Текст книги "Игры скорпионов"

Наконец за поворотом открылось Афанасьево, но с той стороны, где за старыми липами прятался господский дом, стояло зарево, и в небо валил густой чёрный дым.

– Скорее! – истошно завопила Долли. Она сразу поняла, что, обнаружив её исчезновение, преступники уничтожают следы.

Миновав село, отряд влетел на барский двор. Дом пылал, но Долли волновало лишь состояние бани. Бревенчатая избушка тоже горела. Подскакав к тесовому крыльцу, княжна увидела на двери широкий засов, закрытый на висячий замок.

– Крёстный, отстрелите дужку!

Барон прицелился и выстрелил, разворотив и замок, и засов. Долли спрыгнула с коня и бросилась на крыльцо. Она рванула дверь, и клубы едкого дыма вырвались наружу.

– А вот теперь отойди. – В голосе Тальзита послышались железные ноты. – Держи её, Митька! – крикнул барон рослому кучеру и, накинув на голову полу сюртука, вошёл в горящую баню.

Рослый конопатый Митька взбежал на крыльцо и загородил княжне дорогу.

– Барышня, вы постойте здесь. Хозяин сейчас выйдет и всё вам расскажет…

– Нашёл! – Голос барона показался Долли глухим и тихим.

Она уставилась в дымную черноту, но пока ничего не видела. Но вот в дверном проёме возник силуэт крёстного с большим продолговатым свёртком на руках. Барон сошёл с крыльца и положил свою ношу наземь. Княжна увидела скатанный в трубу дублёный тулуп, барон наклонился и опустил его воротник. Бледная, как привидение, Даша Морозова лежала на раскисшей земле у их ног.

– Крёстный, она жива?.. – прошептала Долли.

– Пульс есть, но, боюсь, несчастная может не выжить – неизвестно, что эти негодяи с ней делали. Вот что, дорогая, ты бери Митьку, да везите Дашу к вам в Ратманово, если кто и выходит девочку, так это Марья Ивановна.

Долли согласилась. Митька поднял в седло бесчувственную Дашу и поскакал за пустившей коня в галоп княжной. Уже в полной темноте въехали они в Ратманово. Заслышав стук копыт, в вестибюль выбежали Опекушина и княжны.

– Дорогая, разве так можно?! Мы уже не знали, что и думать, – запричитала Марья Ивановна и осеклась, увидев промокшую Долли и рослого мужика, несущего на руках завёрнутую в тулуп дочку учителя.

– Что с ней?

Долли лишь развела руками. Поняв, что дело плохо, Опекушина скомандовала:

– Неси её на второй этаж.

Старушка засеменила впереди Митьки, указывая дорогу. Княжны остались одни. Младшие сёстры испуганно уставились на старшую.

– Спасибо тебе, Лиза, если бы не твоё предупреждение, нас с Дашей уже не было бы в живых, – призналась Долли.

Пообещав сёстрам, что всё потом им расскажет, она побежала на второй этаж. Завидев Опекушину сквозь приоткрытую дверь гостевой спальни, Долли вошла. Марья Ивановна склонилась над лежащей на кровати бесчувственной дочкой учителя.

– Ну что, тётя, Даша выживет? – вырвалось у Долли.

– Уже ясно, что бедняжку били, но насколько страшны повреждения, я сказать пока не могу. Давай надеяться на лучшее, – отозвалась старушка.

Как будто услышав её слова, Даша зашевелилась и открыла глаза.

– Дашенька! – кинулась к ней княжна. – Скажи нам, где у тебя болит?

В ответ девушка зарыдала. Плачь быстро перешёл в истерику. Пришлось Марье Ивановне идти за валерьянкой.

– Тихо, милая, всё страшное уже позади, – уговаривала подругу Долли, – сейчас тётя принесёт капли, ты их выпьешь и успокоишься.

Вернулась Опекушина, а вместе с ней в комнату вошёл чёрный от копоти барон Тальзит. Александр Николаевич уже отправил гонца за исправником, оставил своих дворовых сторожить пожарище, а сам приехал узнать о судьбе Даши. Барон больше не нуждался в показаниях девушки, ведь в бане он обнаружил страшную находку: двух связанных спина к спине голых женщин, застреленных одним выстрелом, а в саду нашлись две одинаковые прямоугольные клумбы, засаженные пожухлыми полевыми цветами. Тайн больше не осталось. Плохой новостью было лишь то, что преступник скрылся. Барон просто не знал, как сказать об этом Долли.

Глава двенадцатая. Бегство

Долли не понимала, что ей теперь делать. С того кошмарного вечера, когда Дашу вызволили из горящей бани, прошла уже неделя, но бедняжка до сих пор не вставала с постели, хотя явных травм у неё не было.

– Девочка ещё не оправилась от пережитого ужаса, – объяснила княжнам Опекушина, – наберитесь терпения, её вылечат покой и ласка.

Жаль только, что ни того ни другого от собственных родных Даша так и не дождалась. При безмолвном одобрении родителей Екатерина Морозова заявилась в Ратманово и учинила младшей сестре настоящий разнос. Княжны поневоле всё слышали, ведь Катрин орала благим матом:

– Из-за тебя мой жених отказался от свадьбы! Даже приданое в тысячу рублей не может перевесить твоего позора. Если бы ты стояла рядом со мной в лавке, как делают все порядочные девушки, ничего бы не случилось, а теперь я по твоей милости должна остаться незамужней!

Докричавшись до хрипоты, Катрин демонстративно хлопнула дверью и наконец-то удалилась. Долли сразу же поспешила к подруге. Даша лежала ничком и взахлёб рыдала.

– Ну что ты опять плачешь? Не принимай всё так близко к сердцу, – расстроилась Долли. – Катрин никогда не блистала умом, вот и несёт всякую чепуху. Бог с ней, найдёт себе другого жениха.

– Не нужно ей никого искать, я всё уладила, – сквозь слёзы отозвалась Даша.

– Как так?..

– Отдала Катрин своё приданое. За две тысячи жених готов простить тот позор, которым я покрыла семью.

– Как отдала? Но ведь Алексей подарил эти деньги тебе!

– Я уже никогда не выйду замуж, никто на мне не женится…

– Неправда! Всё забудется, и ты ещё встретишь хорошего человека.

Даша лишь вздохнула:

– Нет, Долли, ты не понимаешь – я теперь опозорена на всю жизнь, но это даже к лучшему, я сама никогда не позволю мужчине прикоснуться к себе. Ведь я всё видела, это так мерзко, что я никогда – ты слышишь, никогда! – даже близко не подойду к мужчине. – Спрятав лицо, Даша вновь заплакала.

Ну что тут скажешь?.. Долли совсем было растерялась, но вдруг вспомнила о единственном человеке, который сможет помочь. Графиня Апраксина! К счастью, тётка накануне вечером вернулась в Ратманово. Долли поспешила к ней за советом.

По приезде Евдокия Михайловна рассказала княжнам новости о Елене: та добралась лишь до Марфина, где тяжело заболела. Потом имение захватили французские егеря, а когда наполеоновские войска стали отступать, командир полка увёз Елену с собой. Со стороны история выглядела не слишком пристойно, и Апраксина наказала своим питомицам держать язык за зубами. Теперь Долли поняла, почему тётка так поступила: оказывается, доброе имя девушки совершенно беззащитно перед людской злобой. Понятно, что родственники Даши – люди косные и отсталые, но ведь их мнение разделяло большинство жителей уезда. Неужели кто-то сможет так же оскорбительно отозваться и о Елене? Что за люди… Вместо того чтобы посочувствовать жертвам преступления, они добивают несчастных! Чем же тогда обыватели лучше душегубов?

Долли разыскала Апраксину и взмолилась:

– Тётя, пойдемте к Даше! Она так рыдает, что я уже и не знаю, как быть.

– Родные сообщили девочке, что она опозорена и ей больше нет места в семье? – грустно спросила Евдокия Михайловна.

– А как вы догадались? Вы разговаривали с её отцом и сестрой?

– В этом нет нужды, я и так знаю, что они скажут. К сожалению, люди очень предсказуемы. Никто не станет разбираться, потеряла ли Даша невинность, девушку сразу запишут в пропащие. Жениха у неё уже не будет, да и домой бедняжку не пустят. Дремучая провинция, такие тут взгляды…

Долли аж задохнулась от ярости:

– Но это же несправедливо! Даша – жертва, её нужно пожалеть, а родные её добивают! Жаль, что Алекс уже отдал деньги Морозовым. Ханжи этого не достойны! Вы представляете, Даша подарила свою долю приданого мерзавке Катрин, ведь женишок потребовал больше денег за то, что возьмёт невесту из «опозоренной» семьи.

Старая графиня лишь вздохнула:

– Твой брат поступил так, как считал нужным. Давай лучше подумаем, что мы с тобой можем сделать для бедной Даши.

На самом деле Апраксина знала, как поступит. Может, это и выглядело суеверием, но она для себя решила, что если поможет пострадавшей дочке учителя, то, даст бог, и её пропавшей питомице на чужбине кто-нибудь протянет руку помощи. Осталось только уговорить Дашу.

– Обратно в село Даше пути нет, в монастырь её не возьмут по той же причине, – сказала старая графиня. – Поэтому я предлагаю бедняжке стать моей компаньонкой. Будет мне читать и помогать с перепиской. Давай попробуем с ней поговорить.

Просиявшее лицо Долли стало для Апраксиной хоть небольшим, но утешением.

Когда они вошли в спальню, Даша уже не плакала, но по-прежнему лежала, закрыв лицо руками. Графиня села рядом.

– Дашенька, послушай меня внимательно, – начала Апраксина. – Я знаю, что ты уже отдала своё приданое сестре, это – твоё право. Но тогда выхода нет – тебе придётся работать. Хочешь, поступай на службу ко мне. Я давно собиралась нанять компаньонку. Ты мне подходишь… Ну, что думаешь?

Даша подняла на графиню полные слёз глаза.

– Вы не шутите? Ведь я теперь замарана.

– Я так не считаю, но и обсуждать это тоже не хочу. Ты хорошая, честная девочка, поэтому я и предлагаю тебе эту работу. Жалованье – пятьдесят рублей в год и гардероб за мой счёт.

– Это так щедро, спасибо вам!.. Конечно же, я согласна.

– Вот и славно…

Мысленно Апраксина прикинула, что наивной Даше придётся теперь двадцать лет зарабатывать то, что она в один миг отдала своей наглой и крикливой сестре. Но что сделано – то сделано, назад не воротишь.

– Дашенька, как я рада, – шепнула подруге Долли. – Ты теперь всегда будешь с нами.

Старая графиня перебила её:

– Пойдём, дорогая! Даше нужно сейчас больше спать. Отдыхай, милая!

Апраксина подхватила княжну под руку и вывела её из спальни.

– Тётя, спасибо! Даша прямо ожила! – воскликнула Долли. – Но не думайте, что я смирюсь с несчастьем подруги. Если она встретит хорошего человека, я из своего наследства снова дам Даше приданое.

Как это было похоже на Долли – никогда не сдаваться.

Старая графиня улыбнулась.

– Дай бог, чтобы такой человек нашелся! Если это случится, я добавлю к твоему подарку столько же.

Долли обняла тётку и закружила.

– Как я вас люблю! Вы – самая лучшая и всё-всё понимаете.

– Просто давно живу, – усмехнулась графиня.

Графиня первой заметила у дверей поджидавшего их Тальзита и обрадовалась:

– Как кстати! Александр Николаевич, отобедайте с нами.

Барон обнял Долли, поцеловал руку Апраксиной и молча отправился вслед за дамами в столовую.

За обедом все, не сговариваясь, беседовали только на посторонние темы. Потом тётка отправила Лизу и Ольгу разучивать новые пьесы для фортепьяно, а Долли знаком попросила остаться. Как только младшие княжны ушли, старушка обратилась к барону:

– Что, Александр Николаевич, есть ли новости?

– Я за этим и приехал, хочу рассказать, как продвигается расследование. Сразу скажу – как ни прискорбно, местонахождение Островского нам пока неизвестно. Полиция установила личность женщины, застреленной в бане. Это оказалась его мачеха.

Долли мгновенно насторожилась:

– Но, крёстный, вы говорили, что там убили двух женщин.

– Я ошибался, дорогая. Просто когда мы потушили баню, я обнаружил двух связанных спина к спине женщин. Преступник выстрелил в них из пистолета. Возможно, что он спешил и не успевал перезарядить оружие, или его кто-то вспугнул, но выстрелил Островский только раз. Пуля пробила грудь его мачехи, прошла навылет и застряла в лопатке служанки Анфисы. Когда я нашёл женщин, раненая, оказывается, наглоталась дыма и лежала, будто мёртвая. Приехавший исправник догадался, что она жива, и вызвал доктора. Наш уездный эскулап удалил пулю. Сейчас мещанка Чулкова сидит в кутузке и поёт, как соловей. Она столько уже наговорила о своих хозяевах, что вина обоих Островских полностью доказана.

– И что же она рассказала? – вмешалась Апраксина. – Говорите, Александр Николаевич, не стесняйтесь. Мы уже Дашу слушали, нас теперь ничем не удивишь.

Барон опустил глаза: понятно, что беседовать с дамами о подобных вещах не принято, а с девицами вроде Долли и вовсе не положено, но жизнь так всё закрутила…

– Афиса сообщила, что всем в доме заправляла Илария Карловна, а пасынок у неё под пятой находился. Мачеха вертела Островским, как хотела. Связь у них была давняя, отец юноши, когда это обнаружил, сына выгнал и больше на порог не пускал. Лаврентий приехал в имение только на папашины похороны. Илария пасынку обрадовалась, да только Лаврентий не очень-то спешил вернуться к прежним отношениям, вот она и придумала девушек молоденьких похищать, ну а остальное вы уже знает от Даши.

На лице старой графини явно читалось отвращение.

– Да ведь нужно обезуметь, чтобы такое устраивать!

– Анфиса так и говорит, что Островская – сумасшедшая, – подтвердил Тальзит и поспешил сменить тему: – Теперь поговорим о самом главном. Три дня назад приехал ко мне человек и представился частным маклером Сидихиным. Он предъявил документы на покупку Афанасьева, датированные числом месячной давности, как будто Островский имение продал, а от соседей это скрывал.

– Не может быть, крёстный! Это – вранье! Островский мне сам рассказывал, что собирается конезавод в Афанасьеве строить, – возмутилась Долли.

– Конечно, вранье! Кто спорит? И дело не в словах – не забывай, что негодяй, как видно, рассчитывал на твоё приданое, поэтому мог наплести с три короба. Дело в другом: при столь преступных наклонностях Лаврентию с мачехой некуда было идти.

– Вы начали что-то говорить про маклера, – напомнила графиня.

– Да, действительно! Этот Сидихин предложил мне купить у него Афанасьево за шесть тысяч рублей. До пожара имение стоило все двенадцать, а после – десять, так что предложение выглядело заманчивым. Маклер точно рассчитал, что земли Афанасьева граничат с моими, а барский дом мне не нужен. Я сделал вид, что собираюсь занять денег для покупки, а сам позвал нашего исправника. Тот и предложил мне подстроить маклеру ловушку: заплатить деньги и оформить купчую, а из земельной управы проследить, куда этот человек пойдёт. Глядишь, мы бы и на преступника вышли. Сидихин пообещал ждать от меня известий в уездном городе. Я послал ему письмо с предложением встретиться в земельной управе. Вчера встреча состоялась.

– И что, крёстный, проследили за маклером?

– Проследили! Когда мы с Сидихиным купчую подписали, я передал ему деньги, а потом в окно наблюдал, как за уходящим по улице маклером двинулись двое переодетых жандармов. Но из слежки ничего не вышло. Сбежал мерзавец! В мануфактурной лавке долго стоял и приценивался к тканям, а потом через чёрный ход вышел на соседнюю улицу и был таков. Но мы с исправником едины во мнении, что Островский прячется где-то рядом. – Барон посмотрел на Долли и печально вздохнул. – Милая, уезжать вам с Дашей нужно – ведь вы обе против Островского свидетельницы.

Все затихли. Жизнь показалось Долли беспросветной…

Первой опомнилась Апраксина:

– Я сама хотела бы вернуться в столицу. Долли пора вывозить – ей скоро стукнет восемнадцать. Вчера я получила письмо от нашей прежней гувернантки мисс Йорк, она вновь просится к нам на службу: заниматься с Ольгой. Я уже ответила согласием.

Графиня умоляюще взглянула на Опекушину и попросила:

– Мари, выручи меня ещё разок: останься с Ольгой и мисс Йорк в Ратманове, а я со старшими поеду в столицу, ну и Дашу конечно же заберу.

– Да ради бога! Не беспокойся, делай то, что считаешь нужным.

Барон явно обрадовался:

– Хорошая идея! Пока Островский узнает, что вы уехали, пройдёт несколько дней, а вы уже затеряетесь. Глядишь, и обойдёт нас беда стороной… Когда же вы сможете отправиться?

– Завтра, – решила Апраксина.

– Тогда я с вами прощаюсь. – Тальзит поцеловал руки обеим старушкам, обнял Долли и откланялся…

Вещей решили много не брать, поэтому собрались быстро. В дорогу приготовили две кареты: первую – для Апраксиной и княжон, а вторую – для графининой служанки Марфы и молоденькой Фаины, которую отрядили прислуживать обеим барышням.

Выезжали ни свет ни заря. Холодный дождь, начавшийся ещё ночью, лил как из ведра, и ни дворовые, ни сами путешественницы не заметили за краем колоннады высокую фигуру в намокшем чёрном плаще. Островский наблюдал за отъездом, и от него не укрылось, что обе проклятые девки забрались в экипаж.

– Дьявол! – тихо выругался он.

Стало тошно: совсем чуть-чуть, но не успел! Теперь придётся за этими сучками погоню устраивать.

Кареты отъехали, и провожавшие ушли в дом. Лаврентий вышел из-за колонны и, прячась за кустами, добрался до своего коня, привязанного за воротами. Держась в отдалении, Островский поскакал за беглянками. На почтовой станции, где графиня заменила своих лошадей на ямских, он дождался отъезда экипажей и сразу же вошёл в избу.

– Я хочу продать своего коня и уехать на почтовых, – заявил он смотрителю.

– Мы, барин, лошадей покупать не имеем права, но вот лавочник Дмитриев берёт их у проезжающих. Если хотите, я пошлю за лавочником сына, – предложил жуликоватый смотритель. Он через окно заметил донского жеребца и мгновенно смекнул, что на сделке можно заработать до пяти рублей.

– Некогда мне ждать, выкупи коня сам, а потом купцу загонишь за хорошие деньги. Сколько дашь? – гнул свою линию Лаврентий.

Он торопился, да и торговаться из-за рублей, имея в кармане тысячи, брезговал.

– Да у меня, барин, всего-то пять рублей и есть, больше нету, – заныл смотритель.

– Хорошо, давай пять и самую быструю тройку, да карету приличную!

– Конечно, сей секунд! Не изволите ли пока чайку? – засуетился смотритель, отсчитывая деньги.

Пока он бегал отдавать приказы, Островский быстро перелистал книгу с отметками о подорожных, последняя запись гласила, что графиня Апраксина изволила следовать в Петербург.

Скоро подогнали тройку и для Лаврентия. Он уселся и велел трогать. Опять припустил дождь. Ветер злобно швырял капли в оконное стекло. Ну и тоска, хоть стреляйся! В полном одиночестве, с камнем на сердце, покидал Островский южнорусскую губернию, на которую ещё недавно возлагал столько надежд.

Глава тринадцатая. Диковинное письмо

Барон Тальзит коротал вечер в полном одиночестве. Княжна Ольга так убивалась из-за отъезда старших сестёр, что расстроенная Опекушина попросила барона отпустить пожить в Ратманове Мари и Натали. Александр Николаевич нехотя, но согласился. Да и что ему оставалось делать? Отправить девчонок в столицу к матери он не мог – Соня ещё не вернулась из-за границы. Держать их взаперти в Троицком уже не было мочи – внучатые племянницы скучали, капризничали и дулись, не принимая никаких уговоров и объяснений.

«Сегодня ровно неделя, как Апраксина увезла своих подопечных, – прикинул барон. – Наверняка Островский узнал об этом. Значит, ему уже нет никаких причин здесь оставаться – его ищет полиция, деньги за имение он получил, опасные для него свидетели уехали, так что преступнику выгодно покинуть губернию».

Впрочем, всё это пока оставалось лишь догадками. Никаких подтверждений в пользу этого не было, наоборот, барона не оставляло подспудное чувство, что он выдаёт желаемое за действительное, да и совесть не молчала – нашёптывала, что зря он отправил Долли и Дашу Морозову с глаз подальше. Разумнее было прихватить Мари и Натали да самому перебраться в Ратманово, тогда бы все девушки находились под его присмотром. Но что сделано, то сделано – все мы задним умом крепки.

Александр Николаевич вздохнул и потянулся за газетой, но раздался стук в дверь.

– Да… – откликнулся барон.

В кабинете появился лакей с письмом в руках.

– Почта, барин…

– Давай сюда!

Сейчас любое письмо оказалось бы кстати: если это Соня сообщает о возвращении, то Тальзит сам отвезёт в столицу её дочерей, если Апраксина отписалась с дороги – ещё лучше, он хоть успокоит свою совесть. Александр Николаевич взял конверт и сразу же понял, что почерк ему незнаком. Неизвестный автор писал необыкновенно изящно, а его заглавные буквы и красивые росчерки могли служить образцом каллиграфии.

«Кто бы это мог быть?» – удивился Тальзит.

Он сломал печать и развернул листы. Память его не подвела: с автором письма он знаком не был. Фрейлина императорского двора Агата Андреевна Орлова сообщала барону то, что он уже знал сам: владелец сельца Афанасьева Лаврентий Островский – насильник и убийца. О мачехе преступника фрейлина написала, что Илария слывёт женщиной «не в своём уме» и существуют большие подозрения, что сия дама находится в интимной связи с пасынком и не просто участвует в насилии над жертвами, но, возможно, играет в этом преступном деянии первую скрипку.

Орлова выражала надежду, что сообщённые ею сведения помогут предотвратить злодеяния во вверенном барону Тальзиту уезде. В качестве доказательства своих слов дама приложила письмо из Курляндии. Барон прочитал и его.

Эти бы сведения – да на две недели раньше, тогда бы Тальзит действовал по-другому. Островский не ушел бы у него из-под носа, да и Илария осталась бы в живых. Какая польза для дела, что уцелела служанка? Конечно, Анфиса рассказала всю подноготную о преступниках, и Тальзит теперь знал то, что ещё оставалось загадкой для курляндской полиции – как погибали юные жертвы. Выслуживаясь перед уездным начальством, мещанка Чулкова в подробностях рассказала о роли покойной Иларии в преступлениях: Островская заманивала жертвы, обещая им хорошую работу в богатом доме, а похитив, собственноручно истязала бедняжек и потом отправляла их на тот свет, дав смертельную дозу настойки опия.

– Я ведь кто? Я – женщина подневольная, – шмыгая носом, причитала Анфиса, – нищая вдова, у меня ни крыши над головой, ни куска хлеба. Я бы давно уже ушла от таких хозяев, да барыня мой паспорт отняла, а потом и припугнула, что, если сболтну кому хоть слово, она и меня на тот свет отправит.

– Да, ладно, – не поверил таким россказням уездный исправник. – Какое она имела право? Ты ведь не крепостная.

– Ой, не скажите, ваше благородие! Покойная барыня, если честно сказать, не в себе была. Так что ей – без разницы, есть ли у неё право. Она, если б осерчала, вмиг бы меня за остальными спровадила.

Анфиса не жалела красок, очерняя свою покойную хозяйку. Сейчас эта баба напоминала жалкую шавку, кусающую ногу мёртвого льва. Наблюдавший за ней барон брезгливо предположил, что эта уродина не постесняется вывалить полиции все грязные тайны семейства, которому она так долго служила. Тальзит не ошибся, Анфиса в подробностях, как будто смакуя, описала связь между стареющей мачехой и красавцем пасынком. Служанка не сомневалась, что, истязая и убивая молоденьких девиц, Илария в своих искажённых безумием мыслях защищала любовника от происков соперниц.

Когда от россказней этой сплетницы стало совсем тошно, Тальзит сделал знак исправнику, а тот вызвал конвойного и распорядился увести задержанную.

– Ну и что вы обо всём этом думаете? – спросил у полицейского барон.

– Да, эти Островские – два сапога пара! Оба до безобразия жестоки – одна била, другой – насиловал. Не важно, что смертельную настойку наливала мачеха, пасынок не далеко от неё ушёл – закапывал трупы в собственном саду, – отозвался исправник.

– В этом вы правы, – согласился барон. – Только нужно помнить, что Илария пасынку – ещё и тётка. Одна кровь. Возможно, что тяга к душегубству у них семейная.

– Вот именно! Тяга к преступлениям семейная, только женщина совсем рехнулась, а мужчина кое-что ещё соображал. Как Островский увидел, что княжна сбежала, так кинулся свидетелей уничтожать. Я думаю, что он мачеху со служанкой обманул: предложил что-нибудь этакое, с вывертом, мол, для всеобщего удовольствия, ну и связал их друг с другом, чтобы по одной не ловить. Потом выстрелил мачехе в грудь, баню поджёг, а следом – дом. О Даше Морозовой негодяй и не думал, девушка была истерзана, а тут ещё дым и огонь. Островскому, может, даже нравилось, что его жертва умрёт в муках. Одного только он не предвидел, что вы так быстро со своим отрядом приедете и успеете баню потушить.

Исправник был человеком опытным: и начальство понимал с полуслова, и дела вёл с толком. Он-то и подсказал барону, что надо бы оформить показания служанки протоколом, а после, как положено, доложить о случившемся по инстанции.

– Вы уж о княжне Черкасской в своём рапорте не упоминайте, – попросил Тальзит. – Девице ещё замуж выходить, незачем лишний раз её имя трепать.

Исправник надолго задумался, а потом не слишком уверенно предложил:

– Может, написать, будто вам кто-нибудь донёс о преступлениях в Афанасьево?

– Вот-вот, самая подходящая формулировочка, – обрадовался барон, – генерал-губернатор у нас человек новый… Зачем нам лишнее озвучивать, смущать покой его высокопревосходительства?

Нового генерал-губернатора недавно прислали из столицы на смену предыдущему, ушедшему на войну во главе ополчения. Слухи о назначенце ходили не слишком лестные: поговаривали о чванстве и высокомерии. Так что исправник понял всё как надо.

– Не беспокойтесь, Александр Николаевич, – пообещал он. – Напишу бумагу и принесу вам одним глазком глянуть.

Обещание своё исправник сдержал и на следующий день принёс барону рапорт. Всё было описано так, как и договаривались: злодеяния Островских излагались во всех подробностях, а причиной своевременного приезда предводителя дворянства в Афанасьево стал донос. Исправник не расшифровывал, кто оказался доносчиком, в крайнем случае (если начнут спрашивать) капитан с чистым сердцем отправит любопытных с вопросами к самому Тальзиту.

– Прекрасно! – согласился барон. – Отправляйте…

Исправник пошёл было к выходу, но на полдороге замер и повернулся к начальству, как будто собираясь что-то сказать. Однако промолчал.

– Что такое? – подбодрил его Тальзит.

– Тут ведь вот что… Чулкова-то знает, что княжна в Афанасьево приезжала. Вдруг где-нибудь ляпнет?

Да, об этом Александр Николаевич как-то подзабыл. Но допустить, чтобы в уезде мыли кости его крестнице, барон тоже не мог. Хотя чего он испугался? По большому счету эту Чулкову наказывать было не за что. Она, как сама сказала, являлась существом подневольным. Безумная хозяйка угрожала Анфисе смертью… Как служанка могла ослушаться?

– А что у нас есть на эту Чулкову? Какое обвинение мы можем ей предъявить? – поинтересовался барон.

– Что не донесла… – сообщил исправник.

– Боялась! В конце концов, Анфиса имела дело с убийцами и не сомневалась, что её так же зароют в саду, как и бедных девушек.

– Так что же выпустить ее? – с надеждой спросил исправник. – Она всё ноет, просится на свободу, говорит, домой в Курляндию вернётся. Там у неё какая-никакая, а родня, да и мужнина могилка опять же… Если честно, осточертела мне эта уродина.

– У неё ведь вроде паспорт сгорел?

– Так у неё всё сгорело! Из Афанасьева её на телеге, завернутую в одеяло, привезли. Платье и башмаки моя жена уже в участок из милости принесла.

– Тогда давайте сделаем так, – предложил барон. – Выписывайте Чулковой прогон в Курляндию, я дам денег, а уж ваша почтенная супруга пусть сделает божескую милость – купит этой женщине вещи в дорогу.

Тальзит открыл ящик стола и достал четыре ассигнации по десять рублей.

– Мне кажется, что этого должно хватить и на вещи, и на жизнь, и на прогоны до Курляндии.

Исправник уверил начальника, что такой суммы за глаза хватит и, повеселев, отбыл из Троицкого. Барон спросил себя: можно ли считать, что мерзкое дело закончено? Впервые с начала ужасной драмы Тальзит смог сказать себе: «Да».

И вдруг это письмо! Оно было словно гром среди ясного неба. Если в Курляндии обнаружили тела ещё пяти жертв, то рано или поздно полиция передаст эти сведения по инстанциям, и в уезд к Тальзиту приедут следователи. Как же удачно, что они с исправником смогли исключить имя Долли из всех бумаг. Чулкова уедет в свою Курляндию, а больше княжну никто в доме не видел. Даст бог, всё обойдётся.

«Надо бы ответить Орловой, – вдруг сообразил барон. – Только что писать-то?»

Он ещё раз прочитал письмо фрейлины, та подробно изложила известные ей факты, но также тщательно воспроизвела и все выводы, позволившие ей сделать попавшие в цель предположения. Эта женщина оказалась на редкость проницательной и, похоже, благородной, раз сочла своим долгом обратиться к незнакомому человеку в попытке предотвратить новые преступления.

«Так что же написать Орловой и о Долли?» – задумался Тальзит. Этого ему не хотелось.

Промолчать? Неприлично получится… Однако выход нашёлся. Можно ведь не называть имен, а написать: «моя крестница» или как-то еще. Александр Николаевич так и сделал: сначала описал появление Островского в уезде, его успех в местном обществе, а следом перешёл к исчезновению девушек, трагической ночи и пожару. Барон подробно рассказал, что он обнаружил на пожарище, и объяснил, как спаслась последняя жертва. Особенно подробно Тальзит остановился на показаниях Анфисы Чулковой.

Письмо получилось длинным, но барон посчитал, что Орлова оценит его труды. Тальзит уже приготовился запечатать конверт, когда шум шагов в коридоре возвестил о приходе гостя. В кабинет вошёл исправник. Поздоровавшись, отрапортовал:

– В ратмановской роще нашли кострище, а в нём – труп, к счастью, не до конца обгоревший. Видать, огонь запалили во время дождя, вот пламя и затухло. У покойника имеется дырка от пули меж глаз, но всё равно узнать его можно. Это тот самый частный маклер, которого мы упустили. Но что самое интересное, так это содержимое его карманов.

Исправник выложил на стол помятые и закопчённые часы, перевернул их крышкой вверх. Барон увидел сделанную по-французски гравировку: «Дорогому Лаврентию от отца».

– Наверное, Островский решил, что надпись сохранится даже в пламени. Труп полностью обгорит, а мы найдем часы и придём к простому выводу: маклер из-за денег убил своего заказчика.

Тальзит посмотрел на расстроенное выражение лица исправника. Почему бедолага так убивается? Эко дело, не поймал преступника… Да как такого двуликого проходимца, как Островский, вообще можно поймать? Барону захотелось успокоить подчиненного:

– Что ж! Зато нам теперь известно главное: преступник может жить по документам частного маклера Сидихина.

– И то верно, – немного повеселел исправник и отправился сочинять рапорт для отправки в губернию. Потом сия бумага должна была обрасти множеством соответствующих резолюций, а по прошествии энного количества месяцев, как и положено, отправиться по команде: в Санкт-Петербург.