Текст книги "Выключи свет – и увидишь звёзды"

4

После завтрака Адель сказала Джереми, что ей надо немного побыть одной.

– Стоит прекрасная погода – прогуляйся пока, подыши свежим воздухом. А позже встретимся на том же месте у иллюминатора моей каюты.

– На том же месте? Думал, вы терпеть не можете держаться за привычки.

Адель улыбнулась.

– Ну, ты же сам сказал, что я полна противоречий.

Она вернулась в свою каюту, немного там прибрала, потом устроилась в кресле, в котором Джереми спал ночью, и распечатала письмо, которое получила накануне своего отъезда. Первая фраза была такой:

Он так и не перестал вас ждать.

Она сложила письмо и вернула его в конверт.

Прошел час, может, два; Адель открыла шторки, выглянула в иллюминатор и никого не увидела. Она вышла из каюты и прошлась по палубе в надежде встретить Джереми. Вернувшись на то же место, откуда ушла, Адель подумала, что Джереми, возможно, по ее совету тоже решил пройтись. Если он прогуливался в том же направлении, что и Адель, они рисковали весь день прокружить по палубе и так и не встретиться. Она развернулась, пошла в другую сторону и дважды прошлась по палубе, снова приветствуя тех пассажиров, с которыми уже встречалась. К полудню Джереми так и не объявился. За обедом в ресторане Адель не сводила глаз с дверей, хоть и была уверена в том, что Джереми не решится прийти сюда без нее. Врач осведомился о делах ее друга, добавив, что за завтраком тот, по его мнению, был не в лучшей форме. Адель поспешила закончить обед и вышла из-за стола. Ей ужасно наскучила болтовня соседей, а этот комментарий стал последней каплей.

Адель продолжила поиски на нижней палубе, но безуспешно, тогда она отважилась спуститься в третий класс. Адель встретила там нескольких членов экипажа, узнала некоторых из тех, кто обслуживал ее в ресторане, и спросила, не видели ли они молодого человека, с которым она завтракала. Но никто из них не видел Джереми.

К вечеру стало окончательно ясно, что загадочный путешественник исчез – или, по крайней мере, ушел от нее не попрощавшись.

Следующие два дня Адель провела в одиночестве: бо́льшую часть времени она читала в своей каюте, а в тихие утренние и вечерние часы выходила на палубу, устраивалась неподалеку от иллюминатора своей каюты и любовалась океаном. В ресторане Адель выбрала другой столик и не участвовала в разговорах новых соседей: она приходила в ресторан с книгой; никакие попытки отвлечь Адель от чтения не увенчивались успехом, и ее вскоре оставили в покое.

Когда прозвучал гудок, ознаменовавший конец путешествия, пассажиры поспешили на палубу, чтобы посмотреть, как проходит швартовка судна. Адель подождала, пока все сойдут с корабля. Перед тем как покинуть свою каюту, она бросила последний взгляд на кресло, в котором спал Джереми, и улыбнулась.

Городок почти не изменился; он остался таким же красивым, каким она его помнила. Рассвет окрасил стены домов оранжевым. Пройдет лишь час, и дома снова станут белоснежными. Однажды Адель спросила у Джанни, перекрашивают ли жители стены своих домов каждый год, чтобы они оставались белоснежными. Чтобы узнать об этом, ответил он, просто спроси у них… она так никогда и не спросила.

На маленькой площади в центре городка Адель залюбовалась липами, усеянными желтыми соцветиями. Дикий жасмин поднимался к охристым крышам и наполнял воздух пьянящим ароматом. Адель пришла с чемоданчиком к гостинице, где она останавливалась в былые времена. Это место почти не изменилось, разве что самую малость. Клиентов по-прежнему встречал фарфоровый попугай на стойке, однако хозяйки не было видно.

Когда Адель остановилась здесь впервые, Рита – хозяйка гостиницы – с ней почти не разговаривала. Правда, со временем она смягчилась – может, стараниями Адели, а может, не устояла перед обаянием Джанни. Сам он остался под сильным впечатлением от Риты – женщины невысокой, но весьма темпераментной. Каблуки сапожек, добавлявшие ей несколько сантиметров роста, Рита прятала под длинными юбками кричащих расцветок. Не менее ярким, чем эти юбки, был ее макияж, скорее напоминавший боевой раскрас. «Женщина с сильным характером, – говорил про нее Джанни, – а вот с хорошим или плохим – это уж как день сложится». Спустя месяц молчания и косых взглядов Рита наконец признала Адель. Случалось даже, что они коротали вечера за картами, потягивая мескаль.

Сегодня посетителей встречала у стойки молодая женщина, похожая на Риту, правда, в куда более скромном наряде. Как-то раз, выпив, Рита призналась, что единственная ее большая любовь была несчастной. Она никогда не говорила о детях, да и Адель никогда не видела их в доме. Может, эта молодая женщина – племянница бывшей хозяйки? Адель не стала ни о чем ее спрашивать; ей не хотелось говорить о Рите.

Адель была уверена, что в номер, который она обычно занимала, уже кто-то заселился, но ей улыбнулась удача: сезон еще не наступил, и туристы не успели наводнить город, так что номер был свободен. Входя в комнату, Адель опасалась, что на нее нахлынет волна ностальгии, однако, вопреки ее ожиданиям, этого не случилось, даже когда она подошла к рабочему столу у окна, за которым Джанни ночами правил гранки, писал и переписывал тексты. Адель прилегла на кровать и посмотрела на пустой стул, представила силуэт Джанни, склонившегося над работой. Она любила его затылок, плечи, спину, мягкие движения его рук, когда он синим или красным карандашом подчеркивал одни фразы, гневно зачеркивал другие, порой улыбался или вздыхал. А когда город накрывала ночь, Адель часто приходила к нему, спускала с плеч ночную сорочку, давала ей соскользнуть на пол, обвивала Джанни руками, пробуждая в нем страсть, способную оторвать от работы. После занятий любовью Джанни открывал окно, закуривал сигарету и возвращался за свой рабочий стол; Адель же сладко засыпала, убаюканная скрипом его карандаша.

Джанни мало спал, она и того меньше. Проснувшись, Адель бесшумно выбиралась из постели и считала окурки в пепельнице – по их количеству она понимала, во сколько Джанни пошел спать. Если пепельница была полна, Адель писала ему записку и уходила завтракать в патио, а затем направлялась в свою мастерскую.

В двадцать лет Адель мечтала о далеких путешествиях, но видела другие города лишь в кино; порой она тратила на билет весь свой дневной заработок. Адель уже закончила учебу и получила диплом, но находила только временную работу – иногда на день, иногда на неделю. В ее душе было целое море любви, которую некому было дарить. Адель заслуживала, чтобы к ней относились лучше, чем ее тогдашнее окружение – люди, не замечавшие и не ценившие ее, в том числе и те, на кого она работала в мастерских. Сотни раз она твердила себе, что судьба ждет ее не здесь, а где-то совсем в другом месте.

В двадцать лет Адель корила себя за то, что не совершила ничего значимого в жизни. Ни одно из ее многочисленных начинаний так и не увлекло ее по-настоящему. Адель училась играть на гитаре, танцевать, ходила на курсы актерского мастерства; она могла взять несколько аккордов, двигалась с изяществом, но без техники, и так и не поднялась на сцену. Ее романтические знакомства тоже были лишены будущего. Адель казалось, что она все упустила. Ей очень не хватало старшего друга, который объяснил бы, что молодость – пора начинаний и хороша тем, что можно многое попробовать, – а как иначе понять, что любишь, а что нет? Если бы мать была бы с ней рядом, она наверняка бы посоветовала, в чем еще Адели стоило себя попробовать.

Однажды вечером, выйдя из кинотеатра, Адель решила прогуляться по порту. Там стоял большой корабль, готовый выйти в открытое море на восходе. Адель вдруг почувствовала, что она тоже готова выйти в открытое море. В восхищении она долго смотрела на корабль издалека, не решаясь подойти к нему ближе. В предрассветной тьме, когда она завороженно наблюдала за суетой в коридорах, где экипаж готовился к отходу корабля, у Адели возникло чувство, что она наблюдает за последними приготовлениями за несколько часов до премьеры грандиозного балета. На нее снова нахлынули мечты, ведь вместо большого экрана в темном зале Адель смотрела на большой корабль, настоящий, до которого она могла дотронуться; его яркие огни разрезали тьму ночи. Она подошла к пустому трапу.

К Адели подошел мужчина в рабочем комбинезоне и закурил. Вместе с ней он молча слушал однообразную музыку спокойного моря – плеск воды между набережной и корпусом корабля. Сделав последнюю затяжку, мужчина бросил окурок в воду и заметил, что ему тоже случается стоять здесь и завороженно глядеть на корабль, не особо понимая почему. Потом с насмешливым видом он добавил, что она, должно быть, ужасно торопится отправиться в путь, раз явилась сюда задолго до посадки. У Адели не было с собой никакого багажа, да и вообще она не была похожа на кого-то, кто собрался уезжать, но моряк прочел в ее глазах непреодолимое желание покинуть эти берега. По секрету он рассказал, что билеты пассажиров третьего класса проверяют только один раз – при посадке на судно, а сейчас трап свободен. На пути Адели была лишь цепочка, висящая поперек трапа, да и ту механик снял, чтобы вернуться на борт в машинное отделение. Совсем рядом с ним располагалось помещение для пассажиров третьего класса – место не слишком комфортабельное, спали там на деревянных скамейках, да и то если находилось место, но еда была приемлемой, путешествие длилось всего три дня, а наградой было прибытие в солнечный город.

Одной мысли о том, чтобы уехать в другой, незнакомый город, бродить по его залитым солнцем улочкам, было более чем достаточно, чтобы она решилась. Адель заглянула в свою сумочку и посчитала, сколько у нее денег. Хватало на несколько дней. Механик провел ее на нижнюю палубу и показал укромный уголок, где можно было спрятаться, пока корабль не отчалит, а потом ушел в машинное отделение.

Конечно, это был безумный поступок. Но когда еще совершать безумства, если не в двадцать лет? К тому же, если бы Адель не решилась на это путешествие, она никогда бы не встретила того, кто подошел к ней на палубе с сигаретой в руке.

В то время Джанни работал художественным редактором. Каждый месяц он пересекал океан, чтобы сфотографировать новые работы Антонио Сауры – рисунки и шелкографию. Случалось, что художник внезапно уничтожал свои работы, поэтому, чтобы ничего не упустить, Джанни навещал его регулярно. Мысль о том, чтобы заказать Сауре иллюстрации к сборнику Сервантеса, пришла Джанни в голову еще в прошлом году, дело было за малым – получить согласие начальника. Обычно, если Джанни загорался какой-нибудь идеей, никто не мог выдержать его напора, но в этот раз начальник заупрямился и сдался только спустя несколько месяцев уговоров. Теперь профессиональное будущее Джанни зависело от успеха этого проекта. В тот день, поднимаясь на корабль, Джанни был счастлив. Со времени их последней встречи художник создал много работ, к тому же впервые согласился доверить Джанни оригиналы. Может, он сам страстно желал избавиться от них – чтобы спасти их от своих же собственных демонов. Теперь у Джанни было достаточно материала, чтобы закончить работу над изданием. Если его книга будет успешной, это будет поводом собрать коллекцию художественных работ, о которой он мечтал. В первый же вечер на корабле Джанни разложил на постели иллюстрации и вырезанные заранее подписи к ним. Макет книги был его детищем; Джанни делал его исключительно вручную, вооружившись ножницами, линейкой и специальным клеем. Когда книга начала вырисовываться, сердце Джанни наполнилось ликованием от мысли, что он первым сможет перевернуть ее страницы.

Утомленный работой, он встал, чтобы размяться. Тут взгляд его упал на иллюминатор, и Джанни заметил, что на палубе спиной к нему стоит молодая женщина и неотрывно смотрит на линию горизонта, потерянную в черной ночи, укутавшей океан. Заинтригованный, он вышел на палубу и зажег сигарету. Стоял декабрь, и в открытом море было очень холодно. Джанни было сорок пять лет, а ей, должно быть, едва исполнилось двадцать. Она дрожала от холода. Тогда Джанни снял свое пальто и, ни слова не говоря, накинул ей на плечи. Она обернулась и молча на него посмотрела. Несомненно, это была самая красивая женщина, которую Джанни видел в своей жизни. Начиная с этой зимней ночи, когда их взгляды пересеклись, книги об искусстве, делавшие Джанни таким счастливым, вдруг стали не столь важны. В действительности, ничто больше в жизни Джанни не имело значения, кроме этой женщины, у которой он спросил, что для нее значит счастье.

5

Адель поужинала в саду гостиницы. Раньше там подавали только завтраки, теперь же, ради удобства клиентов, правила изменились. У нее впереди было три дня, чтобы снова навестить места, где она давно уже не бывала. Три дня прекрасных прогулок, при одном условии: эти прогулки не должны превратиться в паломничество.

Как обычно, Адель взяла с собой книгу, но никак не могла сосредоточиться на чтении: с этим городком было связано слишком много воспоминаний. Но и эти воспоминания не смогли вытеснить из ее головы вопрос: куда пропал тот молодой человек с корабля? Он не выглядел отчаявшимся, готовым броситься за борт, и его улыбки были искренними, такими не маскируют грусть или боль. Но больше всего Адель интересовал вопрос, почему он исчез молча, ни слова ей не сказав. В свое время Адель тоже сбежала, но ведь у нее на то были причины. Она поднялась на тот корабль, чтобы открыть для себя мир, но с первого взгляда на Джанни поняла, что он был тем, кто сам заменит ей весь мир. А в двадцать лет она не была готова к такой замене. На ночь Адель открыла окно, чтобы уснуть под шелест ветра, как когда-то – под скрип карандаша по бумаге. А во сне она снова увидела лицо Джереми.

Поутру Адель решила прогуляться по городку, больше похожему на маленький поселок. На центральной площади она заметила Джереми за столиком на террасе кафе. Не спросив у него разрешения, она подсела за его столик и заказала кофе.

– Ну что ж, теперь я спокойна, зная, что ты не выбросился за борт, – обронила она.

– А если и так, признайте, что я отличный пловец. Вы правда за меня беспокоились?

Официант принес кофе. Адель хотела заплатить за него, но Джереми ее остановил.

– Позвольте мне угостить вас, ведь мы не в ресторане первого класса.

– Деньги не так уж важны. Кстати, у меня, когда я сошла с корабля, не было ни гроша, ну, или почти ни гроша, – сказала она.

– Вчера?

– Нет, это было очень давно.

– Ничего не понимаю…

– Да и не важно, забудь. Лучше расскажи мне – ты здесь, чтобы повидать новые места? Или решил здесь поселиться?

– Забавно, а я был уверен, что вы меня спросите о чем-то более банальном, например, чем я занимаюсь.

– И чем же ты занимаешься?

– Я органист, по крайней мере был им.

На лице Адели было написано такое удивление, что Джереми с улыбкой пояснил:

– Музыкант.

– Спасибо, я знаю, кто такой органист. А что, ты больше не играешь?

– Надеюсь, я не успел растерять навык, во всяком случае, я не играю профессионально, я уволился с работы.

– Так, теперь уже я ничего не понимаю. Как можно уволиться, если ты музыкант? Ты играл в оркестре?

Джереми широко улыбнулся.

– Я играю на органе, это большой инструмент, не то что электронное пианино. Я работал в церкви.

– И тебя уволили?

– Я сам ушел. Проблема в том, что я перестал верить в Бога, и мне было не по себе, когда я получал зарплату. Признайте, что пытаться дурачить Господа все же довольно рискованно.

– Ясное дело. Ты хороший органист?

– Достаточно хороший, чтобы Он меня нанял.

– Да ты смеешься надо мной!

– Ну, как скажете… Не все же вам надо мной смеяться.

– Это когда я над тобой смеялась?

– Тот завтрак на корабле был одним из худших моментов в моей жизни, а у меня такие моменты бывали – как, полагаю, и у других.

– Я и не думала, что в моем обществе может быть настолько неприятно…

– В вашем – нет, но вот в компании ваших соседей по столику…

– Ну, я их не выбирала.

– И все же. Решив путешествовать первым классом, в каком-то смысле вы выбрали и компанию.

– Кажется, они тебя не так уж и тревожили там, на палубе первого класса. Что ж, раз мое общество тебе неприятно, я пойду.

– Я же сказал, что вы тут ни при чем!

– Ну хорошо, тогда вернемся к нашему разговору. Предположим, ты бросил работу, но это же не объясняет, почему ты сел на корабль и направился в этот городок.

– Если я вам скажу, вы мне просто не поверите.

– Ну, дай мне хоть один шанс.

– Хотите еще кофе? Я вас угощаю.

Не сводя с Джереми глаз, Адель кивнула.

– Рекламный буклет, – сказал Джереми, роясь в кармане.

Он достал из кармана пеструю бумажку и положил ее на стол.

– Простой буклет, забытый в церкви кем-то из прихожан, – пояснил он. – Однажды вечером, уходя после службы, я нашел этот листок и увидел в этом что-то вроде послания.

– Послания от кого?

– От моего Работодателя, разумеется. Видать, я так Ему надоел, что Он ниспослал мне знак, чтобы я уволился, иначе Ему пришлось бы самому меня уволить. Ну и я все бросил. Как раз в тот день я играл на похоронах, вы видите, как символично? Я не собирался дожидаться, чтобы Он взял дело в свои руки. Будь в тот день свадьба, я, может, и выбросил бы этот буклет в мусорку, но тут…

– Как тебя зовут? – спросила Адель.

– Точно! На корабле вы как-то забыли спросить мое имя. Видимо, сочли это не слишком важным. Меня зовут Джереми.

Раздался звон. Джереми поднял взгляд на колокольню, которая возвышалась над площадью, стрелки часов на ней показывали ровно одиннадцать.

– Разве уже одиннадцать? – удивился он.

– Не совсем, эти часы спешат на пять минут, – тихо пояснила Адель.

– В таких маленьких городках ритм жизни людей задается звоном часов, я-то знаю, о чем говорю. Не будь эти часы точными, их маятник быстро бы настроили.

– В этих часах нет маятника, – пояснила Адель. – И это я их настроила, вернее, расстроила. Ты ведь как-то забыл меня спросить, чем я занимаюсь. Видимо, счел это не слишком важным.

– Вы тоже работаете на Него? – спросил Джереми, недоверчиво поглядев на церковь.

– Он хороший клиент, но не единственный. Я часовой мастер.

– Вы преподаете часовое дело?

– Нет, я реставрирую и чиню большие часовые механизмы, например башенные часы. Когда часовое дело только возникло, было три вида часовщиков: специалисты по карманным часам; часам с гирями и маятниками и будильниками, и, наконец, те, кто занимался башенными часами. Впоследствии эти три направления объединились, самые опытные из нас стали называться мастерами часового дела.

– Вы что, так шутите?

– А зачем бы мне это делать? – возразила Адель.

– Хорошо, допустим. Но скажите: зачем вы перевели эти часы? Это же непрофессионально!

– Тебе разве никогда не случалось брать фальшивую ноту?

Адель заговорщически ему улыбнулась и поднялась из-за стола.

– Пойдем, я тебе объясню, – сказала она и направилась к колокольне.

Джереми поспешил оплатить счет и бегом догнал ее.

– Почему вы так спешите – это дело что, ни секунды не ждет?

– Время никогда не ждет, я знаю, о чем говорю.

Адель толкнула тяжелую дверь колокольни и впустила Джереми первым. Она вошла следом за ним, подошла к большой лестнице, ведущей наверх, подняла взгляд и спросила, не боится ли Джереми высоты. Не дожидаясь ответа, она начала подниматься по ступенькам.

Джереми не ожидал, что колокольня такая высокая. Преодолев лишь треть подъема, он успел взмокнуть, в то время как Адель спокойно шла по лестнице, ни капли не запыхавшись. Его усилия окупились, когда они добрались до галереи под комнатой с часовым механизмом, где у потолка располагалась массивная конструкция, поддерживающая колокол.

Их взгляду открылся вид на крыши города и порт. Лайнер исчез. Посреди океана виднелось коричневое пятнышко – это был остров Волшебников, на котором по ночам светился маяк. По словам Адели, Джереми просто необходимо было там побывать, особенно если он любит плавать.

– Ты прав, люди в этом маленьком городке живут в ритме звона часов. Мне это стало понятно уже вскоре после моего приезда. Чудесный городок, мне было здесь так хорошо, и я удивлялась, видя местных жителей вечно куда-то бегущими. В больших городах люди всегда куда-то спешат, и это нормально, но здесь торопиться не имело никакого смысла. Однажды я поговорила на эту тему с Ритой, женщиной, у которой я остановилась. Она мне объяснила, что в здешних местах пунктуальность – одно из важнейших правил этикета, и поэтому все жители спешат, боясь опоздать.

– А почему вас это так тронуло?

– Спешка лишает нас очень многого: сколько красивых пейзажей вдоль дорог ты не увидел только потому, что очень куда-то спешил? Сколько людей, мужчин и женщин, бегут по улицам и не слышат ничего, кроме стука своего сердца? Сколько прекрасных цветов и деревьев и упоительных ароматов мы не замечаем в спешке? Жизнь становится совсем другой, если немного замедлиться, чтобы видеть и слышать то, что происходит вокруг. Мне нравилась идея жить не спеша. У меня уже был диплом, когда я сюда приехала. С подачи Джанни я открыла небольшую мастерскую, там я, главным образом, чинила ходики и реставрировала старинные ручные часы, которые в семьях передаются из поколения в поколение. Меня не слишком волновали деньги, так что у меня были самые разумные расценки. Постепенно выстроилась моя репутация хорошего мастера. Однажды ко мне примчался взволнованный человек из мэрии. Он страшно запыхался, пот лил с него градом, я думала, случилось что-то ужасное. Оказалось, что сломались большие часы на здании мэрии, а как раз в тот вечер мэру предстояло принимать важных гостей. Работник мэрии умолял меня срочно починить часы, за любую цену. По правде говоря, меня не нужно было уговаривать, ведь я обожаю работать с большими механизмами. Я очень быстро нашла деталь, которую заклинило, мне хватило одного поворота рукой, чтобы мэр снова услышал то самое тиканье, вернувшее мэрии ее шик. Я отказалась от денег, ведь этот город меня принял и подарил новую жизнь, и это было меньшее, что я могла для него сделать.

– Священник очень скоро тоже обратился за моими услугами, – добавила Адель, рассмеявшись. – Он очень боялся, что в церкви заклинит часы, как в мэрии, особенно в воскресенье. Чтобы я регулярно проверяла механизм, он доверил мне ключи от колокольни. И вот у меня появилась идея передвинуть стрелки на пять минут вперед, на часах в мэрии и на колокольне. Таким образом, люди приходили бы вовремя, даже думая, что они опаздывают. Пусть это странно звучит, но моя стратегия сработала. Через несколько недель местные жители заметили, что они повсюду приходят заранее или вовремя, даже если до того опаздывали. Я думаю, что священник догадался о моей маленькой махинации со временем, и ему это очень понравилось, ведь его прихожане больше не опаздывали к мессе. С тех пор ничего не изменилось. Благодаря мне или по моей вине у этого города разница во времени в пять минут со всем остальным миром.

– Целый город на пять минут опережает весь остальной мир – в этом есть что-то поэтичное, – сказал Джереми.

– Хочешь, я тебе покажу, как работает механика времени?

– Вы никогда не мечтали уметь его останавливать?

– Я только об этом и думала. Точнее, я мечтала найти детали, которые могли бы замедлять или ускорять ход времени. Но это другая история. Может, я тебе ее как-нибудь расскажу, если мы увидимся снова.

Адель встала на цыпочки, чтобы дотянуться до металлического кольца, закрепленного на потолке, потянула за него изо всех сил и открыла небольшой люк – оттуда выскользнула лестница, по которой можно было подняться в комнату, где располагался часовой механизм. В этот раз Адель начала подниматься первой. Как только они с Джереми оказались на месте, она закрыла проход, которым они только что воспользовались.