Текст книги "Поправка на ветер"

5

До портового Калининграда модные новинки и тенденции с «загнивающего», как утверждалось на еженедельных политинформациях, Запада доходили значительно быстрее, чем до модниц, живущих в других частях огромной страны. Любительницы рукоделия, к которым причисляла себя и Маруся, зачитывали до дыр немецкие журналы «Бурда» с множеством дивных фасончиков и, главное, выкроек. Или, правильнее будет сказать, не «зачитывали», а залистывали и засматривали? К счастью, разобраться в выкройках «Бурды» можно было и без знания немецкого языка. Женщины, увлекающиеся шитьем, правдами и неправдами доставали свежие журналы, менялись номерами, перерисовывали выкройки… Данута, новая подруга Маруси, гордилась своей коллекцией журналов «Бурда Моден» за разные годы и прилагала немало сил к ее пополнению.

Дома Маруся с мамой как-то попытались сшить летнее платьице по выкройкам из журнала «Работница». Справедливости ради следует заметить, что платьице получилось вполне симпатичное. Но, как метко выразилась мама, приблизительно так же получилось бы, если б они шили вовсе без выкроек – только времени и нервов наверняка потратили бы меньше. Кроме «Работницы», была еще и «Крестьянка», но ее рекомендациями Маруся с мамой пока не рисковали воспользоваться…

Тем не менее Маруся не могла сказать, что калининградские барышни одеваются намного лучше полтавчанок, разве что в их стиле больше изящества и индивидуальности. Этому у них стоило бы поучиться. Взять хотя бы Дануту – воплощенная элегантность! Конечно, при росте метр семьдесят восемь, фигуре как у манекенщицы, синих глазах и длинных гладких светлых от природы волосах нетрудно выглядеть элегантно. А если у тебя метр шестьдесят четыре и копна русых непослушных кудрей?!

Нет, Маруся подруге не завидовала. Как говорится, «под каждой крышей свои мыши», были они и у Дануты – в переносном смысле. В буквальном смысле у нее имелся кот Мурек – пушистый пятикилограммовый красавец цвета кофе с молоком. По словам Дануты, к настоящим мышам Мурек безразличен и не пошевелит ни хвостом, ни лапой, даже если они станут бегать перед его носом. Хотя на чем основывалось ее утверждение, не совсем понятно. Может, у Мурека просто не было возможности проявить себя в деле? От «мышей под крышей», то есть жизненных перипетий, Мурек свою хозяйку оградить не смог: полгода назад муж Дануты ушел от нее к другой женщине, – как говорится, от этого никто не застрахован.

Маруся, которая после измены жениха считала собственную личную жизнь незадавшейся, подругу прекрасно понимала. Разведясь с мужем, Данута осталась, если не считать Мурека, совсем одна. А это грустно, даже если ты живешь в просторной квартире с трехметровыми потолками и настоящим камином в доме старинной постройки в тихой и зеленой части Чкаловска.

Отношения у Дануты с мужем были, мягко говоря, натянутые, по ее рассказам, он часто закатывал ей скандалы. Несмотря на то что работал шофером, мог заявиться среди ночи пьяным. Дважды из-за его буйства на лестничной площадке ей даже пришлось вызывать милицию…

На следующий день после работы Маруся в радостном предвкушении примерки новой юбки отправилась к Дануте, которая к этому времени должна была вернуться от тети.

Она уже несколько раз бывала у новой приятельницы в гостях – точнее, на примерках, которые перерастали в неспешные кофепития. Они листали модные польские и немецкие журналы, обсуждали выкройки и модели ажурных вязаных кофточек и жаловались друг другу на мужчин, которые везде одинаковы… – Марыся, смотри, что я нашла на антресолях, – сказала однажды Данута, кладя на журнальный столик перед сидевшей на диване Марусей старый фотоальбом в потертой бархатной обложке. – Наверное, осталось от прежних хозяев квартиры. Правда, по этим фотографиям можно изучать довоенную моду?

Девушки бережно переворачивали пожелтевшие страницы, с любопытством разглядывая запечатленных на фото женщин в длинных, почти до щиколотки, юбках с оборками, темных платьях с белыми воротничками, светлых платьях с пышными воланами на рукавах, всевозможных шляпках и меховых горжетках. Одна женщина – с миндалевидным разрезом глаз, высоким лбом, прямым носом и четко очерченными губами – появлялась на фото чаще других, возможно, она и была владелицей альбома и бывшей обитательницей Данутиной квартиры. На некоторых фото рядом с этой женщиной сидела или стояла девочка лет девяти-десяти с большим бантом в темных локонах. Судя по внешнему сходству, это были мать и дочь.

– Взгляни на этот жакет, какие широкие плечи. – Данута кончиком пальца коснулась одной из фотографий. – Они наверняка использовали подплечники. Тебе нравится такой фасон?

– Не очень. – Маруся сморщила носик. – Пышные рукава – это женственно, согласна, а такие плечи – как-то слишком уж по-мужски, не находишь?

– Женщина того времени должна была быть сильной, – кивнула Данута. – То время было такое… сложное. Кризис, Великая депрессия, потом война…

– Можно подумать, в наше время женщина, если она не дочь Рокфеллера и не жена арабского шейха, может себе позволить быть слабой! – хмыкнула Маруся. – А простое время бывает, по-моему, только в английском языке…

– Но ведь хочется! Почувствовать себя маленькой девочкой, которую любят, защищают, о которой заботятся… Есть выражение – как за каменной стеной. Признайся, ты ведь тоже об этом мечтаешь?

Маруся прикинула, хочет ли она почувствовать себя слабой женщиной по отношению к их начмеду Андрею Воронову, слегка покраснела и встряхнула кудрями.

– У меня есть папа, с ним я всегда чувствую себя маленькой девочкой, которую любят и о которой заботятся, – сказала она, усилием воли отогнав от себя мысли о Воронове. – Правда, сейчас он далеко. А… прости, что я спрашиваю… где твои родители?

– Погибли в автокатастрофе в тот год, когда я окончила школу.

– Ой, прости, пожалуйста! Я очень тебе сочувствую, – смутилась Маруся.

– Ничего. Ну, ты ведь поняла, что я говорю не об отце, – мягко улыбнулась Данута.

Маруся решила поменять тему:

– Интересно, а кто жил в этой квартире раньше? Чей это может быть альбом?

– Не знаю, – пожала плечами подруга. – Думаю, в этой квартире до меня сменилось немало жильцов. Немцев, которые здесь жили, в первые послевоенные годы депортировали в Германию… Может быть, мой сосед, пан Казимир, что-то знает, его семья жила в нашем доме еще до войны. Если хочешь, я тебя с ним познакомлю, он очень интересный человек.

Когда Маруся пришла в следующий раз, она застала у Дануты гостя – пожилого мужчину, сидевшего в инвалидной коляске. У него были пышная, посеребренная сединой, шевелюра, аккуратные усы и бородка, изрезанное морщинами лицо и улыбчивые глаза, спрятанные за толстыми стеклами очков.

– Познакомьтесь, пан Казимир, это Мария, она работает врачом в военном госпитале, – сказала Данута. – Марыся, это пан Казимир, мой сосед, о котором я тебе говорила. – Приятно познакомиться, – улыбнулась Маруся.

– Данута, надеюсь, ты рассказала этой милой девушке, что я несносный польский старикан, которого нужно обходить десятой дорогой? – спросил пан Казимир, крепко пожимая Марусе руку. Руки у него, как и у подавляющего большинства колясочников, были сильные. – Тем более что это нетрудно сделать, я ведь не смогу догнать. – Он с улыбкой показал на свою коляску.

– Пан Казимир любит шутить, – на всякий случай объяснила Данута.

– В каждой шутке есть доля шутки – так, кажется, говорят? – Пан Казимир улыбался, но его глаза за стеклышками очков оставались серьезными.

– Говорят, что в каждой шутке есть доля правды, но и ваш вариант возможен, – ответила Маруся.

– О, мне кажется, что у нашей новой знакомой хорошее чувство юмора! – хлопнул в ладоши пан Казимир.

– А давайте попьем чаю, – предложила Данута, – я испекла яблочный штрудель.

Пан Казимир с радостью принял предложение. Он действительно много шутил, рассказывал забавные истории и показал себя весьма галантным кавалером. О себе говорил неохотно, Маруся узнала только, что в юности он работал ночным сторожем на мыльной фабрике во Вроцлаве, а потом переехал в Хайлишен, как тогда назывался Чкаловск, и стал пожарным, потому что считал эту профессию хоть и нелегкой, но одной из благороднейших.

К концу вечера Маруся прониклась к пану Казимиру искренней симпатией. Выйдя вслед за Данутой на кухню, она шепотом спросила у подруги, чем он болен, почему в инвалидном кресле.

– Казимир в свое время серьезно пострадал на пожаре, повредил позвоночник, а год назад перенес инсульт, – сказала Данута. – До сих пор полностью не восстановился. Ему нужно два раза в неделю делать уколы, но медсестра из поликлиники приходит через раз, а то и вовсе не приходит… Послушай, ты ведь медик. Ты не могла бы делать пану Казимиру уколы? Утром или вечером, какое-то время, пока он не найдет постоянную медицинскую сестру. Он будет тебе платить.

– Наверное, могу, – пожала плечами Маруся. – Помогать больным – мой врачебный долг.

– Серьезно? Ты его очень выручишь. – Казалось, Данута и сама была очень довольна таким решением проблемы. – Он живет один, его, правда, иногда навещает племянница, но у нее фобия, она боится делать уколы.

Пан Казимир, когда Маруся предложила ему свою помощь и сказала, что будет делать уколы бесплатно, растрогался, его глаза за стеклышками очков подозрительно заблестели.

– Марыся, вы не только милая девушка, но еще и очень добрая! Но что значит – бесплатно? Нет-нет, даже слышать не хочу. Каждый труд должен быть вознагражден. Возможно, вы думаете иначе, но лично я придерживаюсь именно таких принципов…

6

Погрузившись в воспоминания о знакомстве с паном Казимиром, Маруся не заметила, как дошла до дома Дануты. Дождь, зарядивший с обеда, прекратился, оставив после себя огромные лужи на дороге и тротуаре, которые приходилось обходить. Маруся сложила зонтик, поднялась по широким ступеням на второй этаж, нажала на кнопку звонка. Дзинь-дзинь – гулко прозвучало в квартире, но на зов никто не спешил. Массивная входная дверь слегка колыхнулась. «Не заперто, что ли», – подумала Маруся, взялась за ручку и потянула ее на себя. Створка двери легко открылась, и девушка сделала шаг внутрь.

– Привет! Я еще не поднялась по лестнице, а ты уже дверь мне открыла? – шутливым тоном громко произнесла она в глубь квартиры. – Данута, ау!

Ответом ей была тишина. В квартире, кроме шагов Маруси, не раздавалось больше вообще никаких звуков – ни бормотания телевизора, ни гудения пылесоса, ни скрипа кофемолки… И это было странно. Между лопаток холодком шевельнулась тревога.

«Забыла, что ли, закрыть дверь? Вроде раньше я не замечала за ней такой рассеянности», – подумала Маруся. Краем глаза она заметила под вешалкой любимые туфли Дануты – бежевые на удобных толстых каблуках. Значит, их хозяйка дома. Хотя Данута могла, конечно, уйти из дому и в других туфлях. Но дверь?! Может, она вышла выбросить мусор? Тогда Маруся встретила бы подругу во дворе.

Маруся неуверенно двинулась вперед по длинному коридору, заглянула в кухню – практически стерильная чистота и пустота.

– Данута, ты дома? Это не очень хорошая идея – прятаться и пугать меня! – Марусин голос дрогнул.

Ей послышался какой-то шорох у входной двери. По коже побежали мурашки. Она медленно обернулась, но никого не увидела.

В спальне хозяйки квартиры тоже не обнаружилось. Да где ж она?! Все больше недоумевая, Маруся добралась до гостиной, где у Дануты была оборудована импровизированная мастерская, в которой она принимала своих заказчиков: раскроечный стол, зеркало в человеческий рост, манекен, швейная машинка, по стенам на крючках развешаны картонные лекала. Гостиную украшал большой камин, отделанный изразцами.

Маруся вошла в комнату и похолодела от ужаса. Она увидела свою подругу – возле камина на полу в луже крови. Данута лежала на боку, вытянув руку с ухоженными, покрытыми бежевым лаком ногтями, в другой руке у нее была зажата кочерга. Синие глаза безжизненно смотрели в потолок. Маруся сразу поняла, что она мертва, но все же, опустившись возле тела на колени, пощупала пульс. Пульс не прощупывался.

Очевидно, Дануту кто-то сильно ударил по голове валявшимся тут же тяжелым портняжным утюгом. Травма, несовместимая с жизнью… Руки и ноги Маруси отказывались ей повиноваться, но голова работала. Этот кто-то, по-видимому, был здесь совсем недавно, однако уже ушел. Если бы убийца Дануты остался в квартире и хотел напасть и на Марусю, он бы уже наверняка напал…

Маруся поднялась, добрела до стоявшего в углу на одноногом столике телефонного аппарата – колени подкашивались, перед глазами летали радужные круги – и попыталась набрать номер. Палец упорно не хотел попадать в нужное отверстие на телефонном диске, но третья попытка оказалась успешной.

– Але, милиция? Приезжайте, тут женщину убили, – с трудом выговорила она, но на другом конце провода ее поняли и деловито попросили продиктовать адрес и назвать свое имя.

До приезда милиции Маруся успела немного прийти в себя и осмотреться. Теперь ей в глаза бросилось то, на что она раньше не обратила внимания. Данута была одета и обута так, как будто только что зашла в квартиру с улицы. На зажатой в ее руке кочерге виднелись следы крови. Большой, красиво отделанный изразцами камин в своей квартире Данута никогда не растапливала, она вообще была уверена, что он давно не действует, поэтому кочергу и каминные щипцы не применяла по прямому назначению, а держала исключительно для антуража. Понятно, для чего она вдруг схватилась за кочергу – чтобы огреть ею нападавшего, что, видимо, и сделала. Тогда кровь на кочерге – убийцы.

На лестничной площадке послышались голоса и топот множества ног. Квартира быстро наполнилась людьми в форме и в штатском.

– Следователь Янис Петраускас, – представился молодой человек в темных брюках, светлой рубашке и легкой болоньевой курточке. Его можно было бы назвать симпатичным, если бы не насупленные брови и опущенные уголки губ. Возможно, с помощью такой нехитрой уловки следователь Петраускас хотел казаться старше и солиднее. – Так это вы обнаружили тело и вызвали милицию?

Следующие полчаса Маруся отвечала на его вопросы. Близко ли она знакома с убитой? Достаточно близко. Когда видела ее в последний раз? Два дня назад. Не заметила ли в ее поведении чего-нибудь необычного? Абсолютно ничего. Как оказалась в ее квартире?

– Мы договорились о встрече, я пришла и увидела, что входная дверь не заперта…

Следователь сделал пометку в блокноте и задал следующий вопрос:

– Как вы полагаете, у вашей подруги были враги?

– Враги?! – поразилась Маруся. Она понятия не имела, были ли у Дануты враги. Какие враги у модистки? Разве что конкурентки? Войны между портнихами за клиентуру в принципе возможны, но точно не такими методами. – Данута ни о чем таком не говорила, во всяком случае мне… А может, это убийство с целью ограбления?

В глазах Петраускаса промелькнула заинтересованность.

– Вы можете определить, пропало ли в квартире что-нибудь ценное?

– Точно не могу сказать, но такое впечатление, что здесь вообще ничего не пропало. – Маруся оглянулась по сторонам. – Смотрите, какой везде порядок. Но, может, преступник просто не успел ограбить квартиру? Может, я его и спугнула? А вы уже сняли отпечатки пальцев с орудия убийства? – Она кивнула на окровавленный портняжный утюг. – И нужно как можно быстрее сделать анализ крови с кочерги, надеюсь, это нам поможет найти убийцу…

– Нам? – Следователь Петраускас забыл, что нужно хмурить брови, и они у него поползли вверх от удивления. – Не понял. Вы из какой структуры?

– Из госпиталя, врач я, – сказала Маруся, – Данута – моя подруга, я обнаружила ее… тело, я, конечно же, заинтересована в том, чтобы убийцу как можно скорее нашли, и готова оказывать посильную помощь следствию. Что тут непонятного?

Янис Петраускас улыбнулся, отчего мгновенно произошло то, чего он, вероятно, небезосновательно опасался – его лицо стало очень юным, почти мальчишеским. Постарше там у них никого, что ли, не нашлось для расследования убийства?

– Хорошо, мы учтем вашу готовность помочь следствию, – сказал следователь, снова придавая лицу серьезное выражение. – А сейчас давайте проедем в отделение, нужно выполнить еще кое-какие формальности. Вы у нас пока первая подозреваемая.

– Я?! – поразилась Маруся.

– Посудите сами. Вы первая оказались на месте преступления, у вас на манжете блузки кровь, скорее всего она принадлежит жертве, вы вызвали милицию, возможно, чтобы отвести от себя подозрение… Продолжать? Так что пока не будет доказано обратное, вы у нас первый кандидат. – Следователь потер лоб. – Задержать я вас пока не могу, без согласования с вашим командованием, но попрошу никуда из города не уезжать до окончания следствия.

Когда они вышли на лестничную площадку, дверь соседней квартиры открылась, и из нее показалось встревоженное лицо пана Казимира. От волнения он зацепился за ручку и не смог сразу выехать на инвалидной коляске на площадку.

– Что произошло?!

– Вы сосед Дануты Витене? – строго спросил следователь Петраускас. – Наши сотрудники вас уже опрашивали?

– Ко мне в квартиру звонили, но, когда я открыл, за дверью никого не было, – начал объяснять пан Казимир. – Если это были ваши сотрудники, то они, наверное, подумали, что дома никого нет, и ушли. Я, как видите, не способен быстро передвигаться. Что все-таки случилось?

Маруся открыла рот, но Петраускас ее опередил:

– Ваша соседка, Данута Витене, мертва. Судя по всему, убита.

Лицо пана Казимира покрылось испариной, он побледнел и начал беспомощно хватать ртом воздух.

– Nie, niemożeby, – пробормотал он. – Не может быть! Как? Почему?!

– Час-полтора назад вы были дома? Ничего подозрительного не видели, не слышали?

– Я, проше пана, почти всегда дома… Нет, ничего. Правда, я спал, но сон у меня чуткий… Бедная девочка! Как же так?..

Маруся вдруг вспомнила о коте. Мурека тоже все это время не было ни видно, ни слышно. Наверное, забился в какой-нибудь дальний угол… Квартиру скорее всего опечатают, и что с ним тогда будет? Извинившись перед следователем и паном Казимиром, она вернулась в гостиную.

– Мурек! Мурек, кыс-кыс, иди ко мне, мой мальчик! Мурек, вылезай!

Маруся в поисках кота обошла все комнаты, заглядывая под диваны и шкафы. Время от времени она звала его.

– Мурек! Куда могло запропаститься это животное?

В конце концов она решила, что кот ушел гулять – Данута иногда выпускала его на улицу – и не вернулся. «Надо будет поискать Мурека по окрестным улочкам и дворам, – подумала Маруся. – Данута не хотела бы, чтобы с ее любимцем что-нибудь случилось».

В отделении милиции она провела около двух часов и домой попала только поздно ночью. Забравшись с головой под одеяло, сразу уснула тревожным чутким сном.

7

Следующий день для Маруси начался в пять утра, когда в их подъезде загрохотали сапоги посыльного и под трели дверных звонков прозвучало почти привычное для обитателей гарнизона «Тревога! Общий сбор!». Через пару минут коридор ожил, наполнился движением и голосами, послышались чертыхание и мат…

Предрассветную тишину порвал в клочья гул моторов дежурных машин, которые должны были везти офицеров и прапорщиков на дальние объекты, по тротуарам городка торопливо бежали люди, пытавшиеся на ходу «привести форму одежды в соответствие»…

Причина внеплановой тревоги выяснилась, когда Маруся, юркнув под шлагбаум, отделяющий госпитальную территорию от гражданской, с разбегу встроилась в жидкую шеренгу личного состава госпиталя.

– Проверка подразделений и частей гарнизона штабом округа, – сухо сказал начмед Воронов и строго оглядел строй, задержавшись на раскрасневшемся лице Маруси. – Перед нами стоит задача обеспечить выполнение контрольных стрельб из стрелкового оружия на полигоне. Стрельбы обеспечиваем в составе санитарного автомобиля. Старшая команды – врач Левкова, водитель – прапорщик Будаев, санитар – рядовой Турсунов. Остальные под моей командой выполняют норматив «подготовка госпиталя к массовому приему раненых». Проверка готовности через час. Вопросы есть? Вопросов нет! Выполнять!

После прошедшего накануне ливня проселочная дорога размокла, и мотор санитарного «уазика», в народе именуемого «буханкой», натужно ревел, выбираясь из раскисшей колеи. Маруся, придерживая санитарную сумку, подпрыгивала на переднем сиденье и с тревогой поглядывала на невозмутимое лицо прапорщика Будаева, который изо всех сил крутил баранку, то и дело переключая передачи. – Не дрейфь, красавица, вырулим! – подмигнул ей прапорщик.

Его слова Марусю немного успокоили, хотя она по-прежнему не понимала, как он ухитряется ехать по такой непролазной грязи. Но прапорщику, по словам начмеда, можно доверять. Маруся вспомнила рассказ Воронова о том, что Александр Будаев – потомственный охотник и с детства воспитывался в суровой сибирской тайге. Как истинный бурят он мог попасть из двустволки белке в глаз и с завязанными глазами разобрать и собрать двигатель вездехода. Белок Марусе, разумеется, было жаль, но этот факт не умалял других полезных в армейских условиях навыков и способностей, которыми обладал прапорщик Будаев.

Полигон, на котором проводились стрельбы, располагался километрах в десяти от города на территории бывшего немецкого укрепрайона. Он был огорожен колючей проволокой с табличками, извещавшими, что проезд и проход запрещены, – практически идеальные условия для произрастания в немереных количествах грибов и ягод. Этим объяснялась неимоверная тяга местных ребятишек и взрослых пробраться в запретную зону и поживиться летними дарами леса. На период стрельб на полигоне предпринимались дополнительные меры безопасности – по всему периметру вывешивались сигнальные флажки и выставлялось оцепление, дабы предотвратить случайные жертвы. Пуля, как известно, дура.

К моменту, когда медицинская «буханка» прибыла на место, утренняя роса сошла на нет, вовсю щебетали птички, умопомрачительно пахло хвоей.

– Красота! – Маруся потянулась, подставив лицо солнечным лучам.

Ее фасонистый накрахмаленный халатик ослепительно сверкал белизной на фоне окружающей зелени.

– Отставить! Вы мне тут что, вашу… позицию демаскируете?! – гаркнул кто-то прямо над ее ухом. Подпрыгнув, она повернулась и чуть не уперлась головой в растопыренные усы, над которыми метали молнии круглые от негодования глаза начальника стрельб, судя по погонам, – подполковника.

– Кто разрешил?! Отставить халат, вашу… Вы кто? Доложите!

– Мария… То есть дежурный врач Левкова прибыла в ваше распоряжение для обеспечения медицинского сопровождения стрельб! – с перепугу выпалила Маруся. В обычной жизни ей такую фразу ни за что было не выговорить. – В составе санитарного автомобиля, – для убедительности добавила она.

Подполковник немного обмяк, потрогал усы и посмотрел на прапорщика:

– Будаев! Переоденьте врача, вашу… чтоб не отсвечивала тут. Маскхалат есть? И повязку не забудь… с этим, как его? С крестом! Красным, епт!..

Когда подполковник отдалился на десяток метров от санитарной машины, его голос вновь обрел уверенность и силу, и он с помощью могучего мата стал наводить образцовый порядок на вверенном ему объекте.

Начали прибывать крытые грузовики с личным составом. Солдаты высыпали на землю, строились, получали инструктаж и выдвигались на исходную позицию, откуда доносился сухой треск автоматных очередей и одиночных выстрелов. Санитарная машина оказалась совершенно невостребованной. Маруся пожалела, что не взяла с собой книжку или журнал – надо будет в «тревожный» чемоданчик положить что-нибудь подходящее. Недалеко от санитарной машины развернулась полевая кухня, потянуло аппетитным дымком, и вскоре в «буханку» просунулась стриженая голова санитара Турсунова.

– Товарищ военврач, вас прапорщик Будаев приглашает прибыть на чай!

Задремавшая было Маруся выбралась из машины. Со стороны полевой кухни ей призывно махали… два Будаева. Она зажмурилась, потрясла головой и снова открыла глаза, но картинка не изменилась. Только в этот раз оба Будаева еще и совершенно одинаково белозубо улыбались.

– Знакомьтесь, Маруся, – засмеялся один из них. – Это мой троюродный брат Алдар, тоже из Бурятии, мы вместе срочную служили, а потом остались на сверхсрочную. Вот только он выбрал себе место поближе к кухне. Умнее меня, однако!

Маскхалат оказался весьма удобной и практичной вещью: он не стеснял движений, не парил, в нем можно было, не опасаясь замараться, присесть или прилечь где хочешь. Сидя на травке, Маруся в одной руке держала эмалированную кружку с горячим ароматным чаем, в другой – большой кусок хлеба с маслом, густо посыпанный сахаром. Она в жизни не ела ничего вкуснее! Братья Будаевы травили веселые байки, особенно популярными у них почему-то были анекдоты про чукчей.

– А вот анекдот про врачей на охоте, – подмигнул Алдар. – Пошли на охоту терапевт, хирург, психиатр и патологоанатом. Терапевт слышит, в кустах что-то шевелится. Он думает: «Утка! Или не утка? А вдруг все-таки утка? Нет, наверное, не утка!» И утка улетела. Идет психиатр, из камышей взлетает утка. Психиатр смотрит и думает: «Утка… А знает ли утка, что она утка?» И утка улетела. Идет хирург, слышит, в камышах что-то зашуршало. Он туда «ба-бах» из двух стволов! Подходит патологоанатом и говорит: «А теперь пойдем посмотрим, утка там была или не утка!»

День постепенно клонился к вечеру. Очередной «Урал» выплюнул из себя порцию бойцов, одетых в точно такие, как у Маруси, маскхалаты.

– Становись! – Старший команды, коренастый светловолосый лейтенант, оглянулся и увидел санитарную машину.

– Товарищ военврач, разрешите мы на вашей поляночке проведем занятия?

– Милости просим.

– Отлично, – кивнул коренастый, – мы же разведка, а разведка всегда должна быть поближе к кухне и к санчасти. Лейтенант Деточкин, – козырнул он.

– Дежурный врач Левкова. Располагайтесь, и нам веселее будет.

Занимаясь документацией, она невольно прислушивалась к происходящему на полянке.

– Товарищи бойцы, пока у нас есть время, вспомним теорию. – Лейтенант Деточкин расхаживал перед своими подчиненными, поглядывая в Марусину сторону. – Кто озвучит мнемонические правила поправки на ветер при стрельбе из автомата? Никто? Все скромные? Отлично… Товарищ сержант, доложите, как определить скорость и направление ветра по косвенным признакам на местности?

– За скорость ветра в стрелковой практике приняты: слабый ветер, умеренный и сильный. Для определения силы ветра могут служить следующие признаки, – неспешно начал объяснять сержант. – Слабый ветер. Флаг слегка отклоняется от древка. Дым из трубы слабо отклоняется… Умеренный ветер: флаг развевается, трава наклоняется к земле… Сильный ветер: дым из трубы резко отклоняется и разрывается…

– Ефрейтор, продолжайте! – Лейтенант Деточкин строго посмотрел на смуглого солдатика, вальяжно развалившегося на травке. Тот вскочил и затараторил:

– Поправки на ветер устанавливаются, согласно таблице поправок, на боковой умеренный ветер, дующий под углом девяносто градусов к плоскости стрельбы, – четыре-шесть метров в секунду. При сильном ветре табличные поправочные данные умножаются надвое, при слабом – делятся пополам… Поправка в фигурах цели шириной ноль целых пять десятых метра определяется мнемоническим правилом: «Ветер пулю так относит, как от прицела два отбросить и разделить на два». – Достаточно. – Лейтенант посмотрел на часы. – Времени не осталось, подведем итог. В наших условиях при выборе прицела для поражения наземных целей руководствоваться следующим. При стрельбе на расстояния до трехсот метров огонь вести с прицелом «три» или «П». У нас умеренный боковой ветер, посему вносим поправку ноль пять фигуры человека или ноль тридцать шесть метра и целимся в правый срез ростовой мишени. Уяснили? Строиться! На исходную позицию – бегом марш!

Надо же, оказывается, меткая стрельба – целая наука! Марусе приходилось однажды стрелять из автомата на уроке НВП – начальной военной подготовки, когда их десятый класс возили к шефам в воинскую часть на стрельбище, но ничего подобного им тогда не рассказывали. Ей запомнился только пронизывающий осенний ветер, замерзшие руки, которыми было неудобно передергивать тугой затвор автомата, как результат – жестокая простуда и неделя постельного режима.

Снова послышался гул моторов. Прибыли еще несколько грузовиков и целая колонна командирских «уазиков».

– Комиссия, однако, – заключил Александр Будаев, – им на глаза лучше не попадаться.

Группа затянутых в портупеи офицеров во главе с генералом стремительно приблизилась к расположению обеспечивающих служб.

– Доложите предварительные результаты, товарищ подполковник. – Генерал замедлил шаг возле санитарного «уазика», где его догнал усатый начальник стрельб.

– Оценки подразделениям в основном «хорошо» и «отлично». – Подполковник протянул стопку протоколов и затаил дыхание.

Генерал пошуршал бумагами и, прищурившись, посмотрел на подполковника:

– Что вы мне тут лапшу вешаете? Это результаты стрельбы взвода разведки! Они и без ваших стрельб должны в темноте с завязанными глазами за километр муху сбивать на лету! Вы мне обычные подразделения покажите! – Генерал осмотрелся. – Вот что, сформируйте сводное отделение – санчасть и повара. Пусть отстреляются, и если только они не выполнят норматив, то вы у меня через двадцать четыре часа будете в своем Урюпинске коровам хвосты крутить! Выполняйте.

Развернувшись, он в сопровождении свиты быстро зашагал к огневому рубежу. На начальника стрельб было больно смотреть.

– Прапорщик Будаев, – прошипел он осипшим голосом, – назначаетесь командиром отделения. И только попробуйте мне не уложиться в норматив! – Подполковник бросился догонять проверяющих.

Первые пять пристрелочных патронов Маруся выпустила в мишень точно по науке. Оказалось, что школьные занятия не прошли даром. Магазин пристегнулся, затвор передернулся, целик с мушкой совместились, и мишень оказалась там, где надо…

– К мишеням! – Маруся побежала вслед за Будаевым к своей мишени.

– Что у тебя? – спросил Александр. – Слева в самом краю мишени дырочка, видишь? – Будаев ткнул пальцем. – Остальные в молоко. Целься в правый срез мишени, а не по центру. Поправку на ветер надо делать! Уяснила?

Десять контрольных выстрелов Маруся сделала, плавно нажимая спусковой крючок и задерживая дыхание, как ей посоветовал Будаев. Она совершенно точно знала, что от нее больше ничего не зависит, поэтому спокойно доложила:

– Вольноопределяющаяся Левкова стрельбу закончила.

Генерал нервно расхаживал перед строем сводного отделения санчасти и поваров и внимательно изучал протокол стрельб. Затем поднял голову и недоуменно посмотрел на подполковника. Тот втянул голову в плечи. Повисла тяжелая тишина. Генерал еще раз глянул в бумаги.