Текст книги "Я тебя заберу"

Глава 21. Чужая жена

Там, где нет любви, живет предательство.

Меня колотит так, словно снова заболеваю. Ощущения очень похожи, только без кашля, без головной боли. И вместо слабости – дикое желание встряхнуть кого-нибудь посильнее и выяснить правду.

Самый идеальный кандидат на «встряхивание» – Савойский. В отличие от Кравцова, он знает нашу кухню изнутри, а еще близко знаком с госпожой Шаталовой.

Меня так и подмывает явиться к заведующему отделением. Но, сцепив зубы, прохожу мимо его кабинета к себе. А там, закрывшись от всех, открываю базу данных доноров.

Первое, что бросается в глаза, – Галина не соврала. В базе больше нет никаких черновиков. Зато появилась новая папка… с детскими фотографиями, развернутым медицинским заключением и пометкой, что образцы этого донора уже использовались при проведении ЭКО в нашем центре.

Последнее заставляет вздрогнуть. ЭКО с донорской спермой не такая уж популярная процедура. За последние пару месяцев в клинике было лишь три случая мужского бесплодия. Но, учитывая рассказ Галины о доноре и его вопросах о жене Марка…

Дальше я запрещаю себе даже думать. Нужны факты! Открываю другую базу данных, с пациентами, и жму на папку с фамилией «Шаталова».

Кликаю мышкой один раз. Другой. Не понимая, что происходит, уже сильнее нажимаю третий. Должна открыться, однако папка, которую я раньше просматривала по три-четыре раза в день, вдруг оказывается недоступной.

– Вероника, кажется, у меня компьютер сломался. Можешь попросить сисадмина зайти на минуту? – прошу по телефону нашего администратора.

Спохватившись, выдавливаю из себя «Пожалуйста». И пока Вероника блеет в трубку, что все заняты и она постарается кого-нибудь найти, я без всяких трудностей открываю папку другой своей пациентки. После нее – еще одной. Затем третьей, четвертой… всех, кого вела в этом квартале.

– Это не ошибка, – вслух озвучиваю догадку. – Они закрыли мне доступ. – Все еще не веря в случившееся, смотрю то на экран, то на стену.

За все годы работы здесь это первый такой случай. У меня нет доступа к пациенткам других врачей. Конфиденциальность в клинике всегда была на первом месте. Но чтобы вдруг лишиться возможности заниматься своим делом…

Второй раз набираю администратора:

– Вероника, сисадмин не нужен. Скажи, Кравцов на месте?

За ответами, конечно, лучше бежать к Савойскому. Только вряд ли он ответит правду. После милых сцен приветствия и прощания с Шаталовой, на которые насмотрелась во время пункции и подсадки, от моего доверия не осталось и следа.

Если кто-то подменил Анастасии донора, никто кроме генерального не сможет вывести заведующего на чистую воду.

– Да, он у себя, – слышу ревнивые нотки. – Предупредить, что вы хотите зайти?

– Предупреди, что уже бегу! – Заблокировав компьютер, я вылетаю из кабинета.

Спешки нет, никуда не опаздываю, но внутри словно включается какой-то секундомер. Тикает, заставляя бежать быстрей. Гонит вперед по скользкой плитке, словно дело касается моей собственной беременности.

Не добежав пару метров до двери приемной, останавливаюсь.

– Какие люди! – Коля стоит у порога и широко улыбается. – Я ушам не поверил, когда узнал, что ты желаешь меня видеть.

– Николай Степанович, у меня очень серьезный рабочий вопрос. – Выпрямив спину, я оглядываюсь назад, встречаюсь взглядом с Вероникой. И с трудом сдерживаюсь, чтобы не послать Кравцова подальше.

– Конечно, свет очей моих. – Коля распахивает объятия.

– У меня нет доступа к карте Шаталовой. Она моя пациентка. Та самая, из-за которой ты лишил меня отпуска.

Я остаюсь у двери. Возможно, коридор не лучшее место для разговоров, но соваться в кабинет мне точно не стоит.

– Жена моего партнера? – недовольно кривится Кравцов.

– Да, она. Хочу проверить кое-какие данные. Можешь сказать технарям, чтобы вернули мне доступ к папке?

– Лиз, ты совсем себя не бережешь. Только вышла с больничного и сразу в бой. Нельзя так!

– Это моя работа. И моя пациентка.

Взгляд в спину жжет все сильнее, а телевизор на ресепшене гремит все громче. Еще немного, и придется его перекрикивать.

– Была твоя, стала Савойского, – разводит руками Кравцов.

– Что?!

– Слушай, ну я не мог оставить ее совсем без врача! Ты болела. Других спецов твоего уровня у меня нет, а Аркадий Петрович был не против. Он, в конце концов, гинеколог. Опыт у него огромный и стена с дипломами побольше твоей.

– Ей не нужен был сейчас никакой врач. Совсем! Я уже все сделала. Осталось узнать результат и дать общие рекомендации.

– Так он узнал! И дал! – Кравцов серьезно ничего не понимает.

– Узнал? – Кровь отливает от лица.

– Сегодня утром. Как раз перед тем, как Терехова закатила здесь скандал. – Пользуясь тем, что я растерялась, Коля подходит и обнимает за плечи.

– А результат? – с трудом ворочаю языком. На то, как мы смотримся, уже плевать.

– Беременна твоя Шаталова, – слышу бархатный шепот. – Ты отлично выполнила свою работу. Ты лучшая! Если хочешь, вечером можем отпраздновать.

Горячие руки скользят по моему телу. Гладят спину. После короткой остановки стекают ниже…

– Прошу прощения, не могли бы вы говорить потише! – внезапно взрывается Вероника. – Здесь вообще-то важные новости! – Она врубает громкость телевизора на максимум.

Так и хочется крикнуть: «Да не нужен он мне!», но взгляд цепляется за кадры на экране… С искореженным автомобилем, фотографией Марка Шаталова, словом «авария» в бегущей строке… И перед глазами все плывет.

Глава 22. Грязные тайны

Там, где женщина чувствует, мужчина – видит и знает.

Марк

– Босс, водителя перехватили. Следователь уже работает с ним, – произносит Злотников, начальник моей службы безопасности.

– Хорошо, Кирилл. Сообщи, когда заговорит.

Я поднимаюсь с больничной койки и раздраженно пинаю капельницу, которая находится тут исключительно для декора. Сквозь штору заглядываю в окно.

Знакомый больничный дворик. Тот же контейнер для мусора, что стоял здесь девять лет назад. Те же лавочки. Раньше желтые, теперь зеленые – цвета елей. Тот же узор тротуарной плитки – ромб.

Не думал, что придется снова «любоваться» этой красотой. Отвык от больничного запаха. Но у судьбы дурацкое чувство юмора.

– Вашей машиной тоже занимаются, – продолжает Кирилл. – Восстановлению она не подлежит. Как мы и предполагали.

– Скажи парням, чтобы отвезли этот металлолом на склад. Страховой все равно пока показывать нельзя.

– Да, как только криминалисты зафиксируют все повреждения, сразу займемся.

– Ясно. Как водитель?

– Говорит, что это самый красивый трюк в его каскадерской практике. Намекает на премию.

– Заслужил.

Душно. Я расстегиваю верхнюю пуговицу рубашки. Белой, без складок и кровавых разводов, которые показали по всем новостным каналам. – Что слышно от нашего друга из клиники?

– Донор больше не донор, – усмехается Злотников.

– Приказали уничтожить все материалы?

Это так предсказуемо, что челюсть сводит от зевоты. Вначале положительный тест на беременность, потом покушение. Теперь зачистка следов.

Все за один день. В спешке.

– В точку. Вместе с документами о подсадке.

– И как? Уничтожили?

– Этот ваш Савойский… перестраховщик хренов. Просил, чтобы мы все описали, зафиксировали. Лишь потом он уничтожит.

– Передай, чтобы не суетился. Пусть делает, что приказано, и не привлекает внимания. – Меньше всего сейчас хочется заниматься заведующим отделением ЭКО.

После того как мои люди нарыли на него компромат, Савойский превратился в настоящую занозу в заднице. Со страха стал сливать все. От того, с кем спит Кравцов, до последних сплетен.

Настя подобрала себе самого хренового сообщника из всех возможных. Замазанного в откатах и взятках настолько, что превратить его из подельника в информатора оказалось проще, чем можно было рассчитывать.

Пожалуй, я не прогадал, когда согласился купить клинику. И ради болтливого Савойского, и ради…

Мысль об этом втором «ради» заставляет закрыть глаза и медленно выдохнуть. Пожалуй, у судьбы не просто плохое чувство юмора – она гребаный шулер. С козырями в рукавах и заготовкой из шестерок на погоны.

Я знал, что на меня ведется охота, сам незаметно расставлял силки. Но и не подозревал, что кроме моей охоты совсем рядом происходит кое-что более важное. Такое, в сравнении с чем сама охота – детская возня в полупустой песочнице.

– Касательно Борухова приказы будут? – прерывает мои размышления Кирилл.

Он переступает с ноги на ногу и взглядом указывает на одну из двух папок, что лежат на тумбочке. Обычную пластиковую. С наклейкой «Донор» в правом верхнем углу и длинным номером.

– Нет. По нему задача прежняя. Мне нужно, чтобы вы нашли все ниточки, связывающие любовника жены с настоящими заказчиками. Прошлогодняя попытка обанкротить компанию стоила мне слишком больших денег. Если это те же рейдеры и сейчас вместо запугивания партнеров они решили использовать Настю, я хочу знать детали их плана и имена. Организаторов, рядовых исполнителей и молчаливых свидетелей. Всех!

– Понял. Наблюдаем дальше. Как и за вашей… женой. – На последнем слове Кирилл запинается и отводит взгляд.

– Она нормально перенесла известие о моей коме?

Возможно, не стоит волноваться о Насте. Только иначе я не могу.

За два года под одной крышей она стала больше чем удобной любовницей. В какие-то моменты я всерьез верил, что из нас получилась бы настоящая семья. Без чувств, но на полном доверии. Не такая, какие показывают в наивных фильмах для детей. Но и не такая, в какой вырос я сам, – с вечными скандалами, ревностью и холодным равнодушием.

Я верил в это настолько, что до последнего надеялся на донора. Ждал, что Настя одумается, не позволит втянуть себя в чужую аферу. Не станет менять неизвестного мужика, от которого в базе лишь детские фото и общие данные, на любовника… Человека, который будет кровно заинтересован в ребенке и его наследстве.

– Анастасия Дмитриевна рвалась сюда. Пришлось при ней звонить в больницу и по громкой связи узнавать, что к вам не пустят, – отчитывается Злотников.

– А как самочувствие?

– Физически вроде бы нормально… – Кирилл снова опускает голову. – Читает новости. Плачет. Даже когда думает, что за ней не смотрят.

– Скажи Савойскому, чтобы набрал ее. Возможно, понадобятся какие-то успокоительные. Пусть будет готов выехать на дом.

Одного выкидыша мне хватило. Не у Насти, у первой жены. Видеть такое снова нет никакого желания.

Злотников кивает.

– Еще какие-то распоряжения? – Он подходит к двери.

Я задумываюсь всего на миг. О том, как сильно хочется закончить это дурацкое представление, и о том, как рванул бы сейчас в сторону одного уютного питерского дворика.

Это даже не мечта. Потребность. Как дышать.

Но сказать о своем желании вслух не успеваю.

Кирилл вдруг подносит к уху телефон:

– Да? Твою мать! В чем?.. – Оглядывается по сторонам.

– Что? – спрашиваю, не дожидаясь окончания разговора.

– В блоке посторонний. Какая-то женщина. Одета как врач, поэтому парни заметили ее слишком поздно.

– Врач?

– Да. В белом халате. Пронеслась так быстро, что даже лицо разглядеть не успели. – Кирилл включает громкую связь.

– Мы перехватим ее в лифте! – слышен голос одного из моих охранников.

Следом в трубке раздается звук шагов. Быстрых, больше похожих на бег.

Но вместо тревоги в груди рождается совсем другое чувство. Яркое, как вспышка сверхновой. И пока Злотников не нажал отбой, я отдаю ему и всей охране новый приказ:

– Назад! Не трогать! Пропустить!

Глава 23. Та самая

Даже всевышний не знает, какое решение примет женщина.

Я чувствую ее.

Нутром, интуицией, беспокойной штуковиной, что бьется за ребрами. Чувствую, как в первый день нашего второго знакомства, несмотря на изменившееся лицо, фигуру и новую биографию.

Ощущаю близость, как ощущал всю эту неделю… Семь долгих дней, когда я отпускал водителя, пересаживался в личную машину и ехал по уже знакомому адресу.

Чтобы сидеть под подъездом старой пятиэтажки. Часами пялиться на окна третьего этажа. И по сто раз за ночь перечитывать короткую записку, написанную красивым немедицинским почерком: «В следующий раз пробью шины». И точка. Жирная, как дыра от пули.

Только одна девчонка в моем прошлом не знала, что такое тормоза.

Лишь одна женщина в моем настоящем могла прорваться сквозь охрану, придирчивых вахтерш и целую толпу медперсонала.

Язва.

Сумасшедшая.

– Лиза! – произношу я вслух, когда дверь палаты распахивается настежь.

– Ты?..

От эмоций на лице Лизы сердце на мгновение останавливается, а потом начинает биться так быстро, будто хочет вырваться из груди.

– Ты! – произносит она уже без удивления. Громко. С яростью.

С таким блеском в глазах, что я задыхаюсь от восторга. Впитываю эту ее злость и с трудом могу сделать хотя бы один вдох.

– Живой! – На той же скорости, с какой влетела в палату, Лиза подбегает ко мне и с замахом бьет по одной щеке. – Здоровый! – Затем по другой. – Невредимый. Сволочь!

Она сгибается пополам как от удара под дых. И, вздрагивая, по стеночке опускается на пол.

– Лиза…

Вторая папка – с надписью: «Градская» – все еще на тумбочке. У меня было много времени, чтобы открыть ее и убедиться в своих догадках. Злотников всегда делал работу качественно. Искал и там, где можно, и там, где нельзя.

Но сейчас это не имеет значения. Самое главное живое доказательство передо мной. Злое и красивое. Такое свое и такое испуганное, что не могу удержаться от искушения и подхватываю на руки.

– Что ты сделала с ушами? – Самый глупый вопрос из тех, что можно сейчас задать, однако в голове всплывает именно он.

– Твоя жена и Савойский подменили донора. – Лиза меня словно не слышит. Отвернув лицо в сторону, смотрит на капельницу и дрожит все сильнее.

– Ты так изменилась. Лицо, фигура… – Мой взгляд останавливается на скромном декольте.

Девчонка из прошлого стеснялась своей маленькой груди. Приходилось насильно выбивать эту дурь из ее головы, затрахивать до бессознательного состояния, чтобы и не вспоминала.

Но те упругие округлости, что скрываются сейчас под халатом… Душу можно отдать ради того, чтобы потрогать это совершенство. Подарить что угодно, лишь бы позволила увидеть себя новую.

– У меня нет доказательств, только донор точно ее знакомый. Он спрашивал об Анастасии у лаборанта. Называл твою фамилию. – Лиза вскидывает голову и с вызовом смотрит мне в глаза.

– Я думал, что с ума схожу. Глядел на тебя и видел… тебя, прежнюю. – Утыкаюсь носом в темную макушку и чуть не кончаю от запаха.

Ее! Того самого! От которого месяц рвало крышу и я всерьез начинал верить в психическое расстройство.

– Меня отстранили от дел. Закрыли все доступы.

– Ты охрененная. – Целую лоб и щеки.

– Твоя Анастасия беременна.

– Какая же ты сладкая… – Скольжу губами по подбородку. Шизею от того, какая она вкусная.

Моя горячая девчонка с новым телом и прежним диким темпераментом. Моя личная сумасшедшая.

– У них получилось.

Мы все еще говорим на одном языке, но о разном. Как в параллельных реальностях.

– Похер на них! – Не остается больше никакого терпения. Лопается.

Вжимаю упругую попу Лизы в свой каменный пах и загибаюсь от кайфа.

– Шаталов!

– Сдохнуть можно, как хочу тебя.

– Псих! – Испепелив меня взглядом, Лиза отстраняется. – Я думала, они тебя убили!

Она жадно втягивает носом воздух и, качнувшись вперед, кусает меня за нижнюю губу. Как злая, дикая зверушка. Без жалости. До крови. До такого бешенства, что у меня будто чеку срывает.

– Познакомишь с сыном? – Разворачиваюсь и бросаю Лизу на кровать.

Нужно быть ласковым и осторожным. Нельзя спешить и пугать. Но не могу. Все недели ожидания, все эротические сны, все запреты, которые я ставил перед собой, детонируют в один момент как долбаная бомба.

Хочу Лизу до одури. Не только членом, а каждой клеточкой своего тела.

Смять.

Подчинить.

Заполнить до отказа, чтобы пропиталась мною насквозь. Пропахла от кончиков волос до маленьких красивых пальцев на ногах.

– Вот роди себе сына и знакомься!

Моя маленькая разъяренная ведьма выплевывает слова, как проклятия. Убивает взглядом. Но уже в следующую секунду тянет за ворот рубашки к себе и снова кусает.

– Я твоего хочу! Нашего! – Облизывая кровь, развожу ее ноги и чуть не задыхаюсь.

Лиза без колготок. В чулках. Доступная настолько, что достаточно сдвинуть в сторону тонкую полоску кружев, и подушечки уже скользят по влажной бархатной плоти.

– Ты своего упустил! – Лиза насаживаясь на мои пальцы, и крупно вздрагивает.

– Другой мне не нужен. – От взгляда на ее подпухшие складки в голове перемыкает.

Становится плевать на место, время и защиту. Не думая ни о чем, я расстегиваю ширинку брюк, спускаю их вместе с бельем. И толкаюсь членом в свою девочку.

Резко. До ее вскрика. На всю глубину.

Так, как ей сейчас нужно. Как нужно нам обоим.

– Сволочь… – срывается с пухлых губ словно самый лучший комплимент.

– Твоя сволочь. – Выхожу полностью. И толкаюсь второй раз.

Еще быстрее. Так жестко, что Лиза выгибает спину и скребет ногтями по отутюженной простыне.

– Гад… – Закатывает глаза.

– Твой гад! – Кладу ладони на пышную грудь и сквозь одежду сжимаю соски.

Сминаю их до первого стона. Глажу мягкие полушария. А когда Лиза второй раз вздрагивает, начинаю трахать ее уже по-настоящему.

Вколачиваю член без остановок и нежности.

Вылизываю нежный рот с таким рвением, что за грудиной горит как перед инфарктом.

Шизея от того, как моя ведьма течет на меня, проталкиваюсь в нежную плоть. Тараню членом до упора. Беру свое… С такой одержимостью, что кровать скрипит, стоны звучат все громче, а в голове остается только одна мысль:

«Я тебя заберу! У всех! Даже если будешь против. Даже если придется снова вывернуться потрохами наружу».

Глава 24. Тот самый

Мужчинам, как лошадям, главное не давать спуска.

Лиза

От привкуса крови на губах тормоза отказывают напрочь.

Я вижу серые больничные стены и проклятую капельницу. Понимаю, где нахожусь и зачем. Но стоит Марку бросить меня на кровать, все становится неважным.

Лопатки касаются больничной простыни, и пережитый страх превращается в желание.

«Это лекарство!» – приказываю себе, раздвигая ноги.

«Мне нужно!» – затыкаю рот внутреннему голосу и выпускаю на волю своих чертей.

Дальше все легко. Без табу и дурацкой скромности. Без ненужной нам прелюдии и бесполезных оправданий.

Просто беру! Не дожидаясь, когда все сделают за меня, сама насаживаюсь на пальцы Марка. Загибаюсь от их твердости внутри лона. И отпускаю проклятую тревогу на все четыре стороны.

К счастью, Шаталова не нужно просить дважды или учить пользоваться своим потрясающим членом.

– Сволочь… – единственное, на что хватает сил, когда массивная головка без презерватива прижимается к позорно влажным складкам.

«Давай же» – произношу мысленно. Словно молитву. И Шаталов, как гребаный джинн, мгновенно исполняет желание.

Один толчок, и я хриплю от острого наслаждения.

Один взгляд – и выгибаюсь дугой.

Тело откликается каждым нервным окончанием. По позвонкам горячей лавой струится жар. Мышцы живота сводит от непривычной тянущей боли. Страхи тонут в новых ярких ощущениях.

Я сама тону. Вязну… Только этого мало!

«Еще!» – молю глазами. Подаюсь бедрами навстречу. Однако мерзавец будто не понимает. Душу выворачивает диким, одержимым взглядом.

Мучительно медленно, заставляя почувствовать каждую свою вену, каждый сантиметр, вынимает из меня член. И, улыбаясь, хрипит:

– Твоя сволочь. – Уверенно. Громко. Словно это что-то значит.

В ответ так и хочется послать этого умника к черту. От ненависти внутри все клокочет и трясется. Перед глазами снова мелькают кадры с разбитой машиной и лужами крови. Я опять слышу слова диктора о тяжелых повреждениях.

Но новый спасительный толчок вовремя вырывает из кошмара.

– Гад… – Закатив глаза, скребу ногтями по крахмальной простыне. Жадно хватаю ртом воздух и шалею.

– Твой гад, – эхом отражается от стен.

Все так же уверенно. Строго, как приговор. Только я уже ничего не слышу и не вижу.

Девять лет пыталась забыть этого мужчину. Искала замену в объятиях других. Отдавалась каждому как в последний раз. А сейчас, стоит Марку коснуться моей груди, сжать соски… слетаю с катушек совсем как в нашем далеком прошлом.

Вздрагиваю как от удара током.

Не в силах больше держаться, тяну Шаталова на себя. Царапаю сильную шею. Впиваюсь в искусанные губы…

Ненавижу его еще сильнее!

Проклинаю, сжимая лоном горячий член. И чуть не ору, когда Марк начинает трахать меня уже без пауз и жалости.

Под идеально правильным углом.

Так глубоко, как люблю.

Так быстро, как нам сейчас необходимо.

Трахает, как умеет это делать только он.

Жесткими толчками вколачивает в матрас.

Горячими губами ловит крики и стоны.

Заставляет дышать своим воздухом…

Бесконечно долго.

Невозможно сладко.

До моих всхлипов и слез. До сумасшедшей пульсации и его глухого стона. До такой тишины, что слышу лишь стук сердца и сирены скорых за окном.

– Ты сдоила меня до последней капли.

Будто это не он нафаршировал меня спермой, а я сама, Марк довольно улыбается. И, крутанувшись, устраивает меня на своей груди.

– Шаталов, я прибью тебя за то, что ты сделал.

По ощущениям, во мне целый литр. Страшно даже представить, как буду подниматься и приводить себя в порядок.

О поездке в школу за Глебом и думать не хочется.

– Зато ты убедилась, что я не покойник!

– Знаешь что… – Набираю полную грудь воздуха. – Если хоть один из твоих живчиков окажется живее, чем написано в диагнозе… Если после этого ко мне пристанет хоть одна зараза, я одолжу у хирургов самый острый скальпель и доделаю то, что не сделала с тобой первая авария.

– Ты же потом плакать будешь громче всех! – самодовольно скалится этот гад.

– Не знаю, сколько там у тебя «всех», но я переживу. Одной слезинкой больше, одной меньше!

– Всего одной? – Улыбка Марка становится шире.

– Считаешь, достоин большего? – Не позволяя себе и дальше расслабляться, все же встаю.

От резкой слабости слегка пошатывает. А по ногам ручьями течет мой позор.

– Считаю, что достоин познакомиться с сыном.

Поправив боксеры и застегнув ширинку, Марк садится на кровать. Идеально отутюженный, опрятный, словно и не было между нами пару минут назад никакого безумия.

Такой чистенький, что хоть прямо сейчас называй ему номер школы и отправляй в одиночку разбираться с сыном.

– Мне нужно время. – Тряхнув головой, прогоняю глупые мысли. – Глеб ничего не знает. Я не могу просто так привести тебя в дом и сказать, что ты его отец.

– Прости. Время дать не могу. – Марк берет меня за руку и пытается притянуть к себе.

Еще недавно я была бы не против. Сама хотела его. Сама требовала большего. Но больничные стены и белесые потеки на ногах отрезвляют не хуже ледяного душа.

– По-прежнему считаешь, что можешь решать за нас двоих? – Вздыхаю.

– Девять лет прошло. Я и не подозревал, что у меня есть сын, – опустив голову, произносит Шаталов.

– Ты очень правильно сказал. Девять лет! – Я стряхиваю с себя его тяжелую руку и пячусь к двери. – Девять лет, с тех пор как ты меня бросил. Девять очень долгих лет.

– Лиза.

На лице Марка отражается самая настоящая боль. Я вижу эти сжатые челюсти, желваки на скулах. Читаю во взгляде столько, что можно захлебнуться от эмоций.

– Все изменилось. – Пока снова не утонула в этом мужчине, мысленно выстраиваю между нами высокую кирпичную стену. – Я больше не играю по твоим правилам.

– Лиза… – Марк медленно, как тяжелобольной, встает с койки. Делает шаг ко мне.

Но этой его заминки хватает, чтобы толкнуть дверь и, не обращая внимания на свое бедственное положение, со всех ног рвануть в сторону лифта.