Текст книги "Держи меня крепче"

Глава 17

– Мам, не волнуйся, всё хорошо, – успокоить её непросто, но я пытаюсь. – Не нужно приезжать, я сама справлюсь, правда. Тем более, мне помогут. Брат Юли – Борька, помнишь его? Он поможет с моими чемоданами и отвезёт на машине в общежитие.

Когда я утром вернулась к Богатырёвой, она встретила меня с красными, полными слёз глазами.

– Рудик, прости меня, – она всхлипнула и попыталась обнять, но я пресекла эту попытку. – Нинуль, пожалуйста, я так переживала!

– Ага, а потому бросила посреди ночи в клубе без ключей, – скинув сапоги, я прошла в гостиную и достала из-под стола свою дорожную сумку.

– Нин, ну правда, мне так жаль! Рома сказал, ты с Максом, и беспокоиться не о чём. А потом…

– Серьёзно? – я развернулась и упёрла руки в бока, настолько меня поразила её беспечность. – Что в твоём понимании с Максом? И почему ты решила послушать едва знакомого парня, а не потратить секунду и набрать мой номер?

– Знаю, Рудик, я такая дура! Этот Должанов мне всю голову заморочил, а потом ещё и Боря… Он меня к себе забрал и таких люлей навешал за то, что я с Ромой тусовалась, он знает его, оказывается. И слушать ничего не хотел, когда я говорила, что ты в клубе без ключей осталась, а телефон сел…

– Юль, хватит.

Я перебила подругу и стала засовывать вещи в сумку, потом пошла в ванную и собрала все свои пузырьки с косметикой, зубную щётку, мочалку. На кухне забрала кружку, пару тарелок, что привезла из дома. Юлька ходила за мной по всей квартире и шмыгала носом, пытаясь рассказать, как всё же уговорила Борьку поехать за мной в клуб уже почти в два часа ночи, но там знакомые им сказали, что Ларинцев ушёл с девушкой, по описанию совершенно не похожей на меня, и тогда Богатырёва стала паниковать и вроде как не спала всю ночь. В какой-то момент мне даже стало жаль её, захотелось обнять и простить, но потом я вспомнила своё чувство страха и безысходности, когда посреди ночи стояла под клубом и прикидывала, на какой лавочке мне прикорнуть на ночь. Или когда на дрожащих ногах входила в квартиру парня, которого знаю всего ничего, когда сильнее делала музыку в наушниках, чтобы не слышать стоны его подружки и не сгорать со стыда. Нет, однозначно, простить Юльку я пока была не готова. А потому молча собрала все свои вещи, упаковала чемодан, сумку с ноутом и учебниками и потащила всё это на выход.

– Нин, ну нужна тебе та общага! – Юлька всё ещё пыталась разговорить меня. – Тараканы, сортир общий, очередь в душ. Давай ключи тебе сделаем. Можешь даже не разговаривать со мной сколько хочешь, но не уходи. Оставайся, Рудик.

– Нет, Юль, я уже решила. До скорого.

Я вытащила сумки в подъезд и захлопнула за собой дверь, в миг почувствовав, как сдуваюсь от усталости. Я очень злилась на Богатырёву, но в то же время уже скучала. Потом с горем пополам стащила сумки на улицу и уже собралась вызвать такси, как позвонила мама.

И вот приходится врать ей, хотя я этого делать не люблю, да и почти не делаю. Но мама вот-вот решит бежать на автобус, чтобы скорее помочь мне с переездом, а у неё самой дел куча на новой работе. Не так-то просто всё с нуля начинать. Мама хороший специалист, но после того, как в Югорске с ней не захотели продлевать контракт, приуныла. Поэтому не хочу отвлекать её. Сама справлюсь как-нибудь.

– Да, мам, всё хорошо, не беспокойся. Вот уже и Боря подъехал, пока. Целую тебя.

Я отключаю звонок и листаю список контактов в поисках номера такси.

– Не знал, что ты врушка, – тихий голос почти над ухом заставляет вздрогнуть, и я едва не роняю телефон.

– Максим? – растеряно поднимаю глаза и вижу лёгкую ухмылку. – Привет ещё раз. А ты что тут делаешь?

– Мимо проезжал. Так зачем ты матери врёшь? – Ларинцев приподнимает бровь и засовывает руки в карманы куртки.

Наверное, мало кому приятно, когда кто-то ловит их на явной лжи. И я не исключение.

– Просто она слишком волнуется за меня. Скажи я ей, что переезжаю сама, она примчится, а маме сейчас не до этого.

– А отец?

– Папа живёт далеко, – пожимаю плечами. – Они с мамой в разводе давно. Да я и сама справлюсь, у меня всё равно вещей немного. Сейчас такси вызову, делов то.

Я снова достаю телефон, который спрятала в карман, листаю телефонную книгу, и вот когда уже нахожу нужный номер, слышу отстранённое «угу» и вижу, как Максим легко подхватывает мой чемодан и сумку с ноутбуком и уходит к машине, которую я сперва не заметила.

– Эй! – окликаю его и снова едва не роняю телефон на асфальт.

– Я, конечно, не Борис, но маме врать нехорошо, Пёрышко.

Пока я семеню сзади, он открывает багажник машины и забрасывает чемодан.

– Максим, тебе не стоит беспокоиться, правда, – мне действительно неудобно напрягать его. – Я и так тебя сегодня потеснила…

Но Ларинцев меня будто и не слышит.

– Залезай на заднее, – открывает мне дверь, жестом приглашая в автомобиль.

Забираюсь в машину, обнаруживая за рулём Романа, он салютует мне и улыбается через зеркало.

– И снова здравствуй, мышка.

Максим обходит машину и прыгает на пассажирское место возле водителя.

– Ромыч, до общаги нашей девочку подбросим?

– Конечно, о чём вопрос. Поехали!

Должанов резко бьёт по педалям и выворачивает руль, отчего я едва не заваливаюсь на бок на сидение. Салон взрывает оглушительная музыка, от которой закладывает уши. Роман приоткрывает окно и закуривает. Мы выезжаем из дворов на дорогу и в считанные секунды разгоняемся. Автомобиль аж звенит от скорости и низких басов, а мне хочется вцепиться в сидение, прижавшись всем телом. Ну что такого я сделала, что судьба наказала меня знакомством с такими парнями? А точнее с этим Романом. Не нравится он мне – легкомысленный и поверхностный тип. Хотя, кто знает, возможно и Максим такой. Ведь я его почти не знаю.

Когда Роман тормозит у общежития, я обещаю про себя, что обязательно поставлю свечу в церкви в благодарность за то, что Бог сохранил меня живой в этой сумасшедшей поездке.

– Ты что-то притихла, мышка, – Должанов разблокирует двери, а я с трудом отцепляю пальцы от ручки над окном. – Никак испугалась?

Через несколько секунд, пока я ещё прихожу в себя, Максим успевает обойти машину и распахнуть дверь, и я с наслаждением втягиваю свежий воздух. От громкой музыки в ушах ещё звенит, а сердце от страха колотится о рёбра.

– Приехали, Нина, – он галантно подаёт мне руку, помогая выбраться из машины. – А на Ромыча внимания не обращай, он придурок.

– Да, я заметила, – ощутить твёрдую землю ногами невероятно приятно.

Ларинцев вытаскивает мои вещи, пока я плотнее запахиваю пальто и нащупываю в кармане выданный мне пропуск.

– Спасибо, Максим, дальше я сама.

Честно говоря, странно будет, если он мне в комнату решит помочь отнести чемодан. Вдруг кто-то увидит, что тогда подумают? Но ему, кажется, всё равно, кто что обо мне подумает. Парень берёт мои вещи и идёт ко входу. Подмигивает девушкам, стоящим у крыльца, пока я догоняю его.

На пропускном пункте я предоставляю пропуск. Комендантша сообщает, что моя соседка по комнате приедет завтра вечером, и отдаёт мне ключи от четыреста седьмой комнаты. Предупреждает, что лифт не работает, и моему брату, коим назвался Максим, хотя женщина ему явно не поверила, придётся тащить чемодан пешком по лестнице на четвёртый этаж.

Мы заходим в комнату, осматриваемся. Чисто, аккуратно. На одной кровати только матрас, на второй застелено покрывало, рядом висит полка с учебниками, какие-то фото прикреплены на стене. Над пустой кроватью тоже есть полка, но на ней ничего нет, рядом тумбочка, посредине возле подоконника письменный стол и стул. Возле входа обувная полка, чуть ближе к углу столик, накрытый клеёнчатой скатертью, над ним небольшой шкафчик со стеклянными створками, через которые виднеется посуда. Вдоль другой стены шкаф-купе с двумя зеркальными дверцами. Мебель относительно новая, на полу неплохой линолеум, простенькая люстра на потолке. Вполне прилично всё. Я, признаться, ожидала худшего.

– Не самая плохая комната в этой общаге, – комментирует, вторя моим мыслям, Ларинцев и тоже осматривается.

– А ты бывал в других?

– Доводилось. Сегодня, кстати, в общаге тусовка, так что будь осторожна, закрывайся.

– Ты в курсе всех тусовок университета?

– К сожалению. Даже тех, о которых бы предпочёл не знать.

Ну конечно, кто бы удивился.

– Ладно, мне пора. Не забудь, завтра репетиция.

– Во сколько?

– Зал освободится ближе к семи. Я напишу.

– Хорошо, – я киваю, провожая Максима к выходу. – Ещё раз спасибо.

– Нина, – он останавливается у двери и смотрит внимательно, заставляя меня стушеваться под столь пристальным взглядом. – Ты правда одна в этом городе?

– Ну, – пожимаю плечами, – до моего города ехать всего два-три часа. А там мама.

– То есть одна, – он поджимает губы. – Нина, у тебя есть мой номер, звони, если что-то нужно будет.

Ответ мой Максиму не нужен, судя по всему, потому что он просто отворачивается и уходит.

Это приятно… и странно. Не знаю, что им движет, может самое обыкновенное человеческое участие, но это приятно, да.

Я со странной смесью благодарности, смущения и определённо хорошего настроения принимаюсь обустраивать своё новое жилище, время от времени ловя себя на том, что улыбаюсь просто так, без особой на то причины.

Глава 18

Макс.

Настроение на нуле. Отлично чувствую себя и без этих семейных сборищ, дались они мне. Но мать очень просила приехать на ужин. Сестра тоже приедет, так что попробую это пережить.

– Привет, сынок, очень рада, что ты приехал, – мама спускается со ступеней как раз, когда вхожу в гостиную родительского дома, тепло улыбается и раскрывает объятия.

Я обнимаю её и целую в щёку. Она прекрасна, как и всегда: стройная, подтянутая, с гордой осанкой и лёгкой улыбкой на пухлых губах. Александра Ларинцева никогда не ложилась под нож пластического хирурга, но в свои сорок пять неизменно вызывала зависть у многих своих подруг. Но мало кто знает, сколько труда она вкладывает в своё тело и здоровье. Сестрой она забеременела в восемнадцать и ушла со сцены, а уже после моего рождения, когда отец раскрутился в фармабизнесе, открыла свою школу классического танца. И с тех пор не отходит от станка вместе со своими ученицами.

Я вдыхаю запах её духов, таких знакомых на протяжении многих лет. Цветы и ваниль. Как можно не любить эту женщину? Пренебрегать ею столько лет, трахая тупых малолеток или одноразовых баб? Ненавижу отца за это. Презираю от всей души.

– Мам, ты как всегда великолепно выглядишь, – в душе шевелится детский восторг вперемешку со стыдом, потому что видимся мы в последнее время всё реже. – Алевтина уже приехала?

– Да, она с отцом на террасе.

Упоминание отца скатывает настроение вниз на несколько позиций. Но ведь понятно, что я с ним встречусь, раз уж ехал на семейный ужин.

Отец с Алей как раз возвращаются в столовую, когда заходим мы с мамой. Смеются над чем-то, обсуждая. Они всегда были ближе другу, чем мы с отцом, но я и не ревновал. Мне было плевать. Не знаю, в курсе ли Аля, что он гуляет от матери налево и направо, но меня после впервые увиденной картины, как он, краснея и надуваясь, словно индюк, пялил на своём рабочем столе ту тёлку, что приехала подписать заявку на рецептурные препараты, тошнит от одной его рожи.

– Здравствуй, сын, – кивает отец и протягивает руку, но не дождавшись ответного рукопожатия, прячет кисть в карман брюк.

– Здравствуй, отец, – повторяю его же тоном, давая ощутить оттенок сарказма.

– Ты бы мог и поприличнее одеться, – презрительно осматривает мои драные джинсы. – Я тебе вроде бы достаточно денег перевожу.

Ответить не успеваю, потому что Аля, предчувствуя, что семейный ужин может так и не начаться, повисает у меня на шее и тянется с поцелуем к щеке. Ей бы послом мира быть в военных конфликтах с её то непосредственностью и дипломатичностью.

– Малой, я соскучилась!

– Нашла малого, – бурчу, вмиг оттаивая. – Ты сама-то поди недоросль – от горшка два вершка.

– Метр шестьдесят, вообще-то, – смеётся Аля и тащит меня за руку в столовую, где Инна Петровна, бессменная наша домработница сколько себя помню, уже накрыла стол, источающий невероятные запахи.

Как же иногда приятно вспомнить детство, когда возвращаешься с репетиции или просто со двора, где мы с Алькой, наболтавшись в бассейне, прибегали на кухню, а Инна Петровна награждала нас пирожками с капустой или с яблоками. Мама, конечно, не особо жаловала такую пищу, но закрывала глаза. И всё было так беспечно и легко, пока не появлялся он. Приезжал из своих командировок и всё портил. Воспитанием занимался, матери нервы портил, мужиком себя чувствовать хотел, самоутверждался. Алька глазищи как блюдца делала, он и таял, а мне доставалось. Просто потому, что сделка прошла не на его условиях или нишу занимал более удачливый конкурент. И тогда единственным его развлечением было воспитать из сына настоящего мужчину при помощи пьяных нотаций или подзатыльников. Он столько раз выговаривал матери за то, что отвела меня на танцы. Запрещал. Но я сбегал на репетиции даже из закрытой комнаты, вылезал из окна второго этажа и по крыше перебирался в Алькину через окно, а оттуда крался через кухню на чёрных ход. Помню, однажды был скандал, они с мамой закрылись в кабинете и долго о чём-то приглушённо спорили, потом отец вышел, презрительно глянул на меня, но больше не препятствовал моим занятиям хореографией.

– Дети, как же редко мы все вместе собираемся, – мама грациозно присаживается на стул и берёт в тонкие пальцы вилку. – Мы с отцом скучаем.

Особенно отец. И особенно по мне.

– Да они же у нас занятые дальше некуда, – отец поджимает губы.

– Вить, ну Аля на практике почти весь день, да и Костик её вечером ждёт. А Макс учится, – мама тоже пытается сгладить обстановку, смутившись своего замечания. Уверен, она очень старалась устроить этот ужин.

– Ага, – отец отпивает большими глотками вино из бокала и промакивает губы салфеткой. – а его потом кто только не ждёт.

Кто бы, мать его, говорил.

– Максим, – теперь уж он обращается ко мне. – Когда ты уже нагуляешься? Пора бы и девушку постоянную завести.

Он серьёзно? О постоянстве решил лечить меня? Тухлым лицемерием понесло так, что дышать стало трудно.

– На следующей неделе на фирме будет проходить неформальная встреча, тебе нужно присутствовать как будущему руководителю отделением. И хотелось бы спутницу приличную, а не очередной эскорт.

Я замираю так и не откусив кусок от курицы. Терпение трещит от бешеного натяжения. Отодвигаю от себя тарелку и смотрю отцу в глаза.

– Я тебе сказал, что меня твоя фирма не интересует, и ни на какие сборища я приходить не собираюсь.

– Ну конечно, – парирует отец, откусывая кусок мяса, а меня едва не выворачивает. – Тебя же только задом трясти интересует.

Мама бледнеет, Алька бегает глазами с меня на отца, не решаясь вмешаться в этот раз. Нельзя позволить ему вывести меня из себя, обеспечив матери ещё один вечер в слезах и мигрени.

– Слушай, отец, – откидываюсь на спинку стула. – Я позволил тебе запихнуть меня в этот универ, на специальность, которая лично мне и даром не сдалась, взамен ты обещал отстать от меня. Какие теперь проблемы?

– Проблемы в том, Максим, – отец наклоняется немного вперёд, надеясь воздействовать на меня, – что ты – мой сын.

– Ну я давно знаю, что для тебя это проблема.

Мать судорожно вздыхает, а отец краснеет от ярости.

– Не перебивай! Проблема в том, что ты слишком легкомысленный. Эти твои танцы и бесконечные девки! Ты и дальше так по жизни идти будешь?

– А тебе какое дело?

– Витя! – мать кладёт руку отцу на запястье, пытаясь утихомирить, но тот, кажется, снова дорвался до воспитания. Только ты, папа, немного опоздал.

Дальше они уже ругаются между собой, потому что я выхожу на улицу и утыкаюсь взглядом в темнеющее небо. Всё как всегда. И я давно перестал себя винить в подобных ссорах. Алька тоже выходит ко мне, и она не выдержала этого дерьма. Молча обнимает сзади, прижавшись щекой к спине.

– Забей, Макс, – всё же решает высказаться сестра. – Он бесится, что ты к нему не приползаешь. Давно ждёт этого, а ты всё никак.

– Пусть даже не ждёт, – усмехаюсь невесело.

В кармане джинсов вибрирует телефон.

– Привет, Ромыч, – отвечаю другу.

– Бро, ты у предков? В Багдаде всё спокойно?

– Ага. Хер там. Всё как обычно.

– Тогда может в общагу? Девчонки уже дважды звонили, Белый тоже обещался подъехать.

– Нет, я пас. Настроение – дерьмо.

– Ну вот и поднимем. И не только настроение.

– Пошёл ты, – усмехаюсь, этот баламут кому угодно настроение поднимет. – Себе поднимай, у меня всё и так работает.

Алька хмыкает, называя нас придурками, в тишине вечера ей прекрасно слышен разговор с обеих сторон.

– Ну и как хочешь, – голос у Должанова становится вдруг абсолютно равнодушным. – А мы с Валиком всё ж подъедем, как раз понаблюдаю, как твоя мышка влилась в общажную жизнь.

Внутри что-то неприятно задевает. Сам не пойму что, но коробит как от звука сорвавшейся струны. Почему бы и не поехать? Всё равно семейный ужин уже похоронен. Надо развеять голову, отвлечься.

– Ромыч, хрен с ним, поехали. Я на колёсах, буду у тебя через полчаса.

Отключаю Должанова и напарываюсь на внимательный взгляд сестры.

– Твоя мышка? – она вопросительно выгибает бровь.

– О, Аля, ты чё, Ромыча не знаешь? Пургу какую-то несёт. Я отчалил, – щёлкаю её легонько по носу. – Отцу привет можешь не передавать.

Сажусь за руль и выкручиваю ручку громкости на магнитоле, позволяя басам низким ритмом заполнить салон. Вот смысл был этого тупого ужина? И сколько мне надо выпить в этой вшивой общаге, чтобы красная перекошенная рожа отца не стояла перед глазами?

Глава 19

Коменда общаги уже давно спит пьяная или делает вид, как обычно, что ничего не происходит. Все любят деньги. Поэтому никакой романтики в плане лазания через балкон и так далее. Мы с Ромычем и Беловым просто проходим через главный вход и направляемся к лестнице. Народу в общаге сегодня немного, вечер субботы как-никак, многие по домам разъехались, но вот те, кто остался, скучать не планируют.

– Ты бухло нормальное взял? – Валик толкает Должанова в бок. – А то придётся давиться местным дерьмом, у меня потом от него на утро ноги нафиг отказывают.

– Белый, ноги у тебя от количества кинутых палок отказывают.

– Рома, фу быть таким пошлым, – Белов кривит рожу, и мы ржём.

Вроде бы и настроение должно уже подняться, а оно всё так и сидит ниже плинтуса. Мой отец настолько токсичен, что шлейф его смрадной душонки преследует меня ещё какое-то время после встречи.

Туса сегодня на шестом этаже, и я уже пожалел, что попёрся пешком. Но лифт тут хреновый, можно не доехать, и тогда торчать в кабине в ожидании лифтёра, пока все будут веселиться.

– Настёна о тебе спрашивала, когда звонила, – Роман подмигивает, пытаясь поднять мне настроение.

– Какая именно? – не сказать, что меня прямо пробрало это известие.

– Та, что с буферами и тёмненьким каре. С факультета рекламы, если мне память не изменяет.

– Аа, эта, – ну да, девчонка зачётная, давно я хотел уложить её, она даже пару подкатов отбила, для проформы, видимо.

– Макс, ты что-то совсем кислый. Так батя выбесил? Или по мышонку соскучился?

– Ром, отвали, – отмахиваюсь, раздражаясь ещё сильнее.

– Ну если соскучился, тут недалеко. Однако, Настёна – вариант более вероятный, а мышка уж слишком замороченная какая-то. Тут цветочки-киношки нужны.

– Отвали, говорю.

Толкаю дверь в шестьсот девятнадцатую комнату, откуда доносится музыка и взрывы смеха. Наше появление отмечается улюлюканьем. Ребята и девчонки рады нас видеть. Настя, которая сидит в кресле, приосанивается, выпячивая грудь, смотрит в глаза сразу. И правда ждала.

Роман ставит на стол три бутылки водки и упаковку пива. У ребят и так достаточно всего на столе, но пойло отвратное, тут Белов прав. Да я сегодня и не думал бухать в хлам. А вот подымить было бы хорошо.

Но ни одно, ни другое сегодня настроение особо не поднимает. Ребята веселятся, обсуждают кого-то из преподов, щедро добавляя в обсуждение пошлости, Настя уселась на подлокотник дивана рядом со мной и смеётся чуть громче, чем следует.

«Как можно быть таким никчёмным? Ты всю жизнь собираешься задом на сцене трясти?»

Бухло обжигает горло, и я едва не закашливаюсь. Настька заботливо подаёт стакан с соком. Ещё бы с рук напоила, дура. Горло першит, но внутри теплеет. Должанову уже тоже хорошо, только он, по ходу, не может никак определиться, кому достанется его ширинка – Катюхе с её мощными сиськами или Алинке с невероятными зелёными глазами. Или обеим сразу. Но Ромыч не любит тандемы. И очень даже зря.

«Гастролями он зарабатывает… Да если бы не мои деньги, уже б давно забыл про шмотки дизайнерские и тачки, с распродажи бы в переходе одевался…»

Чувствую, как Настины пальчики проходятся под столом по моему бедру, пока я переворачиваю ещё одну рюмку. Она уже пересела, втиснувшись между мной и подлокотником. Тоже пьёт. Олимпийку сняла, оставшись в одной маечке.

– Девчонки, слышал у вас на этаже новенькая? – Голубев отходит к окну и распахивает его, подкуривает.

– Да, сегодня только заселилась, – Ирина из моей группы кивает. – Второкурсница, вроде бы из социологов.

– Гуля, а ты уже яйца подкатить решил? – Белов ржёт, а я ловлю на себе взгляд Ромыча.

– Ну если зачётная, почему бы и не подкатить.

Голубев скалится, а у меня внутри начинает фонтанировать что-то едкое. Я не фанат махать кулаками, хотя достаточно намахался. Если у тебя есть такой друг как Шевцов, вспыхивающий как спичка, то подобные тренировки неизбежны. Однако сейчас зачесалось именно у меня.

– Может она приласкает мои взгрустнувшие яйца, – девчонки фукают и называют его придурком, пацаны ржут, не считая Должанова. – Может, наведаться к ней?

Но когда они замолкают, я говорю как только могу спокойнее.

– Гуля, подкатишь к новенькой – я наведаюсь к тебе и оторву твои грустные яйца, понял?

Все вдруг затыкаются, а Голубев роняет пепел прямо на письменный стол на учебники. Смотрит с удивлением.

– Ты что ли уже успел?

– Просто усвой информацию, Гуля, – встревает Белов. – Остальное тебя не касается.

Голубев краснеет, но затыкается, он знает, что с нами лучше не связываться. Себе дороже выйдет.

Чувствую, как напрягается и притихает рядом Настя. Ну как бы и ладно.

«Чего ты без меня стоишь, щенок?»

Я затягиваюсь сладковатым дымом, и голова моментально начинает кружиться. Ком в груди немного ослабевает, размывается. Кто-то шире распахивает окно. Тянет осенью. Не той лёгкой и ароматной, а уже холодом, ночными заморозками, когда лёгкой ветровкой не обойдёшься. Но я такую люблю. Когда руки зябнут и хочется натянуть капюшон до самого носа. Когда свежий холодный воздух врывается на пробежке глубоко в лёгкие.

Только вот сейчас в мои лёгкие врывается совсем не свежий воздух, а отрава. Но я принимаю её, позволяя туманить сознание. Мышцы расслабляются, в пояснице появляется знакомое тепло. Я закидываю руку на спинку дивана и провожу указательным пальцем по Настиной спине. Девушка напрягается и шумно выдыхает.

«Только и знаешь, что по девкам шляться. Достали твои шлюхи. Неужели ни одной нормальной нет?»

Настя скользит ладонью мне по внутренней стороне бедра, цепляется пальцами за ремень. Я откидываю голову на спинку дивана, позволяя ей огладить ширинку, и вдруг сквозь туман пробивается мысль, что я её не хочу. А потом крадётся ещё одна…

Нет, нафиг мне это надо. Даже сформироваться этой мысли в слова не позволяю.

– Макс, говорят ты в компах разбираешься? – мурлычет девчонка мне в шею. – Родители мне ноут новый подарили, а я никак не могу антивирусник установить. Не поможешь? Он у меня в комнате.

О, какая поразительная изобретательность.

Однако едкая мысль стучится, бьётся птицей в замёрзшее стекло. И всё же пробивается…

– Не сегодня, детка, – убираю с бедра её руку и встаю.

Настя смотрит непонимающе и обижено, поджимает губы, чтобы никто не заметил, что они мелко дрожат. Знаю, что неприятно, куколка, прости, но туман больше не спасает от навязчивой мысли.

– Макс, ты куда? – Костик как раз разливает водку.

– По делам, – за меня отвечает Должанов, когда я уже выхожу в коридор и приваливаюсь спиной к двери.

Очень плохая идея, Ларинцев. Очень плохая.

На кухне я умываюсь и открываю настежь окно, чтобы вода и прохлада хоть попытались остудить мою дурость. Но в крови слишком много посторонних веществ, и они заставляют резко развернуться и скатиться с шестого этажа на четвёртый. Замереть у комнаты номер четыреста семь.

Тишина за дверью. Может, Пёрышко уже спит в своей новой кроватке? От представленной картины внутри всё замирает, а потом наливается жаром. Твою ж мать, мне нельзя туда, за эту дверь. Нельзя.

Но кто мне запретит?

Несколько раз стучусь, но ответа не следует.

Туман в голове становится гуще, заставляя вязнуть в нём и смутных желаниях. Я нажимаю на ручку и толкаю дверь. Комната оказывается незапертой и пустой, освещённой только светом от монитора ноутбука. Очень глупо, Пёрышко, очень…

ПС. Автор осуждает употребление любых веществ, оказывающих влияние на психику.