Текст книги "Высокая ставка"

Ла Рокка был потрясен:

– Еврей. Что-то не верится.

Джуниор Венезия покачал головой:

– А я только что слышал, что он умер.

Ники поглаживал Хеди по спине. Она улыбнулась и прижалась к нему. Ники тоже улыбнулся, достал из кармана коробок спичек, перегнувшись через стойку, зачерпнул им кокаин. Втянул в одну ноздрю, потом в другую. И объявил:

– Схожу в туалет. От кокаина меня несет. Пойдем со мной. Джимми. – Ники, который большую часть жизни провел в тюрьмах и колониях, привык оправляться в компании.

– Что, опять? Нет, не хочу нюхать твою вонь, Ники, да еще в это время болтать.

– А я думал, тебе нравится.

Под общий хохот Ники отправился в уборную.

Джуниор взглянул на вспышку молнии за окном и разгрыз очередной кубик льда.

– Когда я сидел, один козел в камере рисовал дерьмом.

– Какая гадость, – поморщилась Сандра.

– Всякие там пейзажи, деревья.

– Прекрати!

– И кое-что получалось довольно прилично.

– Джуниор!

Джимми Вэн высыпал еще горстку кокаина и принялся делить на мелкие порции.

– Значит, Сэл, теперь у тебя нет группы? – наклонившись к стойке, с улыбкой спросила Хеди.

Сэл нервничал. Перемывал чистые стаканы, протирал сухие, только бы не сидеть без дела, в то время как мысли его были далеко на авеню Сент-Чарльз.

– Уже лет пять или шесть.

Хеди покачала головой:

– Напрасно, Сэл. Музыка у тебя просто классная.

Сэл пожал плечами и взглянул на часы: 3.27. Только через три часа его сменит ночной бармен. Как долго. Он этого не вынесет.

– Но ты сказал, что продолжаешь сочинять.

– Что?

– Ты говорил, что месяца два назад сочинил какую-то песню.

– Ах, да!

– О чем?

– О чем? – Он как-то глупо хихикнул.

Хеди засмеялась. Смех у нее был низкий, гортанный, типичный смех проститутки.

– О чем же песня, Сэл, скажи!

– Не стоит об этом.

– Пожалуйста, Сэл. Спой мне, – не отставала Хеди, продолжая смеяться и царапнув своими длинными ногтями его по запястью, – ну, пожалуйста, Сэл.

Он всплеснул руками:

– Но здесь нет фортепиано, а без аккомпанемента я не могу.

– Почему не можешь? Ну немножко. Мне хочется послушать.

– Но мне мешает музыкальный автомат.

– Пластинка кончается. Давай скорее, пока следующая не началась. Ну спой для меня, пожалуйста.

Он не мог сказать: оставь меня в покое, не приставай к покойнику. Он не посмел обидеть новую подружку Ники Венезия. Больше всего ему сейчас хотелось перепрыгнуть через стойку, выбить дверь и убежать за тысячу миль.

– Давай, Сэл. Для Хеди!

Сэл заметил, что все взгляды устремлены на него. Но не с интересом. Скорее с любопытством. Дождь по-прежнему барабанил в окно.

Сэл откашлялся.

– Как называется? – быстро спросила Хеди.

– Что?

– Как называется песня?

Какое-то время Сэл смотрел на Хеди, она казалась ему существом с другой планеты, другой галактики, другой жизни. Мягкие черты лица, припудренный носик, яркая синева глаз. Он боялся ее.

– "Ты – весь мир для меня".

– Ух ты, здорово! Очень даже. Спой мне.

Охваченный страхом, Сэл чувствовал себя обезьянкой среди тигров.

Ты – весь мир для меня:

Луна, звезды, цветы, море.

Без тебя не прожить мне и дня,

Без тебя одно только горе...

Сэл пел приятным тенором в стиле блюз. Влияние раннего Стиви Уандера было очевидно.

– Как замечательно, Сэл! Просто великолепно.

Сэл умолк: он забыл следующую строку и смотрел на Хеди, часто моргая.

– Забыл дальше слова.

– Ну, Сэл.

– Я сочинил не до конца.

– Сэл, пожалуйста!

– Ну, ладно. – Морща лоб, он пытался вспомнить.

Ты мой сон и мой стон,

Ты – весь мир для меня.

Снова заиграл автомат, запел «Доктор Джон» в сопровождении фортепиано и контрабаса.

– Сэл! – воскликнула Хеди. Она была в восторге. – Это классно. Классно! Мне так нравится. Это же настоящий хит.

Сэл пожал плечами:

– Возможно.

– Нет, Сэл, правда. Это замечательная песня. Спой до конца.

– Это все.

– Сэл!

– У меня пока нет припева.

– Тогда повтори первый куплет.

Из коридора появился сияющий Ники.

– Это же «Доктор Джон». Моя любимая группа. – Ники положил руку на бедро и прошелся танцующей походкой, будто на карнавальном шествии. – Ред, кто продавал героин его группе?

Даго Ред хрюкнул прямо в стакан, который держал.

– Я продавал его всем музыкантам до самого Хьюстона. Трем поколениям этих козлов.

– Ну же, Сэл, – ныла Хеди, – спой еще.

– Не могу. Музыка мешает, – раздраженно отмахнулся Сэл.

– Отличная пластинка. – Ники хлопал в ладоши и покачивал бедрами в такт.

– Ну, спой, пожалуйста, ты. же можешь! – упрашивала Хеди.

– Не могу.

– Умоляю.

Сэлу хотелось закрыть глаза и представить, что сейчас прошлый год, прошлая неделя, позавчерашний день, и маленькие светящиеся цифры не сменили плюс на минус, жизнь на смерть.

– Сэл!

Ники положил руку на плечо Хеди и улыбнулся:

– Потанцуй со мной.

Она сбросила его руку, зашикала:

– Сейчас Сэл споет свою песню.

Все затаили дыхание и ждали, что будет.

Блеск исчез из глаз Ники. Они стали холодными, словно льдинки. Это не ускользнуло от Сэла, и он подумал: «Зачем мне все это, зачем?»

Хеди между тем улыбалась, желая подбодрить Сэла.

– Спой еще раз первый куплет. Давай!

Ники, стоя за спиной своей подружки, намотал ее косу себе на кулак. Но она не заметила.

– Спой, Сэл, еще разок...

Ники дернул за косу. Хеди испуганно ухватилась за стойку, чтобы не потерять равновесия, и выронила стакан, но не удержалась на стуле и плюхнулась на пол, сильно ушибив спину.

– Ники! – В глазах женщины отразились боль и страх.

Ники склонился над ней, снова намотал ее косу на руку и потащил, осыпая пинками, на место для танцев. Там он поставил ее на ноги и дернул за волосы, как марионетку за веревочку, сказав в тихом бешенстве:

– Потанцуем.

Слезы размазали краску по лицу Хеди, и она стала похожа на размалеванную куклу.

– Ники, за что...

Ники наотмашь ударил ее по щеке, и она невольно запрокинула голову. Колени ее дрожали.

– Заткнись, – заорал Ники, – не смей разговаривать! И танцуй, шлюха, пока я не прикажу тебе остановиться!

На губах Хеди выступила кровь. Она не поднимала глаз. Ники, пританцовывая, ходил вокруг нее, прищелкивая пальцами и злобно шипя:

– Танцуй, шлюха!

Всхлипывая, Хеди стала медленно двигаться в такт мелодии.

– То-то же, сучка! Ты ведь любишь музыку. – Он бросил взгляд на Сэла. – Верно?

По лицу Хеди текли слезы, смешиваясь с кровью.

– Верно? – уже более жестко повторил Ники.

Она быстро кивнула, едва сдерживая рыдания и переставляя ноги. Ники улыбнулся. Он повернулся к ней спиной и стал ритмично толкать ее бедра своими. При каждом его прикосновении женщина вздрагивала.

Ники смеялся и хлопал в ладоши.

– Давай, «Доктор Джон», наяривай! – Ники стал подпевать. Мелодия постепенно затихала. Медленно, казалось, ей не будет конца.

Ники зааплодировал и подбежал к бару. Сэл быстро налил, но Ники оттолкнул стакан.

– Кокаин давай.

Даго Ред подвинул ему несколько порций. Хеди между тем все еще всхлипывала, стоя в центре зала.

– Сэл, когда эта пластинка была популярна? – спросил Ники, втягивая через соломинку порошок.

– Кажется, в семьдесят первом. А может, в семьдесят втором.

Ники втянул еще дозу кокаина. Откинулся на стуле, запрокинул голову и сделал глубокий вдох. Затем посмотрел на Сэла:

– Тебе нравятся песни «Доктора Джона»?

Хеди нашла в себе силы прошептать:

– Ники...

– Еще бы, – Сэл через силу улыбнулся, – кому же не нравится? Мэк Ребеннак? Классный мужик.

– Точно классный! – Ники отпил из стакана.

– Ники, Ники, можно мне сходить в уборную?

Ники ткнул Сэла пальцем в грудь. Как дулом пистолета.

– А мог бы ты стать знаменитым, как группа «Доктор Джон»?

– Ники...

На секунду Сэл задержал на нем взгляд, потом отвел глаза:

– Когда-нибудь, возможно.

Ники засмеялся:

– Возможно? Да, я тоже надеюсь. Тогда, может быть, ты отыграл бы Малышу Джонни свой долг.

Эти слова были встречены дружным хохотом. А Сэл подумал: «Вряд ли это случится».

– Ники, прошу тебя, – хныкала Хеди.

Пристально глядя на Сэла, Ники крикнул:

– Иди умойся, шлюха, кто тебя купит, такую сопливую?

Хеди закрыла лицо руками и выбежала в коридор. Ее подружка даже не взглянула на нее.

На мгновение воцарилась тишина. Порывистый ветер усиливал стук дождя, барабанившего в дверь и окна. Казалось, кто-то невидимый, огромный пытается ворваться внутрь. Напряженную тишину нарушила песня «Гордая походка Сисси».

– Боже! – воскликнул Даго Ред. – В этом агрегате одно старье и негры. Хоть бы Синатру или Тони Беннета послушать!

– Какого Тони? – поинтересовалась Сандра.

Даго Ред нахмурился и покачал головой.

«Надо сматываться», – подумал Сэл.

– Сэл, – пьяным голосом крикнул Джимми Вэн, – налей нам еще. – Он раскуривал сигару.

– Эй! Смотрите! – Ред Ла Рокка повернулся к телевизору. – В этом фильме Эдвард Джей сбрасывает старушку в инвалидной коляске с лестницы.

– Не Эдвард Джей, а Ричард Уидмарк. И в другом фильме.

Даго Ред втянул голову в плечи и поднял руки вверх ладонями.

– Какого черта? Ты даже не знаешь, что он умер, а изображаешь из себя знатока его фильмов.

Джуниор Венезия надулся.

– Я точно знаю, это Ричард Уидмарк сбросил старушку с лестницы. Потому что ее сын всех закладывал.

Ники расхохотался:

– И правильно сделал.

Сэл весь напрягся. Склонившись над стойкой, он теребил в руках полотенце.

– Можно поговорить с тобой, Ники? Только не здесь.

Ники в упор посмотрел на Сэла, но вызова в его глазах не увидел, и взгляд его немного смягчился, тогда он ответил:

– Почему бы и нет? – Он слез со стула, взял свой стакан и прошел в кабинет.

– У тебя нет лишних презервативов? – спросила у Сандры симпатичная проститутка с веснушками.

– Конечно, дорогуша. – Сандра потянулась за лежавшей на полу сумочкой.

– Смотри! – сказал Даго Ред. – Сейчас он ее сбросит... Ах, черт, реклама!

Джуниор разгрыз очередной кубик льда и кивнул:

– Ричард Уидмарк.

– Ну, что у тебя? – холодно спросил Ники у Сэла, когда они остались вдвоем. И без того маленький кабинет показался Сэлу еще теснее.

– Хочу попросить тебя о любезности, Ники.

Ники промолчал, только смотрел на Сэла. «Надо сматываться отсюда», – кричал внутренний голос Сэла. Он с трудом подбирал слова:

– Джорджи придет только в шесть тридцать, а у меня важное дело. Вы с Джуниором, кажется, никуда не спешите, может, подмените? В такой дождь никто не придет, и телефонных звонков немного, не знаю почему...

– У тебя свидание?

– Что?

– Встреча с женщиной? – усмехнулся Ники. – Наставляешь рога соседу?

Сэл заставил себя улыбнуться:

– Тебя не обманешь, Ники.

Ники плюхнулся в холодное кожаное кресло, закинул руку на спинку и покачался на старых пружинах, глядя на Сэла из-под тяжелых век.

– Знаешь, Сэл, что меня всегда удивляло. – Он уселся поглубже в кресло, откинулся и положил ноги на стол, продемонстрировав импортные ботинки со скромными кисточками. Никто в квартале не одевался, как он. – Что за тобой, не имевшим ничего, кроме долгов, всегда бегали женщины.

«Если бы ты только знал, – мелькнула мысль, а за ней следующая: – Впрочем, скоро узнаешь!»

А Ники продолжал:

– Тебе и невдомек, что ты золотая жила. Был, во всяком случае. Мог быть. Слышал, как визжали девчонки, когда ты пел. Они на все готовы ради тебя. Мог бы заработать на них миллион долларов. Никогда не пойму. почему ты не воспользовался такой возможностью.

Сэл пожал плечами. Он не знал, как ответить, чтобы не обидеть Ники. Наконец нашелся:

– Я не делал этого, потому что не знал, как нужно.

Какое-то время Ники молча смотрел на него.

– Пожалуй, ты прав, – сказал наконец. – Сутенер должен быть мастером своего дела. Как проповедник, или фальшивомонетчик, или жокей, или... или...

– Или музыкант.

Ники покачал головой и сдержанно улыбнулся:

– Нет уж. Быть музыкантом – как СПИД. А делать ставки и петь, – он ткнул пальцем в Сэла, – вообще последнее дело.

«Это уж точно», – подумал Сэл.

Ники спустил ноги на пол.

– Именно поэтому кто-то теряет, – он холодно улыбнулся, – а кто-то находит.

– Возможно, ты прав, босс. – Сэл рассмеялся.

Ники уперся руками в колени.

– Жаль мне тебя. Ты так никогда и не узнаешь, как приятно заставить женщину продаваться ради тебя. – Он посмотрел на Сэла. – А еще приятнее вмазать мужику по морде и забрать все деньги, видя, как он сдрейфил.

Сэл ничего не сказал.

– И то и другое доставляет мне огромное удовольствие. – С этими словами Ники пошел к дверям. Сэл за ним. Вдруг Ники остановился и положил Сэлу руку на плечо. – Но приятнее всего прикончить какого-нибудь ублюдка, которого ты терпеть не можешь. – Он сжал плечо Сэла. – Ничего не может быть лучше. Ничего. – Он еще крепче сдавил плечо. – Ничего.

Зловещая улыбка появилась на его мрачном лице.

– Убивать того, кто тебе не по душе, очень приятно. – Смех Ники был и заразительным, и леденящим душу.

«Он просто дьявол, этот подонок, – думал Сэл, – настоящий дьявол».

– Эй, Ники, – донесся из бара голос Даго Реда. – Иди смотри! Разве не в этом фильме Эдвард Джей сбрасывает с лестницы мамашу стукача?

Выходя из кабинета, Ники бросил через плечо:

– Мотай отсюда, музыкант. Все равно ты, здесь никому не нужен.

Сэл уже держал в руках плащ.

– Спасибо, Ники, придет Джорджи и разложит все ставки.

Ники остановился у стойки и обернулся.

– Есть крупные выигрыши? О чем первым делом сообщить Малышу Джонни?

У Сэла голова пошла кругом.

– Ничего особенного, Ники.

– Это из-за дождя. – Ники стал усаживаться на свой стул. – Кому охота играть в такую погоду?

Сэл вышел из кабинета в плаще с поднятым воротником. Хеди даже не взглянула на него. Она сидела на своем прежнем месте, держа обеими руками стакан.

– Эй, Сэл, – закричал Джимми Вэн, – ты куда собрался?

– У него важная деловая встреча, – усмехнулся Ники, – с мистером Развлечение.

– А кто за баром будет следить? – спросил Джуниор.

– Ты, – рассмеялся Ники, а вслед за ним Джимми и Даго Ред.

Сэл вышел из-за стойки и мягко опустил за собой перекладину. Дверь к свободе была в нескольких метрах.

– Еще раз спасибо, Ники, – весело произнес Сэл, застегивая плащ на ходу.

– Вали ко всем чертям, музыкант! – Ники махнул рукой.

– Смотри, смотри! – Даго Ред ткнул пальцем в телеэкран. – Вот этот самый момент.

– Да это совсем другой фильм, – стоял на своем Джуниор.

– Смотри!!!

Зазвонил телефон. Похолодев, Сэл обернулся и увидел, что Ники снял трубку. Сэл с трудом удержал дверь, которую едва не вырвал порыв ледяного ветра.

– Боже, вы только посмотрите, как льет, – сказал Джимми Вэн.

– Вот черт! – выругалась желтоволосая Сандра. – В такую погоду парада наверняка не будет, да, Ред?

Джуниор Венезия отправил в рот очередной кубик льда и перекатывал его за щекой.

– ВМФ, если бы захотели, запросто остановили бы дождь.

* * *

Ветер с реки ударил Сэлу в лицо, капли дождя казались картечью. Сэл втянул голову в плечи и быстро пошел по Сент-Чарльз-авеню. Дождь лил за воротник, струйками стекал по спине. Сэл проголосовал, но промчавшееся мимо такси было занято, и шофер даже не взглянул на него. Трамвай в конце квартала, медленно удалялся, печально звеня колокольчиком. Сэл перешел на другую сторону улицы. Он вымок весь до ботинок, ноги онемели от холода. Под навесом сгоревшего кинотеатра Сэл закурил. Рука со спичкой дрожала. Затянулся несколько раз, но не ощутил вкуса, сунул руки в рукава плаща и пошел по блестевшей от дождя улице. Голова слегка кружилась. Он выбрался из бара живым и чувствовал себя словно зверь, выпущенный из клетки. Но что делать теперь? Какие у него возможности? Какой выбор? До восьми, максимум до девяти часов ему надо найти сто восемьдесят, какие-то несчастные сто восемьдесят тысяч долларов. Подумаешь, так просто смешно. Сегодня даже банк не ограбишь – воскресенье. «Все нормально, – успокаивал он себя. – Главное – не терять чувства юмора. Выход найдется».

Сэл подержал во рту безвкусный окурок, понаблюдал, как дождь пытается затопить Чарльз-авеню. Что же все-таки делать? Куда идут вечные должники, чтобы заработать сто восемьдесят штук? И чего вообще стоит жизнь неудачника? Совсем немного. Так что терять ему нечего... Кроме еще одной неудачной ставки.

В черно-сером небе сверкнула молния, Сэл вздрогнул и испуганно вскрикнул. Что это с ним? Над вымокшим, холодным городом прокатился гром. Сэл смотрел на потоки грязной, мутной воды и думал о том, что у него не хватит сил выбраться из западни, в которую он сам себя загнал. Он любовник, а не борец. Но в ближайшие часы придется побороться, если он хочет увидеть восход над Миссисипи.

Из-за стены дождя, словно привидение, появился еще один трамвай, скользя по рельсам, как в немом кино.

Сэл щелчком выбросил зажженную сигарету, и она превратилась в липкую массу еще до того, как упала на землю. Сэл застегнул верхнюю пуговицу, поднял воротник, тяжело вздохнул и под дождем побежал к трамваю.

* * *

Ванда Максуэлл накладывала макияж, когда в дверь позвонили.

– Вот черт! – воскликнула она с досадой, продолжая осторожно подводить глаза мягким фиолетовым карандашом. Косметикой Ванда стала пользоваться с тринадцати лет, назло своей набожной матери, и с тех пор по крайней мере полтора часа в день румянилась, что-то выщипывала, подводила, выделяла, подкрашивала, пудрила, тонировалась, придавая блеск тому, что ей было дано от природы. Если бы Ванду спросили, что, собственно, она сделала в жизни, кроме того, что вышла замуж за Чарли Максуэлла и развелась с ним очень вовремя, то есть до того, как его магазин по продаже роскошных автомобилей вылетел в трубу, если бы поинтересовались, чему ее научила жизнь, – она ответила бы, что искусству макияжа. Им она овладела в совершенстве. И чем старше становилась, тем больше навыков приобретала, поскольку с каждым годом на это уходило все больше и больше времени. В дверь снова позвонили.

– Черт! Черт! Черт! – Ванда в сердцах швырнула карандаш на предмет ее гордости – туалетный столик. В Понтшартен-Тауэрз был привратник; за десять тысяч в год он должен был звонить по телефону и предупреждать о посетителях, чтобы они не стучали в каждую дверь, слоняясь по коридорам. Поднявшись с кресла, Ванда снова посмотрела в зеркало и стала вытирать салфеткой под левым глазом.

Опять звонок в дверь.

– Черт! – Теперь Ванда разозлилась не на шутку. Стерпел бы такое Пикассо, будь он на ее месте? – Ладно, ладно. Иду!

Еще эти Карверсы, Стейнеры, Дуплессы. Они должны привести с собой очаровательного молодого человека, оформляющего их домик на озере в Ковингтоне. Того самого, на которого Ванда – Джанин это видела – смотрела голодными глазами, когда гостила у них в прошлое воскресенье. Нью-орлеанцы всегда хороши. Не без недостатков, конечно, зато к развращенности вполне терпимы. А теперь еще звонок в дверь. Боже мой! Кто звонит в дверь? И этот кто-то за это поплатится. Тут Ванда похолодела. А вдруг это Дуплессы? Не перепутала ли Джанин время? Может быть, тот неотразимый молодой архитектор стоит здесь, за дверью, а она еще не успела наложить макияж! Господи! Который час? Начало пятого. Неужели она приглашала Джанин к пяти или началу шестого? Конечно...

– Ванда! – услышала она голос за дверью. – Ванда!

Через мгновение она узнала его и со вздохом спросила:

– Сальваторе! Это ты, Сальваторе?

Когда-то, еще будучи замужем за Чарли, она провела лето в Риме и брала с собой любовника-итальянца Сэла Сальваторе, чтобы он был под рукой, как она шутила. Совсем еще юный, высокомерный, он говорил с акцентом, но она принимала его итальянский за настоящий и провела без хлопот то лето, когда была на пятнадцать лет моложе. С тех пор второсортного музыканта с Бурбон-стрит окружал ореол романтичности, даже экзотики. Ванда взялась за ручку, но не открывала.

– Сальваторе?

– Ванда! Открой! Ради Бога! Нам надо поговорить.

– Ох, любовничек, ты не вовремя.

– Ты ничего не знаешь, – упрашивал Сэл.

– Я жду гостей, дорогой.

– Открой, это очень важно.

Она посмотрела в глазок и вскрикнула. Вода стекала с Сэла прямо на ковер, и уже образовалась лужа.

– Тебя что, в реку бросили?

– С каких это пор у тебя мозги отшибло? – Он мрачно посмотрел на нее и прошел внутрь. Она побежала за ним.

– Куда ты? Весь ковер залил водой. И чего тебе в такую погоду не сидится дома!

Он повернулся к ней.

– Ванда, я попал в беду.

Она помолчала, потом нервно рассмеялась.

– Только не говори, что проигрался, дорогой.

– Ванда!

– Пойдем в спальню, милый.

Она уже была там.

– По-моему, ты в прошлый раз оставил что-то из одежды. Знаешь, я не успела наложить макияж.

Сэл последовал за ней, на ходу стягивая плащ.

– Через минуту ты должен уйти. Я даже не подвела глаза. – Она смотрела, как он раздевается, то и дело поглядывая в зеркало. – Ты нагрянул так неожиданно. И очень некстати. Я жду друзей, они приехали на парад «Марди Грас». Меньше чем через час будут здесь. К тому времени ты должен уйти.

Сэл снял тяжелые от влаги трусы и теперь стоял голый, держа в руках одежду и беспомощно озираясь.

– Давай сюда, – сказала она с нотками раздражения в голосе. – Боже мой, Сальваторе, все насквозь мокрое.

Она отнесла его одежду в маленькую ванную. Когда вернулась, Сэл сидел на кровати и курил сигарету. Она в упор посмотрела на него, принесла сухое полотенце, джинсы и теплую рубашку, которые он когда-то у нее оставил, и бросила на кровать.

– Одевайся и уходи, любовничек! – сказала она, усевшись на стул перед зеркалом и принимаясь за макияж – дело всей ее жизни.

Но он и не думал ни одеваться, ни уходить и глубже затянулся, устремив взгляд в пространство.

– Сальваторе... – Она посмотрела на его отражение в зеркале, и карандаш для глаз застыл в руке. Она глубоко вздохнула, продолжая заниматься своим делом. – Послушай, любовничек, может, поговорим в другой раз...

– Нет.

– Мне надо привести в порядок лицо.

– В другой раз нельзя.

– И одеться...

– Нам надо поговорить...

– ...придут гости.

– Только сейчас, Ванда.

– Не глупи. С минуту на минуту ко мне придут.

Вдруг она заметила, что он плачет. Сидит голый на краешке кровати и тихо плачет. «Боже мой, – подумала она, – мужчины – как дети». Так говорила ее подруга Джанет в Чикаго. Мужчины – это маленькие дети. Или большие подлецы. Джанет из Чикаго нажила состояние с одним большим подлецом. Ванда подошла к Сэлу, обняла его, прижала к себе. Он распахнул кимоно, прижался лицом к ее мягкой пышной груди и плакал.

– Любовничек, ну что случилось? – ласково спросила Ванда, стараясь успокоить его.

Он еще крепче прижался к ней, покачал головой, тихо всхлипывая. Ванда погладила его по темным влажным волосам и бросила взгляд на часы.

– Не паникуй, любовничек, расскажи все своей Ванде. И побыстрее.

Сэл поднял на нее глаза полные слез, которые стекали по его небритым щекам.

– Ванда, у меня серьезные неприятности.

Пушистым голубым полотенцем она нежно вытирала его плечи и грудь. Ей нравилось его тело. Не нравились только мозги. Их явно ему не хватало.

– Не так уж все плохо. Ты преувеличиваешь.

Сэл отобрал у нее полотенце и взял ее руки в свои.

– Плохо.

– Рассказывай, Сальваторе.

Он пристально посмотрел ей в глаза:

– Ванда, мне нужны деньги.

Она не переменила выражения лица, даже глазом не моргнула. Она сама доброта и участие, но внутри что-то оборвалось, что-то давило на грудь.

– Мне нужны деньги. Много денег, Ванда.

Она провела по лицу кончиками пальцев и улыбнулась. Потом отошла к окну, раздвинула шторы, выглянула в огромное, во всю стену окно и принялась рассматривать городской пейзаж. Отсюда, с двадцать седьмого этажа, Нью-Орлеан казался городом Старого Света, аккуратно разделенный на кварталы, округа, жилые массивы. Черное и белое. Старое и новое, бедное и богатое. Кэнал-стрит, Вье-Каре, Гарден-Дистрикт. Дождь на какое-то время почти прекратился, и остаток дня был холодным и серым, как обычно в Нью-Орлеане зимой.

У Джанет была присказка на каждый случай жизни, и этот не был исключением. В конечном итоге, говорила ей Джанет, все без исключения красавцы клянчат деньги. Но от этого Ванде легче не стало. Сейчас ей важнее всего заняться своим лицом. Она повернулась и посмотрела на Сэла, широко и ласково улыбаясь.

– У меня нет денег, любовничек.

Сэл молчал, глядя на нее. Наконец сказал:

– Ванда, это очень серьезно.

– Я не могу дать тебе то, чего у меня нет.

– Послушай, это вопрос жизни и смерти.

– Сальваторе, ты же знаешь, что в прошлом году я проигралась на бирже. У меня нет ни гроша. Я же тебе говорила.

Сэл, теребя покрывало, вздохнул:

– Ванда, ты просто не знаешь, как мне нужны деньги...

Ванда смотрела на Сэла, сидящего на ее стеганом покрывале, стряхивающего пепел с ее сигареты, и вдруг заметила, какого он маленького роста. Не исключено, впрочем, что она замечала это и раньше. Она скользнула взглядом по его смуглому волосатому телу, и тошнота подступила к горлу. Какой-то он бесформенный. На талии уже наметилось то, что Джанет называла «поясом интеллекта». Маленький, необразованный, ничтожный. Он просил у нее денег только потому, что спал с ней. Она презирала Сэла и ненавидела себя. До сих пор ей удавалось избегать вот таких дешевых драматических сцен. Сама мысль о них ее ужасала. Будь ей за пятьдесят, дело другое. Но ей нет еще сорока пяти, а перед ней этот жалкий, всхлипывающий донжуанчик! Еще одна иллюзия молодости развеяна.

Ванда быстро завязала пояс на кимоно, затянув покрепче, отвернулась и покачала головой:

– У меня нет денег, совсем ничего нет. – Она решительно направилась к туалетному столику, предмету своей гордости, села, вооружилась карандашом для глаз. – Тебе придется уйти, Сальваторе. Ко мне действительно сейчас придут.

– Сто восемьдесят тысяч, – быстро произнес Сэл, глядя на ее отражение в зеркале.

«Что это? Что происходит? Это банальное вымогательство».

– Если я не найду денег, меня убьют.

Она волновалась все больше и больше. Сто восемьдесят тысяч долларов. Зачем? Как вообще может этот латинос говорить о таких деньгах? Что еще взбредет ему в голову? Способен ли он на насилие? Боже мой, все так банально, так дешево, так... по нью-орлеански. Была бы здесь Джанет Хэнди из Чикаго, она подсказала бы Ванде, как вести себя. Джанет никогда не одобряла Ванду, когда та оставалась на зиму в этом городе. «Ну, если тебе непременно хочется уехать, поезжай в Палм-Спрингс, или в Ки-Весет, или хоть в Хаф-Мун-Бей. Только не в Нью-Орлеан. Бога ради! Что там делать?»

– Я не шучу, Ванда. Если не достану денег, меня убьют к чертям собачьим.

Ванда даже не взглянула на него, поглощенная своим левым глазом. Она слышала, как тикают у кровати часы.

– Ванда, прошу тебя.

– Ты не получишь от меня таких денег, ни в коем случае, – произнесла она, продолжая работать карандашом.

Сэл подскочил на кровати.

– Ладно, дай сколько можешь. – В голосе его звучала надежда.

Ванда вздохнула, осторожно положила карандаш, повернулась на вращающемся стуле и холодно посмотрела на Сэла.

– Может, я уговорю их подождать, если... – пробормотал он.

– Я не собираюсь давать тебе деньги...

– Ванда, ты не понимаешь...

– ...ни доллара...

– Они же убьют меня! – заорал Сэл.

«Надо что-то делать, – мелькнула мысль. – Что бы сделала Джанет? Господи, да он орет на меня. Сохраняй присутствие духа, – твердила она. – Пусть не думает, что он с тобой на равных. Хоть он и кончал тебе в рот много раз».

– Я думаю, вам лучше уйти, мистер Д'Аморе, – сказала она спокойным тоном, каким разговаривают с прислугой.

– Ванда, – умолял Сэл, – ты не можешь так поступить. Ты должна мне помочь.

«Боже мой, – Ванду вдруг осенило, – он надеется возбудить меня и потому сидит голый. Как же низко я пала».

– Я вас не приглашала, мистер Д'Аморе. Ко мне сейчас придут гости. Одевайтесь и уходите. Немедленно. Я требую. – «Убедись, что он понял». – Я настаиваю, чтобы вы сейчас же ушли. – «Надо проявить сострадание». – Я не хочу сцен.

Неожиданно он подошел, приблизил к ней свое лицо.

– Это в долг, Ванда. Только чтобы они перестали за мной охотиться. Через месяц я все отдам, а может, и раньше.

Она покачала головой. «Сколько патетики. Этот псих не зарабатывает и четырнадцати тысяч в год. Даже по заниженным нью-орлеанским стандартам он голодранец».

– Это невозможно.

Он молча смотрел на нее.

«Подумать только, – размышляла Ванда. – Он рассуждает как ребенок. И что только я в нем нашла? Красивое лицо? Мужскую силу? Любовником, конечно, он был хорошим, но сейчас уже не так молод. Меньше пить надо. Вечно из-за этого влипаю в истории».

– Сальваторе, не надо...

– Слушай, – сказал Сэл возбужденно. – Я буду отдавать тебе половину того, что заработаю своей музыкой. – Видимо, эта мысль только сейчас пришла ему в голову.

Она удивленно уставилась на него. Он решил, что предложение ее заинтересовало.

– Да, именно так мы и сделаем. – Он стал быстро натягивать джинсы. – Читал, многие композиторы поступали так в самом начале, когда еще не были знамениты. Хорошего в этом мало, я хочу сказать... ты знаешь, как важны для меня мои песни, но, черт, я увяз по уши, Ванда, и если ты дашь мне сто восемьдесят тысяч, перепишу на тебя половину всего, что заработаю в будущем.

Он замолчал, тяжело дыша, глаза взволнованно бегали.

Она с трудом сдерживала смех. Забавная ситуация. Этот коротышка, стареющий мальчик, мокрый и полуголый, стоит в ее спальне и предлагает продать половину несуществующего Бруклинского моста. Надо быть осторожной, осторожной и внимательной. А главное – решительной и резкой.

– Сэл, – сказала она, устав от итальянского притворства. – Тебе же ничего не светит.

– Ванда...

– Ты ресторанный тапер.

– ...послушай...

– И даже не лучший.

– А мои песни, мой голос? Мы столько ночей провели здесь... – Он показал на открытую дверь в гостиную, где стоял рояль «Стенвей». – Я играл для тебя, и ты говорила, что это замечательно, что тебе нравится моя музыка; ты собиралась помочь мне, вложить в меня деньги, стать моим менеджером, отвезти меня в Нью-Йорк.

– Сэл...

– Или в Лос-Анджелес. Ты что, все врала? – Он говорил громко, негодующе.

«Это уже слишком», – подумала Ванда.

– Разве тебе не нравились мои песни? Ты говорила, что обожаешь их. Обманывала меня?

«Какая наглость, – злилась Ванда, – какая наглость!»

– Ты говорила, что скопишь денег и будешь продюсером моих пластинок.

– Я говорила, что ты талантлив, и все, – она едва сдерживала ярость. – Говорила, что мы можем что-то вместе сделать.

Сэл обиженно посмотрел на нее, как ребенок, оставленный без сладкого.

– Ну и...

Терпение ее было на пределе. Гнев вырвался наружу, как кровь из пореза.

– Господи! Все это была болтовня. Мы занимались любовью, пили вино, курили травку, ты играл мне свою дурацкую музыку при луне, я говорила, что ты красив, – все очень мило. – Она стала медленно к нему приближаться и казалась очень высокой на каблуках. Осточертел весь этот фарс. Женщину, разорившую Чарли Максуэлла, отобравшую у него три четверти состояния, хочет провести какой-то музыкантишка из Нью-Орлеана. – Боже мой, я, кажется, говорила тебе, что ты отличный любовник, – она перешла на крик, – ты тоже поверил? Секс с тобой был едва выше среднего. Впрочем, как и твое пение.