Текст книги "Кинжал с мальтийским крестом"

Глава третья. Неубиваемый аргумент

В мраморной гостиной княгини Волконской гости устроили настоящий затор, и вновь прибывшие, чтобы поздороваться с хозяйкой, выстроились в длинную очередь. Александр уже пожалел, что затеял нынешний визит, но, посмотрев на оживлённые лица своих спутниц, понял, что согласен и потерпеть, лишь бы доставить бедняжкам удовольствие. Сказать по чести, он понимал это как свой долг, ведь и Лив, и тётки не по своей воле попали в когти его матери.

Сам Александр воевал с ней постоянно. Евдоксия искренне считала, будто все вокруг должны поступать лишь так, как хочется ей, и при этом сын не мог вспомнить случая, когда бы мать осталась им довольна. Баронесса всегда смотрела на него с осуждением, а часто и с омерзением: он не так ел, не так ходил, не то думал и говорил.

Раньше лицо матери было худым, таким же, как у её младшей сестры Алины, потом оно расплылось и стало бесформенным, но его привычное выражение – злобная гримаса – всегда оставалось неизменным. Александр часто задавал себе один и тот же вопрос: любила ли его мать хоть когда-нибудь? И так ни разу и не смог ответить на него положительно. Зато его обожали отец и дядя, и в чувствах этих двух мужчин он никогда не сомневался. Но ведь всегда же хочется невозможного. Вот и Александру хотелось, чтобы мать наконец-то «прозрела». Если бы Евдоксия хоть раз удосужилась похвалить общепризнанные таланты своего сына, которыми восхищались при всех европейских дворах, Александр посчитал бы это настоящим счастьем. Но, к сожалению, подобное баронессе Шварценберг и в голову не приходило.

Александр уже давно понял, что стояло за демаршем матери с заселением в дом Чернышёвых. Она хотела продемонстрировать сыну, что он – бессовестный скареда, не способный обеспечить «больной» матери достойную жизнь. Проще говоря, всё сводилось к деньгам. По завещанию покойного барона Шварценберга его имущество отошло к единственному сыну, и теперь Александр сам распоряжался доходами с имений. Он старался по мере возможности потакать желаниям матери, но та требовала всё больше и больше, считая оскорблением любые ограничения. Александр быстро обнаружил, что никаких доходов на это не хватит и попытался как-то объясниться. Однако мать предложила ему попросить денег у дяди – приора Мальтийского ордена в Богемии.

– Что значит, нет денег? Твой отец всегда в таких случаях обращался к главе рода. Пришла твоя очереди написать дяде, – заявила она.

Попрошайничать Александр не собирался, и теперь мать вела себя так, как будто они стали врагами. Сам он в этом противостоянии капитулировать отказывался, жалко было лишь ни в чём не повинных тёток и юную Лив, угодивших под железную пяту баронессы Шварценберг.

Александр вдруг обнаружил, что, погрузившись в свои мысли, давно молчит. Это было неучтиво по отношению к спутницам, но те и не роптали, а наоборот, выглядели очень довольными. Тётка Полина, так не похожая на своих сестёр русыми волосами и тонкими чертами миловидного лица, с мягкой улыбкой поглядывала по сторонам, а Лив сияла, как ребёнок.

«Так она и есть ребёнок», – вдруг понял Александр. Нежна и трогательна. В Лив нет ни силы, ни жёсткости, и, пользуясь её деликатностью, его жестокосердная мамаша станет притеснять бедняжку, вымещая на ней свою злость.

Но что он мог поделать? Идти на поводу у матери и клянчить деньги у князя Иоганна? До этого Александр унизиться не мог, он слишком уважал себя и так же сильно дорожил мнением дяди. Значит, оставалось терпеть. Самое интересное, что доходы от имений оказались отнюдь не маленькими. Но он-то понимал, что должен вкладывать большую часть в восстановление давно запущенного хозяйства, а вот мать даже и слышать об этом не хотела. Александр искренне сочувствовал отцу, прожившему в этом аду более двадцати лет, и понял дядю, когда тот однажды в сердцах сказал, что очень ошибся, выбрав невесту младшему брату в семье графа Румянцева. Но теперь-то какой смысл сожалеть?! Оставалось лишь гнуть свою линию и при этом защищать тёток и юную кузину от деспотизма Евдоксии…

…Они наконец-то смогли приблизиться к хозяйке дома. Княгиня Зинаида нежно поцеловала Лив, тепло пожала руку Полине и, обернувшись к Александру, поинтересовалась:

– Ну а вас мы когда проводим к новому месту службы? Веневитинов уезжает завтра, он станет вашим коллегой – будет служить в Министерстве иностранных дел по Азиатскому департаменту.

– Я рад за него, ваша светлость, но обо мне пока говорить преждевременно, в министерстве не спешат с вызовом, – отозвался Александр и поспешил увести разговор с неприятной для него темы. – Веневитинов будет читать нам Пушкина, а что же сам автор? Не приедет?

Княгиня лукаво улыбнулась и открыла секрет:

– Пушкин пока больше ничего и нигде читать не будет, дабы не сердить двор. Государь пожелал быть его цензором, а Пушкин, похоже, чего-то недопонял. Недавно он читал у Веневитинова свою новую трагедию «Борис Годунов», так это мгновенно стало известно – пришло неприятнейшее письмо от шефа жандармов. Я хочу, чтобы сегодня прозвучала и третья глава романа, а она ещё не прошла цензуру, поэтому сам автор наш вечер пропустит. Вы садитесь, а то уже пора начинать.

Александр огляделся по сторонам в поисках свободных мест и увидел у дальней стены два пустых кресла.

– Пойдемте скорее, – поторопил он своих дам, – не дай бог, придётся стоять.

Быстро лавируя между гостями, он провёл спутниц к нужным креслам. Усадив их, встал рядом с Лив. Хозяйка заняла место за большим овальным столом и попросила внимания. Шум голосов стих, все взоры обратились на поднявшегося чтеца. Веневитинов взял в руки тоненькую книжечку в бледной обложке и начал декламировать. Александр уже несколько раз перечитал недавно купленные главы «Евгения Онегина». Это оказалось наслаждением: слова были так просты и точны, что он сразу же запомнил наизусть многие строфы и сейчас мысленно повторял их вместе с чтецом. Шваценберг покосился на своих дам и увидел, что не он один произносит волшебные строки – юная кузина чуть заметно шевелила губами. Это смотрелось так трогательно.

«Интересно, что может нравиться такой молоденькой девушке в стихах, воспевающих жизнь светского щёголя? Нужно будет порасспросить Лив».

За раздумьями Шварценберг не заметил, как закончилась первая глава. Веневитинов закрыл последнюю страницу одной брошюры и взял другую.

– Вы читали вторую главу? – тихо спросил Александр, склонившись над плечом кузины.

– Нет, я не смогла её купить.

– Я завтра привезу вам свой экземпляр, – пообещал он и замолчал, ведь голос чтеца зазвучал вновь.

Лив мгновенно обратилась в слух. Теперь Александр мог смело её рассматривать – она ничего вокруг не замечала. Сосредоточенное выражение сделало её лицо взрослее. Исчез трогательный ребёнок, его место заняла девушка: умная, тонкая и… очень красивая. Александр давно обратил внимание на её глаза: светлые и прозрачные, они были вроде бы голубыми, но множество зеленых точек вокруг зрачка делали их похожими на волны морского мелководья – те так же неуловимо меняли цвет. Черные локоны отбрасывали тени на бледные, без румянца щёки, зато чуть приоткрытый рот цвел яркими оттенками коралла. Александр не мог оторвать взгляда от этих губ. Он не сомневался, что дело тут не в помаде, это природа наградила Лив такими красками. Не было ни изогнутого тетивой лука, ни бантика, как у других красоток, а был чувственный, яркий рот, возможно, даже слишком большой для столь тонкого лица, и этот контраст навеял Шварценбергу столь грешные мысли, что он застыдился.

На подвижном лице Лив одно за другим сменялись чувства: восхищение, сочувствие, сопереживание. Она принимала всё сердцем. Это было так интригующе, что Александр с нетерпением взглянул на часы. Когда же перерыв? Так захотелось поговорить с Лив, понять её… Хотя, может, и не нужно спешить? Скоро чтец доберётся до того места в романе, где появляется главная героиня. Интересно, как её примет Лив?

Наконец этот момент настал, и Александр умилился – на лице его кузины промелькнуло озадаченное выражение.

«Какая прелесть! Она смущается, будто малышка, тайну которой узнали старшие. Она видит в героине себя, – понял Александр. – А ведь и впрямь похожа, даже внешне».

Лив постепенно успокоилась и вновь отдалась очарованию стихов, но глава подошла к концу. Веневитинов получил свою долю аплодисментов и занял место рядом с хозяйкой. Перерыва объявлять не стали. Княгиня выждала паузу, открыла лежащую перед ней тетрадь и предупредила:

– Третью главу буду читать я.

Александр раздобыл для себя список этой части романа, но прочесть ещё не успел. Не выпуская из виду лицо юной кузины, он обратился в слух. Стихотворные диалоги оказались бесподобными. Он наслаждался каждым словом, но неменьшим удовольствием было следить за переживаниями на лице Лив. Как она сочувствовала героине, как мучилась вместе с ней, а когда Зинаида Александровна перешла к письму Татьяны, его кузина даже закусила губу от волнения. Да уж! Только смотреть на этот рот оказалось искушением. Александр даже перестал слушать: он представил, как сам прикусил бы эту коралловую губку.

Сколько ей лет? Восемнадцати явно нет. Фигурка совсем тоненькая, и грудь ещё небольшая. Но угловатость подростка уже исчезла, нет ни одной резкой линии. Лив похожа на статуэтку из мейсенского фарфора. Год-другой, и эта малышка станет настоящей красавицей, а её чудный рот принесет кому-то множество приятных минут.

Александр так увлёкся фривольными размышлениями, что удивился, услышав аплодисменты. Княгиня Волконская закрыла тетрадь. Окрылённая горячим приёмом, хозяйка с улыбкой раскланялась, а потом пригласила всех на ужин. Гости потянулись в столовую. Тётка Полина обратилась к Александру:

– Мне кажется, нам стоит вернуться домой. Мы поужинали. Не надо переедать. – Она обернулась к своей подопечной и уточнила: – Дорогая, ты услышала всё, что хотела?

– Да, тётя, спасибо. Как хорошо, что мы сюда пришли! У господина Пушкина замечательные стихи!

– А что именно вам понравилось? – спросил Александр. – Ведь в этих стихах много иронии, поэт рассказывает нам о циничном, пресыщенном щёголе.

Ответ его изумил:

– Нет, вы не так поняли, – возразила Лив, – герой просто ещё не нашёл себя. Он уже отказался от пустой жизни, впереди у него много хорошего, и он обязательно будет счастлив.

– Вы думаете, что любовь Татьяны пробьёт его панцирь?

– Конечно! Иначе зачем было писать о них?

«Ну что ты на это скажешь? Неубиваемый аргумент!»

В их разговор вмешалась тётка:

– Дай-то бог, чтобы всё у героев хорошо закончилось… Пойдем, Алекс, уже поздно, а мне ещё домой ехать.

– Я довезу вас, – пообещал Шварценберг. Он как раз собирался поговорить с Полиной: хотел понять, можно ли хоть что-нибудь для неё сделать. Что же касается Лив, то ей он задумал подарить свои экземпляры глав прочитанного сегодня романа. Девушка искренне любила поэзию и должна была найти в ней отдушину.

Надо же, какая прелесть, «герой просто ещё не нашёл себя». Такая вера в совершенство мира бывает лишь в юности, да к тому же только у барышень. Но когда Лив встретит собственного героя, она сразу же растеряет все свои иллюзии, а с таким чувственным ртом долго этого ждать не придётся.

Глава четвёртая. Завещание князя Шварценберга

Сколько же ещё ждать? Вопрос баронессы Евдоксии относился к календарю. Она хотела понять, сколько дней осталось до начала следующего месяца – именно тогда Алекс выдаст ей деньги. Баронесса пребывала в сквернейшем расположении духа. Это было не ново: раздражение не покидало её с того самого дня, когда она узнала о последней воле предателя-мужа. За нежность, верность и преданность этот мерзавец отплатил ей чёрной неблагодарностью: имя жены он упомянул в завещании лишь однажды, поручив супругу заботам сына. А всё, чем он мог распоряжаться сам, барон оставил Алексу. Муж прекрасно знал, что их сын со временем унаследует титул и огромные богатства дяди, и мог бы поступить по-человечески, обеспечив жену, но этот неблагодарный мужлан обошёлся с Евдоксией, как с пустым местом. Сын же вырос на редкость упрямым и несговорчивым. По характеру с ним мог сравниться только князь Иоганн. Деверь сильно напоминал баронессе ту самую скалу, на которой стоял его замок. Он был суров и беспощаден, а его решения считались законом для каждого из членов семьи. В своё время Евдоксия быстро научилась вертеть собственным мужем, но связываться с его братом не решалась никогда.

«Алекс совсем обнаглел, – вспомнив разговор с сыном, расстроилась она. – Надо положить конец этим фокусам. Что значит получать деньги первого числа каждого месяца? Да этой подачки не хватит даже на несколько дней!»

Причин для беспокойства хватало: у Евдоксии имелась одна «маленькая» слабость – она играла. Так что денег, выдаваемых сыном, теперь катастрофически не хватало. При жизни мужа ей было достаточно одного сурового взгляда, и все вопросы решались сами собой, но с сыном этот номер не проходил: мальчишка делал вид, что не замечает её обид.

Интересно, Алина ничего не припрятала из денег Чернышёвых? Евдоксия и сама знала, что это невозможно. Младшая сестра была такой безответной тихоней, что не решилась бы ей перечить. Конечно, та отдала всё.

Алина так старалась всем услужить, так хотела оказаться полезной, что от привычки постоянно заглядывать домашним в глаза вечно сутулилась и выглядела плюгавой. Баронессе всегда льстило, что так похожая на неё крупными чертами, длинным ртом и яркостью чёрных бровей Алина внешне сильно ей проигрывала. Однако собственной красотой сыт не будешь, а деньги-то уже кончались. На что они теперь станут жить? Как сказать, что денег, оставленных Чернышёвыми на год, больше нет? Да у Евдоксии просто язык не повернётся. Надо сегодня же выколотить из Алекса приличную сумму!

«Придётся предъявить Алексу ультиматум», – размышляла Евдоксия. Она принесла мужу большое приданое – пусть сын вернёт ей то, что она отдала Шварценбергам.

Принятое решение даже улучшило баронессе настроение, она даже соизволила улыбнуться младшей сестре, робко заглянувшей в её спальню.

– Чего тебе, Алина? Заходи, не стесняйся.

– Извини, Евдокси, я пришла за помощью, – смутилась сестра.

– Что-то случилось?

– Нет, не беспокойся, пожалуйста! Ничего плохого. Просто в гостиной сидит офицер, он хочет встретиться со мной. Ты не составишь мне компанию?

– Да ради бога. Мне нетрудно, – согласилась Евдоксия и уточнила: – А что ему нужно, ты знаешь?

– Мне передали, что он приехал по поручению Надин, наверно, привёз письмо. Я не знаю, о чём он ещё хочет поговорить.

Баронесса даже развеселилась:

– Алина, ты по-прежнему боишься мужчин?! В тридцать шесть это уже становится неприличным. Вместо того чтобы презирать это баранье сословие, ты трепещешь перед ним. Мне за тебя стыдно!

– Не сердись, дорогая, – засуетилась Алина, – я не то чтобы боюсь, я просто не очень уверенно себя чувствую. Ты уж поговори с ним сама, узнай, что ему от меня нужно.

– Ладно! Тебя уже всё равно не исправить, – вздохнула баронесса и поднялась.

Сёстры направились к парадной гостиной. Евдоксия неспешно плыла, а Алина то отставала, то забегала вперёд, явно смущённая визитом неизвестного офицера.

«Может, найти бедняжке мужа? Это надо же, так переживать из-за встречи с мужчиной», – снисходительно размышляла по пути баронесса. Эта мысль показалась ей занятной, и Евдоксия даже прикинула, кого бы подобрать на роль жениха немолодой и бедной Алины. Но подходящее имя так и не пришло ей на ум. Лакей почтительно отворил перед дамами дверь, и они вошли в гостиную. С дивана поднялся невысокий молодой офицер самой заурядной наружности. Единственной заметной деталью его облика был морской мундир. Визитёр поклонился:

– Добрый день, сударыни! Меня зовут Афанасий Паньков. Я привёз для графини Румянцевой письмо и деньги от княгини Надежды Ордынцевой. Прошу сообщить, кто из вас является Александрой Николаевной.

– Мы – родные сёстры, вы можете передать всё любой из нас, – вмешалась Евдоксия, ведь посланец произнёс заветное слово: «деньги»! Но не тут-то было – порученец упёрся:

– Простите, мадам, я лишь выполняю волю княгини Ордынцевой, а та выразилась однозначно: я должен передать письмо и деньги графине Александре Румянцевой.

– Это я, – выступила вперёд Алина и смущённо пискнула: – Как там Надин?

– Её светлость вместе с мужем отбыла в путешествие, – доложил моряк и протянул Алине конверт. Большой, стянутый чёрным шнурком бархатный кошель он держал наготове, ожидая, пока дама прочтёт письмо.

Евдоксию так и подмывало забрать деньги. Но вдруг моряк не отдаст? Тогда позору не оберешься… Она стиснула зубы, смиряя бушующую внутри злобу. Приходилось ждать, пока её бестолочь-сестра соизволит избавить чужого человека от этой золотой ноши. Алина закончила читать и спросила:

– Надин пишет, что уезжает на долгий срок. Вы знаете, куда они отправились?

– Нет, ваше сиятельство, мне об этом ничего не известно, – отозвался посланец. – Меня только попросили передать письмо и деньги.

– Возьми наконец-то кошелёк, – не выдержала баронесса. – Гость уже устал ждать, пока ты это сделаешь.

– Да, простите, – окончательно смутилась Алина.

Она взяла у моряка увесистый кошель и растерянно оглянулась по сторонам, не зная, куда его положить.

– Давай я подержу, – предложила Евдоксия и забрала деньги. Она любезно улыбнулась посетителю и уточнила: – Вы выполнили все поручения нашей племянницы?

– Да, ваше сиятельство. Позвольте откланяться.

Моряк щёлкнул каблуками, склонил рыжеватую голову перед каждой из сестёр и направился к выходу.

– Я провожу вас, – предложила Алина и пошла рядом с гостем.

Да, сестрице явно не хватало мужского внимания. Ей бы опыт Евдоксии, тогда б эта тихоня презирала бы мужчин. Но свою голову на чужие плечи не приставишь, и баронесса, взвесив в руке тяжёленький кошель, мысленно поздравила себя с решением финансовых проблем. Неприятный разговор с сыном откладывался до лучших времён. Прямо-таки подарок судьбы.

В гостиную вернулась Алина, и баронесса взялась за дело – если и ковать железо, так пока горячо.

– Что написала Надин? – поинтересовалась она.

– Просит, чтобы мы заказали Лив новые платья, а через два месяца отправили её в Петербург к графине Кочубей. Та как раз вернётся из Варшавы, куда поехала вместе с мужем.

Только этого Евдоксии и не хватало! Она просто взорвалась:

– С какой стати мы должны отправлять девушку к чужим людям?! Кочубеи ей – никто. У нас с ними нет никакого родства, и со стороны отца эта семья ей тоже чужая. Что за блажь? Лив живёт под присмотром в собственном доме, вот пусть здесь и остаётся, пока не вернётся её мать или не приедет бабка, в крайнем случае, замужние сёстры.

– Ты только не волнуйся, Евдокси! Тебе ведь вчера было плохо. Побереги себя. Мы всё сделаем, как ты хочешь! – воскликнула перепуганная Алина.

– Не думаешь ли ты, что я настолько забуду свой долг, что отпущу девушку, доверенную мне её матерью, под надзор чужих людей, причём в столицу, где так много соблазнов?! – распаляя себя, вопила баронесса.

– Что ты, Евдокси! Мы все знаем о твоём верном и благородном сердце. Не нужно так волноваться… Пока будут шить платья, пройдёт несколько месяцев, а там тётушка Мария Григорьевна вернётся.

– Я сама займусь этими платьями, – крепко зажав кошелёк, пообещала Евдоксия. – Я сначала одна съезжу на Кузнецкий Мост, выберу что-нибудь подходящее, а потом и вас возьму с собой.

Алина кивнула: она была согласна на всё. В дверях появился лакей с маленьким подносом в руках. На серебре белел одинокий конверт.

– Ваше сиятельство, только что принесли для вас от графа Литты, – доложил слуга. Евдоксия взяла письмо. Интересно, зачем это она понадобилась старому итальянскому лису?

Письмецо оказалось коротким – всего в несколько строк:

«Ваше сиятельство, любезная Евдоксия Николаевна!

Прошу Вас оказать мне честь и прибыть сегодня с визитом в мой дом в любое удобное для Вас время.

Искренне Ваш, Юлий Литта».

– Надеюсь, что всё хорошо, Евдокси? – влезла с расспросами Алина.

Баронесса сразу вспомнила, что кроме письма держит в руках и деньги, а вот их-то нужно было поскорее спрятать.

– Всё прекрасно, – отмахнулась она. – Я прилягу на часок, а потом поеду с визитом к графу.

Алина с облегчением вздохнула. Поддакнула:

– Отдохни, дорогая. Тебе необходим отдых, ты стала очень слаба здоровьем.

Сестра поднялась с намерением проводить Евдоксию до спальни, но в планы баронессы это не входило, и она распорядилась:

– Можешь не ходить за мной, займись лучше Лив. Мать так избаловала её, что никакие платья не помогут найти этой девушке достойного мужа. Озаботься её воспитанием, а я буду решать все остальные вопросы.

Сестра поклялась, что всё сделает как надо, и сбежала из гостиной. Баронесса же отправилась одеваться. Радость играла в её крови, как пузырьки в бокале с шампанским. Жизнь налаживалась! Евдоксия решила заглянуть на Кузнецкий Мост. Очередное платье она хотела купить для себя, а отнюдь не для глупой девчонки, оказавшейся лишь приложением к вожделенным деньгам. Ну а главное, она собиралась узнать, что же всё-таки понадобилось от неё старому интригану Литте.

Граф Литта не садился обедать: он ждал гостью. Юлий Помпеевич слишком хорошо изучил людей, чтобы ошибиться в своих расчётах. Баронесса Шварценберг прибудет с минуты на минуту – эта вечно нуждавшаяся в деньгах женщина не могла не проглотить его наживку.

«А ведь Евдоксия небось забыла, кто рекомендовал её князю Иоганну, когда тот решил поискать невесту для своего брата в России», – размышлял Литта.

Впрочем, развивать эту мысль не хотелось. Сердце до сих пор саднило при одном воспоминании о крушении их великой мечты. Тогда потерявший свою драгоценную Мальту орден госпитальеров поставил всё на русскую карту. Сначала дела шли прекрасно, и мальтийцам даже показалось, что они победили. Император Павел осыпал орден золотым дождём, а всё российское дворянство возжелало стать рыцарями. Однако этому счастью не суждено было продлиться долго: сумасбродного императора убили, а его наследник постепенно упразднил все орденские льготы и синекуры. Пожалуй, Евдоксия Румянцева оказалась одной из немногих, словивших изрядный куш во время краткого романа Мальтийского ордена с Российской империей. Конечно, князь Иоганн «прозрел» вместе со всеми остальными госпитальерами, но отменить уже ничего не смог – его брат успел обвенчаться со старшей дочкой графа Румянцева.

Литта поглядел на часы – гостья опаздывала. От нечего делать он прошёлся по гостиной и остановился перед своим портретом. Он красовался там в пышном парике и орденском плаще с мальтийским крестом. Граф почти равнодушно отметил, что от его прежней красоты ничего не осталось: природа не тронула лишь высокий рост, а всё остальное забрала, будто и не было. Вместо молодцеватой стройности появилась тучность, глаза заплыли, а когда-то волевой подбородок уже и не просматривался за складками жира. Впрочем, Литту его внешность давно не волновала, единственным, что задевало графа за живое, были деньги, власть и любимая внучка.

Юлия – свет в окошке, ребёнок, посланный судьбой на закате жизни. За одну слезинку своей ненаглядной крошки граф готов был убить кого угодно. Жаль только, что это не помогло бы изжить свалившуюся на семью беду. Литта лучше всех понимал, что виноват сам, ведь жениха внучке выбирал именно он, и теперь проклинал тот день, когда решил искать зятя среди наследников Светлейшего: первого человека империи при Екатерине Великой – князя Потемкина-Таврического.

Николай Самойлов – внучатый племянник Светлейшего – показался графу вполне подходящей кандидатурой. Литта встретился с его матерью и нашёл у сей почтенной дамы полное понимание всех выгод этого брака. Жадная и властная старуха обожала деньги, а своих детей держала в таких «железных рукавицах», что им и в страшном сне не могло присниться восстать против воли маменьки.

– Мой Ник будет счастлив просить руки вашей Жюли, – изрекла Самойлова, просмотрев список приданого.

Она оказалась права лишь наполовину, её сынок не только сделал предложение, но и женился, однако тут же сбежал из столицы в Москву, где теперь со скандальным размахом просаживал женино приданое.

Воспоминания о мерзавце Нике растравляли графу душу. «Не хочет жить в семье – не нужно! Пусть вернёт деньги – и катится ко всем чертям! Найдём новую партию, ещё лучше прежней», – размышлял Юлий Помпеевич.

Впрочем, не всё было так просто: деньги деньгами, но требовалось ещё и уговорить Юлию. Та, как все красавицы, увидев равнодушие мужа, задалась целью покорить его и, не получив желаемого, ужасно страдала. Сегодня Литта хотел устроить внучкины сердечные дела. Только действовать он собирался с оглядкой, чтобы на сей раз не прогадать.

Наконец-то лакей доложил о приезде гостьи. Юлий Помпеевич на радостях потёр руки: пока всё шло как надо. Он сам поспешил навстречу баронессе и, увидев необъятную, как гардероб, фигуру в чёрном, раскланялся и провозгласил:

– Дорогая Евдокси, как я рад снова вас видеть! Я не садился обедать, надеялся, что вы составите мне компанию.

– Благодарю, – заулыбалась дама, но Литта успел заметить настороженный взгляд заплывших чёрных глаз.

Граф повёл гостью в столовую, и пока они обедали, развлекал её светским разговором, где перемежал сплетни, колкости в адрес общих знакомых и прозрачные намёки на то, каким влиятельным человеком стал он сам. В последнем баронессу можно было и не убеждать: она прекрасно знала о недавно пожалованной ему должности обер-камергера. Однако Литта решил, что кашу маслом не испортишь, и в ярких красках повествовал, как купается в монарших милостях. Наконец он решил, что можно перейти к делу, и начал разговор:

– Дорогая Евдокси, вы знаете, что я – старый друг вашей семьи и полностью вам доверяю. Поэтому я и подумал о вас, как о человеке, способном помочь мне, ну, а я, в свою очередь, не оставил бы это без благодарности.

Баронесса явно заинтересовалась.

– Конечно, вы всегда можете на меня рассчитывать. Но что случилось? – осведомилась она.

– Ну, дорогая, то, что случилось, обсуждают обе столицы, ещё немного – и слухи дойдут до царской семьи. Речь идёт о безобразном поведении моего зятя, Самойлова: он разоряет бедняжку Юлию.

– Ах, как я вам сочувствую, – часто, как курица, закивала головой Евдоксия. – С детьми всё так сложно. Мой сын тоже меня расстраивает, он совсем не понимает нужд матери, а мой неразумный муж сделал Алекса единственным наследником. Я оказалась в ужаснейшем положении!..

– Вот об этом я и хотел с вами поговорить, – оживился граф. – Если бы вы оказали мне небольшую услугу, я мог бы помочь вашему горю. Небольшой подарок, тысяч в пять, на время облегчил бы ваши страдания, а в моей семье восстановился бы мир.

– Что нужно делать? – насторожилась гостья, но жадный блеск глаз спрятать не смогла.

Вот и славно! Рыбка-то клюнула… Литта перешёл к главному:

– Я хочу развести Юлию с мужем. Теперь я убеждён, что для моего семейства это осталось единственным выходом из положения.

– Но чем же я могу вам помочь?

– Повлияйте на своего сына, а он поможет мне.

– Я уж и не знаю, как к нему подступиться, – вздохнула Евдоксия, – Алекс так раздражён, тем более что приглашения из министерства всё нет.

– Оно придёт – как только мы закончим это дельце.

До баронессы начал доходить смысл сказанного:

– Так это вы затягиваете назначение моего сына? – изумилась она.

– Не забывайте, дорогая, кто ему это назначение устроил! Я сделал первый шаг, сделаю и второй, но пока Алекс мне нужен в Москве.

– Зачем? Объяснитесь же наконец! – лицо женщины побагровело под слоем белил.

– Не волнуйтесь вы так, – посоветовал Литта и перешёл к сути дела: – Алекс – прекрасный молодой человек. Я думаю, что такой красавец обязательно понравится Юлии, тем более что они шапочно, но знакомы. Девочке нужно только повнимательнее к нему присмотреться, и она не устоит. Как только Жюли увлечётся вашим сыном, она охотно согласится на развод с Самойловым. А я уж добьюсь, чтобы этот наглец вернул приданое до последней копейки, даже если при этом он пойдёт по миру. После того как дело будет сделано, вашему сыну придёт долгожданный вызов, и он уедет в Петербург, а вы получите оговоренный подарок.

– Сын не послушает меня, он всё сейчас делает мне назло, – вздохнула баронесса. – Что бы я ни посоветовала, он поступает наоборот.

– Так вы и скажите наоборот! Прикажите ему не приближаться к Юлии, и я сделаю то же самое. Вот увидите – они полетят друг к другу, как мотыльки. Поверьте, я давно так поступаю, когда хочу чего-то добиться от внучки.

Евдоксия хмыкнула, но согласилась:

– А знаете, это может получиться.

Поразмыслив, она подняла на собеседника глаза. По их жадному блеску Литта догадался, что речь пойдёт о деньгах. Интуиция его не подвела. Евдоксия заговорила: – Я согласна помочь вам, но думаю, что подарок должен составить десять тысяч, и я хотела бы получить его прямо сейчас.

– Договорились! – согласился Литта. – Но вы побеседуете с Алексом сегодня же.

Баронесса пообещала итальянцу всё, что он от неё требовал, и получила толстенный кисет с десятью тысячами серебром. За один день она разбогатела на огромную сумму! Это следовало отметить. Вечерком можно наведаться в салон Козловских – там всегда играют по-крупному, ну, а пока Евдоксия взобралась на мягкие подушки экипажа и отправилась на Тверскую.

Экипаж подкатил к дому Чернышёвых. Засуетились лакеи – открывали дверцу, опускали подножку – и всё это ради мерзкой туши, именуемой баронессой Шварценберг. Хочешь не хочешь, но и Палачу пришлось наблюдать за этой мерзкой суетой.

Говорят же, что Бог шельму метит, значит, весь мир давно должен был понять, что отвратительная внешность Евдоксии отражает её внутреннее уродство. Почему же этого не случилось? Почему одним всё – а другим ничего?!.

Раздражение Палача давно сделалось привычным. Евдоксия вечно требовала от окружающих невозможного. Ей даже в голову не приходило, что она может вызывать ненависть. Эта стерва не стеснялась затаскивать в свою постель понравившихся ей мужчин и выжимать из них все соки.

Ярость исказила лицо Палача, но сейчас можно было и не прятать свои чувства – угол дома оказался надёжным укрытием, и баронесса ничего не видела.

Это хорошо, пусть подольше витает в облаках. Её час пока не пробил. Да и зачем спешить? Тянуть время – тоже удовольствие. Палачи обожают своих жертв. Ничто на свете не сравнится с агонией врага, это – экстаз, вершина наслаждения. Но ведь есть ещё и путь к заветной цели – тоже не рядовое удовольствие. Палачи вершат судьбы своих жертв. Палач – тот же бог, нежащий своего агнца, ведущий его по выбранному пути, чтобы в конце забрать его бессмертную душу.