтов. Вот чудик, да? Вообще, все это как-то странно. Он оставил свой номер телефона, чтобы мы передали хозяину собаки.

– На твоем месте я бы не стала этого делать, – заявила Линдси.

– Почему?

– Предложи хозяину тысячу, а девять оставишь себе за посредничество. Можешь купить мне на них новый «Клио».

Она вот уже год копила на новый «Клио», с тех пор как у старого стала выцветать обивка сидений, и поэтому ей приходилось подолгу торчать на работе.

– Ха-ха, – сказал я.

– Ха-ха, – вторила она. У нее хватало подобных шуточных предложений, и мое «ха-ха» было постоянным ответом на них.

– Я от тебя без ума! – воскликнула она.

Похоже, эту фразу она позаимствовала из какого-то фильма и все время ожидала от меня ответа в том же духе, что я обычно и делал. Все это прекрасно, потому что я в самом деле к ней неравнодушен, однако не всегда так просто ответить ей подобными словами. Не все женщины, насколько мне известно, мирятся с подобным отсутствием энтузиазма.

Мы чмокнули друг друга в трубку. От этого меня тоже коробило, но некоторым женщинам нравится такой способ проявления нежных чувств. И в этот момент я увидел хозяина собаки, который протискивался в дверь конторы.

– Приветствую, – сказал я. Пес не выразил особой радости при появлении хозяина. Казалось, его сейчас ничто не интересовало, кроме Люси и печенья. Если эта собака была из тех, что кормятся остатками со стола, то это должно было быть вечно голодное животное, судя по внешности мистера Джилберта. Такие люди едва ли оставляют слишком много в своих тарелках.

– Привет, – выдохнул он, пыхтя и отдуваясь. Вид у него был измученный, как у всех толстяков в жару. – Ничего, если я присяду?

– Милости прошу, – ответил я. Правду сказать, компания собаки была несколько отраднее, чем очередное появление в конторе ее хозяина. И уж конечно, хоть я и был полон сочувствия, но вовсе не собирался подставлять свою жилетку мистеру Джилберту, чтобы он в нее поплакался.

– Ее нашли сегодня утром, – заговорил он, прикуривая сигарету, несмотря на то, что Люси выразительно стукнула о мой стол уже второй табличкой «У нас не курят».

Я не ответил. А что тут ответишь?

– Она жила в квартале Кэтерхэм, – продолжал гость. – Ее забили до смерти, – сказал он, вяло толкнув кулаком воздух. – Кто-то залез в дом.

– А что же собака? Она не могла остановить грабителя?

– Собака была заперта в соседней комнате, – ответил Джилберт. – Он все слышал, с начала до самого конца. Бедняга.

Пес, по всей видимости, не нуждался в психологической реабилитации и тянулся лишь к печенью.

Джилберта стало слегка трясти, он опустил голову и закрыл толстое лицо руками.

– У меня нет денег даже на похороны, – глухо пробормотал он. – А теперь еще эта собака, я не знаю, куда ее девать… – Обильные крупные слезы потекли по его большому пухлому лицу. – Откуда мне взять эти две тысячи фунтов?

Люси принесла и поставила перед ним чашку кофе, на что он ответил благодарным кивком.

– Мне тоже недавно пришлось хоронить мать, – сказал я.

– Тоже грабители? – уточнил Джилберт, точно дачник, со знанием дела разглядывающий соседскую капусту после атаки слизней.

– Это долгая история.

Это, в самом деле, была долгая история. Она тянулась больше десяти лет и началась еще до смерти отца, до того, как я вступил в семейный бизнес, до Линдси, до многого, того и другого. «Болезнь хроническая», – известил ее доктор. «То есть вечная», – говорила она, восемь лет промучившись кашлем, сопровождавшимся приступами лихорадочного озноба, проходя один за другим бесконечные курсы «химии» и физиотерапии. Мне приходилось ухаживать за ней, но я не имел ничего против. После смерти отца у нее не осталось никого на свете, кроме меня, и вообще заботиться о ком-нибудь – дело стоящее.

– Если вам тяжело, расскажите, – подал голос Джилберт.

– Не думаю, что это поможет, – ответил я. – В общем, это связано с нервной системой. Она ушла в мир иной на прошлой неделе.

Теперь и меня стали душить слезы. «Вы снова будете вместе с отцом», – сказал я ей напоследок. «Я предпочла бы отправиться на небо», – прохрипела она.

Это был наш последний разговор. Она оставила меня одного в уже заложенной квартире, с долгами за сиделку и медицинское обслуживание и мыслями о том, куда теперь девать ее мебель эпохи восьмидесятых.

– Мне очень жаль, – сказал Джилберт, и я почувствовал, что теперь мы с ним связаны невидимыми узами.

– Со мной все в порядке, – ответил я, слегка ошалев от происходящего. – Думаю, я мог бы помочь вам.

– Неужели? – недоверчиво встрепенулся Джилберт, словно старый сеттер, которого дразнили куском пирога.

– Забавно, конечно, – сказал я, – но, если бы вы согласились продать эту собаку, я мог бы найти покупателя.

– Это ценная порода, – убежденно прокашлял Джилберт сквозь клуб табачного дыма. – Мне уже предлагали за него полсотни фунтов. Пригодились бы любые деньги для похорон, сколько удастся собрать.

Одно упоминание слова «похороны» вызывало у него боль, и он всхлипнул, затягиваясь сигаретой.

– Но мы могли бы дать и больше, не правда ли? – поспешила на помощь добрая Люси, которая была рада помочь страдальцу, несмотря на то, что все время направляла вентилятор в его сторону.

– У нас здесь только что был человек, который сказал, что заплатит…

Тут, не знаю почему, я пошел на поводу у своей любимой игры, выдержав драматическую паузу, которая предшествует объявлению ставок.

– Неужто больше пятидесяти фунтов? – удивился Джилберт, ставший похожим па мальчишку, который всю жизнь мечтал о велосипеде и вдруг получил его на день рождения. – Надеюсь, не слишком много, а то я опять запью, а пить мне сейчас никак нельзя, сами понимаете. Жизнь и так идет кувырком.

– Десять тысяч фунтов! – объявил я. (Не подскакивайте на месте, это все моя фамильная честность, я же говорил.)

Джилберт посмотрел на меня с таким глубоким недоверием, на какое он, вероятно, был только способен. Вентилятор отбрасывал дым ему в лицо, что производило впечатление, будто он мчится вперед на большой скорости.

– Это же гончий брехунхаунд, – убежденно сказал я ему.

– Бошкенхаунд, – напомнила Люси.

– Простите, бошкенхаунд, – поправился я. – И стоит он никак не меньше десяти тысяч.

Собака выразительно посмотрела на меня, словно подтверждая, что такова ее реальная цена.

Джилберт перестал плакать, и глаза его наполнились удивлением дачника, обнаружившего, что его капусту повредили не слизни, а крошечные летающие тарелки.

– Я…

Слова застряли у него в горле, пришлось продолжить за него мне.

– Вот телефон, – сказал я, вручая карточку. – Вам осталось только позвонить, он готов заплатить наличными. Между нами, вы могли бы запросить и больше. Человек он богатый и малосимпатичный. Лично я бы торговался с ним до последнего пенни.

Пес одобрительно кивнул.

Джилберт посмотрел на визитку, затем покачал головой, словно бы говоря: «Нет, это просто уму непостижимо», и теперь напоминал дачника, наблюдающего, как крошечные летающие тарелки, расправившись с капустой, перелетают на морковные грядки.

– У меня нет времени, – сказал он довольно странным тоном. Трудно было ожидать такого ответа от нормального человека, учитывая, что ему нужны деньги. Он снял шляпу, обнажив голову, на которой волос было не больше, чем остается на дне ванны.

– Как это нет времени? – поразился я. – Вы можете позвонить прямо отсюда.

– Нет! – наотрез отказался он. – Слушайте, позвоните вы сами. Вы же агент, почему бы вам не получить свои комиссионные? Думаю, это будет справедливо. – И Джилберт благочестиво прижал шляпу к груди, будто собираясь запеть религиозный или государственный гимн.

Люси сочувственно посмотрела на меня.

– И слышать об этом не хочу, – сказал я. – Это же ваши деньги и ваша собака. Тем более вы в таком стесненном положении. Так что ни в коем случае. Даже не думайте, я не приму никаких комиссионных.

Джилберт побарабанил пальцами по столу.

– Деньги… мне, конечно, нужны… но прямо сейчас, – выдавил он шепотом, однако этот надрывный шепот был выразительнее его нормального голоса.

– Вам надо похоронить ее прямо сегодня, почти что в день убийства?

– Нет. Просто надо… заплатить. Да, – как-то слегка воспрянул он. – Именно сегодня. Почему бы вам самому не заняться этой сделкой? Вы дадите мне, скажем, тысячи две на гробовщиков, а я их вам потом верну обратно, с небольшими процентами. А собачку можете оставить себе в залог. – И он стукнул по столу кулаком, как аукционер, объявляющий «продано!».

– Мне не нужны никакие проценты, – ответил я.

И снова он как-то странно посмотрел на меня, словно посетитель картинной галереи, пытающийся постичь, куда идет современная живопись.

Он откинулся в кресле, закурил следующую сигарету, метнул взгляд в потолок, потом уставился в пол. Вид у него был как у эксперта из программы «Огородные подсказки», никак не решающегося объявить о нападении инопланетян на капустные поля.

– Ну, а не могли бы вы просто… мне… впрочем, черт с ним, что я говорю…

Уши собаки оттопырились назад, словно бы в них дунул вентилятор, направленный в лицо Джилберту.

Люси, как я заметил, вернулась за свой стол и выглядывала из-за компьютера, наблюдая за Джилбертом, точно мышонок Джерри, следящий из своей норки за котом Томом.

– Черт с чем?.. О чем это вы? – Я не люблю, когда в конторе начинают звучать «сильные» слова, но тут готов был сделать исключение – человек явно находился в безвыходной ситуации.

– Ну, – пожал он горестно плечами. – Так вы не дадите?

Я уже собирался спросить «Чего не дадите?», но это было бы чересчур.

– Каждый в этом мире ищет выгоды, – сказал он. – Вы говорите, этот парень предложил за собаку десять тысяч. С меня хватит и двух. Даже если вы столь щедры, – просто не верится, что в этом мире еще существуют щедрые люди, – мы допустим, будто вы сказали мне, что он предложил две, ну, две с половиной тысячи, а остальное… – И он махнул рукой, как будто заранее готовый расстаться с тем, что подразумевалось под этим словом.

– Что остальное?

– Положите себе в карман.

– Но это нечестно, – возмутился я, – и безнравственно.

Пес мотнул головой, будто говоря: «Вот видишь! Я же говорил тебе. Такой человек…»

– Эх, старый болван, – развел руками Джилберт, – похоже, ты встретил последнего бойскаута. Вы же агент по недвижимости, как вы существуете с такой… честностью? На что же вы, простите, живете?

– Я не понимаю, о чем вы. – Я посмотрел на собаку и затем оглянулся на Люси. У обоих лица хранили одинаково отсутствующее выражение. «Я тут ни при чем», – говорили они.

– Так, значит, вы отказываетесь? – Покачав головой, Джилберт посмотрел на меня, как на инопланетянина.

Наконец он рассмеялся. Тут я заметил, что собака исчезла. Ушла, словно бы среагировав на этот странный смех.

– Невероятно, – сказал он. – Вы настолько простофиля, что вас даже вокруг пальца не обвести. Неужели вы так ничего и не поняли? Это же чистое надувательство. Нет никакого гончего бошкенхаунда, и в помине никогда не было такой породы.

– Он ушел в комнату для персонала, – подала голос Люси.

– Эту дворнягу мы подобрали у вокзала, – заявил Джилберт, – а тот пресловутый покупатель, известный своим приятелям как Техасец Тим из Эппинга, сейчас наблюдает за вашей конторой из укрытия, дожидаясь, пока я выйду с двумя тысячами ваших фунтов, чтобы взять свою долю, прежде чем я наложу на них лапу. Мы следили за вами с кладбища, выяснили адрес и место работы и решили, что уж кто-кто, а агент по недвижимости попадется на крючок. И надо же – агент по недвижимости оказался честным человеком! Честным до безобразия! У нас все сорвалось!

– Но вы же теряете разницу в восемь тысяч фунтов, – опешил я.

– Ха-ха! – рявкнул Джилберт голосом, больше напоминавшим рев гиппопотама. – Нет никаких восьми тысяч, Техасец со мной в деле. Да и не техасец он вовсе. Мы хотели раскрутить вас на две тысячи фунтов, простофиля вы этакий! А номер этот с «одноразового» мобильника, который мы сбросили бы в ближайший канал, как только денежки оказались бы у нас.

Люси ахнула, внезапно постигнув истинное значение происходящего. Я же продолжал издавать какие-то невнятные восклицания.

– Но мы же видели деньги! У него целый бумажник, забитый доверху… – наконец смог вымолвить я.

– Фальшивыми купюрами, причем весьма невысокого качества, – скалясь и довольно хлопая руками по коленям, закончил фразу Джилберт. – Обычно люди не могут поверить, что их одурачили. С вами как раз наоборот: вы верите, когда вас дурачат, и не верите, когда вам говорят правду о том, что вас дурачили.

Джилберт, казалось, сам запутался в своей головоломной фразе, и тут еще я его огорошил:

– А если бы я взял деньги у Техасца, а потом сказал бы, что пес сбежал?

– Такое не проходит. Не знаю почему, но этого не случалось еще ни разу. Проверенный, отработанный трюк. Если кто и позарится на его фальшивые бабки, Техасец тут же находит повод смыться, якобы по неотложному делу. В общем, обычно все идет без сучка и задоринки. Единственным сучком оказались вы, с вашей честностью на грани безумия… – Он задумался.

– А с чего вы взяли, что у нас здесь найдется две тысячи фунтов? – Мне вдруг захотелось как можно скорее избавиться от этого проходимца.

– Да уж как не найтись, – ухмыльнулся Джилберт, кивнув на сейф за моей спиной.

– Его поставил здесь еще мой отец, – сообщил я. – Не знаю, зачем. Обычно мы в нем храним новогодние украшения.

Джилберт уткнулся лицом в ладони.

– Ради любви к человечеству, – простонал он. – Я лучше пойду работать со старыми леди, с ними и то легче.

– Да вы настоящий мошенник! – вырвалось у меня, и я тут же понял, насколько неуместно такое замечание.

– Да, – подтвердил он, участливо кивая мне, как психиатр, разговаривающий с идиотом. – Ладно, отдайте мне пса, и я перестану портить тут воздух, пойду искать настоящего обормота, с которым можно иметь дело, в смысле – классического лоха, а не исключительного. Их много, как листьев на деревьях, но, похоже, страна катится к чертям собачьим.

И он выдохнул последний клуб дыма, загасив сигарету о табличку «У нас не курят». Затем достал из пачки следующую, встал, позвал: «Ко мне, мальчик!» – и свалился замертво.

Он рухнул на пол как подкошенный. Скажу даже так: рыхло шлепнулся, как отбивная. Потом мы нашли его неприкуренную сигарету, которая отлетела от его тела, словно орел, уносивший в когтях душу римского императора.

Мне и прежде приходилось сталкиваться с внезапной смертью. Особенно тяжело видеть, как гибнет близкий человек, – моего отца сбили на дороге, прямо у меня на глазах.

Джилберт тоже умер внезапно, и это опять-таки было похоже на аварию или катастрофу – его сбило, как пешехода, замешкавшегося перед транспортным потоком, – казалось, на него наехал мой стол, о который он едва не зацепился виском при падении.

Теперь мне стыдно говорить об этом, и Люси, я знаю, чувствует то же, но сначала мы решили, что нас продолжают водить за нос, что это какой-то новый мошеннический трюк. Удивительно, как быстро переходишь от наивности к полному недоверию, общаясь с подобными людьми.

– Если вы думаете, что я заплачу за такси, чтобы доставить вас в больницу, боюсь, вы жестоко ошибаетесь, – решительно сказал я трупу Пола Джилберта.

Труп безмолвствовал.

Мы с Люси погрузились в подчеркнутое, выжидательное молчание, словно бы объявляя ему бойкот. Примерно минуту спустя – такую паузу выдерживает учитель, дожидаясь наступления тишины в классе, – Люси заметила:

– Что-то он упал как-то быстро.

Я вынужден был согласиться с такой формулировкой, поскольку сам был свидетелем.

– И кровь у него… изо рта, – продолжила наблюдения Люси.

– Может, он раскусил специальную пилюлю, – предположил я. Коварство не знает пределов.

– Надо пощупать пульс, – решила Люси, не переставая удивлять меня своей прозорливостью.

– Прежде чем к нему нагибаться, сними драгоценности, – посоветовал я. Потом мне, конечно, стало стыдно за эти слова и за все свое недоверие к покойнику.

Люси сняла на всякий случай сережки и лишь после этого приблизилась к телу. Она стала ощупывать его шею.

– Если это и мошенничество, то уж больно кровавое, – сказала она. – Думаю, надо вызывать «скорую».

– Подержи зеркальце у носа.

– Это еще зачем?

– Не бойся, не украдет он твою пудреницу. Надо посмотреть, дышит он или нет.

Люси пропустила мой сарказм мимо ушей: видимо, стресс не прошел для нее даром.

– Он не дышит. И вообще бездвижен. Вызывайте «скорую», а я пока начну качать грудную клетку.

Так мы и поступили. Надо сказать, что мои действия достигли большего успеха, чем ее.

Остальное помню смутно. Мы пытались передвинуть это нетранспортабельное тело, потом голубые лампы неотложки, вопросы медиков, полицейские протоколы. Где-то рядом промелькнул Техасец.

Потом все исчезло, и мы с Люси остались одни в пустой конторе.

– Выпить не желаете? – спросила она, какая-то посеревшая от переживаний.

Я посмотрел на часы. Без четверти восемь. Сегодня игра у Змееглаза, но по-настоящему она развернется где-то в десять, пока не соберутся привыкшие запаздывать завсегдатаи и не разлетится всякая залетная шушера. Когда я говорил Линдси, что хочу побыть сегодня один, я как раз втайне имел в виду, что собираюсь играть в покер. Нигде не чувствуешь себя в таком одиночестве, как за покерным столом. Кажется, это из какой-то песни. Значит, без четверти восемь.

Можно было где-нибудь выпить на скорую руку.

Разговор у нас не клеился, голова гудела, как банка из-под джема, в которую залетела оса: папа, мама, падающий на пол Джилберт и этот смачный сырой шлепок, который произвело его тело.

Я зашел в комнату для персонала, чтобы отключить электричество, и только тут понял, кого мы забыли.

В одном из кресел, свернувшись калачиком, пристроился пес.

– Бедняга, – вырвалось у меня. – Люси, мы забыли про собаку!

Не знаю, в чем тут дело, но существует правило: сталкиваясь с бытовыми мелочами, мужчины постоянно зовут на помощь женщин. Заметьте – именно с мелочами. Видимо, это заложено в нас с детства, когда мы, случись что, зовем маму. Особенно странно наблюдать этот парадокс на себе. Вообще в таких просьбах есть некое навязывание собственных проблем другому человеку, чего я себе обычно не позволяю. Но вот, оказавшись в кризисе, перед лицом трудностей, я позвал на помощь женщину. Так что давайте оставим этот вопрос кушеткам психоаналитиков.

Мой крик разбудил собаку, которая растерянно заморгала.

Похлопав пса по холке, я заглянул в его глаза.

– И что же теперь с тобой делать? – сказал я.

– Да ничего особенного, – со вздохом ответила собака. – Просто, если это не доставит вам кошмарных трудностей, дайте глоток воды.