Текст книги "Только и разговоров, что о море"

21

Фэй, конечно, не влюбилась – к сорока трём годам она прекрасно научилась не влюбляться. Пожалуй, это было её важнейшее психологическое достижение, наработанное за жизнь: никаких иллюзий! никаких ожиданий! никакого трепета на пустом месте! А влюблённость складывалась именно из этого – показалось, размечталась, возбудилась, и опаньки, спелое сердце падает к ногам очередного парня, ласково взглянувшего на толстуху, ударяется об асфальт, трескается, забрызгивает ему брюки жиром и кровью, все вокруг в ужасе, всем противно, всех тошнит, мейделе плачет…

Мейделе? Откуда вылезло это словечко? А, ну да, тётушка Жюдит, папина старшая сестра, которая умерла лет пять назад, – она одна так называла Фэй. Это слово пришло из её еврейского детства, перекочевало в детство племянницы, но там не прижилось. Фэй злилась и требовала не придумывать дурацких кличек, и без того хватало поводов чувствовать себя странной, ещё и это. А тётушка Жюдит качала головой и говорила:

– Мейделе-мейделе, однажды ты пожалеешь, совсем скоро никто не назовёт тебя так.

Мама Фэй как-то услышала и всполошилась:

– Ты имеешь в виду – тебя не станет? Не говори так, Жюдит!

– Нет, – рассмеялась тётушка. – Меня-то само собой, но совсем скоро не станет мейделе. Девочка вырастет и убежит из детской, превратится в девушку, а потом в женщину, и никто больше не назовёт её мейделе, никто не узнает в ней мою маленькую принцессу.

«Скорей бы, – пожала плечами двенадцатилетняя Фэй. – Скорей бы стать взрослой».

Детство Фэй не было несчастным, но она всё равно ждала, когда оно закончится. Ребёнок ничего не решал, по крайней мере в их семье. У него не было воли, выбора, прав, ничего такого, что могло бы облегчить жизнь.

– Зато у тебя нет обязанностей, Фэй. Ты просто ходишь в школу и делаешь, что говорят, об остальном заботимся мы с папой и отвечаем за всё тоже мы.

Мама искренне считала, что это честные правила, но Фэй могла бы с ней поспорить.

Она всегда была большой девочкой. Родилась весом в одиннадцать фунтов и уже в три месяца обычная коляска стала ей тесна. Фэй быстро развивалась, раньше своих ровесников начала переворачиваться на живот, отрастила первые зубки, встала на четвереньки, а потом поползла. Педиатр говорил, что это нормально – толстые младенцы всегда опережают тощих. Миссис Гейз страшно радовалась, она хотела иметь успешного ребёнка, лучшего во всех отношениях, самого красивого, самого умного и талантливого. Зря она, что ли, вышла за еврейского мужчину – от них получаются хорошие дети. А красоту дочь должна унаследовать от неё. Фэй и правда вышла прекрасная, с золотыми кудрями, серыми глазами и огромными щеками, которые были видны со спины. Когда она катила по улице, важно восседая в коляске для близнецов, никто не оставался равнодушным. Прохожие останавливались, указывали друг другу на её чудесные щёки и смеялись; никто не верил, что малышке всего полгодика, она выглядела более взрослой и развитой. Мама молилась, чтобы так оставалось всегда.

Видимо, у миссис Гейз были особые заслуги перед Господом, потому что вышло точно по слову её – люди до сих пор смеются над Фэй, тычут в неё пальцами и отказываются верить, что она ещё довольно молодая женщина.

Но пока маленькая Фэй жила в любви и восхищении, и даже поход в школу поначалу ничего не изменил. Она оставалась пухленькой, но кто бы посмел критиковать сдобное златовласое дитя, одноклассникам и в голову не приходило, что с самой яркой девочкой в классе что-то не так. У неё первой среди сверстниц начала расти грудь, и это тоже стало предметом гордости для её мамы. Дочка обещала превратиться в богиню плодородия и нарожать для миссис Гейз таких же красивых и здоровых внуков. К тому же Фэй хорошо училась, была живой и весёлой, другие дети стремились с ней дружить.

Именно с её прекрасной большой груди всё и началось. Она бросалась в глаза уже в десять лет, и Фэй с изумлением обнаружила, что отношение к ней неуловимо изменилось. Старшие мальчики смотрели теперь как-то иначе, и это не всегда нравилось Фэй. Она была обыкновенным ребёнком, но в головах у подростков творились странные вещи, они считали, что если есть сиськи – ты уже не дитя. Фэй толком не понимала, что происходит, ей нравилось внимание мальчишек, но грудь мешала.

Однажды, например, на уроке физкультуры она застряла в спортивной скамейке. Дурацкий момент, как из ситкома: тренер дал задание поднырнуть между двух перекладин; худенькие дети скользили, как рыбки, а Фэй заклинило. Кое-как протиснулась до пояса, а потом новенькая грудь и пышная попа не пустили её ни туда, ни сюда. Все, включая тренера, смеялись, и Фэй хохотала пуще других. Пришлось вызвать техника с инструментами, и пока он, ухмыляясь, раскручивал скамейку, Фэй всё смеялась, смеялась и смеялась так, что начала икать. Ну, весело же.

Она удивилась, когда школьный врач принёс воды и вызвал маму – ничего же не произошло, ни синяков, ни царапин, все отлично развлеклись. Врач тоже успокоил маму, подтвердил, что девочка цела, но именно тогда впервые прозвучало то самое слово, которое потом висело над Фэй всю жизнь:

– Всё в порядке, миссис Гейз, но подумайте над рационом Фэй. Возможно, ей стоит немного похудеть, чтобы чувствовать себя комфортней.

Мама кивнула, но, возвращаясь домой, дала волю раздражению:

– Похудеть? Ха! Ты просто совершенство, моя маленькая. Нельзя с самого детства забивать голову этой ерундой. Станешь подростком и вытянешься сама по себе.

За ужином они рассказали обо всём папе, он фыркнул и вспомнил дурацкий анекдот про девочку, которая застряла в хулахупе, а тренер сказал ей: «Иди домой, не порть фигуру». Фэй не очень поняла смысл, а мама и вовсе прикрикнула на отца, наверное, анекдот и правда был глупым.

На следующий день некоторые дети странно поглядывали на Фэй – они поделились этой историей дома и, видимо, услышали от родителей и старших братьев и сестёр какие-то нелестные замечания, заставившие иначе взглянуть на популярную «маленькую принцессу».

А потом в класс пришёл Хейл и жизнь Фэй рухнула.

Она помнила каждую секунду из тех нескольких минут, когда это случилось. Вот она болтает с девочками на перемене, они обсуждают чудесное новое платье Саммер, и вдруг в коридоре появляются миссис Тейлор и какой-то новый ученик. Она подводит его к группе мальчиков, что-то говорит и скрывается в классе. Мальчишки тут же начинают болтать, Фэй подходит поближе и встречается взглядом с новеньким. Раньше она думала, что только в мультиках бывает, когда у человека из глаз вырываются лучи. Но сейчас мальчик повернулся к ней, и её будто ударило яркой голубой волной. Она даже задохнулась от удивления и замерла, а он осмотрел её с ног до головы и громко, очень громко сказал:

– А что это за сисястая жируха?!

Слова прозвучали на весь коридор, и от неожиданности дети расхохотались. Смеялись все, и лучшая подруга Фэй, и остальные девочки, и мальчишки, даже те, которые дарили ей валентинки в феврале. Фэй в первое мгновение не поняла, о ком это. Но все смотрели на неё, и в глазах новенького плясали синие искры.

Она отчаянно растерялась, секунды текли, а Фэй не знала, что делать, стоя под волнами насмешливого хохота, окатывающего её с головы до ног. В конце концов просто убежала в туалет, а после звонка поднялась к секретарю, позвонила маме и попросила забрать её домой, сказавшись больной.

Несколько лет потом Фэй думала, как сложилась бы жизнь, если бы она отреагировала иначе, как-нибудь правильно. Отбрила Хейла остроумной шуткой или вовсе ударила. Засмеялась вместе со всеми и осталась в классе. Нажаловалась учительнице, чтобы задавить конфликт в самом начале. А может, надо было заплакать, чтобы все увидели, как ей больно. Больше всего её мучало, что какое-то верное решение наверняка существовало, но она его не нашла.

Это была пятница, и в школу Фэй вернулась только после выходных, в понедельник. Когда вошла в кабинет, подумала, что ошиблась дверью – перед ней был другой класс, который встретил её не так, как обычно. Никто не обрадовался, не бросился навстречу, чтобы рассказать последние новости, непопулярные девчонки не заискивали, а мальчики не ловили её взгляд. Подруга суховато кивнула, а чей-то голос тихонько, но отчётливо протянул:

– О, жиииииир…

Никто не засмеялся, потому что учитель уже сидел в классе, но Фэй поняла, что с ней случилась беда, кто-то подменил привычный мир, и в том, в котором она оказалась, жить не хотелось.

«Так я и осталась в нём до сих пор», – подумала Фэй, отвлекаясь от воспоминаний. Но почему, если судьба может измениться в одну минуту, нельзя точно так же вернуть всё обратно или направить развитие события по другой колее? Вот бы открылась сейчас невидимая дверь в стене, а за ней оказался новый мир, где Фэй красива, успешна и любима. А главное, худа как щепка. Или нет, пусть не худая, ровно такая, как есть, но люди принимают её без отвращения и злобы. За всю жизнь Фэй наслушалась о том, как она умна, ценна для фирмы, комфортна в общении и остроумна. Почему бы мужчинам не любить её за это, не уважать за многочисленные достижения и золотое сердце? А? Какого чёрта детей учат быть хорошими, воспитанными и старательными, а потом оказывается, что нужно быть всего лишь худыми? Почему ни одна тварь не полюбила её прекрасную душу, как обещали женские романы? Где-то должна быть дверь, ведущая в иную реальность, в которой всё сбудется.

И Фэй злобно уставилась в стену, будто всерьёз рассчитывала увидеть портал и безумно устала его ждать. Если разобраться, так оно и было.

Она выбросила из головы всю эту ерунду насчёт танго и красавчика Тома, провела одинокие выходные с восхитительным сериалом о магии и горой полезной еды – как обычно, обезжиренный йогурт с черникой, цельнозерновые крекеры с то-о-оненькими слоями хумуса, фруктового джема и мягкого сыра, натуральные соки и куриная грудка в листьях салата, – всё прекрасно, если бы не количество порций. Но зато Фэй ела из маленьких тарелок! Приходилось часто их наполнять, так что походы к холодильнику обеспечивали некоторую физическую нагрузку – очень рационально!

Потом началась рабочая неделя, Фэй ездила в свой красивый офис, издалека раскланивалась с Амалией, не пытаясь завести беседу, и ни о чём таком не думала. И даже сама не поняла, как так вышло, что в среду вечером она открыла сайт клуба «Мовименто» – как гласила «легенда компании», это испанское слово означало «движение» и символизировало и танец, и стремление к переменам в жизни, и просто движуху, – завела аккаунт, оплатила пробный месяц и назначила урок с Томом на вечер пятницы.

Это, разумеется, была не первая и даже не десятая попытка активности в её жизни, и Фэй постаралась не совершать типичные ошибки неофита. Не устраивать прощальный жор перед началом аскезы – пирушка могла затянуться на несколько дней и привести к тому, что к началу урока она едва сможет двигаться. А кроме того, на выходных у неё уже состоялся загул, ну и хватит. Другая ловушка крылась в шопинге. Воодушевлённые женщины скупают перед занятиями половину спортивного магазина, тратят кучу денег, чувствуя при этом, что уже принесли необходимые жертвы и ступили на путь к победе. Пар уходит в свисток, а в нужный день они оказываются наедине с зеркалом и новенькой спортивной одеждой, которая сидит не так симпатично, как в примерочной. Да что там, отвратительно она сидит. И женщины обречённо снимают с головы задорную повязку для волос, сдирают с себя яркую форму из суперсовременных впитывающих и жиросжигающих материалов и прощаются с оплаченным абонементом.

Фэй проходила это много раз и просто достала из шкафа лосины и безразмерную футболку, оставшиеся с прошлых попыток, и, не подходя к зеркалу, проверила, что вещи всё ещё налезают на неё. Нашла кроссовки, шерстяные носки, сложила в сумку и сразу отнесла в машину, чтобы не было соблазна «случайно» забыть их в пятницу – такое с ней тоже бывало.

И вот она уже стоит перед Томом, стараясь не встречаться с ним взглядом. Из-за этого приходится разглядывать своё отражение, и она чувствует привычный стыд, сухой и горький, как дым от осенних листьев. Чёрная футболка с надписью: «Нет, я не выйду на улицу, там могут быть люди» могла бы служить палаткой для небольшой африканской семьи. Ярко-зелёные штанишки безжалостно подчёркивают каждую складку, хотя производитель обещал сгладить и утянуть. Но невозможно замаскировать двести фунтов жира, которые она носила поверх своего настоящего тела.

Фэй так глубоко погрузилась в переживания, что вздрогнула от неожиданности, когда раздался голос:

– Нет, так дело не пойдёт.

«Вот и всё, сейчас он меня выгонит, и кто его осудит – это зрелище выше сил человеческих».

Но Том отошёл в угол, туда, где стояли динамики, и вернулся со свёртком.

– Танцевать мы будем в платье и туфлях, никакой спортивной экипировки. Мне нужны каблуки и подол.

– Так принято? – удивилась Фэй.

– В кроссовках танцевать невозможно, а насчёт платья – необязательно. Но на милонги дамы редко приходят в брюках, так что будем привыкать. Пока что-нибудь придумаем, но в следующий раз я жду вас в правильной одежде.

Он развернул огромную широкую шаль и ловко, как тореадор, окутал ею Фэй, завязав на том месте, где теоретически у неё должна быть талия. На самом деле её фигура была классическими «песочными часами», но живот превращает какую угодно форму в шар.

«Счастье ещё, – подумала Фэй, – что шаль достаточно длинная, хватило изобразить юбку. Вот был бы позор, если бы она на мне не сошлась».

Том тем временем очень естественно опустился на одно колено, расшнуровал её кроссовки и по очереди стянул их с ног.

– Сегодня так.

Фэй тревожно пошевелила пальцами и порадовалась, что хоть носки чистые надела. Тёплый жёлтый паркет немного скользил и вызывал весёлое желание прокатиться, как на льду.

Том взял её за руку и поставил в центре зала. Поколдовал над освещением, так что Фэй оказалась в кругу света, а углы погрузились в темноту. Включил музыку и медленно пошёл к ней. Фэй опустила глаза и покорно ждала. Том остановился.

– Смотрите на меня, Фэй. Я не могу подойти, пока вы не посмотрите.

С огромным усилием она перевела взгляд и уставилась куда-то в район его лба.

– В глаза.

И она посмотрела.

Том ухватился за её взгляд, как за верёвку, и потянул к себе. Но ей следовало стоять на месте, пока он подкрадывался.

Наконец он придвинулся вплотную, и Фэй попыталась глядеть на его дурацкие усишки, но потом поняла, что рассматривает губы так, будто ждёт поцелуя. В панике заглянула в глаза – они улыбались. Но потом морщинки в уголках исчезли, и он снова завладел её взглядом так, что даже моргнуть неловко.

Музыка тем временем звучала, закончился скрипичный проигрыш, вступил аккордеон и нестерпимо сладкий голос запел: «Mayn yidishe meydle, zi iz azoy sheyn…»

Фэй испугалась. Отчего такой странный выбор, откуда он знает про тетушку Жюдит и как оторвать взгляд? Происходит какая-то неведомая хрень, и она её не контролирует.

Том стоял не совсем напротив, а так, что его правое плечо чуть соприкасалось с её правым плечом. Положил руку ей на талию и начал осторожно двигаться.

– Не разрывайте контакт, Фэй, мы всё время должны быть рядом. Смотрите мне в лицо и чувствуйте мой корпус. Представьте, что между нами яблоко, и оно не должно упасть.

На трясущихся ногах Фэй шла в раздевалку. Они напряжённо работали весь урок, хотя расскажи кому, не поймут – таращились друг на друга и топтались на месте. Но с Фэй сошло семь потов, и она спешила в душ, чтобы поскорее их смыть.

Следующее занятие назначили через два дня – у Тома было мало свободных вечеров, но пятница и понедельник пустовали и достались Фэй. Перед выходными народ предпочитал развлекаться в барах, а после медленно приходил в себя. Ей же бурная социальная жизнь не грозила, если она не ехала в 333, то проводила время с Netflix.

После первого урока Фэй так вымоталась морально и физически, что уснула в девять вечера и проспала до утра. На ужин смогла съесть только яблоко, поэтому с особым наслаждением позавтракала и собралась на прогулку. Но сначала нашла подходящее для уроков платье и туфли для латины, с ремешком и на толстеньких каблуках. Выдержать её массу могла не каждая пара, эту делали на заказ, и они пришлись точно по ноге. Остались с тех времён, когда Фэй была помоложе и как-то раз решила заняться сальсой. Помнится, дело ограничилось покупкой обуви, коробку Фэй припрятала на самую дальнюю полку и немедленно выбросила из головы. А теперь у туфель появился шанс.

Платье же было… Ну, каким может платье двадцать шестого размера? Фэй ненавидела, когда коллеги обсуждали шопинг и приставали к ней с вопросами: «Какое пальто ты купила?» Ха. Оно на меня налезает, и это главное его достоинство. А ещё встретила очередной бандаж, поддерживающий живот, но носить всё равно не буду, давит и врезается. Удалось отхватить правильные велосипедки на липучке – не скатываются с брюха, едва пошевелишься. А без штанишек под юбкой беда, ляжки стираются до крови за полчаса ходьбы. А лифчик… Нет, вы точно хотите об этом поговорить?

Фэй постаралась успокоиться и спустилась за машиной, прижимая к груди пакет с одеждой. Бросила его на заднее сиденье и поехала в парк. Пару часов бродила по дорожкам, иногда совсем медленно, а иногда убыстряя шаг так, что сердце начинало протестующе подпрыгивать. Маршрут, конечно, от скамейки до скамейки, но всё же длиннее, чем от дивана к холодильнику. Обедать вернулась домой, она терпеть не могла есть на людях. Когда полный человек отправляет что-нибудь в рот, никто не остаётся равнодушным. Если толстяк заказывает огромные порции, все понимающе кивают – потому ты и жирный, милок, это не болезнь и не конституция такая. Когда хрустит листиком салата, люди пожимают плечами – наверняка дома обжирается тайком.

Фэй могла бы рассказать правду: даже если держать её огромное тело на двух тысячах калорий, она всё равно не худела. Метаболизм у неё был, как у мёртвого бегемота. Диабет исключал возможность голода и жестоких диет, приходилось есть часто и понемногу. Она неоднократно пыталась вести дневник питания и подсчитывать калории, но быстро сдавалась от стыда и отчаяния, начинала врать в записях, а позже и вовсе бросала. Тощие не поймут, зачем обманывать в дневнике, который никто не увидит, постоянно «забывая» перекусы пиццей, придумывая, что четвертинка торта-суфле весила всего сто граммов и стоила меньше двухсот калорий. Невозможно объяснить, что стыд – худший надсмотрщик и палач, и с каждым куском ты разочаровываешь всех – себя, маму, которая на небесах, но обещала приглядывать, своего врача, в ужасе наблюдающего за твоим движением в ад, коллегу, с которым стоило бы потрахаться, не будь ты таким бессмысленным животным, детей, что могла бы иметь. Поэтому Фэй сначала аккуратно корректировала цифры, а потом злилась, показывала фак маменьке и остальным голосам в голове и бросала подсчёты.

Но сейчас всё было иначе. Она не хотела ни пиццы, ни торта, и ненасытный желудок почему-то не требовал горы крекеров и литров йогурта. Она как-то отвлеклась от его нужд, хотя остальное тело, наоборот, стало притягивать больше внимания. Ныли ноги, немного сдавливало сердце, покалывало в боку, но ей казалось, это приятная боль, вроде той, что возникает, когда в СПА крепко растираешь кожу горячим полотенцем.

Она себя чувствовала. Не хорошо или плохо, а в принципе начала ощущать тело не посторонней желеобразной массой, а как живой организм. И потому в ближайшие дни делала с этой внезапной жизнью разные вещи. Меняла в душе напор воды, чередуя холодные и горячий струи. То и дело прикасалась к себе и даже мастурбировала дольше обычного, затягивая процесс и прислушиваясь к сладкому эху во всём теле. Упросила Мэрион найти для неё окно и съездила на массаж, который давно забросила.

Мэрион в молодые годы была профессиональной спортсменкой-тяжеловесом, поднимала штангу и выступала в соревнованиях международного уровня, пока позволяло здоровье. Теперь стала массажисткой и благодаря сильным рукам могла промять какие угодно слои плоти. К тому же для работы у неё был специальный стол, широкий и крепкий, на котором Фэй помещалась, не рискуя его раздавить.

– Что случилась, милашка? Снова решила вернуться к себе? – Мощная Мэрион говорила низким голосом, наводящим на мысли о гормональных препаратах, которыми порой злоупотребляют спортсмены.

Фэй точно не знала, как закончилась её карьера, но не исключала, что имели место допинговый скандал и дисквалификация. Её это не интересовало. Главным в массажистке был не столько опыт, сколько то, что Фэй её почти не стеснялась. Ей было спокойнее со всякого рода странными людьми, таким же нестандартом и генетической выбраковкой, как она сама.

Она разделась, забралась на стол по небольшой лесенке и улеглась на живот, ожидая, пока Мэрион скорректирует высоту.

– Так-так, посмотрим, с чем ты пришла. Здесь охрененный стресс, как всегда. – Мэрион корчила из себя знахарку, умеющую считывать по телу информацию о переживаниях клиента, но Фэй это не обманывало. Тоже мне, цыганская магия – угадать, что толстуха живёт в стрессе и фрустрациях.

– Забавно, забавно. – Марион многозначительно бормотала, но Фэй не хотела доставлять ей удовольствие и расспрашивать. Сама расскажет.

Дремать во время массажа не получалось, он был глубоким и болезненным, но к концу Фэй всё равно расслабилась и отдохнула.

Через час работы Мэрион удовлетворённо хмыкнула и утёрла полотенцем вспотевшее лицо. В принципе, профессионалу не всегда требуется прикладывать силу, чтобы добраться до нужных точек и хорошенько их промять, но с Фэй был особый случай.

– Вот что я скажу тебе. Ты не такая, как обычно. Твоё тело созрело для перемен, хочешь ты того или нет. Не знаю, что случилось, но не просри этот шанс, понятно?

Что ж тут непонятного? Насчёт «просрать» Фэй была чемпионкой. Что угодно, вплоть до самой жизни.

Фэй договорилась с Мэрион на встречи по субботам и вторникам и заплатила за месяц вперёд, чтобы не было соблазна слинять. После танго ей действительно необходим массаж, она могла бы получить его в клубе, но сомневалась, что тамошние мальчики с ней справятся. Ей представлялось, что уход за телами стареющих тёток не требовал от них серьёзных усилий, по крайней мере, в смысле непосредственных обязанностей. Нет, она никого и ни в чём не подозревала, но прекрасно знала, что в мире телесных практик обслуживание клиентов иногда заходит дальше обычного.

И это была ещё одна причина, по которой она не могла, не должна была увлекаться Томом.

Второй урок был таким же нервным и трудным. Они отрабатывали постановку стоп, учились держать равновесие, не терять контакта телом и взглядом. Но Фэй поняла, что паникует чуть меньше, и даже позволяла себе шутить. Начала называть Тома «учитель», причём явно с большой буквы, вкладывая в это слово бесконечную иронию. Он легко поддерживал шутки, но не давал Фэй скатиться в обесценивание. Когда она в очередной раз проехалась по своей слоноподобной грации и микроскопическим успехам, Том остановил её:

– Фэй, давайте прямо сейчас проясним ситуацию. Все новички неуклюжие, даже те, кто спортивнее вас. Никто не встаёт на паркет и не начинает скользить в танце с первого урока. И поверьте мне, вы не хуже многих моих учеников, когда перестаёте бояться. У вас есть чувство ритма и страсть, а над остальным мы поработаем.

У неё страсть? Вот это новость. В ней действительно горел огонь, да ещё какой, но вряд ли он поможет ей танцевать. Она корчилась на нём всю жизнь, как здоровенная сальная свеча, и всё не сгорала. Том тем временем продолжал:

– Нам предстоит большая работа. Мы делаем новую Фэй. Каждый, кто приходит на танго, на самом деле приходит за этим – чтобы измениться.

Только утром в среду Фэй вспомнила, что у неё есть весы. С ними у неё были более горячие отношения, чем случались с мужчинами. В хорошие времена, когда удавалось придерживаться диеты, она с волнением всматривалась в цифры на табло и мечтала, как они начнут снижаться. В плохие пряталась от них, как от грозного босса, которому задолжала полугодовой отчёт. Это было солидное устройство со шкалой до пятисот фунтов, со стойкой, на которой крепится экран, оно снимало шестнадцать показателей, большинство из которых Фэй не желала знать. Но обычные домашние весы её не выдерживали, а кроме того, живот мешал разглядеть, что там высвечивается под ногами.

Сейчас для Фэй наступили лёгкие дни, и поэтому она встала на платформу почти без страха. Поначалу подумала, что весы опять разрядились, но нет, она сбросила почти двадцатку меньше чем за неделю. Не бог весть какой успех, это уходит вода, и в запасе ещё осталось сто восемьдесят лишних фунтов, но… В этот раз всё шло иначе, она не чувствовала, что худеет специально, фокус внимания сосредотачивался на занятиях танго, и её волновал успех в совсем другой области. Так пусть и идёт, решила Фэй и постановила взвешиваться не чаще, чем раз в неделю, по средам.

Пятничное занятие принесло больше стресса, чем она ожидала.

– Фэй, обычно мы начинаем курс с постановки корпуса, но с вами всё пошло немного не так, вы ведь не любите зеркала. Теперь вы держитесь гораздо уверенней, и я, пожалуй, добавлю света, чтобы вы могли видеть свою осанку.

Аааааа. Нет, ААААААА!!!!! Фэй поняла, что сейчас рухнет вся хрупкая конструкция её самооценки – единственное, что в ней было хрупкого. Но Том не дал ей времени для размышления:

– Смотрите на меня, Фэй, не убегайте. Ничего не поделаешь, вы уже попали ко мне в руки, извольте подчиняться.

– А стоп-слово будет, Учитель?

– Достаточно просто не прийти на занятие. Но деньги вам не вернут, учтите.

Всё оказалось не так страшно, как она думала. Фэй по-прежнему смотрела ему в глаза и только изредка, когда спина уставала и принимала неправильное положение; он просил её поглядеть в зеркало, выпрямиться и зафиксировать перемены. За отражением она наблюдала почти отстранённо: Фэй знала и принимала, что та тучная фигура – её, но вдруг начало казаться, что это не более чем поле для деятельности, материал, из которого предстоит вылепить новую женщину. Бесценное состояние, Фэй постаралась его запомнить.

Выходные она опять посвятила прогулкам, массажу и, о боже, немного поработала во дворе. Стоял июнь, и в маленьком палисаднике под окном выросла густая трава. Фэй занимала первый этаж четырёхквартирного дома, и ей полагался небольшой участок земли. Обычно Фэй нанимала соседского мальчишку, чтобы он привёл всё в порядок, но сегодня набралась храбрости и выкатила из сарайчика газонокосилку. Она чувствовала глупость и неловкость момента, обливалась потом и боялась отрезать себе ногу, но всё прошло быстро и без потерь. Она даже немного подстригла кусты, собрала ветки в мешки и отнесла в мусорный бак. Фэй так воодушевилась, что заодно прибрала и в квартире. По четвергам к ней приходила уборщица, но всё равно оставалось множество дел, которые чужому человеку не доверишь. Главным, конечно, был разбор гардеробной, но после подвигов во дворе сил на него не осталось.

Фэй вообще с большим удивлением обнаружила вокруг себя лето. Уже много лет смена сезонов проходила мимо неё, словно бы она глубоководная рыба, лежащая дне, – какая разница, что происходит над толщей вод? По улице Фэй перемещалась в машине, и погода имела для неё значение только в смысле выбора обуви – придётся пройти несколько метров до гаража по сухой дорожке или по влажной, а снег и грязь с её пути изгоняли уборщики. Ну и пальто следовало набрасывать зимой, вот и вся разница.

Были, конечно, отпуска, но Фэй с трудом помещалась в самолётные кресла, да и на машине не хотела путешествовать – слишком хлопотно искать гостиницы с прочными кроватями, креслами и унитазами. И рестораны с привычной едой. Но если честно, это отговорки – на самом деле она просто не находила сил, чтобы высовывать нос за порог и показываться на глаза множеству незнакомых людей. И предпочитала провести неделю-другую дома, изредка выбираясь на посиделки в 333.

Теперь же, часами гуляя по парку, Фэй почти с изумлением вспоминала, какой восхитительно разной бывает погода. Прохладный ветер щекотал шею, солнце гладило по щекам, облака меняли освещение, а к закату мир обретал мягкие таинственные краски. Около пруда она сбрасывала туфли и ходила босиком по траве, вздрагивая от волнения, как встревоженная олениха. Отдельным сюрпризом оказалось отношение окружающих – никто не пытался её обидеть. Посматривали, конечно, а дети иногда громко задавали мамам неприятные вопросы, но в целом особого фурора она не производила.

Фэй задумалась: то ли раньше она была слишком чувствительна к косым взглядам, то ли мамино «благословение» потихоньку переставало действовать.

В понедельник она явилась на работу в отличном настроении, предвкушая вечернее занятие. Когда в обеденный перерыв спустилась в кафе, ей неожиданно помахала Амалия, приглашая к себе за столик. Было заметно, что ей не терпится поговорить.

– Ах, Фэй, ты действительно начала ходить в наш клуб? Я краем глаза увидела у Рамоны расписание, там стояло твоё имя…

– Да, дорогая, прости, что не поблагодарила тебя сразу за совет. До последнего не могла решиться, но сейчас мне нравится. – Фэй настроилась благодушно и решила извинить небольшое вмешательство в личную жизнь.

– Иииии? Какой абонемент ты взяла? Кто твой партнёр? Как успехи?

Амалия засыпала её вопросами, а Фэй, обычно не любившая праздного любопытства, охотно отвечала. Ей и самой нравилось обсуждать эту тему. Амалия занималась уже год, ностальгически вспоминала свои первые уроки и умилялась робким успехам Фэй. Им едва хватило времени поесть, так было интересно.

Вечером они с Томом разучивали шаги. Фэй безнадёжно путалась в своих и его ногах, несколько раз устроила ему довольно квалифицированную подсечку. Если бы она его уронила, то сгорела бы со стыда, но всё обошлось. Том иногда похлопывал её по плечу и успокаивающе шептал на ухо, так что Фэй всё больше чувствовала себя оленихой, которую зачем-то приручают. Временами падала духом, зато к концу занятия заметила, что немного привыкла к его прикосновениям. Первое время отчаянно шарахалась от каждого случайного столкновения, главным образом потому, что беспокоилась о Томе: вдруг ему станет противно? Но теперь стало не до того, удержаться бы на ногах и не грохнуться всей тушей, увлекая его за собой.

– Вы осознаёте, что рискуете жизнью, Учитель? – насмешливо спросила она. – Я же вас раздавлю, если обрушусь сверху.

– Я ловкий, – беззаботно ответил Том. – Фэй, не смотрите под ноги, смотрите мне в глаза. Постарайтесь считывать мои движения по сигналам тела. Слушайте их, если я направляю вас влево – не сопротивляйтесь. Если мой корпус идёт вперёд – подвиньте свой назад. Вы недоверчивая, но мы это исправим.