Текст книги "Никогда прежде"

Глава 3
Кончинка

Зеленые поля, синие горы – прекрасный пейзаж.

– Вон туда напрямик, и через час дойдешь.

– Час? – Мне показалось, что я ослышалась.

– Да. А я вот здесь сворачиваю, – возница махнул рукой влево.

От перекрестка уходили по трем направлениям три дороги. И если слева виднелись крыши какого-то поселения, а справа можно было разглядеть перекошенные заборы, ограждавшие виноградники, то прямо дорога убегала в никуда и где-то там упиралась в горы.

– Мы договорились о конечной станции!

– Как договорились, так и доставил. – Мужик ткнул рукой в указатель, на котором было написано: «Конечный пункт – Кончинка».

– В смысле? Указатель здесь, а сам город еще в часе ходьбы!

– Видать те, кто указатель втыкал, дальше не дошли. Что тут поделаешь?

С сим философским умозаключением возница безо всякого почтения к чужому имуществу скинул мой саквояж на землю.

– Премного благодарна за доставку, – громко фыркнула я и неуклюже перелезла через бортик. Потирая ноющие бока, проводила взглядом удаляющуюся телегу. Вот ведь жук!

За час пути мой саквояж стал весить несколько тонн, а я порадовалась, что не положила теплые носочки. Подозреваю, они точно добавили бы пару десятков килограммов. В какую бы ладонь я ни перекладывала собственную ношу, та рука неизменно ныла и отваливалась. Привязать бы к спине, но поясница тоже ныла. А еще ближе к концу пути на меня напали бумажные пчелы. Новое послание от возлюбленных братцев. Я ругалась и отмахивалась от жалящих мерзавок, пока не удалось метко врезать по всей жужжащей массе саквояжем. Оглушенные пчелы рухнули на землю и сложились длинным посланием.

«Еще раз спасибо, сестрица. Мы благополучно вывезли камни из разгромленной спальни. Садист-министр притворился, что у него даже тележки нет, и заставил носить руками. Мы воспользовались рубашкой Берри, но возле лестницы ткань порвалась, и камни покатились вниз. Из-за треснувшего мрамора и поврежденных перил, а также ушибленной ноги министра тот орал и грозился сослать нас в заброшенные каменоломни, где уже прекратилась добыча, поскольку никогда бы не доверил нам взаправду добывать дорогой камень. Материалы для заделки стены доставили уже к самой стене, хотя прежде министр намекал, что придется носить. Раствор оказался никуда не годным, он вообще ничего не скреплял. Министр кричал, будто у нас руки не оттуда растут, раз даже раствор замешать не можем. Однако в итоге оказался не прав, его ботинки неплохо прикрепились этим раствором к полу. Мы не собирались проверять, скрепляет ли он другие материалы, кроме камня, просто случайно пролили. На вопли министра прибежал какой-то башковитый дядька, который отвечает у них за ремонт, он-то и пояснил, что мы забыли про важный ингредиент. Позвали бы его сразу, меньше мороки было бы. Стену в конце концов сложили, правда, совершенно случайно разбили окно в коридоре. Берри показывал, как ловко умеет жонглировать камнями, и у него неплохо получалось. Министр, скажем тебе, жутко нервный тип. Выдал, будто мы с сестрой одного поля ягоды, а мы сказали, что ты нам неродная, однако он уверял, будто сходство все равно прослеживается. А еще заявил, будто ночевать мы будем в местном гостевом подвале за порчу государственного имущества. Собственно, отсюда и шлем тебе послание, дорогая наша сестричка. Утром жди еще одно, поскольку Варваро пообещал, что к утру нас выпустят».

Светлые звезды! Я уселась на саквояж на обочине дороги. Папа не смог придумать лучшей мести за поступок министра, кроме как подослать к нему моих братцев? Смех вырвался сам собой, едва я представила лицо нашего деятеля, у которого ботинки прилипли к полу. Да, отец, безусловно, один из самых остроумных людей, которых я встречала (нам от этого остроумия частенько в детстве бывало ну очень весело). Скажи папа мальчишкам об истинной причине моего побега, они бы пошли бить министру морду и точно загремели бы в застенки. Хотя даже отцу я не описывала всех подробностей наглых притязаний посла. Ни к чему. Иначе ведь даже папа не сможет сдержаться, а ради родных следует сохранять спокойствие и трезвую голову. Пускай семья у нас была не образцовая, но вполне сосуществующая в одном доме. С тех пор как после ухода матери отец женился на вдове Альбе, он сразу приобрел еще и двух детей-двойняшек. Мальчишки – мечта любого мужчины, но, вероятно, не настолько одаренные, как эти двое. Общей любовью нашей семьи был, конечно, Эрик. Четвертый ребенок, рожденный уже в совместном браке. Родной и отцу, и мачехе, самый умный, чуткий и добрый мальчик в мире.

В целом, как я и упомянула, семья у нас была не образцовая, но за годы совместного проживания мы все же привыкли друг к другу, а в сложных обстоятельствах начинали дружить против общего врага. Потому я прекрасно понимала, отчего папа не стал рассказывать братьям об истинной причине моего отъезда. Мачехе он тоже явно ничего не сообщил, ведь она попросту не умела держать язык за зубами, хоть и была доброй и отзывчивой женщиной.

Со стоном распрямив захрустевшие колени, я потерла поясницу, а затем сделала попытку подняться. Вот не зря говорят – когда куда-то долго идешь, желательно вообще не останавливаться. Я встала на ноги более-менее устойчиво раза с третьего. Хотя неженкой не была, ведь любящий отец обожал согнать детей вместе и отправиться в какой-нибудь пеший поход или на пикник, с которого мы приползали домой жутко грязные и клялись, что больше на такое не подпишемся. Но в вопросах семейного досуга отец был суров и неумолим. Зато именно благодаря нашим марш-броскам я в итоге дошагала до Кончинки.

– Слушай, ты завтра приходи. Вечер уже. Мэр отдыхать ушел.

Сторож местного административного здания махал мне рукой, указывая направление. Здание было одноэтажным домиком с мансардой, а сторожка при нем – обжитым вагончиком от списанного трена.

– Я по распределению, – говорить выходило только сквозь зубы. – Куда я пойду?

– Ну так гостиница. У нас для приезжих гостиница есть. Вид живописный. У самой горы построена. Отсюда недалеко, всего полчасика прогуляться…

Я сжала руки в кулаки, и старые ворота грохнулись с петель. То, что не сработало в случае с послом, прекрасно возымело действие здесь.

– Бешеная, что ли? – закричал сторож, придавленный калиткой. Через окошко в ней он прежде со мной и разговаривал. А теперь вот лежал на земле под металлической конструкцией.

– Я уже часик прогулялась от вашего указателя. Дальше не пойду.

– Это же государственная собственность! Государственную собственность рушишь.

– Карма у меня такая в последнее время, – пробормотала я себе под нос.

– Ты калитку-то поднять помоги, а то мне не встать, – трепыхался сторож.

Только я уже поняла, что с местными нужно решать все исключительно наперед.

– Послание отправь мэру насчет меня и транспорта до места распределения, и сразу помогу.

Мэр косился на меня, а я на старый колесный экипаж, подобные которому прежде видела лишь на картинках. Настоящий раритет с облупившейся краской, продавленным сиденьем, побитой временем кожей и определенно разными колесами. Трясло в нем еще активнее, чем в приснопамятной телеге. Тщательно изучив и бумаги, и меня, мужчина в итоге дозволил забраться в этот движущийся памятник транспортного искусства.

– Кхм, – приступил он к разговору, – забор теперь чинить придется.

– Я сломала, я и починю. Как только приступлю к работе.

– А Тровичу теперь всю ночь не спать с упавшим-то забором?

– А у вас сторож спит на посту?

Мэр снова кашлянул, пробормотав под нос:

– Пожилой человек все-таки. Молодежь. Никакого уважения.

Я презрела все выпады в сторону некультурной молодежи в моем лице и продолжила озираться. Наш экипаж как раз добрался до длинной красивой улочки, убегавшей прямо к горам. Впрочем, улочка эта была премилой и прекрасивой только с одной стороны, с другой же высились старые покосившиеся здания.

– Ну вот, почти приехали, – указал рукой мэр.

Отлично. Я даже обрадовалась, поскольку просто нереально устала. Почти бессонная ночь, совершенно безумное распределение и дорога, которую лучше стереть из памяти.

– Тпру, – выкрикнул градоначальник, он же возница, тормозя старенькую пегую лошадку. Кажется, она была ровесницей экипажа.

Я с удовольствием любовалась милой лавкой с высокими окнами, оформленными резными наличниками, украшенной двумя декоративными фонарями, разливавшими в переулке уютный свет. Запрокинув голову, посмотрела на второй этаж с двумя окнами, явно обозначавшими жилые комнаты.

Мэр загремел ключами, а затем жуткий скрип привел меня в полнейшее недоумение. Оглянувшись через плечо, я увидела, как мужчина открывает дверь здания на другой стороне. Старого, обшарпанного и с виду абсолютно нежилого.

– Ну вот, – гостеприимно махнул ладонью глава города, – заходи.

А я ведь уже поднялась с сиденья, но тотчас же плюхнулась обратно.

– Туда? – робко уточнила я.

– А куда еще? – явно удивился мужчина.

– Вот сюда, – я показала на премиленькую лавочку.

– Сюда нельзя, эта не наша часть города.

– В каком смысле? – Мой мозг отказывался выдать мало-мальски разумное предположение относительно подобного заявления.

– Долгая история. Ты сперва заходи.

Заходить мне совсем не хотелось.

– Нет, нет, я сперва послушаю.

Прижав к груди саквояж, я героически пыталась вникнуть в пояснения мужчины.

– Раньше, при старом министре, у нас популярный курорт был. Воды лечебные со всякими минералами. Возле горы, – он махнул в направлении конца улочки, – хороший курорт отстроили. На средства казны. Тогда же у нас здесь землю выкупали все эти не местные, дома возводили. Зато потом, когда новый министр кресло прежнего занял, горный курорт из моды вышел, стали все городские на моря ездить, на тропические водопады, трекинги всякие. Вот у нас и осталось: своя часть города и чужая. Да гостиница, которую сами до появления курорта отстроили.

В носу засвербело, словно я вот-вот пущу слезу.

– Ну ничего, – проговорил он, – министр наш уже стареет, может, снова лечебные воды в моду войдут.

– Но этот дом непригоден для проживания, – сказала я мэру, совершенно не интересуясь в данном случае возрастом главного министра. Меня больше беспокоил возраст самого строения.

– Еще как пригоден. Да он из такого годного дерева, что еще дети твои жить будут. Гляди!

Градоначальник похлопал по стене, а сквозь раскрытую дверь донесся звук, будто что-то тяжелое упало на пол и покатилось. Мужчина поспешно убрал руку и быстро проговорил:

– Главное, тут петли никакие не трогай. Да и тебе ли переживать? Ты же реставратор.

– Для реставрации тоже материалы нужны, а здесь их требуется немереное количество: дерево, камень, вероятно, черепица, мрамор…

– Хе, ну, мрамора отродясь не завозили, дерево опять же… стройматериалы нынче очень подорожали, зато комнаты меблированы. А остальное еще поглядим, что там положено выдавать тем, кто по распределению. У нас давненько никто не заезжал, не то что в былые времена. Прежде так и рвались распределиться. Заходи, располагайся.

Я сидела на саквояже посреди лавки, подперев ладонями подбородок, и совсем ни о чем не думала. Мысли просто не желали приходить. Ведь чтобы откуда-то браться, им тоже нужны были силы, а для этого сперва стоило отведать захваченный мэром и завернутый в чистую тряпку паек.

Тихое шуршание заставило равнодушно повести головой вправо. Мягко ступая лапками по ужасно скрипучим половицам, которые сейчас, конечно, не издали ни звука, ко мне шагал бумажный котик. По манере подачи послания я с ходу угадала, от кого оно. И вцепиться бы в это письмо со всей страстью и яростью, но даже бумажного котика было жаль. Я вытянула руку, и он ткнулся в ладонь мордочкой, а потом расстелился на полу ровным и ужасно светским сообщением всего в одну строчку: «Как прошел день?»

Да чтобы светлые звезды каждый раз гасли над твоей головой, господин посол! Мне очень, просто очень хотелось ответить, что день прошел превосходно, но на столь наглую ложь даже рука не поднялась. Я слабо махнула ладонью, посылая в пространство обычный бумажный шарик с еще более коротким ответом: «Отвратно!»

Отправив, подумала, что вообще могла не отвечать. Проигнорировать, и все, но меня выбило из колеи само послание. Ведь он узнал, что я сбежала, не мог не узнать, раз я не явилась к нему в резиденцию после распределения. Так к чему интересоваться моим днем? Логично предположить, что либо позлорадствовать, либо надавить. И я даже ожидала ответного сообщения, в котором он мог написать нечто вроде: «а не стоило убегать» или «еще можно вернуться», однако ничего больше не пришло. Совсем.

И когда я решила, будто он правда не ответит, прилетело письмо. Стандартный шарик, удививший отсутствием сложных спецэффектов. Но оказалось, сообщение пришло не от посла. Писала мне Элла. Спрашивала, куда я исчезла. А затем в восторженных выражениях описывала, что куратор отправила ее в резиденцию самого посла на работу. Минуточку! В резиденцию? Я перечитала снова.

Все верно. Меня заменили Эллой, которая находилась теперь в полнейшей эйфории от открывавшихся перспектив, пока я сидела на саквояже в пыльном доме. А в конце письма бывшая сокурсница окончательно добила сообщением о том, что у посла появился еще один помощник. «Видела твоего брата…» – сообщила она. На этом месте я нашла в обессиленном организме столько сил, чтобы создать настоящую бумажную гильотину, пускай и размером с ладонь, и запустить ее к послу.

– Может, вам еще что-то нужно? – спрашивал секретарь, закрывая спиной скучающего Эрика и оттесняя того подальше от стола.

– Мне нужно, чтобы вы определили круг обязанностей нового помощника.

– Но ведь никаких особых дел для него нет, – бросил недовольный взгляд на парня секретарь, намекая, что сам отлично справляется со всем, все успевает, а значит, никаких новых помощников можно не брать.

– Тогда отправьте его в библиотеку.

– Отправить в библиотеку?

– Да. Выбрать для меня ряд произведений, в соответствии со списком, – Раян протянул лист бумаги с перечисленными на нем оглавлениями книг.

– Слышал? – Секретарь выпятил грудь и величественно передал список молодому человеку. – Это все нужно доставить в резиденцию из библиотеки. И побыстрее.

– Есть ли смысл… – начал Эрик, но в этот миг на стол посла приземлилась бумажная гильотина, а Раян едва успел отдернуть пальцы от нацелившейся на его руку сложной конструкции. – Ух ты!

– Ух ты? – возопил секретарь, хватая веник и принявшись охотиться на бумажное послание, словно оно было обычной мышью, нацелившейся на хозяйское добро.

– Бесполезно, – перекрывая хлопки веника, крикнул Эрик, – пока не цапнет, не откроется и не даст себя прочитать.

– Как интересно, – тем временем проговорил посол, – это ваше древнее орудие казни? Я видел такие в книгах. – Он протянул ладонь.

– Господин! – закричал секретарь и бросился грудью на стол, пытаясь защитить столь необходимые иностранному посланнику пальцы. Однако жест не был оценен по достоинству, поскольку на лице посла отразилось явное разочарование, когда гильотина смачно хрумкнула некой частью помощника. Глаза секретаря мгновенно расширились, и очень негромко, словно должность не позволяла вопить во весь голос, он прошептал: «Ай».

Затем помощник медленно сполз со стола, оглядываясь в поисках злобного письма, но оно уже лежало на столешнице в виде бумажных конфетти.

– Вот видите, не откусила бы, – заговорил Эрик, – а теперь цапнула не того и сразу самоуничтожилась. А всего-то синяк останется. Великое дело!

Оскорбленно взирая на дерзкого юнца, посмевшего даже предположить, что иностранный посол должен ходить в синяках, секретарь пробормотал:

– Прошу прощения, я отлучусь.

Старательно сохраняя вид, полный достоинства, он вышел за дверь.

– Чересчур услужливый, – проводил его взглядом Эрик. – Меня родная мать так не опекает.

– Такое поведение у вас считается необычным? – уточнил посол.

– В том смысле, что мужик до смерти испугался, будто вас письмо укусит, и бросился грудью на защиту? Не совсем привычно, скажу я.

– В вашей стране много необычного.

– Просто неадекваты везде встречаются.

– Неадекваты?

– Ну, такие люди, которые нестандартно реагируют на ситуации.

– Вот как? – Посол задумчиво посмотрел на молодого человека.

– Да. Порой люди просто истерят не к месту. Чаще женщины, потому что они эмоциональнее.

– А для женщин типично отвергать реакции собственного тела и не позволять себе всецело отдаваться ощущениям?

– Эм, реакции отвергать? – Эрик почесал макушку. – Ну, кто их разберет.

– А ваша сестра?

– Что моя сестра?

– Насколько типично для нее реагировать нестандартно или истерить?

– Сабрина в целом такая, что ее лучше не трогать. К ней подход надо знать. Но она добрая.

– Она не любит розы, хотя обычно женщинам они нравятся, эмоциональна, но идет на поводу совершенно не у тех эмоций, предпочитает разрушать, хотя женщинам более свойственно созидание. Отвергает те предложения, которые с радостью принимают другие. Так что же она любит? Сладости? Красивую одежду? Украшения? У нее есть любимые питомцы?

Эрик задумался. Вопрос был странный, но ему стало любопытно ответить, а после разузнать, с чего посла так интересует Сабрина. Сестра, конечно, была подвержена перепадам настроения, но поверить, будто у нее реально случился срыв, оттого она и нанесла настоящие разрушения государственной собственности, у Эрика не получалось. Отец молчал, так что, вероятно, посол мог пролить свет на ситуацию.

Парень перешел к креслу, куда указал индигиец, и сел поудобнее. Сейчас, когда рядом не крутился нервный секретарь, Эрик достаточно расслабился. И в целом беседовать с послом было приятно, он располагал к себе и манерой общения, и вниманием, которое проявлял к собеседнику. Очень выгодно при этом отличался от их главного министра, заставившего всю семью приносить публичные извинения.

– Насчет роз и вообще цветов точно не скажу, поскольку у нас в семье как-то не принято их дарить. Но когда Сабрина встречалась с этим Аданом, он пару раз приносил ей букеты, она брала. А насчет питомцев скажу, что дольше всех в доме прожила крысявка, такая забавная с черными глазками. Сабринка о ней заботилась, она единственная, кто не забывал той еду и воду давать. Маме, например, очень не нравился хвост, а сестра ничего, даже не морщилась, когда крысявка к ней на плечо забиралась. Из сладостей Сабрина точно не любит шоколад, вечно его мне отдавала, когда тот же Адан дарил. Ей больше нравятся такие мелкие кисленькие конфеты. У нас в лавке под домом продаются. Из одежды чаще выбирает что попрактичнее, поскольку у нас дома порой случаются катаклизмы. А вот на свидания ходила в платьях, я помню. Но я не замечал, чтобы она прямо очень любила всякие тряпки. Украшений мало носила. У мамы есть украшения, она Сабрине всегда на праздник предлагала, а та выбирала только что-то самое простое. Вот! Мне кажется, она любит всякие механизмы. Она же реставратор. Иногда сядет и часами рассматривает какую-нибудь старинную вещь, разбирает ее, изучает. Вот и все, собственно. А почему вы интересуетесь?

Эрик чуть подался вперед, вглядываясь в лицо посла, но тот лишь равнодушно пожал плечами.

– Мне интересно все необычное, а ваша сестра очень необычна.

Крысень была приличных размеров. И как только вымахала такая? Я успела заметить ее мельком, а она сожрала паек, привезенный градоначальником, чтобы задобрить бешеного реставратора. Пока я задремала на саквояже, создав превосходную гильотину, которая, по крайней мере, должна была хорошо погрызть кое-кому конечности, чтобы неповадно было их распускать, крыса выбралась из своей норы и прогрызла платок. А когда я проснулась, она благополучно утащила всю еду и теперь громко шуршала в углу, где-то за баррикадой из старой мебели и прочего хлама.

– Вот же вредительница! – Я могла выругаться и с бо`льшим чувством, но затекшие мышцы переключили все внимание на себя. – Ох ты ж!

Свалившись с саквояжа, потерла ушибленный локоть и посмотрела по сторонам в поисках ответного письма-пакости от посла. Отправив ему гильотину, я всерьез опасалась, что он непременно пришлет мне нечто столь же гадкое, и даже засыпать опасалась, пока организм не взял свое. Однако все мои витиеватые пожелания оказались проигнорированы, зато я приметила жабу. Приличного размера бумажную жабу, которая буквально секунду назад приземлилась на подоконник. Еще не определившись со сна, что это за тварь такая, в следующий миг вздрогнула синхронно с подавившейся моим завтраком крысой. Послание издало такой ужасающий звук, что я заподозрила, а спустя секунду и убедилась собственными глазами, что гадские братья набили ее трещоточными горошинками. Они сооружали их из бумаги и умудрялись зачаровывать на ужасно громкий стук и треск в течение первых секунд. И если бы крысява не разбудила меня чавканьем за минуту до этого, пробуждение могло вполне сопровождаться нервным тиком.

– Мерзавцы! – выругалась я, расслышав за собственным негодованием не менее возмущенное ворчание. Крыса тоже была не в восторге.

Потерев глаза, я обнаружила, что за окном уже светает. Явно этих оболтусов выпроводили из гостевого подвала, а иначе бы они ни в жизнь так рано не проснулись. Подобравшись на четвереньках к письму, я присела на колени и прочитала:

«Сестрица, нас выпустили. Представляешь, легко отделались. Всерьез думали, что министр заставит неделю все ущербы отрабатывать, но нет. С утра подвал открыли охранники и велели выметаться. Вручили нам уведомление с запретом приближаться к гостевому дому более чем на два квартала. Да больно надо! Мы вообще сюда больше ни ногой. Лучше проведаем Эрика. Ему выделили комнату в резиденции посла».

Я почесала переносицу и подумала, что посла таки настигла карма. И поделом ему. К подарку от министра прилагались обязательные бонусы в виде любящей семьи, вот пускай теперь и наслаждается.

Поднявшись и отряхнувшись, я принялась разглядывать жилище в свете разгорающегося утра. Готично, иного слова не подберешь. Мрачновато, пыльновато, а мебель столь раритетна, что прекрасно вписалась бы даже в гостевые апартаменты. Я сделала шаг к винтовой лестнице, уводящей в помещение под крышей. Поставила ногу, взялась за перила и с руганью приземлилась на спину. Годное дерево, которое и моих детей переживет, раскрошилось под пальцами. Нога проломила ступеньку, но благо выскочила из дыры, умудрившись не застрять. Крыса, доедавшая мой завтрак, в очередной раз громко возмутилась. Ей явно не нравилась шумная соседка, чье подношение не компенсировало создаваемого ею грохота.

– Знаешь, я тоже совсем не рада твоему обществу, – пробормотала я, поднимаясь и потирая ушибленный зад. – А будешь возмущаться, заведу тощего, вечно голодного и очень злого кота. Такую бешеную зверюгу. Мне и той крысы хватило, что братцы завели, умудрившись привязать ее именно ко мне как к хозяйке.

Присмотревшись к лестнице, я заметила, что дерево изъедено короедами. Отлично. Теперь бы еще кругом все осмотреть, особенно балки. Я подняла голову, с подозрением вглядываясь в потолок, когда раздался стук в дверь.

– Эгей! Есть кто дома? – донеслось с улицы.

Вероятно, я выглядела не лучшим образом, поскольку, когда распахнула дверь, человек отшатнулся.

– Э, хозяюшка, – мужчина быстро взял себя в руки, – работу принимаешь?

Он смотрел на меня, я на него. Высокий, худой, остроносый и явно не робкого десятка.

– Какую работу? – Голос прозвучал хрипло и зло. Мне сейчас есть хотелось, а не работать. – Ты время видел?

– Время как время, петухи пропели, – он пожал плечами и вытянул из-за спины странную штуку, в которой вот так с ходу я не опознала никакой практической ценности. Что-то вроде чугунной сковородки со сливным отверстием, но на ножках, а на ней деревянный бочонок и сверху еще конструкция, похожая на перевернутую ручку от двери, насаженная на штырь с резьбой.

– Что это? – сильно удивившись, я позабыла развить тему со слишком ранним визитом.

– Пресс, – мужчина лучился гордостью, – от деда достался. Поржавел только весь.

– Пресс? – Я потерла лоб. Обычно при этом слове сразу вспоминались братья в ту пору, когда надумали заняться внешним видом и принялись усиленно качаться. Приходилось по пять раз на дню проверять, стали у них кубики пресса появляться или по-прежнему вместо них выделялись поперечные диски, проще говоря, складки жира.

– Да, виноград давить, – пояснил ранний посетитель.

– И зачем его давить вот в этом? – Я снова оглядела ржавую рухлядь. Светлые звезды, сюда бы нашего министра. В Кончинку ради одних только раритетов стоило приехать. Хотя нет, ни в коем случае, никакого министра, он ведь непременно притащит с собой посла.

– Как зачем? – Мужчина даже обиделся. – Наследство ведь. Сколько лежало без дела, а теперь починю и буду вино делать. Собственное, домашнее, вкусное.

Он даже облизнулся.

Я посмотрела на клиента, на его раритет, вспомнила о том, как сильно проголодалась, и подумала, что негоже отказывать страждущим в помощи, а иначе жить станет не на что.

– Десять монет, – заявила я с ходу.

– Сколько? – Он аж поперхнулся.

– Десять.

– Это ж где такие цены?

– Да везде.

– Вот неправда. В Кончинке нет таких цен.

– Теперь будут.

– Кто ж тогда чинить станет?

– Кому надо, тот и станет, – теперь я пожала плечами.

Мужик посмотрел на свое наследство, затем почему-то на мой нос. Он словно ожидал, что тот сейчас удлинится и скрючится на кончике от жадности, как у сказочной ведьмы. После клиент заглянул над моим плечом в полутемное захламленное помещение.

– Хозяюшка, может, договоримся? Вижу, у тебя дел невпроворот, мужская сила требуется. Хочешь, помогу, а ты взамен вот… – он снова протянул мне пресс.

Я вздохнула. Большая часть монет как раз и должна была уйти на оплату работников, которые бы помогли разобрать завалы мебели. Сама сдвинуть ее я была не в состоянии.

– Так что? Меня, кстати, Гориком зовут. – Он поудобнее перехватил раритет под мышку, вытер о штаны пыльную ладонь и протянул мне.

– Сабрина, – я пожала руку, которую мужик тут же вырвал, чтобы успеть поймать у земли выскользнувший пресс.

– Ой-йо! – раскрыл Горик рот. – Вот так крыса!

Я оглянулась через плечо, чтобы увидеть, как наглючая рыжая (шкура казалась даже почти ржавой) крысиная морда, переваливаясь на коротких лапах, шествует через всю комнату, попав в круг света от открытой двери.

– Я бы с такой компанией спать побоялся, – проговорил мужик. – Загрызет во сне, и не заметишь.

Судя по тощему виду крысявки, он был недалек от истины. Ведь не каждый день ей устраивали подношения в виде завернутого в полотенце завтрака. Значит, ржавая морда вполне умела охотиться.

– И зайти побоишься? – уточнила я у него.

Мужик громко фыркнул и показательно шагнул через порог.