Текст книги "Вороний народ"

Марк Стэй
Вороний народ

Посвящается Клэр и магии, которую она создает.

Mark Stay

The Crow Folk (The Witches of Woodville #1)

* * *

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Copyright © Unusually Tall Stories, Ltd 2021

This edition is published by arrangement Johnson & Alcock Ltd. and The Van Lear Agency

© Борискина В.А., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2023

Июнь, 1940

В Европе свирепствует война. Разгромленные британские экспедиционные силы и их союзники отступили из Дюнкерка, и Франция пала под натиском Гитлера. В Великобритании вводятся нормы на продовольствие, а детей эвакуируют из городов в сельскую местность, чтобы уберечь от надвигающихся бомбардировок. Учитывая количество мужчин, сражающихся на передовой, поддержание жизни в стране ложится на плечи женщин. Женская земледельческая армия помогает на фермах, патруль воздушной тревоги наблюдает за небом, а женский добровольческий корпус оказывает им всем поддержку. Те мужчины, кто слишком стар для призыва в армию, записываются в отряды местной обороны (вскоре они станут известны как Ополчение) и готовятся к вторжению.

Тем временем в тихой деревушке в сельской местности графства Кент происходят странные вещи…

Пролог
Поле в Англии

Под закатным небом, испещренным желто-розовыми облаками, стоит в поле одинокое пугало. Жалкое зрелище, облаченное в красное клетчатое платье, которое некогда служило кому-то лучшим воскресным нарядом; с мешком вместо головы, пуговицами вместо глаз и стежками ниток на месте улыбки. Закутанное в заплесневелую старую шаль, оно висит на крестовине, словно позабытое белье. У пугала есть имя, Сьюки, но ее мозг так же пуст, как и ее карманы.

Над вспаханной землей раздается монотонный звон коровьего колокольчика.

Некая фигура шествует по полю, размахивая им, точно священник кадилом с ладаном, но двигается она неестественно, судорожно дергая конечностями. За спиной у нее развеваются фалды пыльного смокинга, а потертый цилиндр на голове лихо сдвинут набок. Галки отпугивают фигуру громкими криками, но та продолжает свой путь. Ее голова – тыква насыщенного оранжевого цвета, какой бывает у призовых кубков. Улыбка – заостренные зубья пилы. Глаза – черные треугольники.

При приближении незнакомца галки предусмотрительно взмывают в небо, оставляя Сьюки наедине с ним. Он еще немного гремит колокольчиком, дабы убедиться, что птицы не вернутся. Эхо стихает, оставляя после себя лишь тихий рокот ветра. Воздух по-летнему сладкий, почва рыхлая, а небо окрасилось в кроваво-красный цвет. Тыквоголовый засовывает колокольчик в смокинг и подходит ближе. Он кружит возле Сьюки, словно танцор, перескакивая с ноги на ногу, затем обхватывает ее голову из мешковины и шепчет слова на языке, который не слышали со времен изгнания его рода.

Слова проникают в нее, наполняя до краев. Это требует времени. Но Тыквоголовый терпелив.

Сьюки вздрагивает, шурша соломенной набивкой, и поднимает взгляд, в ее глазах-пуговицах загорается свет.

– Вот и все, – говорит ей Тыквоголовый. – Ну же, давай я тебе помогу. – Он достает складной нож, спрятанный под ленту цилиндра, и разрезает ее путы.

Сьюки судорожно мотает головой, как испуганный новорожденный.

– Теперь ты свободна, сестра, – произносит Тыквоголовый. – Как и все мы.

По полю разносится звон и лязг. Сьюки обращает взор на горизонт, где дюжина или более пугал, пританцовывая, шествует к ней.

Мешковина на голове Сьюки поскрипывает, пока ее стежки складываются в улыбку.

1
Книга ритуалов и магии Уинтер

Однажды отец Фэй, мистер Брайт, поведал ей, что в самом центре леса находится старый дуплистый дуб. Тогда ей было шесть, и они выгуливали собак мистера Барнетта, когда наткнулись на это дерево. Отец утверждал, что оно – старейшее в этом лесу. Юная Фэй втайне надеялась, что из-за него вот-вот выглянет сказочный волк.

Сейчас Фэй уже исполнилось семнадцать. И в графстве Кент не водилось волков. А дуплистый дуб располагался достаточно далеко, чтобы укрыться от любопытных глаз. Именно там она впервые открыла книгу.

Фэй нашла ее в сундуке со старыми безделушками, когда вместе с отцом разбирала хлам в углу подвала паба. Они искали куски старого металлолома для сбора «Кастрюли для истребителей»[1]1
  Во время Второй мировой войны в Великобритании организовывались сборы кухонной утвари, которую впоследствии переплавляли и использовали в производстве истребителей «Спитфайр». (Здесь и далее – прим. ред.)


[Закрыть], организованного миссис Бакстер, когда Фэй открыла сундук, задвинутый в тень за бочки с элем. Внутри обнаружилась коробка с письмами, расческа с ручкой из слоновой кости, несколько дешевых ожерелий и серег, треснувшая граммофонная пластинка Graveyard Dream Blues[2]2
  Блюз «Сон о могиле» (англ.).


[Закрыть] Бесси Смит и эта книга в кожаном переплете.

Отец Фэй, Терренс, разбирал коробку с потускневшими столовыми приборами, когда она достала книгу из сундука. На первый взгляд в ней не было ничего примечательного. Обтянутая красной кожей, благодаря чему ее можно было принять за бухгалтерскую книгу или дневник из канцелярской лавки, с простыми обложкой и корешком, без названия и автора. Тем не менее внутренний голос Фэй подсказывал, что ей следует сохранить эту находку в тайне. Она открыла первую страницу. От нацарапанных тушью слов у нее едва не остановилось сердце.

«Книга ритуалов и магии Уинтер», автор Кэтрин Уинтер.

Уинтер. Девичья фамилия мамы.

А затем, чуть ниже, более темными чернилами выведено:

Моей дорогой Фэй, когда настанет время.

Фэй закрыла сундук, спрятала книгу под комбинезон, сказала отцу, что ей пора на занятие по колокольному звону, и ушла.

Она не хотела открывать книгу в пабе, не желала показывать ее в деревне и даже не осмелилась открыть ее в уединении собственной комнаты. Фэй нужно было оказаться как можно дальше от людей, поэтому она направилась к дубу в центре леса.

Чтобы сбить с толку нацистских шпионов, все знаки возле дороги давно сняли, но Фэй могла бы проехать на велосипеде по этому маршруту с завязанными глазами. Она покинула деревню по конной тропе возле фермы Баттервортов, двинулась через Римский мост в лес, пока дорога не уступила место зарослям папоротника и орляка. Оставив велосипед возле серебристой березы, Фэй продолжила путь пешком, всю дорогу размышляя о том, как бы объяснить наличие книги в своей сумке, если бы кто-нибудь застал ее за чтением.

Древний лес со временем стал меньше, съедаемый земледелием, дорогами и строительством домов. Теперь от него осталось не более нескольких квадратных миль, заросших вековыми дубами, тисами, соснами, березами, буками и ольхой.

Если исследовать чащу достаточно долго, можно добраться до меловых скал и побережья, но корни леса цепляются за Вудвилл. Деревня уютно расположилась на его границе, и между ними установилась своего рода договоренность. Жители деревни брали только самое необходимое, а лес терпел их странные маленькие ритуалы: например, когда они группами бродили с картами и компасами и в итоге терялись или когда приводили своих собак погонять белок и помочиться на деревья. И он с радостью позволил девушке в комбинезоне, с орехово-каштановыми волосами и большими круглыми очками, бродить в наступающих сумерках по его скрытым тропинкам. Если бы лес знал, к чему это приведет, он бы мог ее тогда остановить, но с возрастом он стал благодушнее.

Фэй пробежала по камням возле реки Вуд и поспешила вверх по илистому берегу, где однажды нашла кремневый топор. Местный викарий, преподобный Джейкобс, считал, что его смастерили еще в каменном веке, во времена первых поселенцев Вудвилла. Он выставил топор в церкви рядом с обломками саксонских глиняных горшков, которые нашел во время скаутского похода. Какое-то время Фэй подумывала о карьере археолога, но пару лет назад один из скаутов, Генри Могг, заявил, что девчонки недостаточно выносливы для работы на свежем воздухе, и, дабы доказать, что он ошибается, она пнула его по голени, чем заслужила исключение из гайдовского движения[3]3
  Гайдовское движение – всемирное движение, ставящее своей целью духовное, интеллектуальное, физическое развитие, формирование характера и социальную адаптацию представительниц женского пола.


[Закрыть] за неподобающее поведение.

Она все равно слишком взрослая для них. В семнадцать лет Фэй уже была готова ко всему. Даже к войне.

Когда Фэй добралась до поляны с дубом, летнее солнце уже опускалось за верхушки деревьев. Она огляделась, чтобы убедиться, что вокруг никого нет, и уловила всполохи красного, зеленого и желтого цветов, когда меж деревьев пронесся дятел. Убедившись в том, что она одна, Фэй села у подножия дерева. Многовековой дуб склонился над ней, словно любопытный наблюдатель. Пока она устраивалась поудобнее, его пробившиеся сквозь почву узловатые корни обвивали ее, создавая подобие гнезда.

– Посмотрим, что тут за чертовщина, мама, – с благоговением прошептала Фэй, раскрыв книгу.

Каждую страницу испещряли карандашные и угольные наброски символов, рун и магических предметов, а также акварельные рисунки странных существ, которых не встретишь ни в одном зоопарке. Вокруг них чернилами были выведены заметки. Некоторые пометки были сделаны твердым курсивом, но в основном это были пятна и мазки, нацарапанные в порывах ужасающего вдохновения.

Эта книга не была похожа ни на одну из тех, что Фэй доводилось читать ранее. Ей нравились детективные романы, где несколько смышленых малых раскрывали убийство. Но здесь не было ничего подобного. Только ритуалы, магия, монстры, демоны и, по какой-то причине, рецепт пудинга с вареньем.

Фэй листала страницы, пока рисунки и слова не превратились в расплывчатые пятна. Из книги выскользнул клочок бумаги. Она подхватила его, прежде чем тот успел опуститься на землю, и перевернула.

– Ничего себе, – произнесла Фэй, не до конца веря своим глазам.

Страницу заполняли восемь рукописных столбцов чисел, между которыми зигзагами тянулись линии синих и красных чернил. Немногие сумели бы понять, что перед ними, кто-нибудь мог заподозрить шифр, но Фэй мгновенно узнала сей рисунок.

Это был метод колокольного звона.

Восемь колонн символизировали восемь колоколов, а красный и синий зигзаги – порядок приведения их в действие. С тех пор как ей исполнилось двенадцать, каждые пятницу и воскресенье Фэй звонила в колокола в церкви Святой Ирины. Ее мать тоже была звонарем.

Мама умерла, но успела создать свой метод звона.

И даже придумала ему название. Вверху страницы мама Фэй нацарапала слово «Кефапепо». Совсем нехарактерно для метода. Разумеется, им давали странные названия, но обычно это было что-то вроде «Двойной маятник», «Сюрприз из Кембриджа» или «Оксфордский тройной маятник», а не абсурдное «Кефа-что-то-там». А еще метод казался довольно необычным. Фэй попыталась воспроизвести его в голове, но что-то пошло не так.

Магия, ритуалы и колокольный звон.

И пудинг с вареньем.

Под схемой мама Фэй написала еще несколько слов:

«Я сокрушаю гром, я терзаю зло, я изгоняю тьму».

– Ты что? – пробормотала про себя Фэй. – Ох, мама, о чем ты говоришь?

Когда ее мать умерла, Фэй было всего четыре года. Достаточно осознанный возраст для воспоминаний, даже если они призрачные. Подробности настигали Фэй маленькими вспышками в самые неожиданные моменты. Аромат розмарина пробудил воспоминания о том, как она, будучи еще совсем малышкой, помогала маме в саду. Покрывало напоминало о поцелуях на ночь. Ее мама была островком утешения и счастья.

Вот почему Фэй так сердилась на нее.

Она знала, что не права. Мама не виновата, что умерла такой молодой – дифтерия не особо разборчива, – но любое упоминание о ней приводило Фэй в ярость. Все эти годы жизни без матери, все дни рождения, дни Рождества и летние сезоны, и все те вещи, которые им не суждено было сделать вместе.

И поэтому Фэй запрятала ее образ как можно дальше. Мама осталась в прошлом – незнакомка, смутное воспоминание. Фэй смирилась с этим и продолжала жить своей жизнью.

Но оказалось, что она обманывала себя. Водрузив книгу на колени, Фэй по глупости позволила вспыхнуть маленькой искорке надежды. Может быть, наконец появится хоть какой-то ключ к разгадке того, кем на самом деле была ее мать. Может, наконец-то эта зияющая пустота в сердце будет заполнена.

К сожалению, содержание книги говорило только о том, что ее мама была либо ведьмой, либо сумасшедшей.

Фэй прочитала книгу от корки до корки, затем еще раз, завороженная словами и рисунками, без конца задаваясь вопросом, почему мама написала все это и почему отец ни разу не упомянул о книге. Не будучи слишком сентиментальным, он совсем немного говорил о маме в последнее время.

Капли дождя упали на пожелтевшую бумагу, и Фэй, подняв взгляд, увидела, что небо окрасилось в цвет индиго. Уже наступил вечер пятницы. И она опаздывала.

– Проклятие! – Фэй вскочила на ноги, прижала книгу к груди и бросилась обратно через высокие кусты папоротника, направляясь к своему велосипеду. Она запихнула книгу в сумку, которую втиснула в плетеную корзину велосипеда, и затем, схватившись за руль, оттолкнулась от земли. У нее была мальчишеская модель велосипеда – Фэй купила его с рук у Альфи Пейна после того, как тот перестал заниматься развозом газет, – и ей приходилось перекидывать ногу через перекладину, пока она набирала скорость.

Мчась по старому Римскому мосту, она чуть не сбила юношу, шедшего навстречу с корзиной, полной бузины, на сгибе локтя. Фэй сумела увернуться, когда он с удивленным возгласом отпрыгнул назад. Она затормозила в подлеске, отчего сумка вылетела из корзины. А книга выскользнула из сумки, упав прямо на тропу.

– Берти Баттерворт, какого черта ты шатаешься по лесу в такое время суток? – Фэй спрыгнула с велосипеда, подхватила книгу с сумкой и запихнула их обратно в плетеную корзину.

– Я, м-м, видишь ли, дело в том, что я, ох, хм… – Берти был чуть младше Фэй, и, пока они учились в школе, он всегда относился к ней с особой нежностью. Хотя она была уверена, что сейчас он неравнодушен к Милли Бакстер, поскольку не переставал с тоской смотреть на нее в церкви. Он работал на отцовской ферме, благодаря чему на его щеках расцвела румяная россыпь веснушек, а волосы взлохматились, напоминая живую изгородь. – Я делаю наливку из бузины, – сказал он, как только привел мысли в порядок, демонстрируя корзину, полную ягод. – Как ни странно, твой отец хотел приобрести немного для паба.

– Отец? – прищурив один глаз, Фэй выкатила велосипед обратно на дорожку. – Это он послал тебя? Ты шпионишь за мной, Берти Баттерворт?

– Эм, н-нет, – пробормотал он. – То есть да, он послал меня. Собрать ягоды, только за этим, я за тобой не шпионю. Ну, я действительно заметил какое-то движение и подумал, что ты… хотя, нет, это глупо.

– Нет, продолжай. За кого ты меня принял?

Оглянувшись по сторонам, Берти наклонился и прошептал:

– За нацистского шпиона, которого люфтваффе[4]4
  Люфтваффе (нем. Luftwaffe) – военно-воздушные силы Германии в период Третьего рейха.


[Закрыть] сбросили на парашюте, чтобы он внедрился в деревню.

Фэй взглянула на его открытый рот и честные глаза и не сумела сдержать смех.

– Ты такой болван. Что здесь может понадобиться нацистам?

– Мы должны оставаться начеку, – сказал Берти, когда они продолжили путь вместе. Он прихрамывал, поскольку у него с рождения одна нога была короче другой. – Так сказали по радио вчера вечером. Если нацисты осмелятся на вторжение, то оно произойдет прямо здесь.

– Что ж, здесь никого нет. Кроме меня и нескольких белок.

– И книги. – Берти склонил голову, чтобы получше рассмотреть содержимое плетеной корзины велосипеда. – Что ты читаешь?

– Ничего. – Фэй запрятала томик глубже в сумку. – Старинную книгу рецептов. Подумываю сделать пудинг с вареньем, если тебе так интересно.

– О! – Берти, кажется, устроило такое объяснение, но Фэй чувствовала, как в его голове вращаются шестеренки и что в любой момент он может спросить, почему она отправилась в глубь леса, чтобы почитать книгу. Ей пришлось сменить тему.

– Ты сегодня звонишь в колокола?

– Чтоб мне провалиться, – понуро произнес Берти. – Который сейчас час?

– Поздний, – ответила Фэй. – Запрыгивай. Я подвезу.

Все еще сжимая корзинку, Берти вскарабкался на сиденье позади Фэй, и она наклонилась вперед, наваливаясь на педали под усиливающийся дождь. Она сердилась на себя за то, что потеряла счет времени, но ведь она нашла книгу магических заклинаний, написанную ее матерью. И при первой же возможности Фэй собиралась попробовать одно из них.

2
Ангельский звук

Первое письменное упоминание деревни Вудвилл содержится в хрониках Уилфреда из Сайренсестера, странствующего писца, посланного Оффой, королем Мерсии, для определения размеров новых землевладений. Уилфред проезжал через деревню в 762 году н. э. и описал ее как «уже далека от расцвета и нуждается в знатном уходе», а жителей назвал «дико бестолковыми». То были последние строчки Уилфреда из Сайренсестера, найденные в канаве вместе с несколькими окровавленными вещами не более чем в двух милях от Вудвилла.

Возле деревни путешественникам могут встретиться густые леса, несколько ферм, горстка усадеб, одиночные старинные форты, аэродром, крутые холмы, осыпающиеся меловые скалы и галечные пляжи. Вуд-роуд – единственный путь, по которому можно въехать и выехать из деревни, и мало кто попадает сюда случайно.

Фэй крутила педали изо всех сил, двигаясь по Вуд-роуд, а Берти сидел сзади, прижавшись к ее спине и стиснув свою корзинку с бузиной. Шел дождь, и Фэй надеялась, что он закончится до завершения вечера. Она обещала мистеру Пейну, что присоединится к патрулированию после закрытия паба, и ей не очень хотелось замерзнуть или промокнуть в темноте. Они с Берти миновали бакалею, мясную лавку, булочную, почту, кондитерскую, чайную, универсальный магазин, три паба, школу, библиотеку и две церкви.

Церковь Святой Ирины была старее церкви Богоматери Святого Сердца, построенной в 1889 году. Неф[5]5
  Неф – часть церкви, простирающаяся от главных входных дверей до хора.


[Закрыть] церкви Святой Ирины датируется VI веком, его возвели из римского кирпича и черепицы, оставшихся от собора, который когда-то стоял на том же месте. На протяжении веков были добавлены другие пристройки, последней из которых в 1310 году стала колокольня. Церковь была названа в честь святой Ирины Фессалоникийской, принявшей мученическую смерть вместе со своими сестрами, в том числе за чтение запрещенных книг. Сестер Ирины казнили, а ее отправили в публичный дом, где ей предстояло подвергнуться домогательствам со стороны завсегдатаев. В конечном счете ее никто не тронул, и, как гласит история, многих посетителей публичного дома она обратила в христианство, с упоением зачитывая Евангелие. По другой версии, те же самые чтения побуждали их посещать другой бордель, расположенный выше по улице, но, в любом случае, упрямство святой Ирины вдохновляет жителей деревни и по сей день. Никто никогда не упоминал, что ее сожгли заживо в наказание за отказ идти на компромисс, но жители Вудвилла не из тех, кто позволяет мрачному финалу омрачить хорошую историю.

– Слезай, – бросила Фэй Берти, останавливая велосипед.

– Ступай вперед, – сказал он, разминая непослушные ноги. – Я догоню.

Фэй прислонила велосипед к подножию колокольни церкви Святой Ирины, нырнула внутрь, скрываясь от дождя, и взобралась по неровным каменным ступеням винтовой лестницы. Она уже слышала голос старшего звонаря, мистера Ходжсона, готовившего подопечных к последней части «Двойного Боба».

– Смотрите! – воскликнул он. Фэй заглянула в звонницу сквозь узкую каменную арку, когда мистер Ходжсон взял в руки колокольный канат. – Подводим дискант…[6]6
  Дискант – тонкоголосый колокол, звоном которого обычно созывают окрестных прихожан на церковную службу.


[Закрыть] – Он потянул за канат, подведя колокол к точке равновесия. Затем, когда тот повернулся, занимая верное положение, он добавил: – И отпускаем.

Раздался звон дисканта, а затем за ним последовали и остальные колокола.

Было почти девять часов, и Фэй с Берти пропустили все занятие. Из-за звона колоколов башня мягко вибрировала, и Фэй колебалась вместе с ней, подумывая развернуться и пойти в паб, чтобы помочь отцу. Но звонари все равно соберутся там через несколько минут, так что она могла бы показаться и извиниться.

Она протиснулась через арку в звонницу, держась поближе к стене, и робко махнула мистеру Ходжсону, пока тот завершал обход. Позади нее появился слегка запыхавшийся Берти, все еще сжимавший корзину с бузиной.

Даже по странным меркам Вудвилла звонари представляли собой причудливую компанию. Среди них была Фэй, которую никто не мог понять, в том числе и она сама. Мисс Берджесс больше любила цыплят на своем участке, чем людей, а под ее ногтями всегда была грязь. Мисс Гордон была воплощением доброты и чемпионкой по стрельбе из лука. Миссис Притчетт к своему преклонному возрасту стала совсем крошечной, и ей приходилось звонить, стоя на ящике, хотя степень ее концентрации оставалась как никогда высокой. Список звонарей завершали близнецы Робертс, два тучных пожилых джентльмена с мягкими характерами, предпочитавшие общаться посредством легких кивков и шепота. В мире звонарей они были известны как «Двойной Боб» – внутренняя шутка, непрестанно вызывавшая смех на ежегодном собрании общества графства и вежливое недоумение где-либо еще. А возглавлял их всех старший звонарь, мистер Ходжсон, лидер скаутов, который в любую погоду носил шорты цвета хаки. Говорили, что по цвету колен мистера Ходжсона вполне можно предсказывать погоду. Этим вечером они приобрели оттенок яблок сорта «Кокс Оранж Пипин». Дождь продлится всю ночь, утром возможна изморозь.

Занятие подходило к концу, и звон постепенно затихал. То было любимой частью Фэй во время любой практики. Колокола следовало вернуть в безопасное положение язычком вниз, и звонари осторожно их переворачивали. Они стали звенеть все ближе и ближе друг к другу, сталкиваясь корпусами, и отец Фэй часто описывал этот звук как «треклятый грохот, которого бы больше нигде не допустили, если бы не чертова церковь». Но затем произошло нечто чудесное. Из этого хаоса родился гармоничный гул. Он кружил вокруг них, резонируя с древним камнем башни, сотрясая деревянные половицы и стуча в окна. Мама Фэй говорила, что он напоминает пение ангелов, и, когда звонари играли правильно, этому звуку не было равных.

Звонари продолжали аккуратно отпускать канаты правой рукой, скручивая концы веревки левой. Фэй в блаженстве закрыла глаза, теперь вокруг них слышался только гул колоколов.

Гармонию нарушил голос мистера Ходжсона.

– На счет три отпускайте и ловите. Раз… два… три. Отпускайте и ловите! – С последним звоном колокола замолкли.

Фэй открыла глаза и встретила хмурый взгляд старшего звонаря.

– Вы двое хотя бы представляете, сколько сейчас времени? – набросился он на Фэй и Берти.

– Извините, мистер Ха, – сказала она. – День буквально ускользнул от меня.

– В самом деле? Вы хоть раз подумали о ком-нибудь из нас, пока мы стояли и ждали вашего прибытия? Тратили драгоценное время и били баклуши, когда уже могли бы звонить, м-м-м? – Мистер Ходжсон всегда считал непостижимым, что день не вращается вокруг одной только колокольной практики. Хотя в этот вечер он был необычайно раздраженным, даже по его меркам.

– Простите, мистер Ха, я ехала так быстро, как…

– Ох, в этом я не сомневаюсь. Но где ты была?

– Я… занималась кое-чем. Для организованного сбора кастрюль, все такое. В воскресенье я приду вовремя. Обещаю.

Со стороны других звонарей послышались перешептывания и шумные вдохи, а их взгляды украдкой забегали по сторонам.

– В воскресенье практики не будет, – заявил мистер Ходжсон, его верхняя губа дрожала. Остальные звонари выглядели столь же угрюмыми, и, хмурясь, сматывали свои канаты.

– Что… что произошло? – спросила Фэй. – Кто умер?

– Про это говорили по радио, – сказал Берти. – Париж оккупирован нацистами. Ужасные новости.

– Хуже, Берти, еще хуже, – запричитал мистер Ходжсон. – Больше никаких колокольных звонов. Запрещено до конца войны!

– Запрещено? – Голос Фэй стал выше на октаву. – Кем запрещено? Неужели можно наложить такой запрет?

– Весть пришла из епархии и военного министерства. Звон любых церковных колоколов запрещен до дальнейших распоряжений, – сказал мистер Ходжсон, а затем добавил, закатив глаза: – За исключением периода воздушных налетов.

– А как же четверть звона в воскресенье? В память о маме?

Четверть звона – долгий, длиною почти в час, процесс, для которого требовались опытные звонари. Его исполняли по особым случаям. Фэй никогда раньше не принимала в этом участия, но теперь она была готова, и мистер Ходжсон предложил устроить четверть звона в честь годовщины смерти ее матери. Фэй сомневалась – ей не нравилось, когда другие люди заставляли ее думать о маме, – но мистер Ходжсон настаивал, и она уступила.

– К сожалению, мы вынуждены его отменить, – сказал он.

– Нет, нет, это невозможно. Мой… мой первый раз. Так нечестно. Они должны сделать исключение для одной маленькой четверти звона, мистер Ходжсон, пожалуйста.

– Исключение? И почему молодые люди всегда считают, будто правила писаны не для них, а?

– Я не хочу нарушать никаких правил, мистер Ха, но послушайте, я… – Фэй понизила голос и огляделась, в то время как остальные звонари гуськом вышли из комнаты и начали опасный спуск по ступеням винтовой лестницы. – Я обнаружила новый метод.

Мистер Ходжсон вздрогнул в предвкушении. В новых методах не было ничего необычного – он и сам придумал несколько, – но он всегда был рад попробовать что-нибудь неизведанное.

– Правда? Где?

Фэй заметила, что Берти слоняется возле узкого каменного входа в звонницу.

– Берти, можешь передать папе, что я буду через пару минут?

– О, м-м, да, да, конечно, – покраснев, произнес ее друг, прежде чем повернуться боком, чтобы протиснуться к выходу.

Фэй почувствовала укол стыда за то, что спровадила Берти, но если бы он стал свидетелем того, что последовало далее, то понял бы, что в ее книге заключено нечто большее, чем просто рецепт пудинга с вареньем.

– Минутку, мистер Ха, – сказала она, расстегнув сумку, достала книгу и пролистала ее, пока не нашла клочок бумаги. – Вот. – Она протянула его мистеру Ходжсону, и тот прищурился, воспроизводя метод в голове.

– Кефо… Кефа…

– Кефапепо, – подсказала Фэй. – Не спрашивайте, почему он так называется, я сама не знаю.

– Весьма необычно, – сбивчиво, но заинтригованно, сказал мистер Ходжсон. – Должен сказать, за все годы, что я провел с колоколами, никогда не встречал ничего подобного.

– Да, действительно необычно.

– Где ты его нашла?

– Он принадлежал маме.

– А, – скривил губы мистер Ходжсон. – Разумеется, это кое-что объясняет.

– Например?

– Прости меня, Фэй, но это полнейшая нелепица. Колокола просто дергаются, снова и снова. Боюсь, в результате мы не получим ничего, кроме шума. Неплохо, если ты пытаешься кого-то загипнотизировать, но совершенно неуместно в качестве колокольного метода. А что это внизу? «Я сокрушаю гром, я терзаю зло, я изгоняю тьму». Ох, говорю же, весьма необычно. Если бы пришлось выбирать, я бы предложил простую четверть звона «Ровной Тройки Боба», но, увы, до особого распоряжения нам запрещено даже это. Возможно, лучше всего подождать, пока не закончится вся эта военная чушь, а потом поступить в соответствии с традицией, что скажешь?

– Но, мистер Ходжсон…

– Мне жаль, Фэй, правда жаль, – сочувственно ответил он. – Твоя мама была чудесным звонарем, но, боюсь, нам придется найти какой-нибудь другой способ почтить ее память. Больше никакого звона, пока не закончится эта проклятая война.