Текст книги "Справочник по уходу и возвращению"

Марта Кетро
Справочник по уходу и возвращению

Творческий бестиарий
Разновидности, нравы, чем кормить
Что делать, если вы – один из них

С любовью сестре Наташе

Актеры…

Все, что мне хочется сказать о мужских представителях этой профессии, укладывается в одну фразу: никогда не спите с актерами. Один-единственный раз я совершила такую глупость, и это было ужасно. Сразу после секса актер выскочил из постели, включил верхний свет, раздвинул шторы и залез на подоконник – курить в форточку. При этом из одежды на нем были только кудри до плеч. Секс длился минуты три, а курил он добрых 15 – и в этом он был весь, понтов всегда получалось ровно в пять раз больше, чем толку.

Не знаю, может быть, мне просто не повезло с экземпляром, но продолжать опыты с другими представителями вида не захотелось.

Актрисы – другое дело. Они бывают минимум двух типов: действующие и погибшие. С первыми все просто, они худо-бедно снимаются в кино или на театре представляют. Актриса второго типа – та, что погибла в некоторых женщинах других профессий. Все бы ничего, если она достойно похоронена, но полуразложившийся призрак несостоявшейся актрисы временами оживает и начинает ходить, разговаривать и разыгрывать сцены. Выглядит это так: нормальная женщина гражданской профессии вдруг вспоминает, что в четырнадцать лет она играла в драмкружке, плясала цыганочку с выходом и пела в хоре. «В юности я болела театром», – говорит она и пускается в воспоминания, сообразные возрасту: как она смотрела Высоцкого на Таганке или Авилова на Юго-Западе. К сожалению, историческим экскурсом дело не ограничивается. Если вы малознакомый человек, вам могут вдруг прочитать стихи и спеть романс. Если же вы член семьи, то без монолога не обойтись. И он, к сожалению, будет не из «Федры». Она расскажет о том, как ее жизнь, ее чайку загубила семья и быт (если вы по случайности приходитесь ей мужем или ребенком, то – да, вы, именно вы). Эта кухня, кастрюля, плита – среди них каждый вечер погибает Актриса. Видит бог, для вас было бы лучше, если бы она выжила, но для экологии общества, напротив, чем меньше бездарностей на сцене, тем здоровее.

Действующие актрисы, в свою очередь, делятся на театральных и киношных. Вторым больше платят, зато первые занимаются настоящим искусством. Театр, надо сказать, дает им некоторую школу, но невыразимо портит характер.

Там плохо платят, зато предоставляют отличную площадку для интриг. Невозможно вот так, приехав на метро, вечером сыграть королеву, а после спектакля снять мантию и спокойно уехать на метро обратно. Это унижает Актрису как Женщину и Творца. Полдня она Входит в Роль и ведет себя по-царски (что в представлении обычных людей называется «хамить»). Шпыняет гримера, теряет реквизит, украдкой отрывает оборку от платья главной героини и ругается с костюмером. Потом она в творческом обмороке и целых 15 минут, не помня себя, счастлива на сцене. Потом еще немного во втором действии (то же платье, но другая накидка) и поклон. В гримерке прикладывается к фляжке с коньяком и царственно уходит – в ночь, в метро, в изгнание…

В кино, конечно, платят, но морального удовлетворения никакого. Бойкая актриса третьего плана успевает за месяц засветиться в нескольких сериалах, выныривая там и сям, то горничной, то медсестричкой, то второй справа девушкой из толпы со словами. Не массовка уже, но хлеб тяжелый. Не то чтобы их обижали, нет… Но чуток поработав в киношке, я отметила, что съемочная группа относится к актерам как к тупым лошадям. То есть мы работаем, а они нам мешают. Загоняешь их в гримваген чуть ли не хворостиной, переодеваешь, потом ведешь на площадку и в процессе работы временами просто похлопываешь, как конюх, типа «прими», «ногу подними», «повернись». Потом нужно переодеть их обратно, отнять костюм, реквизит и выставить на улицу, проследив, чтобы ничего своего не забыли и чужого не унесли.

Честное слово, не все они тупые. Многие очень хорошие и некоторые даже талантливые. Но сериальная машина превращает их в одноразовый инструмент в руках режиссера, и в их бедных крашеных головках вызревает мощный когнитивный диссонанс: она же Актриса! – и винтик. Миллионы увидят ее по телику! – а помреж матом орет. Конечно, характер от этого портится.

Вообще, это удивительная профессия, которая вроде бы творческая, но человек в ней – материал для воплощения чужих идей. От актера требуют индивидуальности, а потом сами же пытаются ее задавить. Поэтому в их бедные кра… так, про головки я уже говорила… поэтому режиссеры довольно часто используют секретный профессиональный прием под названием «переспи с актрисой». Думаете, они от похоти это делают? Да фу, больно надо! Исключительно для глубины проникновения в творческий замысел. Она у него вроде третьей руки становится… нет… вроде женского продолжения его личности. Он ее Познает, понимаете? А она таким образом научается его слушать. Потому что другим способом женщину слушать не заставишь – либо запугать, либо это… ну вот они и комбинируют методы.[1]1
  Повторю – не все, не всех, не всегда. Есть потрясающие актрисы, одна моя знакомая – из лучших людей, которых я встречала в жизни, не только среди актрис и женщин, а вообще людей.


[Закрыть]

Но, ребята, их много… и они такие разные…

Один режиссер брезгливо сказал мне, что хорошая актриса, хорошая женщина и хороший человек не обязательно сочетаются в одной личности, и более того, чаще всего не сочетаются. Дескать, «кабы при моей работе бабы не нужны были, я бы с ними слова не сказал». Но, как говорится, нужда заставляет.

Вообще, как и спортсмены/цирковые/балетные, театральные и киношные люди чаще всего спят между собой. Они друг друга понимают, на гастролях и съемках общий график, поэтому просто удобно. Человеку со стороны не советовала бы к ним лезть, честное слово. Но на всякий случай – не водитесь с монтировщиками, художниками и бутафорами, они пьют; светики много курят, звуковики тормозят, а операторы неплохие, но замороченные. Режиссеры-психи, реквизиторы, костюмеры и гримеры очень заняты, ассистенты по актерам предпочитают актеров…

… и те, кто рядом

Да, в театральной среде актеров принято не любить. Режиссеры, художники, гримеры – все, до последнего монтировщика, считают своим долгом сообщить: «Терпеть не могу актеров». В кино концентрация событий и переживаний гораздо выше, чем в театре, поэтому там актеров не любят с особенной силой. Они глупые и капризные, они всех раздражают, опаздывают, забывают текст, теряют вещи и пачкают собою костюмы. Они – сырье, тупая аморфная биомасса, которую мы должны запихнуть в жесткие рамки и сделать в итоге фильм, а потом отойти в сторонку и дать этим безмозглым куклам столько славы, сколько они смогут унести. А мы даже не пойдем на премьеру, потому что следующий проект горит. Разве что посмотрим через полгода на дивиди, комментируя для друзей: «О, а здесь наша овца никак не могла пробежать десять шагов». Это круто и профессионально – не любить актеров.

И вот, оказавшись внутри кино, я тоже было собралась не любить, но в состоянии презрения продержалась ровно неделю. Отнюдь не потому, что они такие прекрасные – глупых, капризных и пачкающих костюмы набирается как раз достаточный процент, чтобы квалифицированно невзлюбить всю гильдию. Но оказалось, что крайне неудобно и вредно для характера – презирать тех, кого вынуждена обслуживать.

В связи с тем, что процентов 70 читающих меня людей связаны с обслуживанием, разовью тему…

Только не надувайтесь – с обслуживанием в широком смысле слова: не подавальщики в кафе, конечно, но дизайнеры, копирайтеры, журналисты, менеджеры (извините, если кого обидела), ну, в общем, все, у кого есть клиент-заказчик-покупатель, в конечном итоге заинтересованы что-то такое ему продать (обслужить, проще говоря). Любой, у кого есть аудитория, во внимании которой он заинтересован. Конечно, идеально было бы поддерживать партнерские отношения, «мы делаем общее дело» и все такое. Но не всегда получается, не со всяким «партнером» на одном поле в го играть сядешь. Причем уровень твоей аудитории не зависит от качества продукции, которую ты предлагаешь, – и в консерваторию приходят люди, которые не отключают мобильники.

Поэтому существенная часть «интеллектуальной обслуги» выбирает путь презрения. Работали бы в «Макдоналдсе» – плевали бы в соус, а так просто гонят вялую чушь в надежде, что и так сойдет. И сходит, надо сказать. Слабенький текст, картинка левой ногой, кривой договор, тупое кино – все находит своего потребителя. А ты можешь заливаться отвращением, напиваться по пятницам или в любое удобное время, если фриланс, и яростно всех ненавидеть.

Ну и когда я попробовала, то оказалось, что это крайне неприятно, крайне. А душеполезный способ нашелся только один. Пришлось помедитировать немножко и начать относиться к этим тупым сукам как к детям. Чаще – убогим. Нет, были совершенно полноценные талантливые дети, с которыми я бы охотно дружила в другое время, но раз уж так легли карты, я стала просто о них заботиться, кутать им попы в одеяло, выдавать салфетки в случае нужды, хвалить и утешать. Честное слово, мне это проще и приятнее, чем раскрытые булавки в карманы засовывать.

То же самое и с аудиторией (читателями, зрителями), конечно. Скушают все, да куда денутся. Но если ты свято уверен, что ведешь за собой стадо овец, то сам ты баран, и не более того. Творческая прислуга. И когда дело плохо, партнерства не получается, попробуй хотя бы уважать, как взрослый – будущих взрослых, которые вырастут и поймут, или уж хотя бы жалеть как больных детей. А любить – это вообще круто, это уже профессионализм.

Басисты и барабанщики

Идет концерт. Вокалист поет, прыгает и все такое… и думает: «Все телки в зале – мои!»

Соло-гитарист делает гитарой и так, и эдак, за спиной играет, на коленях выезжает… и думает: «Все телки в зале – мои!»

Ударник разделся до пояса, такой мускулистый, бьет по барабанам, тарелкам… и думает: «Все телки в зале – мои!»

Басист думает: «Ми до ре. Ждать. Ми до ре. Ждать. Ми до ре…»

(Бородатый анекдот)

Вот за что мне нравятся басисты.

Точнее, я люблю басистов и барабанщиков. С моей точки зрения, они самые большие неудачники от музыки: басистами становятся негодные в лидер-гитаристы, а барабанщиками – те, кто больше вообще ни на чем не умеют. Оттого из них получаются идеальные любовники. У басистов почему-то всегда большие члены – научно доказанный факт, я знала… (Считает.) раз-два-три-четыре… много басистов, и все они были одарены. А у барабанщиков присутствуют навыки массажистов и очень хорошее чувство ритма, которое в любви главное. Правда, перкуссионисты в постели иногда забываются и прямо во время секса начинают выстукивать на вашей попе максум, а это отвлекает.

В свое время меня до слез умиления довели фипсы как концепция. Это, если вы не знали, тренировочные барабаны – бесшумные. Им, барабанщикам, даже звучать не надо, лишь бы постучать… Басисты в этом смысле все-таки поздоровее.

И, что приятно, оба вида крайне редко поют…

Басист – не музыкант, а явление природы. Он приходит, как снег, и ложится… В смысле, никуда не торопится и всегда на морозе. Скажите ему:

– Ты-где-паразит-шлялся-опаздываем-блин-опять накурился-паразит!!!

А он ответит:

– …А?

Ну не прелесть ли?!

Басист молчалив, причем не оттого, что много думает, а просто он про себя считает. Когда он говорит: «Мы с парнями собрались сыграть пару нот», он не приуменьшает. Басист «дает низы»… ах, не спрашивайте, просто приходит и «дает низы». Это очень утешительно – всегда знаешь, что от него ожидать, в отличие от психопатов за пианинкой, например.

Единственный недостаток – они всегда мрачны. Мой муж в свое время ушел из контрабасистов исключительно из-за бодрого нрава. И куда ушел? Конечно, в барабанщики…

Про остальных музыкантов ничего не могу сказать, кроме того, что клавишники нервные.

О, Барбара…

Уже две недели каждое утро муж с тревогой спрашивает меня:

– Шо, не приснился?!

И я отвечаю:

– Нет. Заклинило. Мне уже снится, что он мне снится, а просыпаюсь – ничего.

Дело в том, что я хочу написать повесть, но у меня нет сюжета. Как-то прочитала о Барбаре Картленд, которая написала около 700 романов. Читать их невозможно, но суть в другом: около семисот, а не семидесяти. То есть ее даже графоманом нельзя назвать, потому что это уже нечто другое, божественное безумие какое-то. Я ее видела по телевизору, этого берсеркера в серебряных кудрях и розовом пеньюаре. Она говорила: «Чтобы создать настроение, я надеваю красивое платье, зажигаю свечи, наливаю в бокал вино и приступаю…»

Ну что тут непонятного? Я надела чистую тельняшку, зажгла свечку у монитора и накатила стакан портвейна. И до пяти утра читала башорг. Как сейчас помню, очень смеялась. Но ничего не написала.

Так вот, Барбару как-то спросили, что она делает, когда у нее нет сюжета. И она сказала:

– Тогда я молюсь, и Господь посылает мне сюжет.

Ну разве не прекрасно?!

Но я не умею молиться, по крайней мере из-за сюжета. Было повадилась видеть их во сне, и дважды получились неплохие, на мой взгляд, тексты. А теперь вот заклинило. Снится все что угодно: что падаю с обрыва на черничную поляну, что я убила восемь человек, а сюжета нет.

Начала было писать рождественскую сказку, но на первой же фразе затейливо опечаталась, и вместо «однажды бабушка приехала погостить», написала «однажды бабушка приехала поговнить». В принципе, ничего удивительного – «с» и «в» на клавиатуре рядом, а встроенный в средний палец Т9 повлек за «гов» букву эн. Но рассказ я бросила, от греха, потому что и без Т9 героиня собиралась, вся как фея, в розовом платье и контражуре, произнести праздничную речь на тему «Дорогие мои, как же вы мне надоели» с подробностями – кто, почему и до какой степени. Непозитивно до ужаса.

А в три часа ночи персонаж другого рассказа ни с того ни с сего обозвал свою немолодую жену палеолитической Венерой. Я немного удивилась. Полезла в Сеть уточнять – есть такие, жирные ископаемые тетки. Возмутительно!

Он художник (с историей материальной культуры знаком), когда жена стала приставать к нему насчет молоденьких натурщиц, он и сказал – тебя, что ли, писать?! сначала брюхо подбери, Венера палеолитическая.

Какой подлец. Надо будет сломать ему ногу…

Писатели

Поголовная грамммотность и всеобщее средние образованее привели к тому, что каждая вторая собака пишет и печатается. Если вы, по случайности, каждая первая, то наверняка среди ваших знакомых найдется хотя бы одна вторая, и тогда вам может пригодиться памятка «Как обращаться с Писателем, чтобы он работал долго и приносил радость», в двух частях.

Часть первая. Ваш близкий – Писатель.

Часть вторая. Вы сами – Писатель.

Часть первая

Однажды вы замечаете, что близкий вам человек начал вести себя странно. Если вы не живете вместе, то странность, скорее всего, выразится в том, что он начнет пропадать из вашей жизни – внезапно и на разные сроки. Время исчезновения может быть любым, от месяцев до трех минут, но сам процесс выглядит одинаково – прекрасно пообщались, договорились встретиться завтра, а он появляется через неделю. В кафе вы отвернулись на минуточку окликнуть официанта, поворачиваетесь – нету. Иногда его нет физически, а иногда напротив вас обнаруживается кукла со стеклянными глазами, а когда успела марочкой закинуться, неизвестно. Это на него вдохновение накатило, но вам об этом пока не известно. В таких случаях рекомендуется подождать, когда к человеку вернется способность двигаться, отвести его домой и сдать верным людям с рук на руки. Любая попытка продолжить общение бессмысленна – человек будет тосковать, смотреть на дверь, неумело царапать буковки на салфетках, прикрываясь рукой, и рваться к компьютеру. Пусть его.

Если вы живете с человеком, которого, условно говоря, укусил Писатель, то будущее ваше темно и неприятно. Любимое существо на глазах начнет превращаться в сумеречного демона, таиться и плакать, не понимая, что с ним происходит. Вам покажется, что он сошел с ума, завел любовника, пересел с травы на асфальт или на тяжелые наркотики или еще что, в зависимости от живости вашего воображения. Но проверять вены и мобильный телефон на предмет наличия следов бесполезно – у него все здесь, в голове. И в компьютере. За компьютером он теперь всегда – пасьянс раскладывает, и это называется «не мешай, я думаю». Если же он навострил средний палец и стучит по клавиатуре со скоростью 60 опечаток в минуту, подходить нельзя – дико заорет, кинется грудью на монитор, попытается свернуть документ, нечаянно закроет, не сохранив, а потом, скорее всего, забьется в судорогах. Не надо, не трогайте. Для вас настали черные дни, вы будете томиться неизвестностью, пока однажды не узнаете (сам проболтается или кто другой скажет), что ваш человек теперь Писатель.

Как это случилось? Как вы его упустили – просмотрели, связался с плохими парнями, был укушен другим Писателем или уже родился такой, но скрывал, – неизвестно. Очевиден только результат: был человек – нет человека. Решите для себя, хотите ли вы нести этот крест – стать ему Софьей Андреевной, вне зависимости от пола, кормить с ложечки, подтирать слюну с клавиатуры и сморкать нос, когда все плохо (а плохо теперь будет чаааасто). Если нет – валите, никто вас не осудит, тварь такую, а если да…

Для начала:

Писатель отличается от, например, журналиста тем, что пишет не просто, а Книгу. Писатель бывает Плохой и Хороший. Про заек и про все остальное. Печатаемый и интеллектуальный. И т. д.

Допустим, вам достался хороший экземпляр, не сильно психический, среднеписучий в смысле скорости и относительно успешный. У него есть Замысел, и он его сначала думает, потом полгода пишет, а издатели, у которых чуйка на больных животных, уже пометили ваш порог и ждут.

Забудьте всякие глупости – ночной сон и неподгоревшие котлеты больше не для вас. Девизы вашей жизни теперь: кто хочет, тот спит; приготовь сам; поел – накорми Писателя; не мешай работать; какой еще секс?!

Терпите. Единственный совет – если не хотите, чтобы от вашего Писателя воняло, наливайте иногда ванну с пеной, он увидит и вспомнит, что пора мыться. Ну или напишет очередную эротическую сцену – как повезет.

Радуйтесь, пока Писатель молчит и не плачет, потому что скоро он закончит, отправит рукопись в издательство, и тут начнется прекрасное. От трех дней до месяца он будет ждать отзыва, обгрызая ногти на ногах до самых коленок. Вырывая на себе волосы, глядя в стену, царапая себе/вам лицо, молча – возможны варианты, но все вместе это называется «волноваться». Он будет волноваться, а потом издатель пришлет ему письмо, что все нормально, надо подписывать договор. Вот что странно – Писатель полгода, год или два делал свою Книгу, а когда приходит время ее продавать, теряет голову и соглашается на любые условия.

Не надо называть его лохом – он научится. Ко второй, четвертой или шестой он обязательно догадается, что можно торговаться, ставить условия, возражать, а пока, конечно, с покорностью дрессированной крысы подпишет все, что дадут. Если вдруг окажется, что он почти бесплатно отдал права на двадцать пять лет, не огорчайтесь. Вот и все, что я могу сказать.

Писатель пришел домой весь белый и плачет – верный знак, что прочитал первую редактуру своей Книги. Выслушайте его, хотя это не очень интересно, потому что квинтэссенция его речи – «редактор убийца!». Не важно, поменяли в тексте три слова или половину, сама идея, что кто-то по локоть влез в Творческий Процесс, невыносима.

Писатель пришел весь красный – значит, увидел корректуру и осознал количество ошибок.

Пришел тихий – увидел верстку и наконец-то понял, что все всерьез.

Ну вот, а потом он увидит обложку. Хорошо, если после этого придет сам.

Потом он перестает есть и спать, потому что Книгу отправили в типографию. Теперь до того момента, когда ваш Писатель возьмет Книгу в руки, его практически не существует, по крайней мере для вас. Он вроде живет, но как сильнобеременный все время прислушивается – как она там?

И вот, он вам ее приносит. С видом кошки, убившей свою первую крысу. Небрежно, гордо, трясущимися руками. А вы?

Вы берете ее и говорите что-то вроде:

«Какая маленькая. Ну и обложечка… Что у тебя с лицом тут? А ты у нас, значит, «молодой, талантливый и подающий надежды»? Ну-ну. Так, посмотрим-посмотрим. Это опечатка или ты так пишешь это слово? М-да, редактор точно дурак. Слушай, насчет обложки – ты не думаешь подать на них в суд?… Видел ляп на 43-й странице?»

Я не знаю, когда он заорет и пошлет вас к черту, – тут все зависит от личной выдержки и степени усталости вашего Писателя. Просто не удивляйтесь, ладно?

Возьмите себя в руки и попробуйте ее почитать. Подождите хотя бы дня три, а потом скажите, что вам понравилось. Через месяц можете сказать всю правду. Когда у него перестанут трястись руки, попробуйте поговорить спокойно. Через полгода допустимы некоторые замечания насчет обложки.

Впрочем, через полгода ваш Писатель опять станет задумываться – скорее всего, у него опять появится Замысел и все начнется сначала. Держитесь.

Часть вторая

Я не знаю, как это произойдет. Вас одолеет зуд в кончиках пальцев, или слова у вас в голове станут накапливаться слишком быстро, или еще что, но однажды вы начнете писать.

Забавно, но ваши близкие заметят перемены раньше, чем вы. Вроде бы ничего особенного не происходит, прогулки чуть дольше, чуть больше времени за монитором, а они уже поглядывают. Как это обычно бывает – молчат, поглядывают и улыбаются эдак кривенько. «Все сидишь, все пишешь, все думаешь?» Ну да, а что?

Но раньше или позже вам придется признать, что сидите-пишете-думаете вы несколько больше, чем остальные люди. Вы, так или иначе, обнародуете то, что высидели, и на запах ваших яиц придут сначала читатели, а потом издатели (потому что Интернет, а раньше наоборот было). И закажут Книгу.

Мне неизвестно, у кого как обставлен творческий процесс, поэтому напишу только о вещах материальных, которые сама видела, а всю эзотерическую часть таинства опущу. У меня пока силы слабые, чтобы об этом говорить, да и неприлично.

Короче, написал и отправил. Ответ о первой книге почти всем приходится ждать долго, дальше читают быстрее, но, в любом случае, это очень стыдно. Со всей очевидностью осознаешь, что: а) написал ерунду; б) подставился самым мягким местом. И весь месяц (или три дня) ты живешь задницей на улицу – как в окно выставил. И только когда поступает предложение подписать договор, понимаешь, что сверкал какой-то более благородной частью тела, но не менее уязвимой.

Потом приходит редактура. Хорошо, если редактор попадает в ритм текста, но плохо, если увлекается, потому что неизвестно, что хуже – его ляпы или твои, которые он не заметил.

К верстке почти убеждаешься, что написал неплохую книжку, но тут приходит время делать обложку. О, тебя, конечно, спросят, что бы ты хотел на ней видеть. И мягко объяснят, что на ней будет на самом деле, потому что Книга Должна Продаваться. А потом покажут первый вариант.

Плакать не надо. Это еще не окончательно, и дизайнер не идиот и дальтоник, просто не умеет читать мысли и вообще, художник, какой с него спрос. Если объяснять медленно и два раза, он поймет и сделает. Другое дело, маркетологи, в их представлении Идеальный Потребитель почему-то не совпадает с общепринятой психической нормой – у него сознание трехлетки, вкус папуаса и интеллект второклассника (читать умеет, но не любит). И вы именно для него написали свою книжку.

Но давайте на примерах. Допустим, вы создали эстетский роман… ну, хоть «Жизнь и смерть прекрасной Аретузы» – с эпиграфом из Шелли (Чтоб не дать Аретузе/ Убежать на манящий простор/ Но она убежала[2]2
  Шелли П.Б. Избранное. – М., 1998. – С. 51–53. (Перев. с англ. К. Чемена).


[Закрыть]), с кучей аллюзий и отсылок к мировой классике, ни разу не о любви, а «о попытке к бегству в широком смысле», например. Что будет на обложке? Полуголая тетка с копьем, потому что художник решил, что это фэнтези. Вы терпеливо поговорите с ним, обронив слово «постмодернизм», после чего он приносит вариант, где на картинке задранные ножки в красных колготках, а название выглядит так: «Жизнь и смерть преКРАСНОЙ А`Ретузы». Рейтузы, скорее всего, уберут, но, что бы вы ни сказали, КРАСНОЙ оставят, потому что маркетологам понравилось. Ну да, а что, взгляд цепляет.

Говорят, есть люди, у которых хватает силы воли переупрямить целое издательство. Не знаю. Скорее всего, ты просто закроешь глаза и поймешь, что еще один месяц тебе не выдержать. И что твое дело писать, а не думать о продажах. И у тебя на совести уже десятки тысяч слов этой книги, и пусть уж то, что на обложке, останется на совести других людей.

А на будущее следует запомнить несколько простых правил.

С художниками нужно дружить. В идеале хорошо бы отыскать среди своих знакомых того, кто способен нарисовать красивую и «продажную» обложку, обольстить, убедить его прочитать рукопись, привести в редакцию и попытаться уговорить руководство поручить работу именно ему.

Если вам это почему-либо не удалось, дружите хотя бы с тем, кто есть в издательской дизайн-студии. Художники, они как дети (только хуже). Будьте готовы пересказать вашу книжку в лицах, особо напирая на яркие эпизоды и символы. Нужно, для начала, самому понять, что хотелось бы увидеть на обложке, а потом еще и внятно сформулировать. Это касается и составления аннотации. «Ну, там про любовь…» не является достаточным ответом на вопрос о сюжете вашего бессмертного романа. В конце концов, никто, кроме вас, до конца не понимает глубины Замысла (а если и вы не понимаете, то, может, ну его вообще, это писательское дело?).

Подружиться с маркетологами тоже очень просто. Вполне достаточно, чтобы ваша предыдущая книга имела спрос. Тогда они в вас поверят и предоставят максимальную свободу действий. Если же вам пока нечем хвастать в смысле коммерческого успеха, попробуйте сделать над собой усилие и прислушаться к профессионалам. Вероятно, они знают, о чем говорят. И совершенно точно, они не хотят причинить родному издательству ущерб, поэтому вряд ли начнут все портить нарочно.

Про себя могу сказать, что обложку своей первой книги я не люблю.

Вторую немного побаиваюсь.

Третьей горжусь так, будто сама ее нарисовала.

А дальше уже все пошло, как по маслу. Сейчас, когда пишу эти слова, еще понятия не имею, как выглядит книжка, которую вы держите в руках, но абсолютно уверена, что она хорошо сделана. Эта уверенность – лучшее, что может пожелать себе любой автор.

* * *

И вот ее печатают, а ты делаешь вид, что ничего не происходит. Придет время, и ты научишься от нее отстраняться и не воспринимать как часть себя. А пока вдруг оказывается, что кусок твоей личности существует в десяти тысячах экземпляров. И вот ты видишь ее – на полке рядом с Барбарой Картленд или фэнтези (в зависимости от того, что понял менеджер из аннотации), с царапинами на лаке, с опечатками, с твоими и чужими ошибками. Глупую, плохую, безобразную. Твою.

И тут приходят те самые близкие из первого абзаца, о которых ты почти забыл.

«Какая маленькая. Ну и обложечка… Что у тебя с лицом тут? А ты у нас, значит, «молодой, талантливый и подающий надежды»? Ну-ну. Так, посмотрим-посмотрим. Это опечатка или ты так пишешь это слово? М-да, редактор точно дурак. Слушай, насчет обложки, – ты не думаешь подать на них в суд?… Видел ляп на 43-й странице?»

Ты не то что видел ляп на 43-й странице, он у тебя на спине вырезан ровно 10 тысяч раз. Что все эти люди хотят – чтобы ты взял ручку и все исправил? Выкупил тираж и пустил под нож? Почувствовал себя еще хуже?

Будет крайне неловко, когда ты заорешь и пошлешь всех к черту. Они же не по злобе, а от большого желания поучаствовать в твоем одиноком деле – да просто соскучились, в конце концов, пока ты жил со слепым лицом.

В любом случае, ничто не имеет особого значения, потому что сейчас ты отучаешь себя от книжки, боясь даже смотреть в ее сторону, молчишь о ней, как о мертвом, и слушаешь пустоту внутри себя.

И невозможно поверить, что будет еще одна.