Текст книги "22 июня. Анатомия катастрофы"

Всего в 15-м МК на 10 июня 1941 г. (т. е. еще до начала войны и мобилизации техники из народного хозяйства) числилось 2035 автомашин (всех типов и назначений), 50 артиллерийских тягачей («Ворошиловец», «Коминтерн», С-2) и 115 тракторов (8). По отчету ВРИО командира 10-й тд, к началу боевых действий в дивизии было (всего, с учетом неисправной техники) 962 автомобиля и 30 тягачей. Вопрос для второклассника: сколько автомобилей и тягачей осталось «на долю» двух других дивизий корпуса? Открываем доклад ВРИО командира 15-го МК и читаем:

«…212-я моторизованная дивизия, имея почти полную обеспеченность личным составом красноармейцев, не имела совершенно (подчеркнуто мной. – М.С.) машин для перевозки личного состава и не могла даже обеспечить себя автотранспортом для подвоза боеприпасов, продовольствия и горюче-смазочных материалов, а также для перевозки вооружения. Артиллерийский полк имел 8 – 76-мм орудий, 16 – 122-мм орудий и 4 – 152-мм орудия, а средств тяги было лишь на один дивизион и то без тылов… Противотанковый дивизион 212-й мд не имел средств тяги (странно, но, судя по отчету командира 15-го МК, уже 25 апреля 1941 г. в 212-й мд числилось 27 «Комсомольцев», 20 тракторов и 6 тягачей «Коминтерн». – М.С.)».

Где же «гуляют» еще без малого тысяча автомобилей и тракторов? Может быть, они все оказались во второй по счету танковой дивизии корпуса? Ничего подобного. «Мотострелковый полк 37-й танковой дивизии не имел средств передвижения. Артиллерийский полк 37-й тд находился в составе 12 орудий 122-мм без панорам (???), 4 орудия 152-мм и всего 5 тракторов…»

По докладу ВРИО командира корпуса, в артполку 37-й тд к началу боевых действий было 12 гаубиц калибра 122 мм и 4 гаубицы калибра 152 мм. В докладе же командира 37-й тд количество артиллерийского вооружения дивизии выражено в процентах. Можно предположить – в процентах от штатной численности. А именно: «122-мм гаубиц – 56 %, 152-мм гаубиц – 33,3 %». 33 % от штатного количества 152-мм гаубиц – это, по простому говоря, 4 орудия. Эта цифра совпадает с докладом ВРИО комко-ра. Но вот 56 % от штатного количества 122-мм гаубиц составляет 6,72 гаубицы. Это уже ни с чем не совпадает. В частности, не совпадает с дальнейшим текстом доклада командира 37-й тд, из какового следует, что в поход было выведено 4 гаубицы 122-мм, и еще 21 гаубица 122-мм была оставлена в месте постоянной дислокации дивизии. Итого – 25 орудий из непонятно сколько имевшихся…

Разумеется, все это мелочные придирки. Цифра «21» скорее всего является опечаткой. Но вот можно ли считать малозначимой «мелочью» такие факты (опять же, если эти «факты» были на самом деле):

«…Полковая артиллерия была послана в полки почти вся неисправная… Личный состав корпусного мотоциклетного полка ни разу не стрелял… Приписных машин из народного хозяйства дивизия не получила. В пункт приема приписных машин Шепетовка было послано 8 представителей, но они, пробыв там несколько дней, вернулись обратно без единой машины, заявив, что машины, предназначенные для нашей дивизии, убыли в один из укрепленных районов (т. е. автотранспорт, предназначенный для МЕХАНИЗИРОВАННОГО соединения, убыл в НЕПОДВИЖНЫЙ по определению укрепрайон. – М.С.)… За весь период боев дивизия не могла ниоткуда получить ни одного снаряда для 37-мм зенитных пушек… Данных авиаразведки не имели до 25.6.41 г. и в дальнейшем тоже… Поддержки дивизии со стороны нашей авиации не было в течение всего периода боевых действий…»

Как ни дико это звучит, но бронебойных 76-мм снарядов для танковых пушек в одном из наиболее мощных мехкорпусов Красной Армии не было. Или почти не было. Сказать точнее трудно. В докладе командира 10-й танковой дивизии (63 танка КВ и 38 Т-34) читаем: «Первые три дня боев дивизия не имела ни одного бронебойного снаряда для 76-мм пушек». В докладе же командира корпуса о том же самом сказано несколько иначе: «Первые 3 дня боев не было бронебойных снарядов (в 19-м и 20-м танковых полках 10-й тд было всего на полк по 96 бронебойных снарядов)».

Бронебойных снарядов калибра 76 мм в Красной Армии действительно было ничтожно мало. Это реальный, хотя и необъяснимый логически факт (осколочно-фугасных и зенитных снарядов того же 76-мм калибра было накоплено более 19 млн штук, а бронебойных – только 132 тыс. шт.). В результате по состоянию на 1 мая 1941 г. в среднем на одно 76-мм орудие в Киевском Особом военном округе имелось по 18 бронебойных снарядов (168, стр. 261). В среднем. В соответствии же с Директивой начальника штаба округа № 0054 от 29 апреля 1941 г. имеющийся, очень скромный, запас должен был быть распределен с умом, а именно (68, стр. 23):

«…Бронебойными выстрелами части округа обеспечить по следующему расчету:

– на каждую 76-мм пушку стрелковых дивизий по 6 выстрелов;

– кавалерийских, мотострелковых дивизий и частей укрепрайонов по 12 выстрелов…

– на каждую 76-мм пушку на танках КВ по 25 выстрелов (подчеркнуто мной. – М.С.).

– на танках Т-34 по 13 выстрелов…»

Одна-две дюжины бронебойных снарядов в боекомплекте танка – это уже не так и мало. В конце концов, бронебойными снарядами (в отличие от осколочно-фугасных) не стреляют десятками тысяч «по площадям».

Одного-двух попаданий 76-мм бронебойного снаряда летом 41-го было вполне достаточно для уничтожения любого немецкого танка. И если бы приказ от 29 апреля был выполнен к 22 июня, то в 10-й танковой дивизии должно было оказаться более 2 тыс. бронебойных 76-мм выстрелов. Теоретически этого могло хватить если и не на всю 1-ю танковую группу вермахта, то на ту единственную немецкую дивизию (11-я танковая, 143 танка), с которой столкнулась 10-я танковая. Но не хватило… Традиционная советская историография называет это «неготовностью к войне». Не успели. «История отпустила нам мало времени…»

Перед войной дивизии 15-го МК (10-я тд, 37-я тд, 212-я мд) дислоцировались соответственно в районах Золочев, Кременец, Броды. Как мы уже отмечали выше, «212-я моторизованная дивизия, имея почти полную обеспеченность личным составом красноармейцев, не имела совершенно машин для перевозки личного состава». Отсутствие автотранспорта (будем считать, что такое отсутствие было в наличии) и лошадей превращало ее в малоподвижную стрелковую дивизию, правда, усиленную группой из 37 легких танков и 17 плавающих танкеток Т-37/40. Впрочем, малая подвижность 212-й мд в реальности никак не помешала ей. В соответствии с приказом командования фронта 212-я мд была с самого начала войны выведена из состава корпуса и оставлена на месте своего постоянного расквартирования, в городе Броды, с задачей обороны этого важного дорожного узла. Таким образом, еще не сделав ни одного выстрела, 15-й МК уже остался почти без пехоты (в боевых действиях 23–26 июня принимал участие лишь мотострелковый полк 10-й тд). Судя по всем отчетам, 212-я дивизия обороняла Броды до 28 июня, когда этот город безо всякого боя был занят немецкой пехотой. Впрочем, из воспоминаний Рябышева и Попеля явствует, что никакой дивизии в Бродах они вообще не обнаружили…

Боевые действия танковых дивизий 15-го МК начались в 9 часов 50 минут 22 июня, когда передовой отряд 10-й тд в составе 3-го батальона 20-го танкового полка и 2-го батальона 10-го мотострелкового полка выступил к границе по маршруту Золочев – Радехов. Вечером, в 22 часа, отряд встретился с противником «силою до двух батальонов пехоты с противотанковыми орудиями» (вероятно, это были передовые части 57-й пехотной дивизии вермахта, прорвавшей оборону советских войск в районе Сокаль – Крыстынополь). «В результате боя уничтожено 6 противотанковых орудий противника и до взвода пехоты. Наши потери – 2 танка. К исходу 22.6 передовой отряд занял Радехов…» Это был первый и, увы, последний успех 10-й танковой дивизии, да и всего 15-го мехкорпуса.

Тем временем (в 18 часов 22 июня) начали выдвижение по направлению на Радехов – Лопатин главные силы 10-й и 37-й танковых дивизий. Задача была им поставлена в высшей степени решительно: «уничтожить сокальскую группу противника, не допустив отхода ее на западный берег реки Буг» (т. е. в первый день войны советское командование было обеспокоено тем, как бы не дать агрессору убежать назад, на сопредельную территорию).

С началом движения танковые полки 10-й тд завязли (примерно в 15–20 км от мест постоянной дислокации) в болотах, а части 37-й тд «в 14.00 23 июня получили от прибывшего командира 15-го мехкорпуса генерал-майора Карпезо задачу уничтожить танки противника в районе Адамы. Впоследствии оказалось, что танков противника в районе Адамы не было…».

Пока части 10-й и 37-й танковых дивизий блуждали по лесам и болотам, 11-я танковая дивизия вермахта встретилась в 5 часов 15 минут 23 июня на окраине Радехова с передовым отрядом 10-й танковой дивизии. Завязался ожесточенный неравный бой, в котором немецкой дивизии противостоял не 15-й мехкорпус и не одна из его дивизий, а только два батальона без бронебойных снарядов к пушкам Т-34. «Результаты боя: уничтожено 20 танков противника, 16 противотанковых орудий и до взвода пехоты. Потеряно: танков БТ – 20 штук, Т-34 – 6 штук, убитыми 7 человек, ранено 11 человек, без вести пропавшими 32 человека…»

Наконец, в три часа дня 23 июня к месту боя подошли два полка 10-й танковой дивизии (19-й танковый полк продолжал барахтаться в болоте и расстояние в 40 км от Броды до Радехова пока еще не преодолел). «Атака мотострелкового и 20-го танкового полков 10-й танковой дивизии без поддержки артиллерии, при наличии явно превосходящих (???) сил противника, расположенных на выгодном рубеже, была неуспешной, и Радехов остался за противником. Подбито 5 танков противника и 12 противотанковых орудий…» Про собственные потери дивизии в этом бою в докладе командира ничего не сказано.

Этот странный бой 23 июня, в ходе которого советские танкисты вынуждены были царапать броню вражеских танков осколочными снарядами, оказался первым и единственным столкновением 15-го мехкорпуса с немецкими танковыми соединениями (строго говоря, в середине июля 41-го остатки частей 15-го МК в виде отряда из 21 танка и сводного батальона мотопехоты под командованием командира 10-й тд генерал-майора Огурцова приняли участие в многодневном танковом сражении у Бердичева). Немцы, почувствовав усиливающееся давление на южный фланг 1-й ТГр, ушли от Радехова на Берестечко (где уже вечером 23 июня захватили важнейшие переправы через реку Стырь) и далее от Берестечко по шоссе на Дубно (см. Карта № 4).

А в это время соединения 15-го мехкорпуса (подобно боксеру на ринге, пританцовывающему перед тем, как нанести удар) совершали некое хаотичное движение внутри «треугольника» Радехов – Броды – Буск. Части 10-й и 37-й тд, непрерывно сменяя друг друга на разных исходных рубежах, подгоняемые приказами командования корпуса и фронта, готовились то к наступлению на Берестечко, то к повторному наступлению на Радехов, то к отражению наступления несуществующего противника, «прорвавшегося» на Броды, а то и вовсе к отходу на Тернополь… Хотя геометрические размеры названного «треугольника» не превышают 50–60 км на сторону, 10-я и 37-я танковые дивизии вырабатывали (судя по отчету командования 15-го МК) по 10–13 моточасов в день!

Вся эта неразбериха закончилась в шесть часов вечера 26 июня сценой, вполне достойной фильма ужасов.

В отчете о боевых действиях 15-го МК читаем: «18 самолетов противника подвергли тяжелой бомбардировке командный пункт корпуса… Бомбежка продолжалась в течение 50 минут, в результате ранено 2 красноармейца и 1 убит». 18 самолетов, 50 минут бомбежки, потери – 3 человека? В ходе этого налета погиб командир корпуса, генерал-майор Игнатий Иванович Карпезо. Сослуживцы тут же, в лесу у местечка Топорув, похоронили генерала. Но тут на разбитый КП корпуса прибыл Иван Васильевич Лутай, заместитель командира по политчасти, проще говоря – комиссар корпуса. Прибыл, выслушал доклад о гибели командира – и приказал разрыть свежую могилу.

Писатель-фронтовик В.В. Карпов, член ЦК КПСС последнего срока, последний Первый секретарь правления Союза писателей СССР, в своей известной книге восхвалений мудрости «маршала Победы» Жукова дает такое объяснение действиям комиссара: Иван Васильевич, дескать, потерял самообладание от горя и начал биться над могилой, как истеричная барышня… Верится в такое с трудом. У наших комиссаров и биография и воспитание были слишком суровыми, чтобы их можно было представить в таком образе. Торопливость подчиненных, видимо, насторожила Лутая, и он, скорее, с наганом в руке, нежели со слезами на лице, решил лично разобраться в причине гибели командира корпуса. Могилу разрыли – Карпезо был жив, правда, без сознания, в тяжелой контузии. Бдительность и настойчивость, проявленные Лутаем, спасли генерала (И.И. Карпезо дожил до 1987 г. и ушел из жизни в возрасте 89 лет), но спасти 15-й МК от разгрома, к которому тот уже неудержимо катился, не удалось никому.

Никакого участия в танковом сражении в «треугольнике» Радехов – Броды – Дубно не смог принять и 16-й мехкорпус. Первые четыре дня войны этот мехкорпус (как и вся 12-я армия в целом) практически бездействовал на венгерской границе. Затем 16-й МК передали в состав войск бездействующего Южного фронта. Дело в том, что командующий Южным фронтом Тюленев «обнаружил» в Румынии целых 6 несуществующих танковых и моторизованных дивизий противника и срочно затребовал подкреплений. Тюленев был большой человек: генерал армии по званию (во всей Красной Армии было только пять человек в таком звании) и бывший командующий столичным военным округом. Ему поверили и отправили 16-й МК с пассивного на еще более пассивный участок фронта войны.

Затем, когда катастрофа в Белоруссии стала свершившимся фактом, 4 июля 1941 г. Ставка приказала срочно перебросить 16-й МК по железной дороге на Западный фронт, в район Мозыря. Но покинуть южный ТВД 16-му мехкорпусу было не суждено. Уже во время начатой передислокации, 8 июля, мехкорпус был выгружен из эшелонов и брошен в бой в районе Бердичева, где немецкие танки прорвали линию укрепрайонов на старой границе.

Несколько дней, вплоть до 15 июля, в районе Бердичев – Казатин полыхало ожесточенное сражение, в ходе которого части 16-й МК понесли большие потери, и корпус фактически перестал существовать как танковое соединение. Остатки 16-й МК и его мужественный командир, комдив А.Д. Соколов, погибли в «котле» окружения под городом Умань.

Несколько более организованно прошло выдвижение мехкорпусов второго эшелона – 9-го МК Рокоссовского и 19-го МК Фекленко.

Рокоссовский в первые же часы войны своей властью захватил окружную автобазу в Шепетовке и посадил на «захваченные» там грузовики свою 131-ю моторизованную дивизию. Благодаря этому самоуправству 131-я мд, несмотря на сорванную, как и везде, мобилизацию автотранспорта из народного хозяйства, смогла уже 23 июня выйти к Луцку, обогнав на марше обе танковые дивизии 9-го МК. После чего командующий 5-й армией генерал Потапов изъял эту дивизию из мехкорпуса («сделано это было через голову командира корпуса», – сердито замечает в своих мемуарах Рокоссовский) и поставил ее в оборону на рубеж реки Стырь.

Это решение, хотя и ослабило и без того очень скромные возможности недоукомплектованного 9-го мехкорпуса, оказалось правильным и своевременным. 131-я мотодивизия спасла тогда положение и предотвратила прорыв фронта 5-й армии, явно назревавший 25 июня после разгрома 22-го механизированного и 31-го стрелкового корпусов.

24 июня танковые дивизии 9-го мехкорпуса вышли в район сосредоточения и вступили в бой с передовыми частями 13-й танковой дивизии вермахта, пытавшейся прорваться к шоссе Луцк – Ровно в районе п. Клевань (30 км западнее Ровно). Как пишет Рокоссовский, «20-я тд на рассвете 24 июня головным полком с ходу атаковала располагавшиеся на привале в районе Олыка моторизованные части 13-й танковой дивизии немцев, нанесла им большой урон, захватила пленных и много трофеев… Закрепившись, дивизия весь день успешно отбивала атаки подходивших танковых частей противника…». Успех тем более впечатляющий, если принять во внимание, что в 20-й танковой дивизии числилось до начала боевых действий всего 36 (тридцать шесть) танков, из которых 30 были снятыми с производства еще в 1934 г. легкими БТ-5. Фактически единственной относительно боеспособной танковой дивизией в составе 9-го МК была 35-го тд, на вооружении которой было 142 легких танка Т-26. Но и эта дивизия встретила войну с мизерным количеством автотранспорта и мехтяги (188 автомобилей и 7 тракторов) и половиной штатного числа артиллерии (4 гаубицы калибра 152 мм и 6 гаубиц калибра 122 мм).

Командиру 19-го МК генерал-майору Н.В. Фекленко повезло меньше, чем Рокоссовскому: в Житомире и Бердичеве не нашлось бесхозной автобазы, да и маршрут предстоящего выдвижения 19-го МК был на 100 км длиннее, чем у корпуса Рокоссовского.

Тем не менее 19-й мехкорпус уже к утру 25 июня, пройдя более 200 км на своих крайне изношенных танках Т-26, вышел в исходный район развертывания. Высокий темп марша был обусловлен грамотными и инициативными действиями его командира. Фактически Фекленко сделал именно то, что следовало бы сделать высшему командованию в масштабе всех танковых войск Красной Армии – сократить непомерно раздутое число механизированных соединений и за счет этого довести укомплектованность немногих оставшихся до штатных норм.

Как пишет Владимирский, «перед выступлением в поход каждая танковая дивизия 19-го мехкорпуса была разделена на два эшелона – подвижный и пеший. В подвижные эшелоны включили все исправные танки, сведенные в танковые полки (по одному сводному танковому полку в дивизии), а также личный состав мотострелкового полка и спецподразделений дивизий, который мог быть перевезен наличным автотранспортом. В пешие эшелоны включили весь остальной состав дивизий, не обеспеченный автотранспортом, а неисправные танки оставили на ремонтной базе в Новоград-Волынском… 213-я моторизованная дивизия, передвигавшаяся из-за недостатка автотранспорта комбинированным маршем, к утру 25 июня подтягивалась в район Полонное» (т. е. отстала на 150 км от основных сил корпуса и в дальнейшем воевала в составе 16-й армии генерала Лукина у Шепетовки, в боевых действиях 19-го МК участия не приняла). Таким образом, и 19-й мехкорпус (как и корпус Рокоссовского) остался без мотопехоты, что еще более снизило его скромные боевые возможности.

Первым из всех мехкорпусов Юго-Западного фронта 19-й МК вступил в танковое сражение у Дубно. В ночь на 26 июня передовые отряды 40-й и 43-й танковых дивизий вышли на окраины Дубно, где и завязался встречный бой с мотопехотой и танками 11-й танковой дивизии вермахта.

Отдавая должное инициативе, смелости и решительности генерала Фекленко, примем во внимание и тот факт, что в силу развала всей системы связи и управления на Юго-Западном фронте командир 19-го МК был на протяжении четырех дней избавлен от получения каких-либо указаний от вышестоящего начальства. Еще не известно, какая бы сложилась ситуация, если бы он (как, например, командир 8-го МК Рябышев) получал по три разных приказа в сутки…

Четверг, 26 июня

Именно в этот день, в 9 часов утра, в соответствии с решением командования Юго-Западного фронта должен был начаться контрудар четырех мехкорпусов фронта по прорвавшейся к Дубно танковой группировке противника. Именно этот день и стал первым днем танкового сражения.

Прежде чем приступить к подробному описанию хода и результата этой операции, постараемся как можно точнее представить итоги четырехдневного оперативного развертывания советских войск, их дислокацию, а также состав и расположение сил противника. Никакой линии фронта, в прямом смысле этого слова, на Западной Украине в тот день не существовало. Были отдельные районы боевых действий, отдельные рубежи обороны не потерявших еще боеспособность частей 5-й и 6-й армий, а также дороги и мосты, по которым (часто вперемешку друг с другом) двигались механизированные колонны танковых дивизий вермахта и Красной Армии.

В целом ситуация на северном фланге Ю-3. ф. сложилась следующим образом (см. Карта № 4). На правом фланге 5-й армии, в лесисто-болотистом районе украинского Полесья, немецкая пехота медленно продвигалась в направлении Ковеля. В полосе обороны 6-й армии немецкая пехота оттеснила советские войска на 40–50 км от границы, на рубеж городов Яворов и Жолкев (Нестеров).

На направлении главного удара, в узком 50-километровом «коридоре» на стыке 5-й и 6-й армий, наступали два танковых корпуса противника: 3-й ТК в составе 14-й и 13-й танковых и 25-й моторизованной дивизии и 48-й ТК в составе 11-й и 16-й танковых и 16-й моторизованной дивизий. Они двигались по двум практически параллельным маршрутам: 3-й ТК – в направлении Луцк – Ровно, 48-й ТК – на Берестечко – Дубно. К исходу дня 25 июня немецкие танковые колонны растянулись на десятки километров, так что указать какое-то точное местонахождение каждой из вышеперечисленных дивизий практически невозможно. Наибольшего продвижения добился 48-й ТК: наступающая в первом эшелоне 11-я тд, заняв главными силами Дубно, передовыми отрядами уже наступала на Мизоч – Острог, а дивизии второго эшелона корпуса (16-я танковая и 16-я моторизованная) растянулись на 50 км вдоль дороги Берестечко – Козин – Кременец (см. Карта № 6).

3-й ТК вермахта, встретивший на Луцком шоссе в первые дни войны упорное сопротивление советских войск, ценой больших потерь занял 25 июня Луцк, но с ходу продвинуться дальше на Ровно не смог. Тогда немецкое командование решило несколько «перестроить ряды»: 14-я тд и 25-я мд начали с боями прорываться на северо-восток, к реке Горынь, в районе Цумань – Клевань – Деражно, а 13-я тд ушла на юг к Дубно, вероятно, с целью выхода на шоссе Дубно – Ровно (см. Карта № 5).

Таким образом, три из четырех немецких танковых дивизий (13, 11, 16-я) оказались утром 26 июня сосредоточенными в окрестностях города Дубно. К началу боевых действий в составе этих трех дивизий числилось всего 438 танков, в том числе 139 Pz-III с 50-мм пушкой и 60

Pz-IV. Вот и все силы противника, которые теоретически могли бы принять участие в «крупнейшем танковом сражении у Дубно». На самом деле, с учетом потерь, понесенных немцами за четыре дня наступления, боеготовых танков у них должно было оставаться еще меньше. Что же касается еще одного танкового корпуса (14-го ТК в составе 9-й тд и двух моторизованных дивизий войск СС), входившего в состав 1-й ТГр вермахта, то он находился в резерве командующего группой и к этому времени не перешел еще советскую границу – причем по самой простой причине. 26 июня Гальдер делает в своем дневнике следующую запись: «Находящийся еще в резерве танковый корпус фон Виттерсгейма нельзя двинуть на фронт вследствие крайне плохих дорог, которые и без того перегружены обозом и не могут быть использованы для переброски танков…» (12).

Что могло реально противопоставить этим силам противника командование Юго-Западного фронта?

22-й МК был уже разгромлен, 16-й МК передан в состав Южного фронта, малочисленный и плохо укомплектованный 24-й МК оставался во фронтовом резерве, самый мощный 4-й МК под руководством Власова и Музыченко просто игнорировал приказы командования фронта и от участия в намеченном контрударе самоустранился. Таким образом, утром 26 июня принять участие в танковом сражении могли бы четыре мехкорпуса: 9, 19, 15 и 8-й. Клин, вбитый немецкими танковыми дивизиями от Радехова до Дубно, разделил ударную группировку Юго-Западного фронта на две неравные части: слабую «северную» (9-й МК Рокоссовского и 19-й МК Фекленко) и несравненно более мощную «южную» (8-й МК Рябышева и 15-й МК с приданной ему 8-й танковой дивизией 4-го МК).

Даже с учетом потерь и неразберихи первых дней войны Юго-Западный фронт все еще располагал огромными силами. В составе одной только «южной» ударной группировки к началу войны числилось более 1,5 тыс. танков. Бесспорным было и качественное превосходство: полтысячи новейших КВ и Т-34 против двухсот средних (во всех смыслах слова «средний») танков Pz-III и Pz-IV в трех танковых дивизиях немцев.

Первоначально (Боевой приказ штаба фронта № 0015 от 21.00 24 июня) командование Ю-3. ф. планировало начать контрнаступление утром 25 июня, но, убедившись в том, что 8-й мехкорпус и 8-я танковая дивизия 4-го мехкорпуса не успевают даже выйти в исходный район (не говоря уже о времени, необходимом для рекогносцировки местности и разведки противника), перенесло начало контрудара на утро 26 июня. Боевой приказ штаба фронта № 0016 гласил: «1. К вечеру 25.6.41 г. противник сосредоточил в районе Радзехув до двух-трех танковых и одной моторизованной дивизий.

Основная задача войск правого крыла Юго-Западного фронта – разгром в течение 26.6.41 г. радзехувской группировки противника.

2. Главный удар по механизированной группе противника нанести 8-м и 15-м механизированными корпусами, последний с 8-й танковой дивизией, в соответствии с задачами, поставленными этим соединениям приказом № 0015 на 25.6.41 г. Исходное положение для атаки занять к 4.30 26.6.41 г. Начало атаки – 9.00 26.6.41 г.

Военно-воздушным силам фронта с 4 часов начать бомбометание по местам скопления танков противника с целью максимального подавления к началу атаки. Атаку предварить и сопровождать мощными ударами с воздуха.

3. Командующему 5-й армией генерал-майору Потапову объединить под своим командованием 9-й и 19-й механизированные корпуса и занять ими исходный рубеж для атаки на фронте Грудек, Рымно (оба пункта 8 км юго-западнее Луцк) с целью содействовать 8-му и 15-му механизированным корпусам в разгроме радзехувской группировки атакой вдоль железной дороги (Луцк, Броды). Исходный рубеж занять к 4.30 26.6.41 г. Начало атаки – 9.00 26.6.41 г.

4. Обозначение своего расположения танками – серия красных ракет. Опознавательные знаки авиации – покачивание на левое крыло» (29, стр. 28).

Приказ № 0016 не мог быть выполнен даже теоретически: танковая группировка противника уже покинула район г. Радехов и ушла на восток, к Дубно, и далее. Указанный исходный рубеж для атаки «северной» группировки (Грудек – Рымно, юго-западнее Луцка) был день назад занят противником; что же касается 9-го и 19-го МК, то они еще только выходили в район г. Ровно (т. е. находились в 60–80 км восточнее указанного им исходного района). В результате вместо предусмотренного в приказах № 0015 и 0016 удара с юга и с севера в общем направлении на Берестечко «южная» группировка пыталась наступать от Броды на Берестечко, а «северная» – от Ровно на Дубно.

Уже одно это несовпадение затрудняло организацию взаимодействия «южной» и «северной» группировок. В реальности же никакого взаимодействия не было вовсе.

Судя по документам командования мехкорпусов и послевоенным мемуарам оставшихся в живых генералов, командование Ю-3. ф. даже не поставило командиров в известность о планах и действиях соседей. Так, бывший командир 8-го МК генерал Рябышев пишет, что только во второй половине дня 27 (двадцать седьмого) июня на командный пункт корпуса «прибыл начальник автобронетанковых войск фронта генерал-майор Р.Н. Моргунов.

Он сообщил, что с северо-востока на Дубно должны наносить контрудар по противнику 9-й мехкорпус генерал-майора К.К. Рокоссовского из района Клевань, а 19-й мехкорпус генерал-майора Н.В. Фекленко – из района Ровно.

Эта информация для меня была неожиданной. Затем генерал Моргунов уехал в 15-й мехкорпус, и никаких распоряжений от него не последовало…» (113).

В докладе о боевых действиях 43-й танковой дивизии (19-й МК) читаем:

«…за все время марша, вплоть до 26.6.41 г., никакой информации от высших штабов о положении на фронте штаб дивизии не имел». А что же изменилось после 26 июня? Читаем дальше: «…никаких данных о противнике и действиях наших частей на фронте штаб дивизии не имел, наша авиация также для ориентирования по обстановке ничего не дала…» (28, стр. 236, 237).

Дважды Герой Советского Союза B.C. Архипов – в те дни командир разведбата 43-й танковой дивизии – в своих воспоминаниях пишет:

«…когда вечером 26 июня… наша дивизия вышла к Дубно, никто из нас не знал, что с юга успешно продвигается к нам навстречу 8-й мехкорпус генерала Д.И. Рябышева… Подобная ситуация повторилась и на следующий день, когда мы и наши соседи, стрелки 36-го корпуса, вышли на подступы к Дубно, но не знали, что в город уже ворвалась 34-я танковая дивизия полковника И.В. Васильева из 8-го мехкорпуса…» (109).

В мемуарах маршала Рокоссовского читаем:

«…Никому не было поручено объединить действия трех корпусов. Они вводились в бой разрозненно и с ходу… По отдельным сообщениям в какой-то степени удавалось судить о том, что происходит на нашем направлении. Как идут дела на участках других армий Юго-Западного фронта, мы не знали. По-видимому, генерал Потапов был не в лучшем положении. Его штаб за все время, что я командовал 9-м мехкорпусом, ни разу не смог помочь нам в этом отношении…» (111).

К этому следует добавить и то, что все командиры во всех отчетах в один голос говорят об отсутствии какого-либо взаимодействия с авиацией, которая не только не «сопровождала атаку мощными ударами с воздуха», но и не обеспечила наступающие танковые части истребительным прикрытием и разведывательной информацией. Разумного объяснения этому найти совсем уже невозможно, так как авиация Ю-3. ф. насчитывала к 24 июня без малого тысячу самолетов (190). Где же они были? Куда летали? Какая в эти дни могла быть более важная задача, нежели поддержка наступления ударной танковой группировки фронта?

Вернемся, однако, к последовательному изложению событий.

Ранним утром 26 июня из района южнее Ровно двинулась в бой 43-я танковая дивизия 19-го мехкорпуса (см. Карта № 5). К сожалению, загадочный «танковый падеж» не обошел стороной и эту, покрывшую себя в те трагические дни неувядаемой славой дивизию: из 237 танков, имевшихся в наличии до начала боевых действий, в атаку пошла сводная танковая группа в составе 2 танка КВ, 2 танка Т-34 и 75 танков Т-26.

О том, как развивались события, мы узнаем из сохранившегося доклада командира 43-й тд полковника И.Г. Цибина:

«…командование 43-й дивизии остановило отступающую пехоту и артиллерию 228 стрелковой дивизии, расположило их и отдало приказ о вступлении в бой совместно с танковой дивизией. После восстановления необходимого порядка было принято решение на немедленную атаку…

Артиллерия дивизии (43-й гап), двигавшаяся на тракторной тяге со скоростью 6 км в час, находилась еще в пути и к началу атаки открыть огонь не могла. В распоряжении дивизии не было представлено ни одного самолето-вылета, так что получить какие-либо данные о том, что происходит в глубине обороны противника, штаб дивизии не мог, в то время как авиация противника продолжала господствовать в воздухе, корректировала огонь и вела наблюдение за нашими действиями…