Текст книги "Уйти, чтобы вернуться"

Мариса была необыкновенно привлекательна, и Эндрю не остался равнодушен к ее прелестям. Легенды о красоте аргентинок оказались чистой правдой.

В 11 часов позвонил Саймон с предложением вместе пообедать. Этой их встречи Эндрю не помнил, но надеялся, что подробности разговора придут ему на память за едой.

Как только Саймон заговорил о звонившей ему накануне женщине, своей знакомой по зимнему курорту, Эндрю вспомнил, что этот обед прошел очень скучно. Саймон уже в который раз увлекся особой с броской внешностью, но без малейшего чувства юмора. Эндрю хотелось поскорее вернуться к статье, поэтому он перебил друга на полуслове.

– Говоришь, эта девица живет в Сиэтле и заявилась на четыре дня в Нью-Йорк? – выпалил он.

– Да, и решила позвонить мне, чтобы я показал ей город! – заявил светящийся от счастья Саймон.

– Через неделю мы с тобой будем сидеть за этим же столиком, и ты, пребывая в отвратительном настроении, признаешься, что тебя провели. Она ищет простака вроде тебя, чтобы он выгуливал ее три дня кряду, оплачивал ее счета и предоставил местечко для ночлега. Вечером ты приведешь ее к себе, а она скажет, что страшно устала, повернется к тебе задницей и уснет сладким сном. Вся благодарность – предоставленное тебе право чмокнуть ее на прощание в щеку.

Саймон от недоумения широко разинул рот:

– Как это – задницей?

– Тебе нарисовать?

– Откуда ты знаешь?

– Знаю, и все!

– Завидуешь? Ну и дурак.

– Со времени твоего новогоднего отпуска прошло уже пять месяцев. И как, ты получаешь от нее весточки?

– Нет, но, учитывая расстояние от Сиэтла до Нью-Йорка…

– Поверь, она просто открыла свою записную книжку на букве “П”, где у нее перечислены простофили.

Счет оплатил Эндрю. Этот разговор заставил его вспомнить новогодние выходные и событие 1 января, когда его сбила машина, выехавшая из ворот полицейского участка на Чарльз-стрит. Его профессией были журналистские, а не криминальные расследования, требовавшие особых познаний и навыков. Сейчас ему мог пригодиться полицейский, даже отставной. Он поискал и нашел номер телефона детектива Пильгеса.

10

Простившись с Саймоном, Эндрю позвонил детективу. На том конце включился автоответчик, он постеснялся оставить сообщение и повесил трубку.

Придя в редакцию, он почувствовал озноб, потом вступило в поясницу, да так резко, что ему пришлось повиснуть на лестничных перилах. Эндрю никогда не жаловался на спину, и этот приступ напомнил ему о неминуемом приближении смертельной развязки. Если неизбежность смерти и дальше будет так заявлять о себе, подумал он, то надо позаботиться о болеутоляющих средствах.

Главный редактор, возвращавшаяся с обеда, застала его на лестнице: он корчился от боли и задыхался.

– Эндрю! Вам нехорошо?

– Честно говоря, случалось чувствовать себя лучше…

– Вы такой бледный! Позвонить 911?

– Не надо. Просто схватило поясницу, сейчас пройдет.

– Отправляйтесь-ка домой, вам надо отдохнуть.

Эндрю поблагодарил Оливию и отправился в туалет, где долго брызгал водой себе в лицо.

Эндрю казалось, что он видит в зеркале смерть, маячащую у него за спиной. Он услышал собственное бормотание:

– Тебе достался приз, старина, но если ты не хочешь выпустить его из рук, то придется пошевелить мозгами. Не считаешь же ты, что так происходит со всеми! Ты накропал столько некрологов, что должен понимать, что значит остановившийся счетчик. Теперь гляди в оба, не упускай ни одной мелочи, дни проходят, и дальше они будут пролетать все быстрее.

– Опять беседуешь сам с собой, Стилмен? – спросил вышедший из кабинки Олсон.

Застегнув молнию на брюках, он подошел к соседнему с Эндрю умывальнику.

– Плохое настроение, – ответил тот, подставляя под струю голову.

– Вижу. В последнее время ты вообще очень странно себя ведешь. Не знаю, что ты задумал, но наверняка что-то подозрительное.

– Ты бы занялся своими делами, Олсон, а не лез в мои.

– Между прочим, я тебя не выдал! – гордо заявил Олсон, видимо считавший себя героем.

– Молодец, Фредди, ты становишься мужчиной.

Олсон ухватил за край бумажное полотенце и дернул что было сил.

– Вечно не работает! – Он ударил по пластмассовой крышке кулаком.

– А ты напиши об этом статью! Это будет лучшее произведение Фредди Олсона в сезоне – “Проклятие сушилок”.

Олсон метнул в него недобрый взгляд.

– Остынь, я пошутил, не принимай все за чистую монету.

– Ты мне не нравишься, Стилмен, и не мне одному. Многие в газете не выносят твою заносчивость, просто я не притворяюсь. Нас много – тех, кто только и ждет, чтобы ты оступился. Рано или поздно ты рухнешь с пьедестала.

Настала очередь Эндрю внимательно посмотреть на коллегу.

– Кто еще принадлежит к развеселому клубу ненавистников Стилмена?

– Проще перечислить тех, кто к нему не принадлежит.

И Олсон, окинув Эндрю презрительным взглядом, покинул туалет.

Эндрю, превозмогая боль, нагнал его у лифта:

– Слушай, Олсон, я был неправ, что тебя ударил. У меня сейчас неважный период. Ты уж меня извини.

– Ты серьезно?

– Коллеги должны учиться уживаться.

Фредди долго смотрел на Эндрю, потом выдавил:

– Ладно, Стилмен, извинения принимаются.

Он протянул руку. Чтобы ее пожать, Эндрю потребовалось сверхчеловеческое усилие. У Олсона вечно были мокрые ладони.

Всю вторую половину рабочего дня Эндрю не мог справиться с чувством усталости, не дававшим ему писать. Он воспользовался этим, чтобы еще раз прочесть начало своей статьи – краткий обзор событий в Аргентине в период диктатуры.

Эндрю Стилмен, “Нью-Йорк таймс”

Буэнос-Айрес, 24 марта 1976 г.

В результате нового государственного переворота к власти приходит новый тиран. Запретив политические партии и профсоюзы, введя на всей территории страны цензуру, генерал Хорхе Рафаэль Видела и члены военной хунты развертывают небывалую в Аргентине кампанию репрессий.

Ее целью провозглашается предотвращение восстания в любом виде и устранение любого заподозренного в несогласии. В стране начинается настоящая охота на людей. Противники режима, их друзья и родные, как и все, кто высказывает мысли, не совпадающие с консервативными ценностями христианской цивилизации, считаются террористами независимо от возраста и пола.

Правящая хунта создает тайные тюрьмы, особые полицейские бригады и отряды из военнослужащих трех родов войск. От эскадронов смерти нет спасения.

Под командованием региональных начальников они займутся похищениями, пытками, убийствами всех заподозренных в симпатиях к оппозиции. За десять лет правления хунты превратятся в рабов или бесследно исчезнут более тридцати тысяч человек, мужчин и женщин всех возрастов, чаще совсем молодых. Сотни новорожденных детей отнимут у матерей и отдадут сочувствующим режиму. Будут методично уничтожаться сведения о происхождении этих детей, а сами они получат новые родословные. Власть насаждает жесткую христианскую мораль: отнимать невинные души у родителей с извращенными идеями и спасать их, передавая в достойные семьи.

Некоторых “исчезнувших”, как их называют, станут закапывать в общих могилах. Других в местах заключения будут погружать в наркоз, тайком грузить в самолеты и живьем сбрасывать в реку Рио-Гранде и в океан.

От этой бойни не останется следов, бывшим главарям хунты ничего не смогут инкриминировать…

Эндрю в сотый раз пробежал глазами список виновников этих зверств, сгруппированных по провинциям, городским районам, местам заключения. Требовалось много часов, чтобы прочитать имена палачей, а потом вникнуть в их показания, в тщательно вычищенные протоколы допросов. После восстановления демократии эти варвары обрели почти полный иммунитет от преследования благодаря спешно принятому закону об амнистии.

Занимаясь этой кропотливой работой, Эндрю не переставал искать следы некоего Ортиса: судя по предоставленной главным редактором информации, он прошел весьма символичный путь от простого солдата до молчаливого соучастника массовых зверств.

Почему именно он? Оливия Стерн назвала его судьбу настоящей загадкой. Где угодно, что в Аргентине, что в других краях, раз за разом встает один и тот же вопрос: как власти удается превращать нормальных людей в заплечных дел мастеров, как может отец семейства возвращаться домой, целовать жену и детей после того, как целый день мучил и убивал других женщин и детей?

Эндрю один раз уже почти расколол Ортиса. Вдруг теперь кто-то из бывших сообщников этого негодяя, кто-то из его однополчан догнал Эндрю на аллее Ривер-парка?

В этой теории имелась одна нестыковка. Эндрю убили за два дня до выхода его статьи, так что о мести речи идти не могло. И все же, напомнил он себе, в этот раз, вернувшись в Буэнос-Айрес, он должен проявлять еще большую бдительность, чем в прошлой жизни.

Чем больше Эндрю размышлял, тем больше убеждался, что нуждается в помощи. Он снова набрал номер детектива Пильгеса.

Отставной полицейский решил, что этот звонок не предвещает ничего хорошего: уж не решил ли Эндрю засудить его после того случая у ворот участка?

– Да, у меня болит спина, только вы ни при чем, – успокоил его Эндрю. – Мой звонок никак не связан с вашим чересчур энергичным способом выезда со стоянки.

– В таком случае чему обязан? – с облегчением спросил Пильгес.

– Мне надо срочно с вами увидеться.

– Я бы пригласил вас на чашечку кофе, вот только я живу в Сан-Франциско, далековато, знаете ли.

– Вот как… – пробормотал Эндрю.

– А что за срочность? – спросил Пильгес, помедлив.

– Можно сказать, дело жизни и смерти.

– Если речь о преступлении, то я в отставке. Но могу порекомендовать вам одного своего нью-йоркского коллегу, детектива Лукаса из шестого участка. Я доверяю ему, как самому себе.

– Я знаю, что вы в отставке, но вы почему-то вызвали у меня доверие. Инстинкт, наверное.

– Понимаю…

– Это вряд ли. Я попал в совершенно нелепое, чудовищное положение.

– Я вас слушаю. Поверьте, к нелепым положениям я привык.

– По телефону этого не объяснишь. Вы ни за что мне не поверите… Простите за неуместный звонок. Желаю вам приятного вечера.

– У нас в Сан-Франциско еще день.

– Тогда приятного дня, детектив.

Бросив трубку, Эндрю стиснул себе голову ладонями и попытался собраться с мыслями.

Через час он встречался с Вэлери, поэтому пора было привести себя в чувство, иначе он испортит этот необычайно важный вечер. Свою квоту эгоизма он исчерпал в прошлой жизни.

Как и в первый раз, он сделал ей предложение. Она пришла в восторг от колечка, которое Эндрю надел ей на палец, и растроганно заверила его, что сама бы выбрала именно такое.

После ужина Эндрю позвонил Саймону и тут же передал трубку Вэлери, чтобы она сообщила ему новость; потом они позвонили Колетт.

У подъезда дома в Ист-Виллидж Эндрю почувствовал, как у него в кармане вибрирует телефон.

– Я обдумал наш разговор, – сказал знакомый голос. – Моя жена будет только рада, если я сбегу от нее на несколько дней. Уйдя в отставку, я никак не могу найти себе места… Небольшое развлечение мне не повредит. В общем, завтра утром я вылетаю. Воспользуюсь несколькими днями свободы, чтобы навестить в Нью-Йорке старых друзей. Предлагаю встретиться завтра в девять вечера в том же месте, где в прошлый раз. Не опаздывайте, мистер Стилмен. Вы разбудили во мне любопытство.

– До завтра, детектив. Девять вечера, у “Фрэнки”, – ответил Эндрю с огромным облегчением.

– Это кто? – спросила Вэлери.

– Никто.

– Значит, завтра вечером с тобой уговорился поужинать никто?

Зал тонул в полутьме. Детектив Пильгес ждал его за дальним столиком. Садясь, Эндрю сверился с часами.

– Я пришел раньше времени, – успокоил его детектив, пожав ему руку.

Официант принес меню, детектив прищурился.

– Что за манера устраивать в ресторанах потемки? Ничего не вижу! – Он достал из кармана очки.

Эндрю наскоро ознакомился с меню и отложил его.

– Здесь подают неплохое мясо, – сказал Пильгес, тоже решив не вчитываться в меню.

– Мясо так мясо, – согласился Эндрю. – Как долетели?

– Ничего хорошего! Разве в наше время можно приятно провести время в воздухе? Но вернемся лучше к цели моего появления. Чем я могу вам помочь?

– Вы можете помочь мне поймать того, кто меня… – Эндрю замялся, не сумев договорить, – кто попытался меня убить, – закончил он.

Пильгес поставил пиво на стол.

– Вы обратились в полицию?

– Нет.

– Если вас действительно пытались убить, то начинать надо было с этого.

– Все очень сложно… Скажем так: этого еще не произошло.

– Не понимаю. Вас уже попытались убить или только попытаются?

– Если я отвечу на этот вопрос искренне, то, боюсь, вы примете меня за ненормального.

– А вы попробуйте.

– И попытались, и еще только попытаются. То и другое, детектив.

– Насколько я понимаю, вы стали жертвой покушения и полагаете, что преступник повторит свою попытку?

– В некотором смысле.

Пильгес жестом подозвал официанта. Когда тот, приняв заказ, отошел, он уставился на собеседника.

– Я провел шесть часов в тесной консервной банке на высоте тридцать тысяч футов, торопясь на ваш зов. Вы мне симпатичны, к тому же я перед вами в долгу после того, как чуть было вас не переехал…

– Просто зацепили, на мне не осталось ни царапины.

– В этом городе, кишащем психами, так и норовящими засудить первого встречного за любую ерунду, вы могли бы рассчитывать на неплохое возмещение от моей страховой компании. Но вы меня отпустили, и я решил, что налетел в порядке исключения на честного человека. Еще тогда я почувствовал, что вы встревожены. За сорок лет карьеры нюх меня редко подводил. Поверьте, я с таким сталкивался – вы и представить не можете! Если я начну рассказывать, вы примете меня за еще более ненормального, чем вы сами. Так что либо вы все мне выкладываете, либо я доедаю свой бифштекс и отправляюсь спать. Я ясно выражаюсь?

– Яснее не бывает, – простонал Эндрю, закатывая глаза.

– Я вас слушаю. Терпеть не могу есть остывшее! – И инспектор принялся за еду.

– Девятого июля меня убили.

Инспектор посчитал на пальцах.

– Получается десять месяцев назад. Позже вы изложите мне обстоятельства. Сначала скажите, почему вы считаете, что вашей жизни снова будут угрожать?

– Вы не поняли. Меня убили этим летом.

– Сегодня только одиннадцатое мая, да и у вас, по-моему, вполне живой вид…

– Я вас предупреждал.

– Для журналиста вы очень путано выражаетесь. Если я правильно понимаю то, что вы стараетесь до меня донести, то вы убеждены, что девятого июля вас убьют. Почему именно эта дата?

– Это еще сложнее…

И Эндрю подробно рассказал о том, что произошло с ним на аллее Ривер-парка утром 9 июля, и о своих невероятных переживаниях после этого.

Дав ему выговориться, детектив залпом выпил все пиво и заказал еще.

– То ли у меня дар притягивать самые странные дела, то ли это какое-то проклятие.

– Почему вы так говорите?

– Вам этого не понять.

– Мы нашли друг друга!

– В общем, об этом я вам расскажу в другой раз. Давайте сначала: вы утверждаете, что вас убили, и вы сразу после этого перенеслись на два месяца назад. Вы делали томографию? У вас все в порядке с мозгами? – насмешливо спросил детектив.

– Не делал.

– Вот с чего надо было начинать! Наверное, где-то у вас в мозгу образовался сгусток, из-за которого вам мнится всякая невидаль. У меня есть в Сан-Франциско знакомая нейрохирург, шикарная женщина, она тоже много чего пережила. Могу с ней созвониться, у нее наверняка найдется коллега в Нью-Йорке, вы к нему запишетесь и…

– А если я скажу, что могу рассказать обо всем, что произойдет до начала июля?

– Тогда вы ясновидящий.

– Нет, просто у меня отличная память, и я запомнил все, что пережил за последние два месяца своей жизни.

– Отлично, по крайней мере, это не ранний Альцгеймер. Серьезно, Стилмен, вы сами верите в то, что несете?

Эндрю промолчал, Пильгес дружески похлопал его по руке.

– Конечно верите. Почему я? Господи, чем я перед Тобой провинился?

– Ничего страшного, – тихо сказал Эндрю, – я не сомневался, что не смогу вас убедить. На вашем месте я и сам бы не…

– Вы любите спорт? – перебил его Пильгес, глядя на телеэкран над барной стойкой.

– Как все.

– Только не оглядывайтесь. Показывают матч “Янкис” и “Маринерс” из Сиэтла, скоро он завершится. Можете назвать окончательный счет?

– Точно не помню, но могу сказать, что вопреки всем ожиданиям “Маринерс” отлично начинают сезон, а “Янкис” ждут нелегкие времена.

– Так сказал бы любой болельщик “Маринерс”.

– Чтобы житель Нью-Йорка болел за “Маринерс”? Вы шутите? В общем, “Янкис” вырвутся вперед на последних минутах и одержат победу.

– Пока что на это не похоже… – вздохнул Пильгес.

– Купите завтра утром “Нью-Йорк таймс”. На первой странице вы прочтете об обстреле американским военным флотом иранского корабля, участвующего в блокаде Ормузского пролива.

– Вы же сами журналист “Нью-Йорк таймс”, Стилмен! Вам не поразить меня своими знаниями о содержании очередного номера вашей же газеты.

– Об этом обстреле будет сообщено в коммюнике Пентагона примерно в двадцать три тридцать; газету заканчивают верстать в полночь, а до нее еще далеко. Ладно, если не верите, то слушайте: завтра днем на городок Гарднер во Флориде обрушится торнадо. Центр города будет буквально стерт с лица земли.

– Вы помните об этом потому, что постоянно слушаете метеосводки?

– Нет, просто мои будущие тесть и теща живут в Аркадии, а это городок милях в тридцати оттуда. Хорошо помню тревогу моей будущей жены, а так как это происходило через два дня после того, как я сделал ей предложение, то я запомнил дату.

– Поздравляю вас и ее! Какие еще доказательства?

– Днем машина “скорой помощи” собьет конного полицейского. У бедняги будет перелом ключицы. Но это не все: его лошадь придется умертвить. Моя жена – ветеринар в конной полиции Нью-Йорка. Торнадо и гибель лошади – это для Вэлери слишком: у нее был такой стресс, что я даже испугался… В общем, я украл у вас сегодня вечером достаточно времени и не имею желания продолжать эту неприятную для меня игру. Я вас сюда заманил, так что говорите, сколько я вам должен за авиабилет.

– Лучше заплатите по счету, а билеты – это мои трудности, я уже большой мальчик. Хотя – спасибо за предложение.

Эндрю заплатил и поднялся.

– Мне пришла в голову одна мысль, Стилмен. Предположим, у вас действительно дар предвидеть на два месяца вперед. Почему бы тогда не попытаться что-то предотвратить?

– Потому что мне не дано менять ход событий. В тех редких случаях, когда я пытался сделать это в последние дни, я всего лишь задерживал те или иные события на несколько часов.

– В таком случае что заставляет вас думать, что вы можете помешать вашему убийству?

– Надежда, отчаяние – в зависимости от моего настроения в тот или иной момент.

И Эндрю, простившись с детективом, покинул ресторан.

Пильгес остался за столиком, погруженный в раздумья. Он досмотрел до конца матч, где “Янкис” на последних минутах пробили хоум-ран и одержали победу.

11

Эндрю не стал ждать и вместо того, чтобы ознакомиться с очередным номером “Нью-Йорк таймс” на работе, купил его в киоске на углу. На первой странице красовалась статья Фредди Олсона, срочно поставленная в номер после сообщения Пентагона, сделанного за полчаса до запуска газеты в печать. Крейсер ВМФ США произвел предупредительный выстрел в направлении иранского фрегата, слишком быстро приближавшегося к судам Шестого флота в Ормузском проливе. Корабль не пострадал и уплыл восвояси, но напряжение между двумя странами, и так нараставшее день ото дня, еще усилилось.

Эндрю надеялся, что детектив прочтет статью. Днем, заглянув в сводку новостей на мониторах редакционного зала, он позвонил Вэлери и поспешил ее успокоить: торнадо, получивший категорию F5 по шкале Фудзиты, разрушил не городок ее родителей, а населенный пункт неподалеку. Она могла не переживать за них: он соврал (с благой целью), что только минуту назад выяснил, что Аркадию беда обошла.

Зная, что будет дальше, но еще не имея возможности сказать ей об этом, он зашел в цветочный магазин, заказал букет пионов и приложил к нему визитную карточку со словами любви. Вечером он будет к ней особенно внимателен.

Вторую половину дня он посвятил своим поискам. Сказанное накануне вечером детективом навело его на размышления. Почему не попытаться изменить ход событий?

Желая избежать стычки с Олсоном, он всего лишь оттянул ее на несколько часов, причем вылилась она в нечто более серьезное, чем в изначальном варианте.

Придя покупать кольцо перед тем, как сделать предложение, пускай и в другой ювелирный магазин, он, как ни странно, выбрал ту же самую вещицу.

Так, может, все-таки стоит воспользоваться приобретенным опытом? Вдруг во время следующей поездки в Буэнос-Айрес ему удастся вырвать признания у человека, который в прошлый раз проявил упорство? Если у майора Ортиса развяжется язык, главный редактор поместит материал Эндрю на первой полосе, как только ознакомится с ним, и тогда он сможет повезти жену в свадебное путешествие сразу после свадьбы.

“Вернуться и начать все сызнова…” – написал Эндрю на форзаце своего блокнота. О такой возможности мечтает любой. Исправить собственные ошибки, добиться успеха там, где потерпел неудачу… Жизнь предоставляла ему второй шанс.

“Значит, никакого “Новеченто”?” – спросил тихий внутренний голос.

Эндрю прогнал эту мысль и собрался уходить, чтобы успеть домой до возвращения Вэлери. Но тут зазвонил телефон: телефонистка сообщила, что его спрашивает полицейский детектив.

– У вас и впрямь дар, – сказал Пильгес вместо приветствия. – Почти безошибочно!

– Почти?

– У всадника перелом бедра, а не ключицы, это случай похуже. Не стану вас обманывать: утром, открывая газету, я еще подозревал, что вы мошенник высшей пробы. После торнадо, как ни страшны были кадры по телевизору, я еще не был готов расстаться со своим предубеждением. Но меньше часа назад я говорил с другом, сотрудником шестого участка. По моей просьбе он навел справки и подтвердил, что днем машина “скорой” врезалась в конного полицейского. Вы не могли все это угадать.

– Никак не мог.

– Нам надо снова встретиться, мистер Стилмен.

– Как насчет завтра?

– Чтобы спуститься вниз на лифте, вам потребуется гораздо меньше времени. Я уже жду вас в вестибюле вашей редакции.

Эндрю пригласил Пильгеса в бар отеля “Мариотт”. Детектив заказал виски, Эндрю, не задумываясь, попросил “Фернет” с колой.

– Так кто может желать вам смерти? – спросил Пильгес. – И почему этот вопрос вызывает у вас улыбку?

– Я уже составляю список. Не думал, что он получится таким длинным!

– Если хотите, давайте по алфавиту, может, так вам будет проще, – предложил Пильгес, вооружившись записной книжкой.

– Сначала я заподозрил Фредди Олсона, коллегу-журналиста. У нас взаимная неприязнь. Правда, вчера я с ним помирился – на всякий случай, для профилактики.

– Злоба бывает неистребимой. Вам известно, почему он вас ненавидит?

– Профессиональная ревность. В последние месяцы я часто подвергал его материалы резкой критике.

– Если бы мы отправляли коллег к праотцам всякий раз, когда они наступают нам на ногу, на Уолл-стрит все бы друг друга перерезали. Хотя все возможно. Что дальше?

– Я получил три письма с угрозами убить меня.

– Какой вы странный, Стилмен! Говорите об этом как о рекламных буклетах!

– Так иногда бывает.

И Эндрю кратко поведал о выводах проведенного им в Китае журналистского расследования.

– У вас сохранились эти письма?

– Я сдал их в службу безопасности.

– Заберите, я хочу завтра же их прочесть.

– Письма анонимные.

– Полной анонимности в наше время не бывает. На них можно найти отпечатки пальцев.

– Конечно – мои собственные и сотрудников службы безопасности.

– Эксперты-криминалисты умеют отделять зерна от плевел. Конверты у вас остались?

– Наверное, а что?

– Полезная штука почтовый штемпель. Такие письма часто пишут в приступе ярости, а ярость заставляет терять осторожность. Отправитель может опустить свою угрозу в почтовый ящик рядом с собственным домом. Это займет время, но нужно будет разыскать родителей, усыновлявших детей из того приюта, и проверить их адреса.

– Я об этом не подумал…

– Насколько я знаю, вы не сыщик. Итак, коллега по редакции, три письма с угрозами… Вы говорили, что список длинный. Кто еще?

– В данный момент я занят не менее деликатным расследованием деятельности некоторых военных во времена аргентинской диктатуры.

– Вы кого-нибудь крепко прижали?

– В центре моей статьи – один майор военно-воздушных сил. Его подозревают в участии в “рейсах смерти”. Судом он оправдан, но его история стала для меня путеводной нитью.

– Вы встречались с этим человеком?

– Да, но не смог его разговорить. Надеюсь, во время следующей поездки я добьюсь от него признаний.

– Если верить вашим странным словам, вы уже совершили эту поездку в вашем прошлом?

– Совершенно верно.

– Я думал, вмешиваться в ход событий вам не под силу.

– Я считал так еще вчера вечером, но уже то, что вы здесь, что мы с вами ведем этот разговор, которого раньше не было, как будто доказывает обратное.

Пильгес позвенел кубиками льда в своем стакане.

– Попробуем внести ясность, Стилмен. Вы доказали, что обладаете определенным даром предвидения, но полностью поверить на этом основании всему, что вы плетете, – это шаг, которого я пока еще не сделал. Давайте остановимся пока на версии, смущающей меня меньше всего.

– Это на какой же?

– Вы утверждаете, будто вас собираются убить, а поскольку вы наделены инстинктом, вызывающим по меньшей мере уважение, я согласен оказать вам кое-какую помощь. Будем считать, что вам действительно грозит опасность.

– Пожалуйста, если вам так проще. Вернусь к только что сказанному: не думаю, что этот бывший майор аргентинских ВВС притащился за мной сюда.

– Он мог отправить за вами своих людей. Почему вы сделали именно его основным персонажем вашей статьи?

– Он находится в центре дела, которое мне поручила разматывать главная редакторша. “История народов трогает читателей только тогда, когда связана с людьми из плоти и крови, с которыми можно себя отождествлять. Без этого даже самые подробные отчеты, даже самые кошмарные ужасы остаются лишь цепочками событий и дат”. Я ее цитирую! У нее были основания считать, что поведать о жизненном пути этого человека – значит рассказать о том, как по воле своих правительств или из ложно понятого патриотизма обычные люди могут превращаться в форменных мерзавцев. В наше время это любопытный сюжет, вы не находите?

– Эта ваша главная редакторша – вне подозрений?

– Оливия? Абсолютно! У нее нет никаких оснований меня ненавидеть, мы с ней отлично ладим.

– До какой степени отлично?

– Вы на что-то намекаете?

– Вы ведь скоро женитесь? Насколько я знаю, ревность бывает не только профессиональной, и ревновать способны не только коллеги-мужчины.

– Это ложный след, между нами нет ни малейшей недосказанности.

– А вдруг она смотрит на это по-другому?

Эндрю обдумал вопрос детектива.

– Нет, честное слово, я не могу себе этого представить.

– Что ж, значит, мы не включаем в число подозреваемых вашу Оливию…

– Стерн. Оливия Стерн.

– Как пишется эта фамилия?

– Так и пишется: пять букв.

– Спасибо. – Детектив занес фамилию в свой блокнот. – А ваша будущая жена?

– В каком смысле?

– Мистер журналист, уверяю вас, за свою долгую карьеру я уяснил, что если исключить выходки неуравновешенных людей, то остаются убийства только двух типов: с целью наживы или под действием страсти. В связи с этим у меня к вам три вопроса: у вас есть долги? Вы были свидетелем преступления?

– Нет. Не был. А третий вопрос?

– Вы обманывали жену?

Детектив заказал еще виски, и Эндрю поведал ему об одном происшествии, имевшем, возможно, связь с его убийством…

Эндрю так поглотила работа, что он уже несколько месяцев не садился за руль своего старого “датсуна”. Машина пылилась на третьем уровне подземной стоянки в двух шагах от отеля “Мариотт”. У нее наверняка сел аккумулятор и, скорее всего, спустили шины.

Как-то раз в обеденный перерыв Эндрю вызвал эвакуатор, чтобы доставить машину в автомастерскую Саймона.

Всякий раз, когда Эндрю просил друга отладить свою игрушку, Саймон упрекал его за невнимание к ней. Он напоминал, сколько времени и сил пришлось потратить его механикам, чтобы вернуть автомобиль к жизни, как он сам старался его раздобыть, чтобы порадовать Эндрю, и делал вывод, что такая коллекционная вещь вообще не должна принадлежать такой свинье. Он держал ее у себя в мастерской вдвое дольше, чем требовалось, чтобы привести ее в порядок, – так учитель конфискует игрушку, наказывая ученика, – зато возвращал ее ослепительно сверкающей.

Эндрю покинул редакцию и перешел на другую сторону улицы. У входа на стоянку он поприветствовал охранника, но тот, погруженный в чтение газеты, не обратил на него внимания. Шагая по пандусу вниз, Эндрю услышал за спиной звук, повторявший ритм его шагов, – вероятно, эхо.

Нижний ярус освещался тусклым неоновым светильником. Эндрю направился по центральному проезду к месту номер 37 – самому узкому, между двух опор. Чтобы открыть дверцу и протиснуться внутрь автомобиля, требовалась сноровка, зато он приобрел это место со скидкой, потому что оно устроило бы далеко не каждого.

Дотронувшись до капота, он убедился, что его “датсун” собрал даже больше пыли, чем он предполагал. Постучав носком ботинка по шинам, он с радостью констатировал, что давление воздуха в шинах достаточно высокое, и можно будет эвакуировать машину без погрузки. Эвакуатор должен был вот-вот приехать, и Эндрю приготовил ключ. Обойдя опору, он подошел к дверце машины и нагнулся, чтобы вставить в замок ключ, как вдруг почувствовал, что за спиной у него кто-то стоит. Времени на то, чтобы обернуться, не было: от удара бейсбольной битой по бедру он согнулся пополам. Инстинкт заставил его оглянуться, но последовал второй удар, на сей раз в живот, от которого он задохнулся и повалился на асфальт.

Скрючившись на полу, Эндрю пытался разглядеть обидчика, который, заставив его перевернуться на спину, приставил биту к его груди.

Если незнакомец польстился на автомобиль, то пусть попробует его забрать – все равно мотор не заведется.

Эндрю помахал ключами, но получил удар ногой по другой руке и потянулся за бумажником.

– Заберите деньги и оставьте меня! – взмолился он, вытаскивая бумажник из кармана пиджака.

Нападавший с ужасающей ловкостью подцепил бумажник своей битой, как хоккейной клюшкой, и далеко отбросил его.

– Негодяй! – крикнул он.

Эндрю решил, что либо это сумасшедший, либо его с кем-то спутали. В последнем случае на недоразумение следовало немедленно указать.

Превозмогая боль, он принял сидячее положение и привалился спиной к дверце.

Бейсбольная бита обрушилась на стекло, второй удар, чуть было не снесший Эндрю голову, оторвал боковое зеркало.