Текст книги "Куриный бульон для души: 101 история о чудесах"

Любовь не умирает

Ибо говорю: навек основана милость, на небесах утвердил Ты истину Твою.

Псалтирь, 89:1–3

Моя мать неважно себя чувствовала. Мы думали, что дело в летнем вирусе гриппа, который как раз ходил в то время. Мама уверяла, что пара дней – и все пройдет. Она начала носить сломанные наручные часы – их стрелки застыли на месте и всегда показывали ровно час.

– Мам, у тебя же есть другие часы, работающие. Зачем ты носишь эти?

Эти часы имели для нее особую ценность, объяснила мама. Это был первый папин подарок на Рождество в том году, когда они поженились.

– Давай я отнесу их в ремонт.

Но мама отказалась от моего предложения; часы оставались на ее запястье днем и ночью.

Прошла неделя, а мамино самочувствие не улучшалось и она не хотела ехать к врачу.

В тот вечер мама зашла, чтобы поцеловать меня перед сном и пожелать спокойной ночи. Я спросила, приготовит ли она утром на завтрак мои любимые вафли.

– Если буду здесь, милая, – ответила она.

– Ты куда-то уезжаешь?

Дрожь пробрала меня, пока я ждала ее ответа, но она только улыбнулась и вышла.

Я пыталась прогнать тревожные мысли, силясь понять, что сказала мама, и наконец задремала.

А потом меня разбудил голос. Папа стоял в темноте в моей комнате.

– Кажется, мамы больше нет, – сказал он.

– А куда она ушла? – сонно спросила я.

– Милая, она умерла, – ответил он.

Поскольку я была старшей, объяснил папа, он разбудил меня, а не двух моих младших братьев. Он собирался сообщить им об этом, когда они проснутся.

– Это же сон, правда?

Как бы мне хотелось, чтобы это был сон! – но я не спала.

Я посмотрела на часы у изголовья. На них был час ночи.

Казалось, всю следующую неделю время стояло на месте: моя семья скорбела. Сколько часов еще пройдет, прежде чем утихнет боль?

Однажды вечером, через неделю после похорон, мы смотрели телевизор и вдруг услышали скрип диванных пружин. На мамином любимом месте появилась вмятина в диванной подушке, словно кто-то там сидел. Я подумала, что это игра воображения, но папа и братья видели то же самое. Ее визит был кратким, но он принес нам утешение, в котором мы так нуждались.

Я верю, что так мама дала нам знать, что всегда будет рядом, заботясь о нас.

Терри Энн Миган

Мамина музыка

Верно сказано: музыка – язык ангелов.

Томас Карлайл

Четыре года назад моя дорогая мама ушла, чтобы быть со своим Господом. Она сделала это по-своему – умерла во сне, в собственной постели, в собственном доме.

Мне позвонили на работу, и я отправилась в путь. Дом родителей находился далеко на севере Торонто, в снежном поясе. Мама и папа жили на небольшой ферме, которая принадлежала им с тех пор, как мне исполнилось семь лет. Изначально ее приобрели как место, где папа мог проводить выходные, чтобы, по его словам, «убраться подальше от этого всего». Я терпеть не могла ездить туда. Там нечего было делать девчонке, кроме как смотреть один-единственный канал, который ловил старенький телевизор, да и то – если позволяла погода.

Мама же, напротив, обожала мир и покой этой земли и любила работать в саду среди цветов и грядок. Дом был совершенно деревенским, без водопровода и отопления. У нас на кухне стояла большая дровяная плита, которая в меру своих возможностей обогревала маленький фермерский домик, но мне всегда казалось, что там слишком холодно и тихо.

По вечерам мы с мамой часами сидели в кухне и пели. Я вела мелодию, а мама ее гармонизовала. Ее любимой песней была Moon River, и мы исполняли ее снова и снова. Мама рассказывала, что я научилась петь раньше, чем разговаривать. Она обожала вспоминать, как мой манежик стоял на кухне рядом с радиоприемником, и я особенно любила одну песню – Ivory Tower. Мама смеялась, описывая, в какое волнение я приходила всякий раз, когда она звучала. Я знала мелодию, но не слова, однако пыталась ей подпевать. Став взрослой, я позабыла ту песню, но мама получала огромное удовольствие, снова и снова возрождая это воспоминание времен моего детства.

Время шло, мама с папой обновили маленький домик и перебрались туда жить, когда папа оставил свою работу мясника и вышел на пенсию. К тому времени у меня были собственные дети. Я ездила навещать родителей еженедельно или раз в две недели. Дети обожали ферму и катание с дедушкой на тракторе. А я по-прежнему терпеть не могла деревенскую тишину. В то время как мама любила смотреть из окна на свой огород и цветы и пересказывать старые истории, я скучала по суете и шуму своей домашней жизни. Но все равно сидела и тихонько слушала ее воспоминания.

После ее смерти я села на ее стул у кухонного стола, глядя в окно на ее огород, который теперь был засыпан снегом, и ощущала внутри чудовищную боль. Сколько бы человеку ни было лет, потеря матери – невыносимая травма. Я знала, что она на небесах, но мне не хватало ее. Я скучала по ее мягким манерам и старым историям. Почему я не слушала ее внимательнее, когда она пересказывала их снова и снова! Если бы только я могла еще раз услышать ее голос, сказать, что я люблю ее, и поблагодарить за все мои детские воспоминания!

Я откинулась на спинку стула и попросила Бога дать знак, что моя мама с Ним, в безопасности, и что со мной все будет в порядке. Молчание длилось бесконечно. Не выдержав, я включила старый радиоприемник. Музыка всегда утешала меня.

Мое сердце замерло в груди. По радио передавали Moon River. Я сидела как оглушенная, и слезы сбегали по моим щекам, когда я слушала эти знакомые звуки.

Потом заговорил радиоведущий ретро-радиостанции: «А вот песня, которую мы давненько не слышали…» – и полилась незнакомая мелодия. Я заплакала еще сильнее, услышав слова, которые доносились до меня по радиоволнам: Come down, come down from your Ivory Tower…

Иоланда Мортимер

Услышь ангельские голоса

Обращай внимание на свои сны: ангелы Божии часто говорят с нашими сердцами, когда мы спим.

Процитировано в «Маленьком руководстве по общению с ангелами» Эйлин Элиас Фриман

Снег – беззвучный и придающий неподвижность морозному воздуху – падает редкими хлопьями в Южной Неваде. Несмотря на елочные игрушки и огоньки, украшающие все вокруг, в этом году дух Рождества никак не прилетает ко мне. Такое случается, когда уходит любимый человек. Особенно если присутствие этого ушедшего – моей мамы – оживляло дух Рождества из года в год.

Коробки с украшениями по-прежнему спрятаны в шкафу в прихожей, глубоко под лестницей, и их не видно, когда открываешь дверцу. Рождественские гимны звучат из автомагнитолы, телереклама предлагает соблазнительные покупки; но атмосфера праздника по-прежнему ускользает от меня.

В конце ноября я купила коробку рождественских открыток, которая теперь стоит на моем столе рядом с книжечкой праздничных марок и наклеек с обратным адресом. Я то и дело бросаю на них взгляд – без всякого энтузиазма. Я знаю, мама хотела бы, чтобы дух Рождества наполнил наш дом, чтобы мы распевали гимны и возносили хвалу Господу нашему за все, что Он даровал нам. Я все это знаю – но не могу собраться с силами, чтобы встретить праздники.

Вчера ее ангельский голос шептал мне на ухо: «Я всегда с тобой. Возрадуйся, ибо все вы благословенны». А потом голос растаял – раньше, чем я сумела поймать его своим скорбящим сердцем.

Сегодня я гадаю, уж не приняла ли желаемое за действительное, надеясь, что она рядом и приглядывает за нами. Если я сомневаюсь в ее присутствии, значит, и сила моей веры сомнительна. Во мне звучит ее прекрасный голос, поющий в церковном хоре в канун Рождества. Ave Maria, ее соло, доносится из закоулков моего сознания и возвращает мне веру.

Мой внук Зак входит в комнату и останавливается у письменного стола. Его ярко-зеленые глаза ловят мой взгляд. Я чувствую, что он встревожен.

– Что случилось? – спрашиваю я.

– Хочу спросить тебя о сне, который я видел сегодня ночью. Он был не то чтобы плохой… Я просто не понимаю.

– Расскажи мне. Может быть, я смогу его разгадать.

– Я спал, и вдруг зазвонил телефон. Когда я встал и снял трубку, какая-то женщина спросила тебя. Я узнал ее голос, но боялся ответить. Она спросила: «Зак, это ты?» Я воскликнул: «Прабабушка!» Я сказал ей, что она не может мне звонить, потому что она на небесах. Она ответила, что очень счастлива там и что у нее есть собака. Она видит всех нас, и с нашей семьей скоро случится какое-то чудо. Она пообещала, что мы всегда будем вместе, и велела мне не беспокоиться. А потом я проснулся.

Мое сердце трепещет. В комнате повисает тишина.

– Так что ты думаешь? Это действительно была прабабушка? – спрашиваю я.

– Да, это была она.

– Значит, она сделала тебе подарок. Ты был избран, чтобы донести до нас ее сообщение – может быть, чтобы мы перестали плакать о ней. Она хочет, чтобы мы были счастливы – как она сама на небесах.

– Тогда я рад, что мне приснился этот сон… Ба?

– Да?

– Она правда очень счастлива.

– Я так рада, что ты рассказал мне об этом.

Глаза Зака затуманиваются, он мечтательно улыбается и направляется обратно в спальню. Я смотрю на коробку с рождественскими открытками: Дева Мария держит на руках младенца Иисуса, на заднем плане ангелы. Телевизор включен, но звук его от меня ускользает. В вышине, откуда-то издалека, я слышу хор ангелов, поющих Ave Maria. Один голос среди них особенно звонок. Он чист, слова отчетливо слышны, и тон так знаком – тот самый голос, по которому я скучаю. Истинный смысл Рождества воскресает в моем сердце.

Я пишу адреса на рождественских открытках и ощущаю в своем сердце мамину любовь к этому особому времени года. Я принимаю ее память и ту нежность, которой она одаряла всех нас все эти годы. Я получила самый драгоценный рождественский подарок. Я воистину счастлива и благодарна. Когда настанет рождественское утро, я, окруженная своей семьей, буду смотреть на дерево, унизанное крохотными белыми огоньками, и знать, что моя мама здесь, рядом со мной.

Синди Голчук

Глава 4
Его посланец

И видел я в видениях головы моей на ложе моем, и вот, нисшел с небес Бодрствующий и Святый.

Даниил, 4:13

Все в порядке, Марша

Да благословит тебя Господь и сохранит тебя! Да призрит на тебя Господь светлым лицем Своим и помилует тебя! Да обратит Господь лице Свое на тебя и даст тебе мир!

Числа, 6:24–26

Я бездумно смотрела в окно на холодное черное небо и мигающие красные огни на трех далеких радиовышках. Они казались мне светлячками, сигнализирующими о беспокойстве, и отражали тревогу в моей душе.

Мне было 18 лет, и мой отец только что умер от рака мозга. Глухой ночью я стояла посреди темной кухни. Маленькая лампочка над плитой была единственным источником света. Мама и сестры спали. А я не могла.

Я смотрела сквозь окно в черноту, и горе, которое поглощало меня, наконец выкристаллизовалось в безжалостную мысль: я больше никогда не буду чувствовать себя в безопасности.

Почему это случилось? Припадок за два дня до Рождества. Машина «скорой помощи», палата интенсивной терапии. Сканирование мозга. «Эпилепсия», – сказали врачи и назначили лекарства. Но ему становилось все хуже. Он сделался резким, придирчивым, ему было трудно угодить. Сделали новые исследования, и выяснилась горькая правда: опухоль. Возможно, злокачественная. Нужна операция – немедленно.

Помню, как мама сидела в больничной палате, когда папа приходил в себя. Это был мой выпускной класс, и она терпеливо пришивала крохотные белые пайетки на лиф платья для моего весеннего бала. Я знала, что с каждым стежком она произносит молитву, и папе действительно становилось легче. Он даже смог приехать на вручение аттестатов, пусть в инвалидной коляске и с головой, замотанной белыми бинтами. Это было очень важно для всех нас и дарило надежду на лучшие дни.

В то лето я готовилась к отъезду в колледж. Папа достаточно окреп, чтобы вернуться к работе. Водить машину он не мог, поэтому мама возила его по городу на деловые встречи. Теперь ему приходилось зависеть от других, и мы понимали, как это тяжело.

Лето пролетело быстро, и наконец настал тот день, когда мне пора было отправляться в университетский кампус. Моя мечта об учебе в колледже стала явью. Но уезжать было трудно.

В ту осень папино здоровье стремительно разрушалось. Опухоль вернулась. В октябре он уже не мог работать. К Рождеству был прикован к постели. К февралю его не стало.

Я лишилась не только отца: вместе с ним ушла и большая часть маминой души. Она была прекрасной матерью и домашней хозяйкой, а он занимался всеми остальными вопросами. Она так полагалась на него, что после его смерти во многих отношениях оказалась наивной, как ребенок. Простые решения давались ей с трудом, а оплата счетов приводила в полную растерянность. Тем не менее она взяла себя в руки и настояла, чтобы после похорон я вернулась к учебе.

На меня, как на старшую из детей, легло новое чувство ответственности. Временами казалось, что я не выдержу. Как мы будем справляться со всем этим?! Мало-помалу, день за днем. Эта стратегия оказалась верной. Мы собрались с силами и постепенно составили план выживания, чтобы заполнить пустоту нашей жизни.

В сентябре я даже смогла вернуться в колледж. Приятно было снова оказаться среди сверстников, вдали от печальных напоминаний. Я могла с головой уйти в занятия, забыть о боли и верить, что я что-то контролирую в своей жизни – даже если это только учебные задачи. Учеба была путем к финансовой стабильности – я больше не хотела чувствовать себя беспомощной.

Поэтому я занималась – настойчиво и усердно. Как-то раз в середине октября я засиделась допоздна, пытаясь вдолбить в голову знания перед зачетом по французскому. В два часа ночи я очнулась и поняла, что задремала, сидя в кровати с книжкой на коленях. Пора было спать.

Когда я выключила светильник, в окно спальни студенческого общежития заглянула полная луна. Она затопила мою кровать ярким серебристым светом. Письменный стол отбрасывал резкие тени на белый кафельный пол. В голове у меня так мутилось от усталости, что даже солнечный свет не выдернул бы меня из сладкого сна. Я погрузилась в дремоту… пока вдруг не осознала, что в комнате я не одна.

Мои глаза были плотно закрыты, но разум бодрствовал, а сердце колотилось. Я чувствовала приближение тени, которая вошла в комнату и остановилась прямо над моей кроватью. Ощущение, что кто-то склоняется надо мной, было отчетливым. Прозвучали невнятные слова. Успокаивающие, утешающие слова, в которых не было смысла; но они несли ясное сообщение: «Все в порядке, Марша. Все будет хорошо».

Ощущения были приятные и добрые, словно кто-то из родителей подтыкал мне одеяло, и в то же время приводили в ужас. Этот голос принадлежал папе, и это было так похоже на него – увидеть проблему и сделать все необходимое, чтобы решить ее. Может быть, поэтому я и не могла открыть глаза – боялась того, что увижу. А может, меня защищали от того, что я могла увидеть. Как бы там ни было, утешив меня, тень ушла.

Мне казалось, что я несколько часов пролежала в кровати, застывшая как бревно, с бешеным сердцебиением, не в силах шевельнуться. Это был не сон. Наконец парализующий страх ослаб, и я сумела открыть глаза. Комната по-прежнему тонула в лунном свете. Я медленно выбралась из-под одеяла и осмотрелась, чтобы убедиться, что здесь никого нет. Удостоверившись в этом, я, изнуренная, провалилась в глубокий сон.

Воспоминание о ночном эпизоде преследовало меня и на следующее утро. Мне нужно было поделиться с кем-то. Но как? Что подумают мои соседки? Я решила попытаться – и выяснила, что некоторые истории, увы, теряют в пересказе. Объяснить их невозможно.

Кому-то это может показаться чушью и белибердой.

Но если мы прислушаемся к нашим сердцам, весть становится кристально ясной: «Все хорошо. Все будет хорошо».

Марша Сверинген

Верь

Молюсь, чтобы Отец наш Небесный утишил мучения скорби вашей и оставил вам лишь драгоценное воспоминание о любимых и потерянных.

Авраам Линкольн

За две недели до Рождества мой отец скончался. Собирая близких для очередного семейного фото, я не думала, что оно будет последним, на котором есть все мы. Я горячо любила отца, а он меня. Мы часто говорили об этом друг другу.

Однажды вечером в своей безутешной скорби я обратилась к Богу, чтобы Он дал мне утешение, которое помогло бы свыкнуться с потерей. Мне необходимо было обрести мир и покой, чтобы исцелиться, ведь этого хотел отец. Он часто просил меня не зацикливаться на горе и не рыдать, когда его не станет, а наслаждаться жизнью, как делал он сам. Папа пережил немало трудностей и все же не терял мужества и чувства юмора. Я хотела выполнить его волю.

Во время молитвы мне пришла в голову мысль: папа любил своего отца так же сильно, как мы с ним любили друг друга. И я стала молиться о том, чтобы папа радовался присутствию дедушки там, где они навеки воссоединились. Это стало и моим утешением.

Я напомнила себе, как мне повезло, что он был рядом со мной в детстве и успел увидеть всех своих внуков. Они выросли достойными мужчинами, унаследовав многие его качества. У папы была возможность наблюдать, как внуки – почки на его семейном древе – становятся зрелыми листьями. Я была 48-летней женщиной, а не ребенком, когда у меня забрали отца. Мне не о чем было сожалеть. Я просто хотела верить, что он на небесах со своим отцом и что с ним все в порядке.

Около половины одиннадцатого я окончила свою молитву, вытерла слезы и почувствовала, что меня окутывает теплый кокон утешения. Я легла спать и спала крепко, без сновидений – это был мой первый полноценный сон после его смерти. Может быть, исцеление придет?..

На следующее утро я отправилась на работу в школу: это был последний день перед рождественскими каникулами. Меня пугал надвигающийся праздник, который предстояло провести без папы. Было трудно казаться радостной, но коллеги и ученики выражали мне сочувствие и поддержку.

Оставался примерно час до прибытия автобусов, которые должны были развезти учеников по домам. Школьная медсестра присоединилась к нашему классному празднику. Мы с ней познакомились в начале учебного года, и между нами сразу завязалась дружба, которую скрепили семейные трагедии.

Вдруг она спросила:

– Слово «леденчик» тебе о чем-нибудь говорит?

Мой разум завопил: «Что?!», а непослушные губы выговорили:

– Леденчик – это я.

– Что-что, прости?

– Леденчик – мое домашнее прозвище. – И со слезами на глазах я добавила: – Папа так называл меня всю жизнь.

– Тогда у меня для тебя послание.

Мы пошли в ее кабинет. По дороге моя подруга объяснила, в чем дело. Накануне ночью ей приснился сон, в котором она оказалась в нашей школе. Она нажала нужные цифры на кодовом замке и вошла через главный вход. В пустом здании не было ни преподавателей, ни учеников. Она пошла по коридору и вдруг услышала отчетливый, но мягкий мужской голос, который сказал: «Найди Леденчика. Верь».

Она проснулась и попыталась разобраться, что произошло. Видение было яркой четкой картинкой. Обычно ее сны не отличались такой ясностью. Смысл его она понять не могла, поэтому снова легла спать. Во сне она вернулась в школу, и события развивались в той же последовательности. Мужской голос повторил: «Найди Леденчика. Верь». Со второго раза этот сон запал в ее память.

По дороге в школу медсестра никак не могла связать между собой леденцы и Рождество. Ведь в этот праздник обычно дарят конфеты-трости. «Верь». Кто это был – Санта или Иисус? И что такое Леденчик – человек, место или предмет? Она спрашивала всех сотрудников школы, значит ли для них что-нибудь это слово, но все отвечали отрицательно. Наконец она подошла ко мне.

Сквозь слезы я рассказала о своей вечерней молитве и утешении, которое ощутила. По ее глазам я поняла, что она тоже видит связь между этими событиями.

Она проговорила:

– Твой папа сейчас вместе со своим отцом. Тебе нужно в это верить.

Я кивнула:

– Я поверила еще вчера вечером. Ты это просто подтверждаешь.

Потом я спросила:

– В какое время тебе приснился этот сон?

– Первый раз – около половины одиннадцатого, – сказала она и добавила: – Голос был мягким, но настойчивым.

Как и мой отец.

– Я поняла, – продолжала она, – что мне нужно найти Леденчика и сказать ему или ей: «Верь…»

Последний наш разговор с папой мы закончили словами:

– Я люблю тебя, пап.

– И я люблю тебя, Леденчик.

Лорел Смит

Божественная доставка

Материнская любовь! Ты – слово, в котором заключено все блаженство.

Ченнинг Поллак

Во время Второй мировой войны мой отец Генри, парень из маленького городка, был расквартирован вместе со своей частью на безымянном островке в южной части Тихого океана. Главным событием каждой недели была почта, которую он и его однополчане, морские пехотинцы, ждали с нетерпением. Письма оставались единственной ниточкой, связывавшей с любимыми людьми и домом. Их перечитывали снова и снова, делясь новостями с товарищами. Ценились малейшие подробности домашней жизни, поскольку они позволяли солдатам быть ближе к родным и друзьям на другом конце земли.

Мать Генри регулярно писала обо всем и обо всех: черно-белая амбарная кошка окотилась шестью котятами; сама она сшила новые клетчатые занавески для гостиной, а папа обрезал грушевые деревья; она где-то потеряла обручальное кольцо и молилась, чтобы оно нашлось…

С еще большим нетерпением ждали посылок с домашними лакомствами от матерей и любимых. Многие такие посылки пропадали в море, когда корабли подвергались нападению. Те, что добирались до адресатов, становились поводом для праздника. Получатель посылки непременно делился угощением с приятелями и соседями по палатке.

Любимым лакомством Генри была домашняя дивинити – фирменная южная сладость, состоявшая из умопомрачительно густой белой нуги, смешанной с кусочками ореха пекан. Однажды, когда Генри особенно терзали уныние и ностальгия, он получил посылку в поврежденной коробке. Однако ее содержимое уцелело. Генри снял пострадавшую обертку и, глотая слюнки, вскрыл банку, полную дивинити. В ней было несколько слоев лакомства, разделенных вощеной бумагой, – как раз хватит, чтобы угостить всех друзей, подумал он, и пара кусочков останется для него самого.

Банку передавали по кругу, и дивинити быстро исчезало. Наконец банка вернулась к Генри. Он вытащил последний белый квадратик и с наслаждением вгрызся в него зубами.

Но острое удовольствие тут же превратилось в острую боль, а его зубы лязгнули обо что-то твердое и неподатливое. Генри вынул изо рта этот коварный предмет и увидел… обручальное кольцо матери.

Бог выбрал такой необычный способ, чтобы послать моему отцу утешение и поддержку. Генри пережил войну и лично вернул матери это драгоценное кольцо.

Линн Уорли Кунц