Текст книги "Вниз по кроличьей норе"

Марк Биллингхэм
Вниз по кроличьей норе

С благодарностью и уважением посвящается памяти врачей и младшего медицинского персонала в области психиатрии, погибших на своем трудовом посту во время пандемии COVID-19.

Правду можно говорить только в маске.

Боб Дилан[1]1
  Боб Дилан (р. 1941) – американский автор-исполнитель, художник, писатель и киноактер, одна из самых влиятельных фигур в мировой поп-музыке на протяжении последних 50 лет. Цитируемая фраза звучит в фильме М. Скорсезе Rolling Thunder Revue, снятого на основе одного из гастрольных туров артиста. – Здесь и далее прим. пер.


[Закрыть]

Mark Billingham

Rabbit Hole

* * *

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Copyright © Mark Billingham Ltd 2021. First published in the United Kingdom in the English language in 2021, by Little, Brown, an imprint of Little, Brown Book Group

© Артём Лисочкин, перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2022

* * *

Я как раз направлялась стрельнуть табачку у Люси, которую иногда называю Лю-Косячок (Косячок – это во всех смыслах этого слова) и которая, наверное, самая большая понтовщица, какую я только видела – она терпеть не может, когда к ней кто-нибудь прикасается, и уверена, что Земля плоская, – когда вдруг услыхала, как в соседней со столовкой комнате назревает какая-то буза. В маленькой, с желтенькими обоями и диванчиком. В так называемой «музыкальной», поскольку в шкафу там пылятся несколько барабанчиков-бонго и гитара с четырьмя уцелевшими струнами.

В ноздрях у меня по-прежнему стоял запашок водянистого карри, которое Айлин в тот день приготовила на обед.

Не, поймите меня правильно: я подмела все подчистую. Две полные тарелки, поскольку отсутствием аппетита не страдаю и всегда ем то, что передо мной поставили; но где-то через час от этого запашка меня все равно малость подташнивало. Да, я хорошо это помню. Меня в последнее время вообще много от чего мутит, а это место в принципе не отличается особо приятными ароматами, если честно.

Короче… Спешу я, значит, по коридору, стараясь не думать про этот запах и мечтая о хорошей затяжке, как вдруг слышу все эти вопли.

Крики, ругань, какой-то грохот, все такое.

Это было днем в среду, за два дня до того, как обнаружили тело.

Звуки тут разносятся будь здоров как, и поначалу я ничего такого не подумала. Не сказать, чтобы я в жизни не видела, как люди выходят из себя, так что решила, что просто кто-то выясняет отношения на более повышенных тонах, чем обычно, и, лишь только оказавшись в дверях, поняла, что все это действительно всерьез и что необходимо каким-то образом вмешаться. Что нужно все это немедленно прекратить.

Ну что я за дура… За три дня это было до того, как нашли труп! За три…

За дверью происходил натуральный бой. Простых наблюдателей было всего двое – какой-то малый, которого я не слишком-то хорошо знала, даже хлопал в ладоши, словно весь этот спектакль устроили спецом для него, – но все остальные с хрюканьем и всхлипами мутузили друг друга, мечась по всему помещению и сшибая мебель. От дверей мне было не совсем понятно, кто действительно дерется, а кто лишь пытается разнять дерущихся. Было уже поздно пытаться определить, кто все это замутил, но я решила, что это уже не имеет значения – да и изначально не имело никакого значения, раз уж на то пошло.

Тут для чего-то подобного много не надо.

С полдюжины дерущихся, смешавшись в одну кучу, царапались, выдирали друг у друга волосы и по-всякому крыли своих противников последними словами. Рукопашная – так это вроде именуется у военных? Только здесь это была лишь куча обозленных придурков, не преследующих каких-либо возвышенных целей и просто выглядящих по-дурацки, как придуркам и положено.

Которые ожесточенно сцепились в единый клубок, силясь повалить друг друга на пол и выплевывая угрозы.

Ждун – он тоже был там, и та сомалийка, которую хлебом не корми, а дай только добраться до чьих-нибудь ног, бились особенно рьяно – что удивительно, поскольку росту она пять футов с кепкой и худая как палка. Ильяс налетал на всех своим внушительным весом, а Лорен, Донна и Большой Гей Боб единой кучей извивались на полу, испуская злобные вопли. Ну и Тварь тут тоже был, естественно… тот втерся в самую гущу. Отпихнув ногой стул, он как раз как следует размахнулся, пытаясь врезать по роже Кевину, которому пришлось отступить к самой стене, когда кто-то – лица я не разглядела, поскольку оно было прикрыто капюшоном худи – повис на руке у Твари, вцепившись в него мертвой хваткой.

Короче говоря, цирк уехал – клоуны остались…

Меня даже отдаленно не удивило, что никто из тех, кому платят за то, чтобы разбираться с подобными вещами, немедленно не оказался на месте происшествия. Они на такое давно уже от пуза насмотрелись. Это я к чему: лично я отнюдь не собиралась стоять столбом и дожидаться, пока кто-то из медперсонала соизволит пошевелить булками и прекратить все это безобразие. А потом, мне столько таких вот заморочек довелось в жизни потушить, что уже и не упомню, это дело привычное. В конце концов, меня ведь этому профессионально учили, разве не так?

Блин, Лис… Не растекайся мыслью по древу. Нужно четко излагать факты, точно? Тебя ведь и этому тоже профессионально учили.

Кстати, когда я сказала, что нашли труп, то забыла уточнить – первый труп. Одним трупом дело в итоге не ограничилось.

Стоило мне вихрем ворваться на поле боя, как почти сразу же стало ясно, что мое появление не вызовет тут особых изменений – чисто физически я вряд ли чего-то добьюсь. Хотя чего удивляться: необходимого снаряжения при мне не имелось – дубинки, перечного баллончика, тейзера[2]2
  Тейзер (англ. taser) – электрошоковый пистолет, выстреливающий две острые стрелки-электрода на длинных проводах и состоящий на вооружении полиции и прочих правоохранительных структур. Считается нелетальным оружием.


[Закрыть], всех прочих причиндалов, – так что задачка передо мной стояла непростая. В итоге единственное, на что я оказалась способна, это залезть с ногами на один из тех немногих стульев, которые еще стояли, а не валялись на боку, набрать полную грудь воздуху и заорать громче любого из дерущихся, дабы привлечь их внимание. Ну, или, по крайней мере, большинства из них, поскольку кое-кто продолжал изрыгать проклятия и размахивать кулаками.

– Даю вам последний шанс немедля прекратить все это безобразие, пока я всерьез не рассердилась, ясно?

Тут я сделала небольшую паузу, чтобы все всё как следует усвоили, поскольку всегда считала и до сих пор считаю, что это приносит нужный эффект – когда даешь людям немного подумать.

– Короче, сделайте сами себе одолжение и прекратите маяться дурью!

На этом месте – жесткий осуждающий взгляд, нацеленный в глаза каждому из присутствующих.

– Вы поняли, что я только что сказала? Я тут шуточки с вами шутить не собираюсь! Это вопиющее нарушение общественного порядка, и я, как офицер полиции…

И должна заметить, что это чудесным образом сделало свое дело, хотя, наблюдая со стула за тем, как кто-то из них расставляет мебель обратно по местам, а другие цепочкой выплывают в коридор, не могу сказать, что была особо горда собой. Большого удовольствия мне это не доставило. Я понимала это даже тогда, когда уже поздно вечером, лежа в постели вся в слезах, размышляла над тем, почему они все-таки меня послушались.

Вовсе не потому, что я каким-то образом достучалась до их разума или напугала их.

Не потому, что обладала какого-то рода авторитетом.

Горькая правда заключалась в том, что они не заморочились продолжать свою битву только потому, что при моих словах едва не полопались со смеху.

Часть I
Случайно или умышленно

1

Ради того, чтобы не упустить какие-то важные детали, а также слегка оживить свое повествование, я решила изложить эту часть в форме того собеседования, которое всякий соискатель какой-то должности проходит перед поступлением на работу. По-моему, я до сих пор помню, на что это похоже. Так что попробуйте представить себе, будто я, одетая с иголочки, расписываю вам саму себя в надежде заполучить карьерный шанс, выпадающий лишь раз в жизни. Забудьте на минутку, что дело происходит в дурдоме и что на мне вытянутые треники с домашними тапочками, как и на всех прочих чокнутых в этих стенах. Да, вы не ослышались – в дурдоме. Наверняка не самый политкорректный термин, готова это признать, пусть даже именно так люди это и называют.

Ладно…

Пускай не дурдом. Закрытое. Психиатрическое. Отделение.

Так лучше? Теперь можно продолжить? Мне меньше всего хотелось бы задеть чьи-то тонкие чувства.

Зовут меня Алиса Фрэнсис Армитейдж. Иногда просто Лис. Возраст – тридцать один год. Средний рост, средний вес – хотя в данный момент я малость похудощавей, чем обычно, – средняя… Да вообще все у меня среднее, короче. Пепельная блондинка, волосы вьющиеся, как почти у всех на севере – в Хаддерсфилде[3]3
  Хаддерсфилд – небольшой городок в округе Керклис на западе графства Уэст-Йоркшир в Англии, примерно в 300 км от Лондона.


[Закрыть], если вам интересно, – малость без царя в голове, если верить моей матушке, и буквально несколько месяцев тому назад я служила в должности детектива-констебля[4]4
  Детектив-констебль – самое младшее звание в британском уголовном розыске. За ним идут детектив-сержант, детектив-инспектор, старший детектив-инспектор и так далее.


[Закрыть] на севере Лондона, в одном из убойных отделов Столичной полиции[5]5
  Столичная полиция, она же Мет (англ. Metropolitan Police, Met) – подразделение полиции, ответственное за обеспечение общественного порядка на территории Большого Лондона, за исключением Сити. Кроме того, занимается контртеррористической деятельностью и раскрытием особо тяжких преступлений на всей территории страны, выполняя примерно те же функции, что ФБР в США. Штаб-квартира Мет – всем известный Скотленд-Ярд.


[Закрыть].

В сущности, детективом-убойщиком я и остаюсь.

Но тут не все однозначно.

В смысле… ситуация сложная.

К ПТСР[6]6
  ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство) – тяжелое психическое состояние, возникающее в результате единичного или повторяющихся событий, оказывающих сильное негативное воздействие на психику. Довольно частое явление у военных, полицейских, пожарных и т. д., часто сталкивающихся со смертью, разрушениями и насилием.


[Закрыть] в Мет всегда относятся с большим пониманием. В смысле, а куда им деваться, учитывая все наши профессиональные риски. Но вот когда всплывают бухло и наркотики, то тут на большое сочувствие рассчитывать не приходится, пусть даже такими методами пытаешься бороться с вышеупомянутым психическим расстройством, заработанным на трудовом посту. Понимаете теперь, как все тут непросто устроено? Подобный «психоз» уже особо-то не привяжешь хронологически – к какому-то конкретному событию. Это типа как тот старинный вопрос, что появилось раньше – курица или яйцо… Нет, вы только не подумайте, что я настолько тупая, чтобы считать, будто вино и «травка» особо помогают все устаканить, но я абсолютно уверена в одном: большинство всей этой дикой херни у меня в голове порождалось и до сих пор порождается именно полученной на работе психологической травмой, хотя можно запросто списать произошедшее не только на внешние, но и на мои внутренние факторы.

Проще говоря, не стоит винить во всем одно лишь мерло да ганджубас.

Хотя для Мет, естественно, так проще, потому что это как раз тот случай, когда сочувствие и понимание можно пустить побоку, а оплачиваемый отпуск «по семейным обстоятельствам», требующий денежек из казны, заменить чем-то совершенно другим. Я, само собой, боролась за него, и мой представитель в профсоюзе считает, что у меня есть все шансы восстановиться на работе, когда я выйду отсюда. Не говоря уж о том, что с незаконным увольнением дело уже практически решенное, и в данный момент он вовсю занимается взысканием недополученных мною по этой причине денежных средств через суд.

Так что пускай Тварь и все остальные ржут сколько их душе угодно. Может, у меня и нет сейчас при себе полицейской ксивы, но лично для себя я по-прежнему сотрудник полиции, и точка.

Хотя, пожалуй, придержу-ка я пока свою затею с собеседованием… Вообще-то не вижу каких-то препятствий, чтобы продолжать в том же духе, но только вот думаю, что тема бухла и наркоты тут не особо в жилу, а при попытках изложить свой опыт работы меня в любой момент могут грубо прервать. «Так все-таки, мисс Армитейдж, что же тогда произошло в январе? Вы после того случая вроде как вообще не работали…»

Ну да, кое-что я и вправду предпочла бы оставить за кадром – вроде всей той истории с нанесением тяжких телесных повреждений, и, если честно, формулировка «Принудительно госпитализирована в психиатрическое медучреждение согласно пунктам 2 и 3 Акта о психическом здоровье 1983 г.»[7]7
  Акт о психическом здоровье (англ. Mental Health Act) – принятый в Великобритании в 1983 г. государственный закон, регламентирующий все сферы оказания психиатрической помощи, в том числе принудительной: определяет понятие самого психического расстройства, регулирует процедуру согласия на лечение, методы и сроки лечения, порядок судебного рассмотрения дел о психическом здоровье и права лиц с психическими расстройствами.


[Закрыть] будет смотреться в резюме далеко не лучшим образом.

Вообще-то, когда тебя определяют на принудительное лечение, ограниченные возможности трудоустройства – это далеко не самая большая головная боль, особенно по пункту номер три[8]8
  Пункт 3 Акта о психическом здоровье 1983 г. определяет условия принудительного психиатрического лечения, связанного с пребыванием в специализированной лечебнице закрытого типа на срок до 6 месяцев (когда пациент может представлять опасность для самого себя или окружающих). Срок такого пребывания по пункту 2 – 28 суток. Стоит отметить, что решение о принудительной госпитализации психически больного принимается при участии судебных органов, пусть зачастую и чисто номинальном.


[Закрыть]. Абсолютно все становится по-другому, если в общем и целом. Можешь никому ничего не рассказывать, и большинство людей по вполне очевидным причинам именно так и поступает, но все это имеется в твоих документах. И сколько тебя тут продержали, и за что, а вся твоя жизнь в больничных стенах до мельчайших подробностей находится в пределах одного щелчка компьютерной мыши. Взять для начала страхование: после пребывания в подобном заведении это натуральный головняк, и даже чтобы просто съездить куда-нибудь за границу, на говно изойдешь. Есть места, где видеть в отпуске таких, как ты, совсем не жаждут – в Америке, для начала, что на самом-то деле просто смехотворно, особенно если учесть, что у них там сейчас творится и какие у них правители.

Жизнь есть жизнь, я все понимаю, но все-таки…

Ты всеми силами пытаешься выбраться из дерьма, так что получаешь помощь – вне зависимости от того, просишь этой помощи или нет, – а потом, когда до той или иной степени приходишь в чувство, тут же вынужден разгребать новые кучи дерьма, которое валится тебе на голову, как только ты вновь оказываешься в реальном мире. Неудивительно, что многие люди регулярно возвращаются в подобные места по новой, да и не по одному разу.

Когда опять оказываешься в одной лодке с такими же, как ты, стесняться особо нечего.

Во всяком случае, пожалуй, это и все, что на данный момент вам следует знать. Это, так сказать, предыстория. Последует и кое-что еще, разумеется, и пусть даже я и успела уже упомянуть нескольких других персонажей, вам все равно нужно еще много чего узнать про каждого из них и про все, что тут произошло. Постараюсь не упустить ни единой важной мелочи, но имейте в виду: гладкость моего повествования будет во многом зависеть от того, чем я занимаюсь в какой-то конкретный день и какие из недавно принятых лекарств только дают мне прикурить, а какие уже начинают терять силу.

Придется вам проявить ко мне некоторую снисходительность – это вот я к чему.

Кое во что тут трудно поверить, сразу вас предупреждаю, но только не тогда, когда в итоге окончательно поймешь, что тут вообще за житуха. Когда сам каждую секунду имеешь со всем этим дело. Когда хорошо знаешь, что тут за люди и на что они способны в плохой для себя день, уже ничему не удивляешься. Честно говоря, удивляет скорее то, что нечто подобное не происходит гораздо чаще.

Помню, как однажды утром разговорилась с Тварью возле окошка для раздачи лекарств и о чем мы тогда говорили. Почти слово в слово помню. Тебе приходится иметь дело с целой кучей народу в самые худшие моменты их жизни – с теми, у которых такие качели настроения, что вы просто не поверите, и которые готовы отмочить что-нибудь несусветное буквально в любую секунду. Которые видят и слышат то, чего не существует в действительности. У кого паранойя или бред, а чаще всего и то и другое, и кто совершенно непредсказуем, даже по уши нашмыганный лекарствами. Кто шляется по здешним коридорам, являя собой «Задиру», «Шизика», «Плаксу» или любого другого из семи гномов безумия, двадцать четыре часа в сутки. Когда собираешь таких людей вместе и запираешь их в одном помещении, то тем самым вроде как только ищешь неприятностей, как думаете?

Хороший день здесь – это не когда случается что-то радостное или приятное. Хороший день – это когда не случается ничего вообще.

Убийство – это на самом-то деле не из тех вещей, о которых будешь рассказывать в письме домой из подобного места, стоит об этом подумать… Хотя, пожалуй, это нечто почти неизбежное, вроде шума и запахов. По мне, так убийство здесь вполне в порядке вещей.

Даже если их сразу два.

2

С полной уверенностью могу сказать, что тело Кевина нашли в субботу, потому как это произошло буквально на следующий день после моей комиссии, а та была определенно днем ранее. Всякую такую официальщину никогда не устраивают по выходным, поскольку врачи и психотерапевты отдыхают, а уж юристы – тем более. Работают они строго с понедельника по пятницу, с девяти до пяти, что малость странновато, особенно если учесть, что выходные тут самое стрёмное время и вроде бы должно казаться, что было бы разумнее наоборот усилить здесь штат. Субботы и воскресенья – это когда реальность, или же нечто близкое к ней, согласно представлениям здешних обитателей, накрывает их с головой. Когда пациенты понимают, чего они лишены, то начинают тосковать еще сильнее, что часто означает всяческие заморочки.

«Воскресный разброд и шатание», – вот как это называет Маркус.

Опять-таки в интересах точности должна заметить, что это была уже вторая моя комиссия. Одну я уже прошла – практически сразу же после того, как только меня доставили в это отделение по пункту номер два. Второй пункт – это когда они имеют право держать тебя не более двадцати восьми дней, а теоретически ты здесь для оценки твоего состояния, и, ясен пень, меня подобная ситуация даже отдаленно не радовала, так что при первой же возможности я потребовала переосвидетельствования. А вы как на моем месте поступили бы? Ничего хорошего, правда, из этой затеи не вышло, и через две недели, после пары неприятных происшествий – на самом-то деле ничего такого страшного, по-моему, и говорить не о чем, – пункт номер два превратился для меня в пункт номер три.

«Тройка» – это порядок принудительного лечения, при котором вас могут держать в психушке до шести месяцев, поскольку считают, что вы можете представлять собой угрозу для самого себя или для окружающих, так что вас вряд ли удивит, что я потребовала созыва очередной комиссии быстрее, чем вы успеете произнести слово «антипсихотик». Уж поверьте: я постучалась в дверь ординаторской, прежде чем они успели окончательно оформить мой перевод на новый статус содержания.

Что бы тут ни происходило, никогда не забывайте, что у вас есть права.

На это второе переосвидетельствование хотели прийти мои мама с папой – типа как поддержать меня, – но я решительно отмела эту затею, поскольку они не делали тайны из того факта, что были обеими руками за мое поступление сюда. Что, мол, все это «для моего же блага». Честно говоря, кроме адвоката – с которым мне удалось пообщаться всего каких-то десять минут, – в моем углу ринга больше вообще никого не было, но все равно кому хочется, чтобы родные и любимые дули в одну дудку с теми, кто пытается держать тебя под замком?

Я, может, и не совсем в порядке, спорить не буду, но все-таки не окончательно двинулась головой.

В общем, обстановка была уже знакомой: письменный стол и два ряда пластиковых стульчиков, расставленных в МПП («многопрофильном помещении», как расшифровывает это сокращение табличка на двери в конце главного коридора).

Лица тоже знакомые.

Маркус, старший санитар, и один из его подчиненных.

Доктор Бакши, психиатр-консультант, и кто-то из ее подручных помладше, фамилию которого я с ходу забыла.

Еще так называемое «лицо, не обладающее медицинскими знаниями», требуемое законом, – какой-то мужик среднего возраста, который постоянно глупо улыбался и наверняка вписался во весь этот блудняк просто от нечего делать, и судьиха, вид у которой был такой, будто она сосала лимон или ей засунули в жопу ананас листьями вперед – или и то и другое одновременно.

Ну и, конечно же, я и мой адвокат, Саймон.

Поначалу я решила, что все идет неплохо. По крайней мере, мою вступительную речь сопровождали многообещающие согласные кивки. Я поведала собравшимся, что нахожусь здесь уже шесть недель – то есть дольше всех остальных, не считая Лорен. Хотя все-таки, по-моему, еще Ильяс пробыл здесь чуть дольше, чем я… Смутно припоминалось, что он болтался поблизости, когда меня сюда привезли, но эти первые дни, если честно, не особо отложились в памяти.

Ну, не суть…

Сказала им, что, по-моему, мне уже значительно лучше, что лекарства и вправду действуют и что голова у меня теперь не забита всеми этими дурацкими вещами, как при моем поступлении сюда. Маркус и этот второй санитар сказали, что это очень приятно слышать, и сообщили судье, что я хорошо реагирую на курс лечения. В тот момент эти слова прозвучали обнадеживающе, но теперь-то я понимаю, к чему речь шла: что меня надо обязательно и дальше лечить тем же манером.

Век живи – век учись, так ведь?

Но даже тогда все равно казалось, что у меня остается какой-то шанс, пока мне не зачли письмо от Энди, которое он прислал по «мылу». У меня вообще есть много чего про него рассказать, и чуть позже я это обязательно сделаю, но на данный момент вам достаточно знать, что Энди – это тот парень, с которым я состояла в отношениях до тех пор, пока шесть недель назад не треснула ему по башке винной бутылкой.

Он, типа, волновался за меня – вот в чем был основной смысл его послания этому судилищу! Энди хотел, чтобы врачи и судья знали, насколько он озабочен после того ночного телефонного разговора несколько дней назад – когда я якобы сказала ему, что по-прежнему подозреваю, что он не тот, за кого себя выдает. Когда я типа как впала в истерику и заявила, что без всяких колебаний прибью его, если мне понадобится защитить себя от него или от таких, как он.

Она все еще верит во всю эту чушь, писал он, во весь этот несуществующий заговор с целью извести ее.

Она, мол, угрожала мне.

После того, как все это было зачитано, я несколько расшумелась, скрывать не буду. Крики, вопли, слезы, и, может, еще и пнула свой стул, опрокинув его. Пока судья пыталась меня успокоить, я твердила ей, что Энди сам мелет чушь, что я никогда ничего такого не говорила, и что все это его обычный газлайтинг[9]9
  Газлайтинг (от англ. gaslighting) – форма психологического насилия, главная задача которого – заставить человека усомниться в адекватности своего восприятия окружающей действительности. Термин восходит к названию пьесы «Газовый свет» и ее экранизаций, где смоделирована устойчивая психологическая манипуляция, применяемая главным героем по отношению к своей жертве. По сюжету муж молодой женщины переставляет в доме мелкие предметы обстановки и прячет вещи, чтобы создать у жены впечатление, будто она теряет память и рассудок. Главная героиня замечает, что вечерами свет в доме слегка меркнет, в то время как ее муж настойчиво повторяет, что ей это только кажется. На самом деле освещение действительно менялось – из-за того, что он включал газовый свет в другой части дома, где искал спрятанные драгоценности.


[Закрыть] с целью и вправду свести меня с ума. Что он все это просто выдумал из-за того, что произошло, когда мы в последний раз с ним виделись.

Из-за бутылки по кумполу и всего прочего.

В общем, не буду долго расписывать, что там дальше было на этой комиссии, но через двадцать минут меня разыскал Саймон и сообщил о принятом решении. Через пару дней я все получу в письменном виде, сказал он, вместе с информацией, когда можно будет вновь потребовать переосвидетельствования, но я уже решила, что не буду заморачиваться. Ну кому охота постоянно биться лбом в одну и ту же стенку? Разве что Грэму, который настолько обожает это дело, что заработал себя перманентную вмятину во лбу, а персоналу приходится регулярно перекрашивать его любимый кусок стены, чтобы замазать кровь.

В тот день, после комиссии, когда я уже слегка успокоилась и успела пообедать, мы с Ильясом сидели в музыкальной комнате. В уши мне были воткнуты наушники, хотя на самом деле ничего я не слушала. Иногда я и вправду слушаю музыку, но, если честно, чаще всего опускаю в карман пустой шнур, ни к чему не подключенный. Это хороший способ избегать разговоров с другими людьми.

Ильяс помахал рукой у меня перед носом, поскольку ему хотелось что-то сказать, и я, вздохнув, сняла наушники. Немного выждала.

– Рад, что ты остаешься, – сказал он.

– А я, блин, нет, – отрезала я.

В нескольких помещениях от нас поднялся крик – что-то там про якобы стыренные деньги. Мы с Ильясом послушали минутку, после чего потеряли к перепалке интерес.

– Не желаешь ли партейку в шахматы?

Я ответила, что не желаю – как, впрочем, и всегда. Я никогда не видела, чтобы Ильяс играл с кем-нибудь в шахматы, да и не уверена, что он вообще умеет. Я и доски-то шахматной тут нигде ни разу не видела, хотя в шкафу пылятся несколько головоломок для любителей собирать всякие картинки из фигурных кусочков.

– Какой сегодня день? – спросил Ильяс.

– Пятница, – ответила я.

– Выходит, завтра суббота.

Да уж, Ильяс у нас долго репу не чешет – разум быстрый, как молния.

– Суббота, а потом воскресенье.

Шею только чешет, на которой у него просто жуткая сыпь.

– Воскресенье – это такое гадство, точно?

В этом я не смогла с ним не согласиться, хотя, сказать по правде, вообще никогда не была большой любительницей выходных. Со всеми этими общепринятыми требованиями расслабиться и наслаждаться собственной персоной. То есть если у тебя вообще есть выходные. Преступники по выходным не отдыхают, скорее даже наоборот, так что работа в полиции особо не оставляла мне времени для гаражных распродаж или прогулок в городском парке. Это из тех вещей, что мне всегда нравились в моей работе.

– Скукота… По субботам всегда такая скукота!

Помните, что я недавно говорила?

– Тянутся дольше, чем любой другой день недели, и никогда не происходит ничего интересного. – Вид у Ильяса стал совсем уж опечаленный. – Я не имею в виду драки или что-нибудь в этом духе, потому что драки – это тоже скука смертная. В смысле, что-нибудь действительно захватывающее.

Помните, как я говорила, что память меня иногда подводит? Насчет того, что я могла или не могла сделать? Не готова в этом поклясться, но я и вправду надеюсь, что прямо перед тем, как Ильяс, по обыкновению оглушительно испортив воздух, побрел на поиски кого-нибудь, кто мечтает сразиться с ним в шахматишки, я сказала:

– Гляди не накликай беду такими своими пожеланиями…