Текст книги "Мечта мужчины"

…Я перевернулась на другой бок. В темноте моя новая спальня не смотрелась так вопиюще убого, как в безжалостно-объективном свете дня. В комнату заглянула Женя.

– Анечка! Не пора ли тебе вставать? А то ночью уснуть не сможешь.

– Да, конечно. – Я села на кровати и сунула ноги в разношенные тапочки. Да здравствует конец эпохи Гуччи! Добро пожаловать в мир стоптанных штиблет!

– Я блинчиков напекла. Есть варенье, мед и овечий сыр. Надо же как-то отметить наше знакомство.

Чай пили у телевизора. Женины блины были вкусны божественно. Кружевные, горячие, с аппетитными потеками растопленного масла. Они были гораздо вкуснее самого дорогого блюда китайского ресторана…

– Смотри, какая уродина, – неожиданно сказала Женя, кивнув на телеэкран.

Я машинально проследила за ее взглядом и чуть со стула не упала – по телевизору показывали… меня. На мне было платье с пышной коротенькой юбкой и плотно прилегающим лифом и задорные белые гольфики.

– Почему это – уродина? – я наконец пришла в себя. – По-моему, очаровательная женщина.

– Да что в ней очаровательного? – фыркнула Женя. – Ты только посмотри на ее ноги.

– Ноги как ноги, – упрямо заступалась я за саму себя.

– Ну хорошо, а плечи? А грудь? Да и краски на ней – килограммы. Мы и то лучше.

«А вот это вряд ли, – с грустью подумала я. – Представляю, до чего убого я выгляжу, раз ты меня даже не признала».

А вслух сказала:

– Конечно лучше! Мы с тобой, Евгения, лучше всех. И мы им всем еще покажем!

И заставила себя улыбнуться.

Глава 5

Они ели креветки в расплавленном сыре, пили яркие коктейли в запотевших хрустальных фужерах. Закусывали ломтиками свежих фруктов, красиво разложенными по тарелкам.

– Тебе когда-нибудь говорили, что у тебя совершенной формы запястья?

Оля покосилась на свою руку, в которой она держала фужер с текилой «Санрайз».

– Никогда, – честно призналась она. – Ты что, пытаешься найти во мне хоть одну совершенную черту?

Эдуард рассмеялся. В приглушенном свете дальнего зала ресторана «Антонио» он выглядел более смуглым и был похож на жителя южных итальянских провинций. «Надеюсь, что и я хороша собой в полумраке, – думала Ольга. – Наверное, именно поэтому свидания принято назначать по вечерам. В полутемном зале любая прыщавая серая мышь может сойти за Хайди Клум».

То было романтическое свидание в лучшем смысле этого слова. Старомодное свидание – с легким ужином при свечах в дорогом итальянском ресторане и осторожной беседой, балансирующей на тонкой грани светского трепа и волнующего флирта. Эдик рассказывал о своей поездке в Питер, Ольга – о своей работе на телевидении. И оба они понимали, что на самом деле речь идет о другом.

– Ты прелесть. Я так рад, что мы познакомились, – наконец сказал он. – Знаешь, а я ведь хотел пригласить тебя с собой в Питер. На свадьбу к моему другу.

– Если хотел, чего же тогда не пригласил, – хихикнула Оля. Она была немного пьяна – совсем чуть-чуть, но этого оказалось достаточно для уверенного кокетства. Спасибо тебе, человечество, за изобретение алкоголя, подумала она, налегая на текилу. Достаточно опрокинуть одну-две рюмки, и застенчивая девушка на глазах перевоплощается в секс-бомбу с многообещающей улыбкой.

– Я решил, что ты все равно не поедешь. Мы же всего один раз виделись. Еще заподозрила бы, что я маньяк.

– Обожаю маньяков. Зря ты не рискнул. Я бы поехала.

– А ты отчаянная, да?

– Именно так.

– Наверное, любишь горные лыжи, угадал? Все отчаянные модные девушки любят горные лыжи.

Ольга помолчала – на самом деле она и близко не подошла бы к горе и даже под страхом смерти не пристегнула бы к ногам лыжи, но что-то подсказывало ей, что положительный ответ добавит ей авторитета.

– Предпочитаю сноуборд, – вздернула подбородок она, – этой зимой наконец купила собственный. А то на арендованном прыгать некомфортно, все время боюсь его разбить.

«Что я несу, зачем?! – в ужасе думала Ольга, с самым независимым видом рассказывая об особенностях «черных» трасс парка «Волен». – Сноубордистка хренова!! А если он предложит вместе покататься?!. Никогда нельзя начинать отношения с вранья… Замолчи, остановись!»

Но ей так хотелось быть особенной в его глазах. Эдуард был сам виноват – он так восхищенно смотрел на нее, когда она врала про то, что почти научилась делать двойное сальто на сноуборде! Он, как и все мужчины, любил отчаянных и смелых. Вряд ли она удостоилась, бы столь теплой улыбки, если бы призналась честно – меня даже от физкультуры освободили в школе за клиническую неповоротливость, единственный вид спорта, которым я иногда грешу, – аэробика в домашних условиях, да и то выдыхаюсь через пять минут…

Вот кто и в самом деле отчаянный, так это Влада. Это она перед самым Новым годом купила себе сноуборд. И непромокаемый комбинезон вызывающе желтого цвета – он так шел к ее длинным светлым волосам. Она была похожа на богиню горы, она гарантированно становилась самой красивой девушкой любого зимнего курорта. Как хорошо все же, что Эдик и Влада незнакомы!

Какая гадость – выходит, что она, Оля, посмела присвоить себе чужую смелость. Родную сестру обокрала.

– Что-то не так?

– С чего ты взял?

– Ты нахмурилась. О чем думаешь?

– О своей сестре, – Оля сосредоточенно гоняла по тарелке креветку, – она тоже сноубордистка… И если честно… преуспела гораздо больше, чем я.

– Ну и что? – удивился Эдик. – Я вот, например, вообще неспортивный. А мой младший брат – боксер.

– А твой брат – красивый?

– А что?

– Ты никогда ему не завидовал? – выпалила она.

– Все понятно. – Двумя пальцами он взял ее за подбородок, только так у него был шанс поймать ускользающий Олин взгляд. – Ты завидуешь сестре и стыдишься этого.

– Вовсе нет! – пожалуй, слишком быстро сказала она.

– Оля, но ведь это нормально! Конечно, я тоже иногда завидую брату. Ты ведь не ненавидишь ее?

– Что ты! Я Владу люблю… Просто ей невозможно не завидовать… Она такая красивая. И худая.

– Ты не менее красивая. – Он погладил ее по щеке, и от этой ничего не значащей ласки кровь прилила к лицу. – Думаешь, я бы подошел к тебе тогда, в ГУМе, если бы ты была некрасивой?

– Она будет участвовать в конкурсе красоты, – почти прошептала Оля. Ей было стыдно от того, что она говорит такое полузнакомому человеку, но в то же время хотелось с кем-нибудь поделиться.

– И что в этом хорошего? Ходить по подиуму в купальнике, а сидящие в зале люди будут полушепотом обсуждать ее недостатки. Ты бы этого хотела для себя?

– Нет, но…

– Вот видишь!

– В последнее время она ко мне так относится… Она не верит, что у меня может быть личная жизнь, – окончательно разоткровенничалась Ольга. – Как же ужасно должна я выглядеть, если родная сестра не может поверить в то, что у меня есть кавалер!

– Значит, она тоже тебе немного завидует, – спокойно резюмировал Эдуард. – Знаешь, что мы сделаем? Когда будет ее конкурс красоты?

– В следующую субботу. А что?

– Пригласи меня. Пойдем вместе. Она увидит, что у тебя есть поклонник, и больше никогда не скажет ничего подобного. Я тебя не подведу.

Ольга ничего не ответила, только благодарно улыбнулась. Допивая текилу, она лениво подумала о том, что пресловутая птица счастья, как бы не сглазить, наконец ухвачена за хвост. Столько лет невыразительных будней – она была заключена в бесформенную стотридцатикилограммовую оболочку, как принцесса в замок на горе. Никто принцессу не видел, а она, тем не менее, была прекрасной и хотела романтики (или, в крайнем случае, просто хорошего и более-менее регулярного секса). Время от времени ее замок пытались штурмовать, но тщетно – ни одному мужчине не удалось разглядеть за уродливыми стенами ее, красавицу.

Ольга лишилась девственности в девятнадцать лет. Ни одной минуты не была влюблена в того, с кем рискнула испытать первое разочарование, – наигранная страсть, неумелый поцелуй и кровь на простыне, небрежно записанный телефонный номер, так и не раздавшийся звонок. Ему было за сорок, он снимал дачу у Ольгиных родителей. Она и видела-то его всего пару раз – каждый месяц мама или тетя Жанна наведывались на дачу с инспекцией – не устроил ли квартирант пожар или бордель? Несколько раз в роли инспектора выступала Ольга. В один из таких дней и произошло то, о чем ей потом было стыдно вспоминать. «Хочешь розу?» – сказал он, когда Ольга уже собиралась уезжать. Она недоверчиво улыбнулась, она всегда терялась, если с ней начинали кокетничать, – благо, происходило это крайне редко. «Хочу», – сказала Оля, и он срезал для нее цветок. Она только и успела сказать спасибо – а потом он сделал шаг вперед, уткнулся носом в ее грудь, невнятно пробормотал, что ему всегда нравились «бабы с мясцом». Он так и выразился, наверное, уже после этих слов она должна была ретироваться. Но она, как дура, стояла между грядок и терпеливо ждала, когда он расстегнет все пуговички ее немодного сарафана. Ей было любопытно, что будет дальше. Оля знала, что Влада встречается с мужчинами с четырнадцати лет. Ей всегда хотелось быть похожей на сестру, и вот – такой шанс.

«Пойдем в дом», – сказал «квартирант», и она послушно последовала за ним. Там, на веранде, все и произошло. Оле было больно, слава богу, все закончилось быстро. Она еще несколько минут приличия ради полежала рядом с ним, хотя ей было неприятно, потому что от него кисло пахло застарелым потом. Потом она начала одеваться. «Телефончик запиши!» – попросил он. Так она и сделала. А он – вот подлец! – даже и не подумал позвонить.

Что потом? За ней никогда никто не ухаживал по-настоящему. На журфаке был приятель, с которым они вместе готовились в библиотеке к семинарам. Ему нравилась Влада – а кто бы сомневался, – Влада нравилась всем. На этой почве он с Ольгой и сошелся. Все жаловался ей на бессердечность сестры. А Оля ее неумело оправдывала. А потом произошло вообще непостижимое – она умудрилась влюбиться в этого Владкиного обожателя. Непонятно, чем он ее взял – может быть, она была из породы женщин-матерей, которым нравится утешать и сочувствовать? Она не знала, стоит ли сказать ему о пугающем ее саму чувстве или молчаливо страдать в унисон с объектом обожания? А если сказать, то где взять правильные слова? У нее не хватило терпения промолчать, и однажды она коряво и неумело объяснила шокированному юноше, что на самом деле бессердечна не Влада, а он сам. Он ничего не ответил. Зато поцеловал ее. Кто бы знал, как счастлива была она в тот момент! Она сама расстегнула верхнюю пуговичку его застиранной рубашки – ей казалось, что так все и должно быть. Он не сопротивлялся, хотя и выглядел смущенным.

А потом он объяснит ей, что минутная эйфория, которую Ольга приняла за страсть, была, увы, ошибкой. Гормоны разбушевались, скажет он с виноватой улыбкой, перед тем как торопливо одеться и покинуть ее квартиру. Больше он ей никогда не позвонит. Конечно, они будут время от времени сталкиваться в университетских коридорах, но он не скажет ей ничего, кроме нейтрального: «Привет. Как дела?»

Потом несколько лет у нее никого не было. Если не считать мимолетного сексуального инцидента на корпоративной вечеринке. Вот такая убогая личная жизнь.

И вот – она сидит в дорогом ресторане, полупьяная и расслабленная. Напротив нее – мужчина, похожий на известного певца. К тому же он внимательный, остроумный, не жадный, и, самое главное, она ему, кажется, нравится всерьез. Он станет ее четвертым любовником. Она к этому вполне готова. Она должна проявить инициативу – прямо сейчас.

– Будешь десерт? – спросил Эдик. – Рекомендую тирамису.

– Воздержусь. Знаешь что, поехали лучше домой, – сказала она, стараясь выразительно смотреть ему в глаза.

Если он и удивился, то виду, по крайней мере, не подал.

У подъезда он ее не поцеловал. Это показалось ей странным. Может быть, он несколько старомоден и считает, что первое вечернее свидание не должно обернуться утренним кофе в постель, – что ж, за это его можно только уважать. Но поцелуй, поцелуй на прощание – на это Ольга рассчитывала твердо. На самом деле она и на большее согласилась бы – стоило ему только предложить. Когда они ехали домой в такси, она лихорадочно припоминала, насколько катастрофичен беспорядок, оставленный ею в квартире. Кажется, она не помыла посуду… Не беда. Можно провести его сразу в комнату… Уже почти неделю не меняла постельное белье… Ничего страшного, оно всего лишь пропахло апельсиновым гелем для душа и ментоловой китайской мазью для век. Оставалось надеяться, что запах ментола не способен отбить у него сексуальное возбуждение. Ничего вопиюще безобразного типа грязных колгот на кухонном столе или забитого волосами стока раковины она припомнить не смогла. Значит, она может, понизив голос, небрежно пригласить его на кофе. Правда, вот кофе в ее кухонном шкафчике нет, но, надо полагать, его устроит и посткоитальная чашечка чаю.

Так она и сделала. Когда он вышел из машины, чтобы многословно попрощаться, Оля набрала в грудь побольше воздуха и выпалила:

– Как ты относишься к чашечке кофе перед сном?.. То есть кофе у меня как раз нет, зато есть зеленый чай, молоко и томатный сок… правда, пакет простоял в холодильнике четыре дня… Боже, что я несу?

Он рассмеялся, как ей показалось, немного натянуто.

– Оленька, я бы с радостью, очень интересно посмотреть, как ты живешь, но мне завтра так рано вставать… Думаю, в другой раз.

Оля сделала вид, что отказ ее ни капельки не тронул.

– Да, ты прав. Я тоже устала… Что ж, спасибо, и… – она вопросительно посмотрела на него, ей показалось, что настал крайне удобный момент для поцелуя. Что может быть естественнее – притянуть ее к себе, сомкнуть руки на ее талии (это непросто – обнаружить талию Ольги Бормотухиной, но разве это может иметь какое-то значение для влюбленного мужчины?!).

– Тогда давай прощаться. – Он церемонно поцеловал ее руку. Вернее, просто коснулся безжизненными губами ее замерших пальцев. – Спасибо за прекрасный вечер.

– Тебе тоже.

– Ну, я поехал, – он улыбнулся и нырнул в прокуренное такси.

И Оле ничего не оставалось, кроме того, как помахать ему рукой, поправить сумку на плече и с прямой спиной прошествовать к подъезду.

В ту ночь она долго не могла уснуть.

Оля по-турецки сидела на широком подоконнике и меланхолично взирала на пустынный двор. Время от времени у подъезда останавливались какие-то машины, из которых с пьяноватой аккуратностью вываливались подгулявшие люди – смеющиеся женщины в расстегнутых пальто, краснолицые мужчины с блеском предвкушения в замутненных вином глазах…

В одной из женщин Оля узнала соседку по лестничной клетке – тридцатипятилетнюю рыжую Милку, которую дворовые старухи величали не иначе как «разбитная разведенка». Кудрявая зеленоглазая Милка меняла мужчин, как нижнее белье. Тонкие стены в панельном доме: частенько Оле приходилось засыпать под неумолчное «Ах!», доносившееся из Милкиной квартиры.

Вот и сейчас соседка возвращалась домой не одна. Ее провожал мужчина – с виду совсем молодой. Худенький, узкоплечий юноша лет, может быть, двадцати. Оля прищурилась, стараясь рассмотреть каждую деталь, – разворачивающаяся перед ее глазами жанровая сценка показалась ей очень даже интересной.

Вот Милка повернулась к провожатому и, подняв руку, небрежно помахала пальчиками, словно муху жирную пыталась отогнать. Оля сразу поняла, что рыжая соседка не слишком трезва. Милка покачивалась на тоненьких каблуках, как осинка на ветру.

Но кавалер ее был не по возрасту настойчив. Несколько секунд промедления, и вот он дернулся вперед, как бегун, среагировавший на выстрел стартового пистолета. И вот он уже мнет вяло отбивающуюся Милку в жарких крепких объятиях, его руки отрывают пуговицы ее пальто. Милка сначала отбивается, но потом сдается на милость победителя. Она извлекает из кармана гремящую связку ключей и кивком головы приглашает его зайти в подъезд.

Все ясно, опять всю ночь Оле придется выслушивать сладострастные Милкины вопли.

Оля вздохнула.

В тот момент она и ненавидела развратную Милку, и немного завидовала ей. Хотя чему тут завидовать? Милка одинокая, у нее есть десятилетний сын, который живет с родителями ее бывшего мужа. Чтобы повидаться с собственным ребенком, Милке приходится унижаться перед сварливой экс-свекровью, которая ее на дух не переносит. Наверное, ей, как и любой женщине, хочется найти свою уютную гавань, но все мало-мальски приличные порты безнадежно заняты другими шхунами, вот и мотается наша Милка по штормовому морю.

И все-таки…

В глубине души Оле тоже хотелось вкусить сладость разврата. Она тоже хотела целоваться на заднем сиденье такси, игнорируя укоризненные взгляды водителя. Ей тоже хотелось оказывать страстным провожатым наигранное сопротивление. Ей тоже хотелось, чтобы сидящие у подъезда бабки плевались ей вслед и бормотали: «Шлюха!» (Но нет, Ольгу старушки любили, как родную внучку, они ей сладко улыбались и звали на чай с ватрушками.)

Однажды она призналась в этом Владе. Черт ее дернул поднять такую тему в разговоре с сестрой!

Влада выслушала ее с выражением недоумения на хорошеньком лице.

– Ты чего, Оль? Что за бред? Целомудренная девушка мечтает стать развратной?

– Ничего, – смутилась Оля, – это просто тайное желание. Совсем необязательно, что я этого хочу на самом деле. У тебя ведь тоже есть тайные желания. У всех есть.

– У меня нет, – покачала белокурой головой сестра.

– Тогда тайные страхи.

– Да, боюсь поправиться… Ой, извини!

– Ничего, я привыкла… Ладно, забудь о том, что я сказала.

– Тебе бы тоже лучше об этом забыть. Оль, какая же ты у меня еще глупенькая, – вздохнула Влада.

– Почему это? – вскинулась Оля.

– Потому что ты ничего не понимаешь. Если бы у тебя была возможность вести себя так, как я или эта твоя Милка… ой, извини!

– Немедленно прекрати извиняться. Я знаю, что я толстая, и мне не обидно. Ясно?

– …короче, если бы такая возможность была, это тебе приелось бы через неделю.

– Почему ты так решила? Разве может приесться красивая жизнь?

– Может, – уверенно кивнула Влада, – и потом, не уверена, что это и есть красивая жизнь. Все ведь зависит от характера. Ты, Оля, девушка домашняя. Тебе бы мужика хорошего найти и детей растить.

– Не уверена.

– Просто ты еще слишком молодая, – Влада снисходительно потрепала ее прохладной ладошкой по щеке, – молодая и глупая. Когда-нибудь ты и сама это поймешь.

Оля ничего не ответила, только печально вздохнула. Хорошо, если так. Но вдруг это оптимистичное «когда-нибудь» не наступит вообще никогда?

Самое отвратительное на свете мероприятие – это обед в семейном кругу. Так считала Ольга, а кто осмеливался ей возразить, просто ни разу не присутствовал на обязательной воскресной встрече семьи Бормотухиных.

Это была мамина идея – собираться всем вместе по воскресеньям. И ни у кого не хватало духу ей перечить – несмотря на то что каждый присутствующий на обеде считал за удачу поскорее отделаться от общества родственников. Слишком уж разными все они были. Мама и тетя Жанна говорили преимущественно о своей дурацкой рубрике в журнале – то есть о сексе. Сами они упорно называли это разговорами о карьере, хотя со стороны были похожи не на бизнес-леди, а на двух стареющих нимфоманок. Отец, когда его появления в доме приходились на воскресенья, монотонно рассказывал о прошедших и запланированных путешествиях – он всегда был немного не в себе, а в последнее время, кажется, окончательно сбрендил. Владу интересовал только конкурс красоты – у Оли скулы сводило от ее экспрессивных монологов о завивке ресниц и преимуществах вертикального солярия над горизонтальным. Сама же Оля считала себя самым нейтральным персонажем – она могла вежливо и сколь угодно долго поддерживать разговор с любым из членов семьи, тщательно скрывая, что ей невыносимо скучно.

В воскресенье готовили плов. Мама колдовала над рисом, при этом у нее был вид лауреата Нобелевской премии по химии. Сосредоточенно нахмурившись, она горстями швыряла в кастрюлю какие-то пряности, бормоча что-то о пропорциях и граммах. Причем все знали, что Юлия Аркадьевна либо недосолит плов – и это будет наилучшим результатом ее кулинарных упражнений, либо наоборот – и тогда всем придется делать вид, что все в порядке, и наворачивать застревающий в горле соленый рис. Тетя Жанна шинковала овощи, Влада взяла на себя сложную роль главнокомандующего – она сидела на стуле, закинув одну длиннющую ногу на другую, и щедро раздавала ценные рекомендации. Больше она ничем помочь не могла, перед конкурсом ей нежелательно было портить маникюр. Ну а Ольге, естественно, досталось самое приятное – резать лук.

– Все равно ты глаза не красишь, – привела убийственный аргумент мама. Как будто бы не заметила, что на Олиных ресницах новая синяя тушь.

– Вообще-то я сегодня накрасила, – возмутилась она.

– Ну так смоешь потом, – безжалостно парировала мама, – все равно вечером дома сидишь.

«Интересно, – думала Ольга, аккуратно нарезая кубиками едкий лук, – она специально это делает или не замечает, как мне больно? Она давно смирилась с моей неустроенностью и почему-то ждет того же и от меня. Как будто бы в двадцать пять лет может быть все равно – сидишь ли ты дома или перебегаешь из ресторана в ресторан, еле успевая на очередное свидание».

– Я так волнуюсь по поводу этого конкурса красоты, – завела свою излюбленную песнь Влада. – Неделю ничего не ем, а все равно поправилась в бедрах на два с половиной сантиметра.

Оля покосилась на ее ноги, которые были, честное слово, не полнее лыжных палок. Такая бестактность жаловаться на лишний вес в присутствии нее, не влезающей даже в пятидесятый размер. Почему-то Ольге было страшно покупать вещи своего размера. Брюки, отмеченные цифрой «пятьдесят шесть», сидели бы на ней куда лучше, но она все равно упрямо покупала пятьдесят четвертый, а потом мучилась, срывала молнии, укрепляла расползающиеся швы. Но, покупая пятьдесят шестой размер, она признала бы свое поражение в вечной войне с распухшей до безобразного состояния плотью. А так оставалась надежда похудеть специально «под брюки».

– Недавно я как раз писала на эту тему, – подала голос тетя Жанна. – Одна читательница спросила, можно ли заниматься сексом, сидя на шпагате. Велик ли риск растянуть мышцы и получить повреждения внутренних органов? Так вот, я ей ответила…

– Постой, а при чем тут мои бедра? – перебила Влада.

– Твои бедра? – растерянно заморгала тетя Жанна.

– Я сказала, что поправилась на два с половиной сантиметра в бедрах, на что ты ответила, что писала как раз на эту тему. И начала про шпагат.

– Действительно ни при чем, – невозмутимо согласилась тетя Жанна, – но случай все равно интересный. Я ответила ей, что вся «фишка» – в характере предварительных ласк. Если ухитриться…

– Никого не интересует моя карьера! – повысила голос Влада. – Я поправилась, а все ведут себя так, словно все нормально! Между прочим, конкурс уже в субботу, а тебя, тетя Жанна, волнуют только предварительные ласки.

– Извини, детка, – беззлобно улыбнулась та. – Ты не поправилась. Честное слово. Худая, как балеринка.

– Точно? – угрожающе нависла над ней Влада.

– Точно! – покорно подтвердила тетя Жанна.

– И у меня нет двойного подбородка?

– Какой двойной подбородок, бог с тобой! У тебя и первого-то нет.

– И щеки не толстые?

– Впалые щеки.

– И живот не выпирает?

– Живот скоро прилипнет к позвоночнику.

– И жир на спине не висит?

– Спина вся в ребрах, как у блокадницы! Ты похожа на скелет, деточка.

– Ну слава богу! – просияла Олина ненормальная сестра. – Пойду еще раз посмотрюсь в увеличительное зеркало. Вдруг прыщ какой-нибудь найду. Тогда придется его срочно ликвидировать!

Когда она вышла, тетя Жанна повернулась к Оле и продолжила:

– Все дело в предварительных ласках, написала я той девушке. Надо ухитриться размять мышцы во время них. Тогда никаких повреждений не будет.

– Что за бред? – вырвалось у Оли. Вообще-то она никогда не спорила с мамой и тетей Жанной, несмотря на то что содержание рубрики «Сексуальные советы» действительно казалось ей бредовым. Даже странно, что довольных собой и своей сексуальной осведомленностью дам кто-то и правда считал за авторитетных специалистов – в противном случае их бы давно уволили из журнала.

– Почему бред?

– Потому что секс – это не спорт. Ты бы еще назвала это интервальной тренировкой. Разминка – раз-два, кладем ноги на плечи партнера, три-четыре, живее, веселее, увеличиваем темп! Не халтурить, граждане совокупляющиеся!

Ольга не заметила, как перешла почти на крик. Тетя Жанна потрясенно молчала, мама отвлеклась от перемешивания риса, и тут же в кухне запахло паленым, но никто не обратил на это внимания. Даже Влада оторвалась от своего увеличивающего зеркала и прибежала на кухню.

– Что с тобой, детка? – наконец спросила мама.

– Ничего. Просто я сказала, что спорт и секс – это разные вещи. Вот и все.

– А по-моему, ты не права, – бодро заметила тетя Жанна, – что-то общее все-таки есть.

– Точно. Вот я иногда начинаю кадрить мужиков просто ради спортивного интереса, – рассмеялась Влада, – а еще моя подруга встречается с футболистом. Так он, когда кончает, начинает вопить: «Го-о-ол!»

– Если будешь в форме, то выиграешь, – поддержала ее мама, – причем кубок победителя может быть бронзовым, серебряным и золотым.

– Бронзовый – это когда мужчина староват, небогат, но в общем и целом подарок, – поддержала мамину игру тетя Жанна. Они с мамой столько времени проводили вместе, что каждая из них легко могла с полуслова подхватить и продолжить фразу подруги. – Серебряный кубок – это если он помоложе, покруче и преуспел в области орального секса.

– А золотой кубок – это Гоша Кудрин! – неожиданно выпалила Влада. – Мой золотой кубок!

Оля не удержалась от язвительного замечания:

– А откуда ты знаешь, что в области орального секса он преуспел?

– Скоро узнаю, – уверенно улыбнулась сестра. Оле захотелось кинуть ей в лицо луковицу, чтобы увидеть, как по красивому лицу сестры течет дорогущая коричневая тушь. – Я ведь пригласила его на конкурс. Если он увидит меня в короне, то будет относиться ко мне совсем по-другому.

– Может быть, тебе просто стоит купить корону в магазине «Все для карнавала» и показаться ему? – Почему-то когда речь заходила о Гоше Кудрине, Оля, как по мановению волшебной палочки, перевоплощалась в язвительную стерву.

– Какие глупости, – фыркнула Влада, даже не удостоив ее взглядом, – я выиграю этот конкурс! Чего бы мне это ни стоило! А потом мы с Кудриным поедем отмечать мою победу в ресторан. Ну а потом… – она мечтательно улыбнулась. – Потом у меня будет возможность убедиться, такой ли он золотой кубок, каким кажется.

Оля стиснула зубы. Ей вовсе не хотелось ссориться с сестрой, она прекрасно понимала, что потом сама же об этом пожалеет. Но… Это было просто невыносимо! Если это случится, она, Оля, с трудом такое переживет. Даже несмотря на то что теперь у нее есть Эдуард. Эдуард – это тоже, наверное, золотой кубок, если пользоваться разработанной тетей Жанной спортивно-сексуальной терминологией. И Владка точно на него западет. Но Гоша Кудрин… Он навсегда останется для нее совершенным, как и любая несбывшаяся мечта.

«Я не хочу, чтобы Влада выиграла конкурс красоты, – эту отчетливую мысль словно чужой голос произнес в Олиной голове. – Не хочу, не хочу!» А что же ты хочешь, голубушка, спросила она саму себя. И сама же себе ответила – хочу быть ею. Хочу идти по подиуму в крошечном купальнике и слушать, как якобы феминистичные женщины-зрительницы презрительно говорят, что ни за что не желали бы оказаться на моем месте, а сами при этом втягивают животы. Хочу, чтобы мужчины смотрели на меня восхищенно (или один-единственный мужчина?!). Хочу, чтобы на мою голову водрузили позолоченную корону с огромным фальшивым брильянтом, хочу давать интервью подбежавшим журналистам, хочу до смерти устать от внимания окружающих, ослепнуть от фотовспышек хочу. Хочу, чтобы Он – неважно, кто именно это будет, Эдуард ли, Гоша ли Кудрин, смотрел на меня снизу вверх, как язычник на тотем. Чтобы он снял специально для меня шикарный гостиничный номер, чтобы мы вдвоем нежились в пенной ванне, чтобы лощеный официант принес нам шампанского, чтобы…

– Оль, ну ты с луком-то закончила?

Мамин голос вернул ее из мира шелкового постельного белья и изысканных деликатесов на крошечную кухню, где вся ее семья воссоединилась в кулинарном порыве.

А на кухне немного пригорел плов. И уже невыносимо пахло тушеным луком.

Эдуард звонил каждый день. Оля и сама не заметила, как заболела телефонной зависимостью. Каждый вечер между десятью и одиннадцатью часами она усаживалась на табуретку возле телефона и принималась бездумно перелистывать какой-нибудь журнал. Все женские глянцевые журналы казались ей одинаковыми, она не понимала, зачем Влада ежемесячно спускает на них такие гигантские суммы. Все журналы пропагандировали худобу как безусловный идеал красоты. В то же время они бодро советовали – будь собой, полюби себя такой, какая ты есть. Полнота – это не диагноз, говорили они. Но это не мешало им украшать каждую страничку фотографиями ярко накрашенной модели с выпирающими ключицами и прилипшим к спине животом. Ольга так к этому привыкла, что почти не обижалась. Она и журналов этих не читала, просто машинально перелистывала странички.

На самом деле она ждала телефонного звонка. Однажды Эдуард со смехом признался:

– Знаешь, а я ведь стал, как наркоман. Если не поговорю с тобой на ночь, потом не могу уснуть.

– Я тоже, – промямлила Оля. Давно она не чувствовала себя такой счастливой. Будущее представлялось простым и логичным, как сошедшийся пасьянс.

– У меня много друзей, но такой умной девушки, как ты, я еще не встречал. В тебе вообще нет женской дряни. Как тебе удается?

– А что ты понимаешь под «женской дрянью», если не секрет?

– Нарочитое кокетство. Зависть. Малодушие.

– Видимо, с бабами тебе не везет, – рассмеялась Оля.

– Разные бывали, – уклончиво ответил Эдик. – Одна умудрялась спать и со мной, и с моим братом. Мы долго не могли ее раскусить. А когда все выяснилось, у нее хватило наглости заявить, что она обоих нас любит. И предложила создать… как это называется… шведскую семью.

– А вы?

– Послали ее к черту, разумеется. А еще одна тянула из меня деньги. Да так умело прикидывалась овечкой, что я и не сразу разглядел в ней пиранью. – Эдик помолчал, а потом заговорил тонким манерным голосом, Оля чуть табуретку от смеха не опрокинула. – Милый, мои сапожки протекают! Хожу, как в луже! Наверное, к старости у меня будет ревматизм … И мы идем покупать этой стерве сапожки. Причем ничего дешевле «Вичини» она не носила. Или вот… Милый, у моей подружки новое кольцо. Она теперь смотрит на меня, как на ничтожество. Но я считаю, что ничего страшного, что у меня нет дорогих украшений. Главное – душа… И я покорно брел в ювелирный.